Жестянка

Слепой дремал, прильнув виском к своему отражению в стекле. В расплывчатых сумерках за окном угадывались корявые овражки. Пышная фиолетовая туча над горизонтом походила на эпичную горную гряду. Ехали долго, однообразно и утомительно. Молчали, думали о своем. Иногда слушали музыку, разделив одни наушники на двоих. Иногда Ральф, забывшись, принимался перебирать прозрачные пальцы, потом спохватывался и грубовато отбрасывал бледную ладонь. Когда, наконец, доползли, обещанный утренним телевизором циклон уже забрел в город. Мокрый асфальт автостанции плескался в огнях и бликах. Ральф с мамкиной заботливостью спустил Слепого со ступеней автобуса, отвел под козырек крыльца. Злобно зыркнул на откровенно пялящуюся на них бабульку.  — Мы ведь не прямо сейчас туда поедем, правда? — спросил Ральф с надеждой. Слепой сонно потер глаза и попросил сигарету.  — Здесь нельзя курить, могут оштрафовать, — нервно отмахнулся Ральф. Мысль о том, что его погонят к обгоревшему остову в темноте под дождем, вызывала желание метаться и голосить. Он знал, что не сможет отказать Слепому. Он никогда ни в чем не мог ему отказать. Он даже сумел извернуться и выбить для Сфинкса новые протезы вместо уничтоженных загадочным происшествием в Кофейнике. Накануне Выпуска! Да что там протезы, он однажды сбрил волосы в паху по желанию вдруг закапризничавшего любовника. Потом выяснилось, что тот пошутил. Кто же знал, что он умеет? Достав из кармана пачку, Ральф своей рукой сунул ему в рот сигарету и чиркнул зажигалкой.  — Сейчас, — флегматично сказал Слепой, протяжно выдохнув дым. Разумеется.  — Брось, мы там ноги переломаем, давай утром, — вяло брыкнулся Ральф, но они уже шли к автобусной остановке. Чем ближе становился Дом, тем сильнее дребезжали в Ральфе разболтанные детали. Ему казалось, что он вот-вот развалится на запчасти, разметав вокруг себя болты и гайки. Какой-то первобытный невменяемый мандраж терзал его, заставляя сжимать запястье Слепого до синяков, хвататься за него, как за поводыря. Перед ограждением из рабицы он вцепился в Слепого так, что тот не выдержал и попросил отпустить. За рабицей было большое пятно неоднородной тьмы. Резкие и мягкие линии завалов, обозначенные черным цветом различной насыщенности и глубины. Очертания остатков стен с мертвыми дырами пустых окон. Худая башня печной трубы столетней кухни. Мутное небо, сочащееся водой.  — Что тебя так пугает? — спросил Слепой, слегка продавив сетку ладонями. — Разве ты не чувствуешь, как он нам рад? Ральф чувствовал, что весь промок и замерз в своем тонком летнем пиджаке, и что он редкий идиот, раз привез сюда этого психа. Раз вообще поперся к нему непонятно зачем. Должен был просто выбросить то письмо вместе с распродажей обуви и мастером на час, и забыть о нем.  — Надо попасть за ограждение, — сообщил Слепой и медленно побрел вдоль сетки, скользя по ней пальцами, собирая холодные капли. — Найти дыру. Они пошли искать дыру, которой не могло не быть. Наверняка, маргинальные романтики проложили тропу к столь нехорошему месту. Ходили сюда фотографироваться, искать артефакты, слагать депрессивные стихи, разбрасывать пивные бутылки. Может быть какой-нибудь трепетный торчок попробовал свести здесь счеты с жизнью. Подумав о том, что стены могли исписать наружные самовыраженцы, Ральф вдруг оскорбился.  — Надо было хоть фонарик раздобыть, — проворчал он, осторожно ступая в потьме. Чтобы продемонстрировать недовольство их походом, он придерживал Слепого не за руку, а за шиворот. Понимая, что тот не замечает его демонстраций. Спотыкаясь и скользя по грязи, кое-как добрели до крыльца. Там Слепой предложил Ральфу сесть на ступеньки и подождать его.  — Что ты несешь?! — последовал негодующий ответ. Из пустого проема входной двери тянуло жутью. Трухой, разочарованием, поражением, концом. Может быть Дом и радовался Слепому, но Ральфу чудилась только мертвечина. Остывшие кирпичи, преданные и брошенные. Но оставаться у входа в одиночестве не хотелось не потому. Ральф всю дорогу играл дурачка перед самим собой, но в глубине он понимал, зачем везет сюда Слепого. Чтобы вернуть Дому и его хозяину друг друга.  — Я постараюсь вернуться поскорее, — сказал Слепой, и Ральф ему впервые не поверил. Ерунда, тебе незачем возвращаться. Иди туда, где тебе положено быть. Ральф быстро кивнул, сжал челюсти и сел на ступеньки. Отвернулся, чтобы не смотреть, как тонкий силуэт перемешивается с ночью и теряется в ней. Дождь усилился, и Ральф решил думать о нем. О том, как мерзко облепили ноги промокшие штанины, и как отвратно будет хлюпать в ботинках, когда он пойдет домой. А в чем, собственно, проблема? Год не вспоминал о зверьке, жил себе нормально, с чего бы теперь ныть? И да, Слепой сдержал слово, не стал его обременять. И зачем сидеть на этой лестнице, когда можно двинуть отсюда подальше прямо сейчас? Но он сидел и ждал. Потом стоял и ждал. Потом топтался взад-вперед и ждал. Снова сидел. Когда дождь трансформировался в дикий ливень с буйным ветром, пришлось зайти внутрь. Не в самое брюхо дохлого гиганта, а только на шажок в дыру. Спиной встать к стене, а не к полости, чтобы ничто не подкралось… Он заорал грязным матом, когда нечто коснулось его рукава. Едва не врезал существу, подобравшему к нему сбоку. Обнял порывисто, хотя не был уверен, что это тот же Слепой, которого он проводил некоторое время назад. На ощупь он был тем же, а на запах — совсем другим. Не наружным, а правильным, настоящим. Колдовским. Пережив тисканья и пыхтение в макушку, Слепой тихонько потряс какой-то погремушкой. По звуку — жестяной банкой с мелкими металлическими штучками внутри, а по виду не понять — слишком темно. Ральф осторожно забрал у него добычу, облапил, не открывая. Жестянка была грязной, слегка мятой, местами шершавой от ржавчины. Как будто ее хранили прикопанной где-то в корнях старого дерева у ручья. Или на мусорной свалке, если без романтики.  — От Табаки, — пояснил Слепой, не дожидаясь вопросов и комментариев. — Я тогда припрятал. Вот, почему Ральфу пришлось разыскивать его в дыму. Потому что он прятал.