Беги, милая

Alle warten auf das Licht. Fürchtet euch, fürchtet euch nicht, Die Sonne scheint mir aus den Augen, Sie wird heut Nacht nicht untergehen, Und die Welt zählt laut bis zehn.

Обстановка в ночном клубе изрядно душит, но Лили в кои-то веки оказывается не против этой асфиксии. Запах сигарет, пота и чьих-то тяжёлых духов прилипает к слизистым. Очередной шот с зелёной жижей, кажется, становится катализатором любой негативной эмоции. Или ей просто хочется в это верить. — Ли, ты как? Голос подруги заставляет её перестать глазеть на красивого бармена. — Пока что состою из алкоголя лишь на тридцать процентов, — Ли откидывает за спину непослушные волосы, оголяя ключицы, которые точно должны притянуть к себе взгляд любого. — Или ты про что-то другое? М, Зой? Она тянет губы, выкрашенные в тёмно-алый, в лёгкой усмешке, наблюдая за тем, как подруга хмурится. Недовольно. — Ты знаешь, про что я, — Зоя жестом просит бармена повторить порцию выпивки. Тот кивает и улыбается, но на Ли не смотрит, будто она одним лишь взглядом может превратить его в камень. — В конце концов, не у меня накануне дня рождения отец сошёл с ума. Хочется исказить лицо в говорящей гримасе да зашипеть, подобно какому-нибудь манулу, но Лили продолжает ухмыляться. Её же воспитали домашней кошкой. Вся дикость почти вытравлена. — Он просто переработал, — повторяет заученно ни то себе, ни то подруге. Как несколько раз повторяла надоедливым репортёрам. — Бизнес не позволял ему отдыхать долгое время, вот и переутомился. Напомню, что такое вылечивается обычным отпуском. Но скептицизм Зои слишком очевиден. До горечи на языке. — Не хочу огорчать, Ли, но переутомлённые люди не кричат о сделках с Дьяволом налево и направо. Не гонят своих дочерей в другую страну. Едва зажившие воспоминания всё же срывают вместе с коркой. Лили выдыхает сдавленно, сквозь плотно сжатые зубы. — Ты серьёзно хочешь поговорить об этом в мой и так испорченный день рождения? Внутренний манул всё же выпускает когти. Зоя, к удивлению, тут же сдувается на манер воздушного шарика. — Прости, я просто… «Не умею следить за языком.» — Не нужно извинений, — Ли ощетинивается. — И лишних волнений тоже не нужно. Ты же сама прекрасно слышала слова моего «сумасшедшего» папочки: я обещана самому Дьяволу. Какие тут могут быть волнения? Не правда ли? Хотя у её отца они были. В своём сумасшествии он был напуган не на шутку. Бледнея и потея, он пытался предупредить её о надуманных опасностях. «Беги из страны, Лили. Беги, пока он тебя не нашёл. Беги, пока не узнал, где ты.» Бизнес уничтожил его последние нервные клетки. Психоаналитики настаивают, что это просто переутомление. И отец восстановится. В отличие от испорченной репутации семьи. В отличие от её испорченной психики. Ли опрокидывает в себя вновь поданный шот. Без какого-либо тоста. Приятное жжение спускается по горлу, чтобы распространится по грудной клетке. «Беги, Лили.» Ей нужно забыться. Применить пункты трёх «З»: запить, забыть и зализать все раны. Она встаёт, уходя от Зои, от осадка в виде их неприятного диалога. Клубная музыка заманивает незамысловатым мотивом. Но даже среди слов какой-то там песни, Ли слышит отцовское: «Беги».

***

Протискиваясь через толпу танцующих, она впервые чувствует, что что-то не так. Не ментально. Физически. Это ощущение молниями расползается под кожей и скользит мимо синих вен. Ли останавливается, оглядываясь по сторонам, словно… Ищет кого-то? Зою? Может, бармена, всё же решившегося на первый шаг? Запястье зудит. Мысли зудят. Лили списывает всё на алкоголь.

***

Она седлает найденного на танцполе парня на ближайших диванчиках VIP-зоны. Теперь то плевать, что там подумают окружающие. Её пункт «запить» выполнен и доведён до нужной кондиции, а вот «зализать раны» до сих пор зияет пустотой в квадратике, без утешительной галочки. И Ли хочет это как можно скорее исправить. Парень выцеловывает её шею и плечи смазано, хаотично: не клеймя, а только обрисовывая изгибы. Лили от этого не жарко и не холодно. Несмотря на весь выпитый алкоголь, тревожность не испаряется из головы, не растворяется где-то в желудочном соке. Скорее, наоборот, занимает собой всё оставшееся пространство. Музыка на фоне сменяется в такт подсветки. Кармин вспышками окропляет весь зал. Ли смежает веки, стараясь сосредоточиться на нежных прикосновениях к коже, а не на том, что именно расползается где-то под ней. Но парень отстраняется от неё, разрушая выстраиваемое, и такое хлипкое спокойствие, как карточный домик — всего одним дуновением вопроса. — Расскажешь, что означает эта татуировка? Лили открывает глаза. Его пальцы показательно сжимают её запястье. Сначала она думает, что это неудачная и не смешная шутка. Не понимает сути вопроса. Но чернеющая на коже буква «W» реальна так же, как и выпитый ранее алкоголь. Ли убеждается в этом, когда притягивает к себе запястье, пробуя стереть букву. Не стирается. Будто припаянная. Выжженная. Въевшаяся. Кожа под ней начинает зудеть сильнее. Как и рой мыслей в голове. Какого чёрта? «Уверена, что чёрта?» — Кстати, а как тебя зовут? — спрашивает парень, явно желая разбавить то болото неловкости, в котором увяз из-за заданного вопроса. Но у Лили нет никакой неловкости. Только ступор. Она отматывает плёнку сегодняшнего вечера, пытаясь вспомнить каждую деталь. И ни в одном из кадров Ли не находит логичного объяснения этой дурацкой букве на собственном запястье. Ни в одном. Что эта «W» вообще значит? — Что, прости? — выдавливает Лили из себя единственный вопрос, на который способна. — Спрашиваю, какое твоё имя? Вот бы рассмеяться или (и) расплакаться. От сюрреалистичности ситуации. От накопившихся эмоций. От непонимания, что творится с её телом, с жизнью. Вот только Ли не выдержит этого всего одна, если сейчас спугнёт своей истерикой потенциального бойфренда. — Можешь звать Лили, — отвечает на выдохе, сдерживаясь. — Как Лилия? Парень, похоже, всё равно заражается её состоянием через воздушно-капельный, потому что расклеивается, теряя прежний запал. Она открывает рот, чтобы попробовать хоть как-то склеить половинки их ужасного разговора шуткой. Но ответ звучит раньше положенного. Совсем не шуткой. И совсем не её голосом. — Как Лилит. Этот голос мужской, немного хриплый, с чёрт разбери каким акцентом, слышится чересчур отчётливо даже сквозь клубную музыку. Голова поворачивается в его сторону, как на шарнирах. И от взгляда хозяина этого голоса в венах мгновенно сворачивается кровь. Он, незнакомец, откуда-то знающий её имя, восседает на кресле рядом, смотря ей прямо в глаза. По ощущениям — в самую душу. Вспышки кармина отпечатывают остроту его лица, обтёсывая скулы. — Вот я и нашёл вас, mein Schatz. «Беги, Лили. Беги, пока он тебя не нашёл.» В голове фраза отца почему-то бьёт в набат. Ли инстинктивно дёргается куда-то назад, желая то ли подняться с чужих колен, то ли просто отклониться, как можно дальше от этого странного незнакомца; от его присутствия, давящего на трубчатые кости. — Кто ты нахрен такой? — вместо неё озвучивает парень. Лили мысленно благодарит его за непрекращающийся интерес ко всем и вся, ибо любое слово костью застревает у неё поперёк горла. — Какое нынче невоспитанное поколение пошло, а, месси́р? — восклицает кто-то за спиной. Кто-то, кто длинными пальцами впивается в её плечи, поднимая на ноги. — Прошу сердечно простить, мадемуазель, но у нас тут намечается некий воспитательный разговор с вашим компаньоном. Ещё один мужчина. Высокий, с придурковатым костюмом и таким же выражением лица. Он отвешивает ей поклон, после чего тянется к «компаньону», поднимая его на ноги так, будто тот весит не больше, чем сама Ли. Она отступает, оторопело моргая и оглядывает зал, но никто не смотрит в их сторону. Никто не рвётся им помочь. Как будто их вообще здесь нет. Какого дьявола происходит? «Теперь ближе к правде, Лили.» Парень начинает что-то протестующе мычать, дёргая конечностями, как утопающий. Но отчаяние и страх сковывают Ли по рукам и ногам — не сдвинуться, не посмотреть, что там происходит, не попытаться остановить эту неразбериху. Может, она сошла с ума вместе с отцом? Что, если его безумие наследственно? «Лили, я заключил сделку с Дьяволом. Не должен был, но я не мог оставить нашу семью голодать. Я просто не мог.» — Меня зовут по-разному, — усмешка того незнакомца, что с явным акцентом, кажется, рассекает ей плоть хлыстом. — Сатана, Люцифер, Дьявол, — мужчина медленно загибает пальцы, обтянутые чёрной кожей перчаток. — Но мне предпочтительнее Воланд. По позвонкам ползут мурашки. О, нет. В сумасшествии здесь пребывает явно не она. — Как интересно, — Лили оглядывается, пытаясь отыскать среди темноты клуба ближайшую надпись «Exit». Крутящиеся на подкорке слова отца наконец-то начинают походить на реальную инструкцию. Бежать. Ей действительно стоит бежать. — Получается, ад пуст... Как завещал сам Шекспир. Ещё один шаг назад получается медленным, прощупывающим почву. Такая сцена ей точно не подходит. Да и актриса она ужасная. — Вуаля! — торжественно вскрикивает чудаковато-высокий, обращая на себя внимание всех присутствующих, и разворачивает парня к ним лицом. — Легко говорить грубости, когда у тебя есть рот, а попробуй без него! Ей становится нехорошо. Очень нехорошо. Тошнота и горечь моментально подкатывают к самому горлу. Она мотает головой и жмурит глаза, пытаясь развеять пьяный морок, но он не проходит. Такого не может быть. Нет. Не существуют никаких Демонов или Дьяволов. Не существует никакой магии. Но парень трогает своё лицо, и ужас в его глазах вторит её. Вместо рта у него пустое место. Как если бы ластиком стёрли ненужную деталь. Желудок скручивает прямо под аккомпанемент смеха чудаковатого: заливистого и безумного. Названный Дьявол ловит её взгляд, словно в капкан. «Побежите, mein Schatz?» — Ну же, пробуйте. Вперёд, — звучит от него вызывающе, гранями оцарапывая натянутые нервы. И Ли отшатывается, чтобы через секунды взаправду сорваться на бег. Прямо на неудобных каблуках. Пространство размывается перед глазами, втягивая её в свой невесёлый водоворот. Фраза названного Дьявола доходит не сразу. И это осознание тяжестью могильных плит наваливается на хребет. Он звучал так, будто дал ей заведомо проигрышный шанс на побег. Он звучал так, будто и не собирался её отпускать.

***

Ли вырывается на улицу. Прохлада ночного воздуха обступает её со всех сторон, вызывая мурашки по коже. Или они вызваны тем, что только что произошло в клубе? Она не хочет это выяснять. Ноги двигаются по непонятно кем запрограммированной траектории. Будто Лили ни больше ни меньше, чем примитивный автоматон. Она обнимает себя, пытаясь унять дрожь в теле, но ладони у неё холодные, почти ледяные. Только голова — калёное железо. Может, стоило вызвать полицию? Может, стоило сначала найти Зою, чтобы уйти вместе? Но Ли не останавливается. Ни на секунду. Заасфальтированная дорожка выводит ко входу в ближайший парк. Фонари подсвечивают путь. Лили невольно сравнивает себя с мотыльком: глупым, непонимающим, и, неожиданно, одиноким. Ведь кто её теперь защитит? Отец болен, а вокруг неё всё время, денно и нощно, кружатся хищники: то сумасшедшие на голову, то просто желающие укусить побольнее да насытиться кровью. «Ещё и сам Дьявол решил подпортить жизнь.» Лили ёжится от этой неестественной мысли. Она просто перепила. Да, точно, она уверена, что всё произошедшее в клубе можно объяснить логикой и здравым смыслом. Возможно, что кто-то решил над ней пошутить или попробовал поднять настроение неординарным способом. Возможно, что этот «кто-то» даже Зоя. Оглушающий хлопок лопнувшего стекла заставляет едва ли не подпрыгнуть на месте. Едва ли не лишится той оболочки, которую носит её душа. Ли оборачивается, замирая, прежде чем прячет под руками голову — фонарь за фонарём разлетаются осколками, стеклянной картечью. Но шум стихает так же молниеносно, как и настаёт. Она трепещет ресницами, стряхивая с них налипший страх, и оглядывается по сторонам. Темнота пустого парка чернилами заливает всё вокруг, кроме единственного места. Единственной скамьи. — Нет... — вырывается тихо, с пересохших губ. Такого не может быть, но названный Дьявол сидит в центре, нога на ногу, в окружение своей свиты... Бесов? Демонов? Тот чудаковато-высокий, что был в клубе, машет ей рукой и улыбается широко, даже дружелюбно, но это не располагает. Ни на дюйм. Ни на грёбанный дюйм. — Простите, мадемуазель, у меня не было цели вас напугать! — тут же добавляет он, прикладывая ладонь к груди. Ли отступает, сходя с дорожки. Каблуки впиваются в почву. — Хватит меня преследовать, слышите?! Это не смешно! Это наказуемо! Вся свита разражается смехом, будто Лили сказала что-то донельзя наивное, глупое. Один лишь Дьявол просто наблюдает. Как хищник. Как зверь. И Лили взаправду ощущает себя добычей — сердце в грудной клетке стучит, отбивая мотивы похоронного марша. «Прости меня за то, что я был таким дураком, моя девочка. Но я правда не знал! Не знал, что этот Дьявол на самом деле существует!» Она разворачивается, бросаясь в бег. Ветки деревьев и кустарников оцарапывают кожу. «Он сказал, что мой бизнес точно пойдёт в гору, что я буду деньги лопатой грести. Наконец-то смогу обеспечить семью. Это была сделка, продиктованная моим отчаянием, понимаешь?» Глаза почему-то предательски печёт. Она не понимает. «Взамен он попросил тебя, Лили. Тебе тогда и года не было. Я возмутился, отказался, но он настаивал. Обещал, что подождёт твоего взросления.» Но отец же не мог на самом деле с ней так поступить? Не мог же? Круговорот собственного отрицания и побега от реальности замыкается, когда Лили подворачивает лодыжку. Чудится хруст костей. Тёмные локоны ниспадают на плечи, на лицо. Она пачкает колени и ладони, пытаясь подняться. Однако, безуспешно, потому что боль тут же притягивает её назад. — Не смейте, — сквозь зубы шипит, когда свита смыкается вокруг неё кольцом. Но крючки чужих пальцев всё равно впиваются в плечи, поднимая Ли. Остаётся только изворачиваться. Царапаться. — Отпустите сейчас же! Я вам ничего не должна! Кто-то из свиты снова усмехается. — В самом деле? — интересуется у неё силуэт, останавливающийся визави. Силуэт, пришедший за ней из самой тьмы. Пришедший за ней из-за глупости отца. — Дайте мне свою руку. Сам Дьявол. Зверь. Взгляд у него снисходительный, даже забавляющийся, но у Лили всё равно выворачивает все кости. Особенно, когда тьма его глаз замирает на её запястье. Там, где пока что сокрыта буква «W». Фрагменты пазла неожиданно сходятся. До ужаса идеально. До её, Лили, ужаса. Она дёргается назад, прижимая к себе руку насколько это возможно. — Зачем? Хотите погадать? — не то вызовом, не то насмешкой отвечает на его приказ. Не просьбу. В конце концов, ей лучше умереть смертью храбрых, чем трусливых. Но проходят мгновения, и никакой Ад не разверзается под ногами. Черти или демоны не утаскивают её во мрак. Всё происходит здесь, в реальности. Один и единственный кивок Дьявола запускает цепную реакцию всей свиты. По принципу домино, где она — уже упавшая, беспомощная фигурка. Её руку отрывают от тела, выворачивая запястье так, чтобы буква просматривалась до скрежета зубной эмали хорошо. W. Воланд. Хочется собственными зубами выгрызть это чернеющее клеймо. — Я и без того знаю вашу судьбу, Лилит, — различимо довольно хмыкает Дьявол. Его пальцы цепляют её за подбородок, большим перстом очерчивая кромку нижней губы. Ли готова поклясться, что на коже перчаток остаётся след алой помады. — И она принадлежит мне.