Жестянка

— Нет, это дичь, я не хочу! Ральф сидел в кабинете директора — закутке разума в цитадели безумия. Переводил взгляд с огнетушителя на куклу, с куклы на достижения выпускников, с достижений опять на огнетушитель. Эти детали успокаивали его, помогали заполировать встреченное на втором этаже — психоделику стен, колоритность населения, мозгорвущую музыку, лужу неопознанной густой субстанции на полу посреди коридора. Мысль о том, что выбираться отсюда придется тем же путем, угнетала его. Умел бы он развивать околозвуковую скорость, воспользовался бы умением прямо сейчас.  — Да ладно, ты же такой профессионал, такой зубр, — умасливал его директор, сидя на подлокотнике ральфова кресла и подобострастно поглаживая гостя по плечу. — С твоим-то опытом, да с врожденной чуйкой педагогической, да с брутальностью романтической ты у нас героем будешь! Нашим пацанам такой позарез нужен! Образец, скала, крепкая рука! Будешь для них как Сталлоне Снейп с человеком-пауком! Вмиг освоишься, построишь здесь всех, будут тебе тапки в зубах носить. Ральф подергал плечом, намекая, что не обиделся бы на отсутствие тактильного внимания к себе. Грубая лесть, однако же, действовала на него метко, как и на любого другого. Дайте мне неограниченный запас льстивых слов, и я переверну мир.  — К тому же, всего на несколько месяцев! — запевал директор, второй рукой пожимая ральфову перчатку. — Мне бы до выпуска дотянуть, друг, выручай! Все условия тебе создам! Комнату — какую захочешь, премию — не унесешь, выходной по первому требованию! Хоть приятелей сюда води, хоть баб! Можешь собаку завести! Ральф сидел без работы с января и порядком утомился от этого. В детские учреждения ныне куда охотнее берут женщин, а, кроме как готовить к вылету из гнезда желторотых птенцов, он ничего не умел. В этом Сером доме скоропостижно уволился воспитатель, и два с лишним десятка пылких отроков остались без надзора. Директор вспомнил о старом знакомом с дипломом педвуза, и вроде бы все красиво совпало, но… Это же дичь! Серый дом похож на интернат, где Ральф проработал пятнадцать лет, как коктейль «Хиросима» на молоко. Даже беглого взгляда хватило, чтобы умерить оптимизм.  — Потом такое рекомендательное письмо тебе напишу, что питомники за тебя передерутся! — вскричал директор, убрав руки от Ральфа и взмахнув ими в жесте арабского волшебника. Ральф зачем-то представил свою бывшую директрису — царственную особу почтенных годов — в боксерских трусах и перчатках. Ухмыльнулся, встал, потер ладони о пиджак.  — Мне надо подумать, — сообщил он деловито. — Оценить условия, взвесить перспективы. Директор вскочил, дернул ножкой.  — Подумай, оцени, взвесь! — заревел он стадионом. — И завтра в 9:00 с вещами чтоб был здесь! С коллективом тебя познакомлю. У нас такой коллектив замечательный! Дамы — души и сердца, мужики с большой буквы, а какой доктор-то у нас, ты в него влюбишься, отвечаю! А детишки-то у нас… кхек… Он поджал влажно блестящие губы, оборвавшись. Ральф сдержанно покивал.  — Вечером тебе позвоню, — пригрозил директор, провожая гостя в приемной. Секретарша при их появлении заулыбалась, захлопала ресницами-крылышками. Ральфу показалось, что за время его пребывания в кабинете она стала более накрашенной. И вроде духами какими-то здесь завоняло, похожими на варенье. Прямо за дверью приемной Ральф попал в толпу не слишком мытых жителей индийского городка, ломящихся на праздник, где раздают бесплатные лепешки. Вернее, народу было немного, но каждый персонаж яркостью своей занимал столько места, сколько занимают десятеро нормальных. Клоунские фраки, шипастые косухи, восточные шаровары, собачьи ошейники, бисер, перья, огненные прыщи завертелись вокруг него каким-то мистическим анекдотом. Чудаки в косухах особенно навалились своим наиживейшим интересом. Они елозили по нему возбужденными глазами, будто рассчитывая найти на нем схроны с ценностями, жарко перешептывались между собой и то забегали вперед, разделяясь, то чуть отставали, снова сбиваясь в кучку. На лестнице Ральф не выдержал, резко остановился, цыкнул на них, и они рассыпались. На втором этаже к нему подкатил маленький чертенок с совиными глазищами, увешанный бусами, разноцветными пуговицами, тряпичными мешочками и каким-то неопределенным пестрым мусором. Улыбка чертенка была похожа на взрыв на заводе пиротехники.  — О, наш драгоценный заплутавший странник! — заверещал он с восторгом толпы фанатов, узревших легендарную звезду. — От лица всего народонаселения пламенно приветствую вас! Уж как мы ждали, как ждали! Некоторые из нас ногти по локти сгрызли, томясь!  — Ок, — буркнул Ральф и собрался идти дальше, но восторженный мальчонка загородил ему коляской путь.  — Это эпохальное событие обязано быть отпразднованным с надлежащим размахом! — надрывался он в сидячем плясе. — Вы окажете нам величайшую честь, заглянув на торжество хоть ненадолго. Второй этаж, четвертая спальня, завтра вечером, форма одежды свободная, гостинцы на ваше усмотрение. У Ральфа закружилась голова, как от недостатка воздуха. Пожар эмоций мальчишки сжег опасно много кислорода. Дерматиновые куртки с металлическими нашлепками, вновь сбежавшись, организовали вокруг них кордебалет.  — Я еще не решил, нужны вы мне или нет, — зачем-то объяснил им всем Ральф. Наверное, ему не хотелось, чтобы завтра вечером в четвертой спальне его напрасно ждали с серпантином и в колпаках. Красочный совенок крутнулся в коляске вокруг своей оси, взмахнул руками и создал быстрое мерцающее облачко конфетти. Ральф был уверен, что в ладонях у дитя ничего нет, а оказалось вон оно что.  — Нужны-нужны! — заверило его дитя, захлебываясь. — По-другому никогда не бывает, я-то знаю! Ральф обошел его коляску, бросив на прощание сухое «хорошего дня», и двинулся на выход.  — И вам хорошего, Р Первый, наилучшего! — завизжали ему вслед. — Гладкой дороги, чистого неба, попутного ветра, бодрой песни, алых парусов! Ральф потер лоб, налившийся тяжестью. Как-как ребенок его назвал? Хотя, какая ему разница?