Жестянка

Слепой вышел к болоту с маленьким легким рюкзачком за плечами. Лягушки встретили его курлыкающим хоровым пением, жирные комары облепили кожу. Слепой немного потоптал зеленую губку, выжимая из нее холодную воду, понял, что это место не подходит, развернулся и побрел обратно. Редкие кривые деревца сменялись более солидными по мере удаления от топи, комары отставали. В ботинках хлюпало, и Слепой их снял, убрал в рюкзак. Ему требовалось много воды, и он пошел к реке. До реки было далеко, но он никуда не спешил. Он рассматривал мшистые стволы и плешивые желтые кроны, как будто они не успели намертво въесться ему в глаза за бесконечность хождений по этим далям. Слепой чувствовал себя почти таким же старым, как изнаночные тропы, но это не было усталостью. Это было родством, которого не знали даже Сиамцы. Добравшись до быстрой реки, Слепой остановился на обрывистом берегу, сбросил рюкзак, достал из него хрупкую от сквозной ржавчины жестяную банку, открыл и опрокинул над водой. Горстка шестеренок исчезла в течении, следом нырнула сама жестянка. Теперь пора было возвращаться. Народ ломился с завтрака, дожевывая на ходу и плотнее утрамбовывая бутерброды в карманах. От запаха какао с пенками, окрасившего коридор, в желудке зашевелились скользкие мышата. Слепой прижался спиной к стене, пропуская поток. Кто-то неуклюжий задел его коляской и испуганно извинился. Извинения оказались проглочены бранной тирадой Табаки, подрулившего следом.  — Не можешь ездить — не вылезай из гаража, — вдогонку проверещал он скрывшемуся за поворотом неуклюжему. — Душа моя, хочешь утешительный бутерброд? — заговорил он со Слепым. — Есть с яйцом, с сыром, с маслом и сахаром. Это было хуже какао с пенками. Слепой прижал руку ко рту, морщась и скрючивась от тошноты.  — Совсем болезный стал, — простонал Табаки с многотонным сочувствием. — Послушай добрый совет боевого товарища — бросай мучителя-обузу. Безнадежный он, точно тебе говорю. Я его музыкой завлекал, костром завлекал, думал, облысею там, пока дождусь. А он, головотяп, подарок бросил, простофиля дуболомная. Бриллиант из моей сокровищницы — прямо в снег! Слепой слушал поступь проходящих мимо — легкую, крепкую, ломаную, дерганую, волочащуюся, тяжелую, неуверенную, шаткую. Нужной не было. Прогремели железные набойки сапог логов, и Слепой решил больше не ловить.  — Конь, — позвал он подкованного представителя Гнезда. — Передай вашему вожаку, что я жду его в классе.  — Будет сделано! — гаркнул лог и пустился в галоп.  — Я понял, — отозвался Слепой на сообщение Табаки. — Спасибо тебе, Шакал. Учебные классы воскресным утром спокойны и надежны, как тихие бухты Карибских островов. Слепой вынул из-за пазухи записную книжку Р Первого, положил на парту. Нашарил в шкафу пачку бумаги и ручку, добавил к книжке и уселся ждать. Стародавний трюк с исчезнувшим воспитателем и фальшивым заявлением на увольнение повторялся с поправкой на нынешние условия. Тень вошел в бухту, как пиратский корабль с мятежом на борту. От одного его дыхания тащило бурей и нервами, деструктивным кипишем, ведущим к беде.  — Что такое, пустоглазик мой? — спросил он желчно, закинув костыль на парту, на стопку листов. — Блошки заели, а от сфинксовых грабель толку нет? Помочь переловить? Задетая костылем ручка покатилась по столешнице и упала на пол.  — Макс, что случилось? — спросил Слепой бризом, отметив слабый запах крови. Тень шмыгнул носом. Неужели уже нарвался со своим мятежом на кого-то нетерпеливого, кто разбил ему нос?  — Стервятник пропал, — бросил Тень, как кислотой плюнул. — Не пришел ночевать, сегодня его никто не видел. Никто ничего не знает. И где был ты? Я искал тебя ночью. Слепой стек под парту и принялся разыскивать ручку. Ему требовалось заявление, написанное почерком Р Первого, который Сиамец сносно скопирует. Хотя замысел, возможно, уже накрылся тазом.  — Ты думаешь, он ушел в Наружность? — спросил Слепой из-под стола. Конечно, он ушел в Наружность, куда же еще? Через дыру в заборе, наверное, как Летуны. Чтобы сломать здесь все, приведя посторонних — устроить то, что Слепой помешал устроить Ральфу, утащив его в лесную избушку. Получается, это было бессмысленно, но бумажка все равно нужна. Тень шаркнул обутым протезом, и ручка отскочила, с пластмассовым постукиванием попрыгав по паркету в стороне.  — Он один в Наружности. Ты понимаешь, Бледный? Голос был похож на скрежет деталей испорченного коррозией робота. Лучше бы Стервятнику поскорее вернуться, пока этот разрушенец не начал лезть с ножом сначала на людей, а потом на себя.  — Понимаю.  — Так почему я должен что-то для тебя делать, если ты для меня ничего не можешь?  — Потому что я уже достаточно для тебя сделал. Например, не похоронил в колодце на изнаночной заброшенной улице на прошлом круге, как Волка. Слепому было некогда устраивать полемики. Он боялся, что начнется снегопад, и следы костра заметет. А кострище — это единственный ориентир, который дал ему Табаки. Единственный шанс исправить ошибку Ральфа. Он не стал разыскивать ручку на полу, взял другую из шкафа и встал перед Тенью, держа ее, как Крысы держат заточки. Наверное, намек был грубоват, но Слепого опять тошнило. Его желудок, которому нипочем штукатурка, кости грызунов и шакалиные плесневелые угощения, пасовал перед нервным напряжением.  — Садись и пиши, Макс, — сказал он губами, не подключая голосовые связки. — Образец в блокноте.