Жестянка

Ральф завел привычку гулять поздними вечерами по территории. Доживал кое-как до отбоя и отправлялся на улицу с бутылкой пива и пачкой сигарет. Сидел на ступеньках крыльца, на скамейке под почтенным дубом, топтался по двору. Весь день ему казалось, что его кувыркает безудержный горный поток, в котором ни вдохнуть как следует, ни притормозить, а в преддверии ночи он мог зависнуть и вспомнить свое имя. Опорожнив бутылку на воздухе, Ральф ныкал ее где-нибудь в щели и возвращался под крышу. Немного бродил по этажам с фонариком и шел к себе. За неделю на этой работе Ральф приобрел зависимость от таких прогулок. Если бы некие роковые обстоятельства отняли у него одну, он бы психанул и свалил, презрев все обещанные директором блага. В этот раз прогулка сдвинулась. Ральф допоздна барахтался в бумажках — изучал медкарты и личные дела подопечных. Вникал, кто там буйный, кто суицидный, кто склонен к формированию банд и организованной преступности, кто благополучный и беспроблемный, кто полностью здоров и сплавлен родителями за ненадобностью, и т.д. Рядом с каждым именем стояла кличка. У некоторых удальцов значились две клички, а у одного аж три. К своему прозвищу Ральф на удивление привык мгновенно, а в чужих пока путался. Когда он выбрался из-под макулатуры на открытое подзвездное пространство, было уже хорошо за двенадцать. Для пива показалось как-то поздно и прохладно, но насухую тоже неплохо гулялось. Моросящий дождик блестел на куртке и голых ветвях, приятно холодил разгоряченное от трудов лицо. Шуршание шин на мокром асфальте четкое, будто машина в двух шагах от тебя, но автомобиль отъезжал с противоположной стороны здания, с торца, оставаясь невидимым. Ральф удивился, что кто-то тут катается в ночи, но решил, что мало ли, и забыл. Сидеть на сырой скамейке ему не понравилось, и студеные капли, падающие с дерева за шиворот — тоже. Сделав неторопливый кружок вокруг Дома, Ральф отправился внутрь. Ночью Дом нравился ему больше, чем днем. Хаотичная мазня на стенах, выхватываемая лучом фонарика, выглядела так, как будто в ней есть смысл. Перекресток загадочно увеличивался в размерах и наполнялся какими-то тонкими вибрациями, словно оживая в параллельном мире, за завесой. Вообще, весь Дом заметно расширялся, разворачивался после отбоя. И это логично, ведь он становился пуст! Под дверью одного из учебных классов белела полоска света. Ральф задумался, стоит ли ему сунуться, проверить, или не его это дело. Помялся и сунулся. На полу под окном сидели, обнявшись, ушлые близнецы, которые на торжестве в честь нового воспитателя, куда Ральф забежал на минутку, попытались выторговать у него его ремень. Очень им, видите ли, понравилась пряжка с выгравированным ключом.  — Граждане, отбой был или не был? — спросил Ральф строго, шагнув в класс. Тот, который двуногий, отпрянул от брата, вскинулся, заискрил.  — А в конский зад вам не пойти? — выплюнул с ненавистью. Голос сорвался, перейдя во всхлип. Морда у него была зареванная, глаза бешеные, рот перекошенный.  — Утихни, — металлически велел ему второй, и тот утих, прижухался, как отшлепанный щенок. Вспыхнувшая в Ральфе злость смазалась удивлением от этой метаморфозы. Тот, который одноногий, поднялся, сделал к нему шаг протезом. Посмотрел как-то очень по-взрослому и глубоко, словно поддевая крышку и забираясь внутрь.  — Извините, — сказал он мирно. — Мы сейчас пойдем в спальню. Он тоже был опухший и мокроглазый, но при этом ровный, как будто ревел по привычке, без особого вовлечения. Ральф решил, что завтра попробует поговорить с ним о причинах сопливой вечеринки наедине, без истеричного довеска, вредящего конструктивности. Для порядка пронзил двуногого хама суровым взором и оставил их одних. На подходах к своей комнате Ральф словил кромешную усталость, которая все бродила вокруг, подступаясь, и вдруг обрушилась на него, как из опрокинутого над головой ведра. В потешном предбаннике — прихожей, смахивающей размерами на шкаф, он споткнулся обо что-то большое, налетел на дверь, неприятно ударился о нее подбородком, выматерился с перепугу. Уронил фонарик, и тот упал на нечто мягкое. Внизу зашевелилось, закопошилось и поднялось, вытянувшись вертикально. Ральф тревожно нашарил выключатель, хлопнул по нему ладонью и увидел перед собой мальца-заморыша, жмущегося спиной к стене.  — Ебанутый охуярок, ты чего тут творишь?! — заорал на него Ральф. Малец не шелохнулся и не ответил. Свесил голову чуть не до пупка, за длинными немытыми лохмами спрятался, кулачонки детские сжал. Его личное дело Ральф изучил, а саму тушку до этого видел только один раз мельком в коридоре. Пацан не появлялся ни в столовой, ни на уроках, в спальне его тоже никогда не бывало, когда Ральф туда заглядывал. Прочие вверенные малолетки проявляли к нему какое-то внимание, некоторые вообще липли, а этот как будто нарочно скрывался. В его карточке почему-то сказано, что это местный лидер и все серодомные к нему с почтением, но, глядя на жалкую фигурку, верилось, конечно, с трудом.  — Жду ответа, — рыкнул Ральф, уже не бесясь, но еще в серьезном гневе. Пацан сглотнул с натугой, как будто грецкий орех проталкивая через горло.  — Думал, вы спите, — прошуршал куда-то себе в воротник. Ответ ничего не прояснил. Теряя терпение, Ральф взял его за шиворот, натянув рубаху до угрожающего потрескивания. От этого жеста мелкий так сжался, как будто за ним пришла смерть. В личном деле нарисовано, что он конченый флегмат, напрочь игнорирующий внешние раздражители и особенно персонал. Интересно, про остальных там тоже от балды намалевали? Слегка усовестившись, Ральф отпустил ссыкуна и только теперь приметил на полу одеяло — то самое мягкое, на которое упал фонарик.  — Ты тут дрых, что ли? — не поверил догадке Ральф. Пацан быстро подобрал одеяло, скомкал его, прижал к груди. Моськой из-за патл по-прежнему не высовывался, и чем-то это не на шутку раздражало.  — Еще раз здесь на тебя наткнусь, пиздюли будешь на тачке вывозить, усек? — пригрозил ему Ральф. На прошлой работе он себе подобных выражений не позволял. Что с ним случилось за неделю в Доме? Хотя, на прошлой работе поводов особых не было. Конечно, детишки там водятся не шелковые, но как-то все-таки поадекватней здешних. Малец кивнул и двинулся на выход. Посмотрев в его тощую ссутуленную спину, Ральф внезапно остыл и устыдился. Очень уж убогоньким выглядело существо, такого пнуть — нога отсохнет.  — Эй, — позвал Ральф хмуро, но неагрессивно. — Если хочешь зайти ко мне, то зайди. Я чаю заварю. Пацан остановился, башку чуть повернул, чтобы ухом к звуку голоса. Постоял две секунды и без ответа ушел. Ральф махнул рукой, запер свой предбанник на шпингалет. В комнате пошвырял одежду, куда попало, и без подобающей гигиены рухнул в постель. Вырубился через миг после соприкосновения с подушкой, а еще через миг был разбужен тихим мышкиным стуком в дверь. Прислушался в надежде, что приснилось, и застонал, когда стук повторился. Отметил начало четвертого на циферблате, вздохнул и побрел открывать. В коридоре стоял патлатый заморыш, теперь без одеяла в руках, но по-прежнему завешенный и скрюченный, как внучка бабки ежки, перебравшая с диетой.  — Чаю хочу, — дыхнул он и просочился в проем без приглашения. Ральф прильнул лицом к ладони, загрустив.  — Ребенок, ты здоров вообще? — уточнил он осторожно, последовав за ним. Не дождавшись отзыва, он побрел в свой кухонный закуток, куда впихнуты холодильник и электроплитка, и включил там чайник. Решил, что можно не одеваться, раз гость не видит, и стал копошиться по хозяйству в трусах. Трусы были новенькие и красивенькие, все в бутылочных открывашках и штопорах — подарок бывшей подруги, провалявшийся нераспакованным в ящике с позапрошлой осени. Бросив по пакетику в кружки с кипятком, Ральф вернулся к гостю и обнаружил, что тот возится с его одеждой. Стоит с джинсами в руках, лапает их и мусолит.  — Ищешь чего? — поинтересовался Ральф холодно. Клептоманских слабостей в карточке этой кикиморки не упомянуто, но можно ли тем карточкам доверять?  — Нет, — ответила кикиморка, аккуратно положив штаны на стул, с которого они были взяты. Ральф пожевал губами в сомнениях. Гнать или не гнать? Заморыш стоял в нескольких шагах, сжимался плечами и не поднимал головы. Опасным он совсем не выглядел, но напрягал своей заторможенной непонятностью.  — Пошли, — решил Ральф. Легонько сжал мосолик под широким рукавом, чтобы отвести куда следует, но от простого прикосновения ребенок охнул, как от неожиданной боли, и как-то весь потек, будто сделан он из сливочного масла, и температурный режим хранения не соблюден.  — Провожу в ванную, — объяснил Ральф, отпустив мосолик. — Руки помыть. В том, что руки ребенка нуждаются в мытье, он был убежден. Тем более что предстоит угощаться очень вкусным печеньем. В ванной они встали перед своими отражениями в зеркале. Высокий крепкий дядька в трусах (вне всяких сомнений, изрядно привлекательный), и микроскопическое, по грудь дядьке, полудохлое существо, выглядящее так, будто обитает в норе под пнем. Существо полоскало под краном ладони, хотя пены на них не осталось, и уже можно было смело не полоскать.  — Тебе не хватает плаща из ковыля, — пробормотал Ральф какой-то бред, который почему-то пришел ему на ум. — С застрявшими в нем сухими листьями и трупами жуков. И чтоб коренья свисали с капюшона, и муравьи копошились в полах.  — Он у меня есть, — прошептал пацан, закрыв, наконец, воду.  — Серьезно? — Ральф недопонял.  — Конечно. Вы ведь его увидели.