Жестянка

Ральф проснулся в куче каких-то грязных тряпок и даже не попытался сообразить, где находится. Было темно, очень душно, воняло рвотой и мочой, но не сильно. Откуда-то из-за стенки слышались монотонные голоса, а прямо под боком — уютное похрапывание. Невыносимо хотелось пить. Если бы не это обстоятельство, Ральф не утрудил бы себя ни единым движением. Но в горле свирепствовала Сахара, и пришлось приступить к подъему. Сначала он сбросил с себя тряпки и сел. Глаза немного привыкли к темноте и выхватили длинные черные волосы, разбросанные по плоской подушке. За белым лицом следовала тонкая шея, дальше — ребристая грудь, вроде как женская. Какая-то тощая голая баба спала в той же куче, разделяя кровать пополам. На той половине кровати, что не занята Ральфом, спал некий голый мужик. Ральф встал слишком резко, и в череп изнутри ударили чугунные шары. Кривясь от боли, он потащился на узкую полоску света под дверью и вышел из комнаты. За пределами темноты стало еще хуже. Глаза выламывало из орбит, внутренности скрючивало тошнотой. Ральф плелся по затоптанному рваному линолеуму, придерживаясь за стену, не осматриваясь по сторонам, но уже понимая, что он не дома. Его квартирка маленькая, а здесь он шел и шел, и чуть не сдох, пока добрался до кухонной мойки и припал ртом к благодатной хлорной струе из-под крана. Холодная вода налилась ему в воротник и тогда он заметил, что, в отличие от соседей по койке, одет. Открытие обрадовало его, ведь оно означало, что не придется искать свои шмотки и напяливать их. Впрочем, искать свои необязательно, он вполне мог напялить чужие. Те, которые найдутся раньше. За столом, застеленным изрезанной клеенкой, сидели люди в компании стаканов и рюмок. Ральф мельком глянул на них, никого не узнал и молча покинул кухню. Люди вообще не обратили на него внимания. Немного побродив по загаженному, не в меру просторному жилищу, Ральф нашел выход и покинул притон. Лампочка в подъезде оказалась выкручена, а уличная дверь нараспашку. Прямо перед ней Ральф согнулся пополам и вывернулся наизнанку. Утерся рукавом, вздохнул, и, перешагнув через созданную лужу, выбрался на воздух. Мягкая летняя ночь приласкала, заметно уменьшив силу долбежки шаров в череп. Захотелось курить, но, похлопав себя по карманам, Ральф не нашел сигарет. Зато нашел ключи, и это, несомненно, было удачей. Осталось разыскать свой дом. Местность была незнакомой, и безо всяких примет. Унылые пятиэтажки, битый асфальт, мусорные контейнеры, корявая сирень. В какую сторону идти, Ральф не знал, и просто топал через дворы. Когда они кончились, возникла пустая дорога, а у нее — автобусная остановка. Подумав, что дальше идти ни к чему, Ральф прилег на лавочку, подложив под голову локоть, и сразу заснул. Это было вполне комфортно. В последнее время он постоянно спал на лавочках, на траве, на земле, на асфальте. Пытался на станциях метро, но оттуда выгоняли. Однажды его выгнали из собственного подъезда, приняв за бомжа. Он не стал доказывать обратное и просто ушел. С Выпуска миновал год. Его давно перестали атаковать проклятиями обезумевшие родители, бывшие коллеги больше не звали выпить, не чокаясь, и внезапно привязавшийся к нему Курильщик уже не хотел общения. Ральф прожил год, почти не приходя в сознание, и та ночь, наконец, начала расплываться, бледнеть очертаниями. Как будто ее грани заволакивало дымом. Пожар начался во второй спальне. Кто-то из Крыс, усугубивший психоз от Выпуска наркотой, поджег занавески. В это время жизнь на этаже была сконцентрирована в четвертой, и заметили не сразу. Когда заметили, тушить своими силами было уже поздно, и Ночь сказок обрела сильный сюжетный поворот. Ральф, не раздумывая, отрезал бы себе оставшиеся на левой руке пальцы, лишь бы забыть ту ночь полностью. Как-то раз ему показалось, что это поможет, и он взялся пилить средний палец тупым ножом. Когда сообразил, что напрасно, принялся останавливать кровь, но почему-то безуспешно. В травмпункте его покрыли матом, потому что тамошним работникам надоели алкаши, которые допиваются до чертиков и творят такое вот. В Доме тогда было слишком мало персонала. Учителя уже разъехались, большинство медиков и Ящиков — тоже. Некоторые из оставшихся физически не могли таскать на себе наглотавшихся дыма колясников и неразумных. Очень помог Черный, просто как герой. Ральф так и не побывал на его могиле, хотя собирался. Ни у Сфинкса не побывал, ни у Стервятника, ни у Табаки. Табаки пропал, его не нашли ни живым, ни погибшим. Очевидно, он среди тех, кого не удалось опознать — таких немало. Вот выживших оказалось немного, несмотря на героизм Черного. Утром Ральф узнал местность и понял, что прошел мимо собственного дома. Выяснилось, что бухал он в том же дворе, и далеко ходить не надо. На лестничном пролете на него напала соседка.  — Твой мусор-то? — спросила она резко, встав в позу, полную укоризны. Всеми подбородками она указала на россыпь бумажек под почтовыми ящиками. Ральф не забирал корреспонденцию уже очень давно. Ящик не запирался, и, переполнившись, просто опорожнился на пол. Чтобы не продолжать контакт с соседкой, Ральф опустился на корточки и сгреб всю тьму квитанций и рекламы. Принес домой, бросил на тумбу в прихожей. Собрался забыть об этом ворохе, но почему-то зацепился глазом за один конверт, не похожий ни на ЖКХ, ни на услуги компьютерного мастера, ни на выборы областных депутатов. Конверт был белый, с марками, подписанный от руки. Так во времена динозавров люди присылали друг друга письма. Получателем был человек, чье имя совпадало с паспортным именем Ральфа, а отправителем — некий интернат для слепых и слабовидящих, находящийся за много сотен километров отсюда. Муть похмелья вдруг улетучилась из организма, и стало зябко, как в мокрой одежде на ветру. Поежившись от мурашек, Ральф вскрыл конверт и вынул чистый лист. С внезапной злостью смахнул с тумбы весь мусор и положил листок, истыканный грифелем. Та ночь, после которой прекратилась жизнь, хлынула в сегодняшнее утро, как селевой поток. Мозг разорвался от криков и паники, опалился огнем, раздавился рухнувшей крышей. Задохнулся от ядовитого дыма. «Приезжай», — прочитали пальцы. Спустились ниже и дочитали: «пожалуйста».