Жестянка

Ральф давно не слышал голоса Слепого. Сначала разговаривать тому мешала шина, фиксирующая сломанную челюсть, а потом — отсутствие желания. Поцелуев от Слепого Ральф тоже давно не получал. В спортзале случился ад. Что конкретно случилось, было не вполне понятно, но когда Ральф нес Слепого оттуда в Могильник, он думал, что несет его из ада. Потому что где еще человека могут сделать таким? Его как будто не избили, а пропустили через камнедробилку. Он был без сознания, и это к лучшему. Лучше, когда больно только одному, а не обоим. Первые сутки Ральфа не могли выгнать из палаты. Затем он сообразил, что должен вытряхнуть из шкур всех причастных подонков, а для начала — найти их. Конечно, никто ничего не знал. Ни у кого не оказалось сбитых кулаков — орудовали не ими. Дубинки, ножки стульев, куски трубы и арматуры — кто будет хранить их у себя под кроватью после того, как пустил в ход? Обыски только обозлили народ и ничего не дали. Лось, добрый, терпеливый и всепрощающий, потребовал привлечь компетентные органы, пригрозив, что уволится тотчас, если его проигнорируют. Привлекли. Некоторое время Дом стоял на голове, а потом все стихло. Чрезмерно носясь с медленно поправляющимся Слепым, Ральф стал ловить на себе очень нехорошие взгляды Лося. Поняв, что ему проще будет запрыгнуть с места на крышу, чем что-то объяснить этому исключительно правильному педагогу, Ральф начал следить за собой и пытаться выглядеть неравнодушным воспитателем, а не одичавшим от горя… кем?  — Все считают меня твоей подстилкой, — сказал Слепой, оборвав немыслимо долгое молчание. Это были его первые слова после ада. Они сидели ночью в каморке уборщиц на первом этаже, где Ральф после усердных поисков обнаружил Слепого спрятавшимся за стойкой для швабр. От старых, плохо просушиваемых тряпок воняло кислым. По мятому алюминиевому ведру бегал суматошный паук. От первых слов Ральф опешил.  — Они идиоты?! Истощенное лицо Слепого дернулось — не то намеком на усмешку, не то нервным тиком.  — Если ты ничего не замечал, может, они не так уж неправы?  — Ты идиот?! Ральф пнул ведро, резко выпрямив ногу. От звонкого грохота Слепой подскочил, пришлось удерживать его за плечи и шептать извинения, тычась губами в висок. Ласка не помогала. Комок не размягчался и не оживал. Сгорбленная на полу тушка была будто резина на холоде, разве что дышала.  — Это же… не из-за нас с тобой? Ральф произнес вопрос неловко, как далекий от церкви человек по некой необходимости произносит молитву. И тут же пожалел, потому что ответ мог оказаться страшным.  — Из-за всего, — сказал Слепой механически. — Они меня ненавидят. Волк делает из меня мерзкое демоническое отродье. Он боится. А люди легко и с удовольствием ненавидят того, на кого им укажет авторитет. Ральф не понимал. Чего теперь бояться? Слепой давно не конкурент Волку. Он теперь последнему затюканному заморышу не конкурент. Заморыши ночуют на своих кроватях, а не на полу за швабрами. И, само собой, спрашивать о том, кто именно на него напал, не имело смысла. Нет, серьезно, что там с подстилкой? Разве Ральф когда-то пользовался Слепым? Принуждал к чему-то? Относился неуважительно? Что за бред вообще? Да и нельзя подстелить под себя дикого духа Дома, даже если захочешь. Это все равно, что подтереться облаком. Хотя, много ли осталось от того духа?  — Хочешь, чтобы я ушел? — спросил Ральф прямо. От куклы из литой резины, которую он обнимал за плечи, не было никакой отдачи. Никаких импульсов, свойственных одушевленным существам, способным к реакциям.  — Не хочу, — ответил Слепой. Беспомощность — вот главное чувство Ральфа в Доме. Основная черта его с Домом отношений. Когда кланы Черепа и Мавра катились к катастрофе, он был беспомощен, когда следующее поколение выбирало свой путь, он просто ждал, и на этом круге за всей мрачной фантасмагорией он мог только наблюдать. Причем, наблюдать ограниченно и бестолково, как выяснялось. О том, насколько паршивы дела у Слепого, он не знал. Все-таки кто-то здесь однозначно идиот. Если слухачи, из-за которых все озираются, существуют, то вождь точно в курсе, кто были те выродки. Если он вообще не сам отправил их. Но сам — вряд ли. Это было бы не элегантно! Но Ральф уже тряс их всех и особенно Волка, а толку? Воспитатели для них — пустота. А кому-то даже приятно темпераментное внимание к своей персоне. Вероятно, Тень явился сообщить о спортзале не для того, чтобы помочь Слепому, а чтобы его хорошенько потрясли. Слепой завозился, начал медленно подниматься, придерживаясь за стенку. Многочисленные переломы уже срослись, но двигался он пока без намека на ту призрачную легкость и бесшумность, которыми славился. В глазах за серым дымом оставалась боль. Ральф встал, чтобы поддержать его.  — Пойдем к тебе, — сказал Слепой с живостью древних останков. — Хочу в постель. На жестком кости ноют. Ральф, наконец, стал опасливым. Хорошо, что Лось не видит дальше своего носа и не слушает сплетни, но если он все-таки сообразит, будет скандал до небес. Ральф сам станет мерзким демоническим отродьем, совращающим деток и заставляющим их обслуживать свои низменные нужды. И плевать, что он позволял себе притронуться к детке, только когда тот взрослел и притрагивался первым. Ральф не понимал, чем привлекал к себе Слепого, и относился к этому явлению, как к останавливающему времени в Самую длинную ночь, бесконечному пустому шоссе, вдруг сменяющему коридор, следам ног на потолке, и прочим подобным вещам, которых он не понимал. Просто одна из диковин Дома — что-то, что можно только принять.  — Пойдем ко мне, — согласился он тряпочно. Их Лось, в отличие от диких, не шлялся по ночам.