Жестянка

Ральфу снились огромные серые коробки корпусов и цехов, хаотично расставленные по большой территории. Местность была истыкана высокими толстыми трубами, из которых валил темный дым, пронизана рельсами с катающимися по ним грузовыми вагонами, облеплена диковинными металлическими конструкциями, в назначении которых никогда не разберется посторонний. Это был огромный завод по производству чего-то важного для жителей Наружности, и Ральфу зачем-то требовалось попасть внутрь. Слепой не бывал в таких местах, он предпочитал гулять в совсем другом антураже. Ему хотелось увести отсюда Ральфа, но он не мешал чужому сну, просто наблюдал. Ральф ходил по узким дорожкам, густо припорошенным рыжей пылью, разыскивая вход, но корпуса не имели дверей. Откуда-то из-под земли доносился едва слышный гул, как будто глубоко внизу работала страшная живая машина, ритмично ворочая сотнями подвижных деталей. Присмотревшись к дыму, исторгаемому трубами, Слепой заметил, что он состоит из крошечных черных человечков, схематично нарисованных фломастером. Поднимаясь высоко в небо, человечки разлетались в разные стороны, смешивались с облаками или проглатывались птицами. Картинка резко сменилась, Ральф оказался внутри здания. По бесконечным узким коридорам носились люди с деловыми лицами, вереницы дверей кабинетов беспрерывно распахивались и захлопывались. Ральф переходил с этажа на этаж, заглядывал в кабинеты, обращался к людям, совал им одни бумажки и забирал у них другие. Ему необходимо было сделать какой-то отчет, а для этого требовалось собрать данные у сотрудников. Он методично разыскивал нужных сотрудников, но одних не было на месте, другие еще не подготовили данные, третьи хотели чего-то взамен, и Ральфу приходилось искать новые кабинеты, чтобы выполнить просьбы третьих. Стопка бумаг и папок в его руках росла и тяжелела, а цель только отдалялась, расставляя перед собой новые препятствия. Когда Ральф взмылился и остановился в закутке у окна, чтобы перевести дух, Слепой дал ему себя заметить.  — О, лесовичок, — Ральф приветливо кивнул ему. — Подержи-ка. Он перевалил свою стопку на вытянутые руки Слепого и присел, чтобы завязать шнурок. Листы бумаги оказались покрытыми строчками звездочек, квадратных скобок, треугольничков, солнышек, плюсиков и прочих значков и символов. В некоторых местах выскакивали жирные восклицательные знаки. Все это не понравилось Слепому, кольнуло тревогой. Не размышляя, он бросил кипу куда-то за плечо, и она пропала. Разобравшись со шнурком, Ральф поднялся и обнаружил потерю.  — Вот ты как… — протянул он в веселой задумчивости. — Что ж, пусть будет по-твоему. Ральф улыбался, избавленный от бремени своей задачи, и Слепой тоже светло улыбнулся ему.  — Хотите погулять со мной? — спросил Слепой. Ральф заметил развязавшийся шнурок на втором ботинке и снова присел.  — В другой раз, дружочек, — ответил он. — Сегодня мои башмаки против. Он переместился в другую картинку сна, и Слепой не последовал за ним. *** Бумажку подсунули под дверь, и она белела на полу в прихожей. Ральф не хотел смотреть, что там. Наверняка, написали какую-нибудь гадость или вообще нарисовали известный орган. Подростки же. Подобрав сложенный вчетверо листок, Ральф понес его в мусорную корзину, но, конечно, все-таки развернул по пути. Он оказался прав — там была гадость. Куда более омерзительная, чем он представлял, и невероятная. Может, пошутили? Подростки же… Но он слышал отъезжающий от Дома автомобиль среди ночи, когда гулял без пива. И видел, что на первом этаже за актовым залом целый отсек всегда закрыт на замок. И знал, что с торца здания в этот отсек есть отдельный вход. Как раз с того торца, откуда отъезжал автомобиль. А потом он встретил близнецов в дурном расположении духа. В пиздецовом расположении духа. Но такого просто не может быть. А как же персонал? Не могут же все быть в доле. Или просто не замечают? Это больше похоже на правду. Люди редко замечают то, что не касается их напрямую. Что не лезет в их кошелек и не долбит им по макушке. А как же дети? Молчат? Считают, что это норма? Боятся? Не верят, что кому-то есть дело? Ральф перечитал записку — короткую, полторы строчки. Кому принадлежит этот аккуратный, правильный училкин почерк? Можно взять в классах тетради, сравнить. Но на это уйдет уйма времени. А что еще делать с этим временем? Ральф сунул бумажку в карман и вышел в коридор. Пошел сквозь поток обитателей, как сквозь косяк экзотических рыб в мелководном ручье. Всматривался в их лица, пытаясь поймать в одном из них ожидание. Тот, кто подбросил ему анонимку, теперь ждет. Близнецов он встретил на Перекрестке. Юные щегольки в белых рубашечках, элегантных жилеточках, в побрякушках и при парфюме, с одинаковыми гордыми моськами принцев в изгнании. Их тетрадки он видел, почерк в записке совсем не тот, но встреча в беспивную ночь не могла быть случайностью — они точно участвуют. Лучше зажать в углу одного, чтобы меньше сопротивления, и вызнать все до капли. Он не успел приблизиться к ним — его остановила маленькая длиннопалая лапка, легшая ему на рукав. Ральф машинально дернул рукой, стряхнув с себя раздражитель, но нечесаное чучелко в свалившемся с голубоватого плеча свитере возникло перед ним, отрезав путь. Воображение вдарило по мозгу стоп-кадром: этот мелкий полудохлик и какой-то мужик, вдвоем за запертой дверью. Пузырь оглушения лопнул, и вспыхнули чувства. Ярость — такая, которой дробить алмаз и жечь море. Отвращение, похожее на клубок червей в горле. Ужас, от которого слепнешь. Ральф не запомнил, как тащил патлатого за предплечье к себе в кабинет, и проснулся стоя среди осколков разнесенной о стену пепельницы.