Жестянка

Пятна солнца, продирающегося сквозь листву, шевелились на лице, и от этого хотелось бессмысленно улыбаться. Слепой лежал на траве, по-майски упругой и сочной, и сонно расчесывал ее пальцами. Запрокинув голову, он следил за жуком, вальяжно ползущим по гребню коры старого дерева. Жук был похож на маленькую черепаху — такой же круглый и медлительный, как будто наелся впрок, и теперь ему лень шевелиться. Слепому тоже было лень шевелиться, но появился Рыжий, а общаться с человеком лежа как-то неправильно. У него может возникнуть чувство, что ты в нем не заинтересован. Слепой сел. Убедился, что черепаховый жук уже уполз достаточно высоко, чтобы не быть раздавленным, и привалился спиной к стволу. Рыжий шмякнулся задом наземь, жадным жестом сорвал травинку и принялся жевать.  — Моей бледной коже, между прочим, солнце вредно, — сообщил Рыжий, жуя. — И твоей тоже. Он был в обрезанных по колено штанах, в бабочке без рубахи и в неожиданных очках.  — Что это у тебя за очки? — спросил Слепой. Они были истошно фиолетового цвета и в форме пузатых груш с толстыми, как бревна, черенками. Рыжий хмыкнул самодовольно, будто ему отвесили шикарный комплимент.  — Не все ж старое с собой тащить! — радостно ответил он, щелкнув по широкой дужке грязным ногтем. — Решил так: новый круг — новый образ. Сожрав травинку, он сорвал сразу пучок и сунул в рот. Челюсти активно работали, а руки уже выбирали из густого ковра мелкие белые цветочки, похожие на бусинки.  — Говори, зачем звал, — потребовал он вдруг серьезно. Тон сильно противоречил обезьяньему копошению быстрых пальцев в лесной подстилке и вымазанным зеленью губам. Слепой слегка подался корпусом к нему, склонил голову набок. Его ясные зрячие глаза стали холодными, как только что вырытые ямы.  — Как будто ты не понимаешь, Рыжий, — заметил он скупо. Рыжий набрал пригоршню цветочков-бусинок, но не сунул в рот, а стал отщелкивать в разные стороны по одному. Его чумазые губы активно двигались, пока он молчал и думал. Кривились, сжимались в сердечко, растягивались в линию, выгибались дугой. Слепой терпеливо ждал, пока он нагримасничается, хотя уже понял, что ждать нечего. Рыжий ему откажет.  — Пойми, Бледный, дело не в том, что я такой скотский ушлепок, — заговорила бывшая Крыса, наигравшись с лицом. — Ты сам подумай. Скоро Выпуск, у нас тишь-гладь. Все устроены, успокоены, великому предводителю судьбины вручили и дремлют себе, как курортники, беззаботные и расплывшиеся. Не будоражь ты их ради матушки Анны и седых косм ее. Уже поздно для революций. Гаденько говорить, но этот круг ты слил. Наверно, еще восемь лет назад, когда Кузнечик выбрал не того. Понимаю, паршиво, но отсидись уж в уголке, чуть-чуть осталось. Прошлый Выпуск дивным образом прошел без резни, пусть и наш таким же будет. Слепой закрыл глаза — так было удобнее слушать. Картинка отвлекала от смысла и как будто замусоривала пространство.  — Мне не надо революций и плевать на Волка, — отозвался он сухо, не поднимая век. — Я должен ответить им. Было бы их меньше, не стал бы просить, но с шестерыми я один не справлюсь. Помоги только перетащить их сюда, а дальше я сам. Рыжий надул щеки и звучно выбил из них воздух шлепком ладоней.  — Слепенький, душенька, буча поднимется, — быстро пробормотал он со скорбью. — Ты ж у нас разумный, услышь меня! Я-то в кусты, а тебе не спустят. И еще, насчет твоих преданных поклонников в воспитательской среде. Они оба здорово обозлили народ своими выяснениями и раскопками. Ты просто имей это в виду, ладно? Слепой заметил посторонний запах в Лесу. Среди нагретой коры и хлорофилловой свежести — стиральный порошок, хозяйственное мыло, застоявшаяся вода. Он поднял веки и увидел размытые очертания прачечной, наложенные на лесной пейзаж.  — Прекрати, — велел он замогильно. Рыжий возвел руки к небу.  — Да невмоготу мне здесь! — вскричал он горестно. — По старой дружбе пришел, а ты не ценишь! Отпусти меня, ирод! Прачечная пропала вместе со своими запахами. Слепой вжался спиной в кору, будто желая быть обнятым деревом.  — Рыжий, почему ты тогда не отвез меня к Дому? — спросил он на нижней границе слышимости. — Мне бы не пришлось дожидаться Ральфа в интернате. Рыжий помолчал перед ответом. Повозился в поисках бусинок, нашел несколько. Часть съел, сморщился, остальные бросил.  — Ты лучше спроси, почему я все-таки взял у вас шестеренку, — отозвался он мрачно. — На это я отвечу: потому что сглупил. Лишнее это все, пустое. Жить надо вперед, а не по кругу, Слепой. Даже Тень это понимает. Он умнее Стервятника и не рвется никуда. Ваша жестянка поймала вас в ловушку. Но это не мое дело. Извиняй, мне пора идти. Слепой выслушал его без откликов на лице и кивнул. Рыжий встал.  — Ты береги свою шкурку-то, она не лишняя у тебя, — молвил он печально и, не дожидаясь ответа, скрылся. Слепой посидел еще немного, потом тоже поднялся и медленно побрел меж деревьев. Солнечные пятна скакали по лесному ковру, по коже, по зрачкам. Сквозь неплотный полог просачивалась чистая радостная голубизна. Брызги красной земляники выскакивали из зелени, как растерянные кем-то побрякушки. Белесые трутовики выстраивали лесенки на высоких ломаных пнях. Слепой впитывал краски, штрихи и свет, пока все это не отгородила от него стена безусловной темноты. Упершись в стену, он быстро ощупал ее и понял, что это дверь. До каждой царапинки знакомая, до безмолвного скулежа родная и любимая. Нашарив ручку, он надавил на нее и без стука вошел.