Жестянка

Лось выковырнул Слепого из ящика для хлама на чердаке, увел к себе и велел жить там. Разложил свой маленький, странно чистенький диван, застелил его свежим бельем. Сходил в Отстойник, чтобы собрать вещи, но вещей почти не нашлось. Чуть-чуть истрепанных шмоток, прибор для письма Брайлем, пластинка с какими-то дирижаблями, замшевый мешочек с чем-то похожим на скорлупу внутри, металлическая зажигалка с выгравированной елочкой — вот и все вещи. Слепому было плевать, и он переселился к Лосю. Лежал на диване, сидел в шкафу, иногда за шторой. Лось читал ему книги — и «Колыбель для кошки», и разные другие, понимая, что он не слушает. Разговаривал с ним, понимая, что он не слушает. Кормил едой, которую приносил из столовой в пластиковых контейнерах. Один раз даже плеснул ему водки, когда очень устал и купил себе чекушку. Слепой молча выпил водку и ушел в шкаф. Остальное Лось вылил в раковину. Иногда Лось думал о том, чтобы пригласить своего знакомого психолога (неплохого специалиста), но почему-то этот рациональный поступок казался ему предательством. Почему — он понятия не имел, но просто чувствовал, что это не то, что нужно. Поэтому он просто жил со Слепым и иногда плакал в душе. Потом ждал немного, чтобы дыхание и голос стали нормальными, и выходил к Слепому, который никогда не плакал. С крыши трехэтажного (невысокого) здания можно упасть по-разному. Можно сломать себе что-нибудь очень важное или не очень важное. Можно, будучи редким везунчиком, отделаться ушибами. Можно насмерть, как вышло с Ральфом. Зачем Ральф полез ночью на крышу, никто не знал. Может, психанул из-за угроз Лося, и его переклинило, может еще чего. Алкоголя в его крови не нашли, нашли только снотворное, которое, очевидно, не подействовало. Дом совсем притих, шокировавшись, даже субботнее собрание отменили. Вождь сменил свой фиолетовый камзол на черный, и вслед за ним в черное переоделась вся партия, кроме Табаки. Когда Слепой пришел в комнату Ральфа, он сразу заметил ментоловые сигареты, размазанные сырым апрельским воздухом. В комнате было холодно, и Слепой обнял себя руками, остановившись где-то посреди пространства. Прошел к окну и закрыл его, потому что Ральф не любил холод и сквозняки. Потом лег на кровать, на противную наволочку — мокрую и мохрастую. Сел, растерянно повозился пятерней в волосах.  — Макс, — позвал он призрачно.  — М? — отозвался тот с другой половины кровати.  — Что с подушкой? Ты ее грыз? Ответа не прозвучало. Слепой сбросил подушку на пол, лег без нее, вытянулся. Будильник громко тикал, ветер гремел карнизом, насекомого в углу не было. Холод бегал по нервам, дергая за каждый, как за мышиный хвостик. Слепой повозился, поковырялся и попал под одеяло. Там уже грелись другие мослы, чужие. Их стоило вышвырнуть из комнаты, потому что она им не принадлежала, но Слепой не вышвыривал. Ему показалось, что у него никого, кроме Тени, сейчас нет, потому что никто больше его не поймет. И выгнать его сейчас — это как будто самому себе наступить на пальцы. Он подтянул одеяло к лицу, зажал его край зубами. Пододеяльник пах множеством ночей, одна из которых — последняя — была плохой, а остальные хорошими. Эти хорошие ночи, они одновременно в прошлом и в будущем, но до будущих еще долгий, многолетний путь. Кровать скрипнула от рывка напружинившегося тела, и в шею Слепому уткнулся мокрый нос. Стоило отбросить этот нос от себя, но у Слепого не было сил. Та рваная дыра, в которой он болтался, как космонавт, не давала ему опоры для толчков.  — Волк был с ним на крыше, — прохрипел Тень изможденным от минувшей истерики горлом. — Проболтался спьяну. Нельзя уйти на другой круг, не закончив этот, иначе Слепой бы уже ушел. И у него уже был бы какой-то другой Волк, а, может, вообще никакого бы не было. Он несколько раз проверял ржавую жестяную банку, хранимую в дупле одинокого древнего дерева под холмом на Изнанке. Зачем-то принес ее сюда, пару дней держал в ящике стола Ральфа, потом унес обратно в дупло. Испугался, что кто-то мог заметить его манипуляции, и долго искал в Лесу новый тайник, путая следы.  — Клянется, что не толкал, — продолжил хрипеть Тень. — Даже случайно. Рыжий сказал тогда, на поляне, что Тень не стремится на другой круг. Одного Стервятника ему диким образом оказалось мало, но, может, теперь у него больше причин? Или Рыжий вообще соврал.  — Макс, — позвал Слепой снова.  — М?  — У тебя остался ключ от котельной? Тень влажно фыркнул и отодвинулся.  — Неактуально, — отрезал он надрывным шепотом. Слепой повернул к нему лицо, предлагая смотреть на себя. Чтобы убеждать глазами, а не только голосом.  — Нет, это не для тех, — сказал он очень спокойно. — Это для партии. Тень отодвинулся еще дальше, но, судя по тону, не удивился.  — Дозрел, значит, — заметил он так же равнодушно. — Много же времени нам потребовалось, чтобы тебя довести. Кто-то где-то яростно шарахнул по батарее, и от неожиданного гулкого грома оба вздрогнули.  — Я верну тебе брата и Ральфа, — продолжил Слепой без краски.  — Если я предам свою стаю.  — Они не стая тебе, сам знаешь. Какой-то недоумок грохнул по батарее несколько раз подряд. Тень процедил сквозь зубы отвратительное ругательство.  — Значит, главная мразь в партии не Волк, а я, — хохотнул он болезненно. — Если соглашусь. Вместо вербального ответа Слепой нашарил его руку и крепко сжал, увлекая за собой. Когда тряпичное ложе сменилось травяным, а комната — поляной в Лесу, Слепой увидел крючковатый профиль и налитый кровью, воспаленный глаз. Сел, посмотрел на Тень сверху, и тот закрыл свои зареванные глаза. Птичий щебет так задорно разливался по солнечным кронам, что оба глупо улыбнулись.  — Пойдем, покажу, что у меня есть, — предложил Слепой. — Если сможешь отказаться, закроем тему. Суматошный кузнечик прыгнул ему на рубаху, пошевелил усами и ускакал.