Cloud Cover

Это прекрасный день. Не только потому, что Скарамучче действительно нравятся опавшие листья, покрывающие землю или плавающие на поверхности озера, или типа того. По правде говоря, он думает, что они, вроде как, раздражают — просто кучка мертвых растений, которые отказываются убираться с его пути. Но Казуха не может перестать восхищаться видом красного, оранжевого и золотого вокруг них, хотя ему, вероятно, следовало бы доесть свой обед, так как у них драгоценный перерыв и все такое. Поэтому, да, Скарамучча полагает, что это, должно быть, прекрасный день. Листья хрустят под ботинками. Просто еще один день. Скарамучча ненавидит это однообразие, но Казуха так счастлив, что ему думается: может быть, это все-таки будет нормальный (хороший) день. — Почему ты в таком приподнятом настроении? — спрашивает Скарамучча, возможно, более агрессивно, чем ему хотелось. Он внутренне вздрагивает от собственного тона, откусывая сэндвич, чтобы скрыть это. Сэндвич с миндальным маслом и бананом, потому что арахисовое масло для слабаков, а желе гадкое. Казуха не упускает эту деталь, но он не впечатлен. На самом деле он еще больше улыбается. — Разве я не говорил тебе? Синьян закончила писать свою песню с признанием для Сянлин, и все прошло исключительно хорошо, — радостно говорит он. — Я счастлив за них. У Казухи появляются морщинки в уголках глаз, когда он улыбается — словно пергаментная бумага на противне. Скарамучча фыркает, заставляя себя посмотреть на стол. Потому что его коробка с ланчем может упасть с края. Определенно не потому, что он считает улыбку Казухи действительно красивой или что-то в этом роде. — Скорее, ты счастлив, что еще один твой проект реализован. — Эй! — Казуха добродушно хлопает его по плечу, хотя это отчасти больно, потому что он довольно фанатичный фехтовальщик и, кажется, никогда не помнит того факта, что он порядком силен. — Они не были проектом. Может быть, у меня был план. — Это буквально синонимы. — Это не так! Скара, что ты... Подожди! Но Скарамучча слишком придурок, чтобы позволить этому проскользнуть. — Словарь Мерриам-Вебстер говорит, что я прав, — злорадствует он, пихая веб-страницу в лицо Казухи с немалым удовлетворением. Последний выдыхает, отталкивая телефон Скарамуччи, что является самым точным признаком разочарования, которое он когда-либо демонстрировал. Его дыхание создает клубы пара в холодном воздухе вокруг них. Щеки Казухи покраснели от холода. — Так ты собираешься найти новый проект, чтобы продолжить? — внезапно спрашивает Скарамучча. Потому что ему любопытно. Проекты Казухи иногда доставляют удовольствие, в основном потому, что его репутация школьного свахи передается также и Скарамучче из-за их близости. Скарамучча ожидает, что Казуха ухватится за возможность прорвать плотину и начнет обсуждать все до последней детали о том, что за друг/знакомый/новая жертва, которого он выбрал следующим, и почему он думает, что именно он должен быть сопоставлен с этим конкретным человеком, и как они оба любят ходить в кино, поэтому они должны пойти на этот фильм вместе... Чего он не ожидает, так это: — Я не уверен... — Что ты имеешь в виду под не уверен? — переспрашивает Скарамучча со смешком. Очень миндально-масляно-банановым смешком. — Ты любишь сводить людей, Казу. Это практически твоя работа на данный момент. Должен быть кто-то, кто остался, давай. Казуха уклончиво пожимает плечами. — Чунюнь и Синцю давно встречаются, Тома и Аято практически женаты, Горо — аро-эйс... Ох, и я только что позаботился о Сянлин и Синьян, так что... Скарамучча победно откусывает свой бутерброд. И вот у него есть монолог Казухи. Это может продолжиться какое-то время. Идеально. Теперь все, что ему нужно сделать — это сесть и прислушаться, в то время как голос Казухи будет захлестывать его, как приливы, сглаживающие острые скалы. — Ладно. Остался один очевидный вариант, — говорит Казуха. Скарамучча резко выныривает из своих мыслей. — Продолжай, — отвечает он, пытаясь замаскировать свой реальный интерес сарказмом. Наверное, не сработает, но неважно. Последний проект Казухи был завершен, и ему фактически нужно сохранять информацию, если он хочет участвовать. Но он этого не хочет. В основном. Это так, детали. — Кто это? — Ты. Скарамучча фыркает. Голос Казухи опасно понижается. — Я серьезно. Если ты, конечно, не против. Ну, бля. Это плохо по ряду причин, говорит логическая часть мозга Скарамуччи. Во-первых, его не интересуют отношения, особенно в старшей школе. Привязанность не принесет ему никакой пользы, поскольку, как только он выпустится, он полностью исчезнет и направится в тот город, который унесет его дальше всего от Иназумы. Его план состоит в том, чтобы продолжить стриминговую карьеру из места, где Эи и Яэ не смогут сокрушить его мечты в их добром, семейном стиле. Кроме того, все это огромная ложь. Он был бы не против привязаться к кому-то. Он даже хочет привязаться, но дело в том, что у него вроде как есть эта дурацкая мечта, где Казуха начинает сочинять стихи, а затем Скарамучча целует его. Он представлял это всего один раз. Или, может, два, а может, несколько сотен раз, но это не имеет значения. — Да, хорошо, — Скарамучча пожимает плечами, как будто ничего не происходит. Но, определенно, это не пустяк. — Действуй. Очевидно, логическая часть его мозга может пойти к черту. Казуха моргает. — Правда? — спрашивает он с явным недоверием. Уголки его губ растягиваются в ухмылку. — Кажется, я припоминаю определенный отказ от каких-либо романтических спекуляций до сих пор. Неужели кто-то привлек внимание моего дорогого Скары? У него кончился сэндвич, поэтому Скарамучча разрывает пачку шоколадного печенья в форме грибов и пихает одно себе в рот, чтобы не отвечать. Внезапно Казуха широко ухмыляется. — Я понял. — Подожди, нет, я не... Скарамучча колеблется. Казуха усмехается. А затем у него хватает наглости выхватить шоколадку из руки Скарамуччи и съесть ее, сохраняя зрительный контакт. Сволочь. Действительно очаровательная сволочь. — Я с нетерпением жду вашего сотрудничества в поисках человека, который заслужил вашу любовь, — говорит он довольно ласково, но Скарамучча знает, что этот говнюк дразнит его. — Заткнись и ешь свой обед, — смиряется он. В качестве отвлечения внимания, а не знака того, что это его беспокоит или что-то в этом роде. Казуха уступает и почти сразу начинает есть без своих обычных протестов. Странно. Сегодня уже точно не прекрасный день, решает Скарамучча. Официально это очень дерьмовый день.

***

После занятий Казуха машет ему. Это ничем не отличается от их обычного досуга, так как они все равно идут домой вместе, но сегодня это кажется особенно зловещим. Скарамучча занимает свое место рядом с Казухой с небольшим... нет, мизерным количеством страха. Ничего больше. Ладно, может, он в ужасе. Хотя, это его проблема. Когда Казуха вытаскивает оранжевый блокнот с золотыми узорами, ползающими по углам, Скарамучча понимает, что он был прав, когда опасался. Это одна из его записных книжек по проектам. Он видел, что в них происходит, и не хочет быть предметом обсуждения. В нем уже что-то написано, когда Казуха открывает блокнот. Ах. Его преждевременная смерть. Вот оно. — Я написал возможные варианты, — бодро говорит Казуха. Его ботинки почти не издают звука, когда они идут, по-видимому, избегая хрустящих листьев на тротуаре. Шаги Скарамуччи, с другой стороны, слишком громкие (Яэ всегда говорит, что это потому, что он унаследовал походку Эи. Эи же говорит, что это потому, что у него комплекс высокого роста, даже при том, что его рост сто пятьдесят пять ебаных сантиметров, спасибо большое). — Что? — Возможные варианты, — он открывает страницу с небольшой таблицей в три колонки. Имена располагаются в крайнем левом столбце, а в следующих двух едва хватает места, чтобы написать одну букву. Предательское сердцебиение Скарамуччи учащается. Он решает прикинуться тупым. Если Казухе придется объяснять всю свою чертову программу, возможно, он поймет, насколько глупа эта идея. — Варианты? — Серьезно, — бормочет Казуха, качая головой. — Здесь люди, которые, как я думаю, могут быть твоими... ну, ты знаешь, — по его щекам пробегает румянец. А с этим Скарамучча может работать. — Люди, с которыми я хочу встречаться? — когда лицо Казухи приобретает новый оттенок розового, он едва сдерживает ухмылку. — Может, хочу целоваться? — насмехается он, бросая искоса взгляд в сторону Казухи. Его хватка на блокноте слабеет, и, если бы Скарамучча случайно толкнул его, он, вероятно, уронил бы его. Его щеки с каждым мигом становятся краснее. Архонты наверху, так много усилий нужно, чтобы не выдать садистскую ухмылку. — Может, хочу толкнуть к ближайшей стене и оставить м... — Прекрати, — шепчет Казуха. Его шаги утратили обычную тишину, и Скарамучча уже не в первый раз понимает, что он засранец. Он нарочно шаркает ботинками и сует руки в карманы, просто чтобы скрыть стыд. Черт, на самом деле он ужасный человек. Казуха пытается помочь ему встречаться с кем-то (кем-то еще), и все, что он хочет сделать, это попытаться унизить его в ответ. Тем не менее, он не может не взглянуть на него, просто чтобы посмотреть, сработало ли это. Сработало. Лицо Казухи стало красным на фоне платинового цвета его волос. Скарамучча испытывает чувство удовлетворения, за которым сразу же следует волна вины. Оставшиеся два квартала они идут до пустого дома Казухи в полной тишине. Если один из них смотрит в сторону другого, они делают вид, что не замечают. — Я имел в виду... — Казуха возится с ключами, а затем качает головой, легко открывая дверь со второй попытки. — Не только это, — бормочет он. — Кого-то, кому ты хочешь сделать комплимент и от которого хочешь получить комплимент. Кого-то, кто заставляет тебя хотеть быть хорошим. Тот, для кого ты нарушишь все свои правила. Прежде чем он осознает, что делает, Скарамучча усмехается. — Это ты, тупица. Рука Казухи замирает на месте, над ремнями его туфель, прежде чем он, кажется, отмахивается. — Я уверен, что есть еще кто-то, Скара. Скарамучча тихо вздыхает с облегчением и делает вид, что эти слова не ранят. Казуха садится за журнальный столик, складывая руки в деловой манере, напоминая, как Нингуан делает это почти всегда (какая мать, такой и сын, думает Скарамучча, а затем понимает, что, если бы это было правдой, ему пришлось бы считать себя таким же, как Эи и Яэ, и тут же решает, что это ему противно). — Аяка, — внезапно выпаливает Казуха, когда Скарамучча садится рядом с ним. Он моргает. — Что? — Камисато Аяка, — терпеливо повторяет он, его пальцы указывают на имя в блокноте. — А что с ней? — Я должен подумать о ней? Для списка? Скарамучча решает, что сейчас идеальное время, чтобы как можно быстрее встать из-за стола. Может быть, он возьмет себе хлопья или что-нибудь в качестве закуски, если он сможет вспомнить, где они находятся (он помнит — это в кладовой на второй верхней полке, рядом с оливковым маслом). — Скара. Скара, — умоляет Казуха, и, черт возьми, если это не заставит Скарамуччу остановиться по всем неверным причинам. — Пожалуйста, сотрудничай. Я не хочу впустую потратить усилия. — Хорошо, — уступает Скарамучча, потому что он слаб. — Не Аяка. Она слишком поглощена студенческим советом и всем остальным. И лоб у нее странный. Казуха морщит нос, что, как знает Скарамучча, означает, что он изо всех сил старается не смеяться. — Хорошо, а как насчет Кудзё Сары? Она больше твой типаж, не так ли? Скарамучча пожимает плечами с максимальной беспечностью. На самом деле хлопья стоят высоко, но он не собирается просить о помощи, потому что у него достаточно решимости восполнить то, чего ему не хватает в росте. — Ладно. Наганохара Ёимия. Сангономия К... — Ты остановишься? — рявкает Скарамучча, швыряя свою тарелку на стол. Казуха вздрагивает, едва заметно, но этого достаточно, чтобы пустить в ход нечистую совесть Скарамуччи, которая обычно дремлет, пока он снова не причинит боль одному из немногих близких ему людей. — Я думал, ты не против, — от боли в голосе Казухи хочется плакать. Архонты, иногда он себя ненавидит. Ну, нет, ненавидеть себя — признак слабости. Он ненавидит то, что иногда делает. С другой стороны, Эи как бы воспитала в нем ненависть ко всему на свете, так что, возможно, это не полностью его вина. — Да, — вздыхает Скарамучча, решив быть хоть немного честным, — но мне нравятся парни. — О, — Казуха прочищает горло. — Хм. Я вроде, ах. Я как бы подумал, что это может быть так, поэтому... — Не смей перелистывать страницу. По виноватой ухмылке Казухи можно понять все. Скарамучча стонет. Он пытается удариться лбом об стол, но вместо этого его голова оказывается в миске с хлопьями. Казуха выдыхает. — Скара, если ты хочешь, чтобы я остановился, ты можешь сказать. Я не хочу переходить твои границы. На мгновение Скарамучча задумывается над этим. Было бы так легко, так просто всего лишь сказать «да, взгляни в зеркало, и ты точно поймешь, кто должен быть в этом проклятом списке». Он мог бы просто наклониться через стол и сказать эти слова прямо сейчас. Он, вероятно, мог бы использовать прядь волос Казухи, которая всегда выбивается, чтобы притянуть его достаточно близко и шепнуть, почему же есть только один человек, которого он не ненавидит. — Я не против. Он против. Он очень против. Но глаза Казухи светятся удовлетворением, когда он переворачивает следующую страницу и начинает читать новые имена, которые не находят отклика и никогда не найдут, и эта одна прядь волос падает ему на глаза, а его губы мокрые от воды, стакан которой Скарамучча ему дал, и Скарамучча настолько облажался, что просто позволяет этому всему случиться.

***

Все отлично. На самом деле, все даже замечательно, потому что Казуха еще не добился каких-либо реальных успехов после целой недели попыток найти кого-то, кого терпит Скарамучча, кроме него самого. Вообще, все настолько хорошо, что Скарамучча задается вопросом, сдался ли уже Казуха или что-то в этом роде. Он не упомянул ни одного имени за два дня, когда совершенно неожиданно... — А что насчет Итэра? О, нет. Не-а. Код красный. Скарамучча паникует и делает то, что сделал бы любой здравомыслящий человек в подобной ситуации: абсолютно ничего. — Скара, — ноет Казуха, словно паршивец, коим он и является, под всей этой странной поэтической внешностью. — Я знаю, ты меня слышал. Скарамучча внезапно решает, что его домашнее задание по алгебре на самом деле очень, очень увлекательное и что ему нужно полностью сосредоточиться на вычислении определителей. Казуха мычит — индикатор опасности. — Среди возможных ответов на прямой вопрос, молчание, пожалуй, самый красноречивый, несмотря на его косвенный характер. А, да. Вот и возможные недостатки его плана. — Определенно, нет, — говорит он, точно не заикаясь и делая вид, что не уронил карандаш. — Итэр — раздражающий кусок дерьма, он не перестанет просить меня присоединиться к его странной гаремной ночевке с играми — что бы это ни было, — и он всегда хочет, чтобы я сказал ему, где находится Люмин. Почему он вообще так зациклился на этом? Обычно она просто в клубе D&D или что-то в этом роде. — Эй, игровые вечера Итэра — это довольно весело, — бормочет Казуха, защищаясь, скрещивая руки на груди. В мозгу Скарамуччи определенно не остается ничего, кроме слова «милый». — Как бы то ни было, в списке на одно имя меньше. Казуха небрежно засовывает свою (каким-то образом уже сделанную) домашнюю работу по математике в отделение для ноутбука своего рюкзака. Упоминание о списке Казухи оставляет во рту горький привкус. Он ненавидит мяту, на самом деле думая, что это один из многих грехов человеческого существования, но, если бы кто-нибудь сейчас предложил ему мятную зубную пасту, чтобы избавиться от этой горечи, он бы принял ее в мгновение ока. Это ощущение распространяется и на его грудь, из-за чего ему становится труднее дышать. Его спутник, сидящий за библиотечным столом, совершенно не обеспокоен. — Нужна помощь? — невинно спрашивает он, указывая на не рассчитанный определитель. Он хмурится, глядя в тетрадь. — Иди нахуй, — звучит совсем беззлобно. Единственный ответ Казухи — тихий смех. — Тише там, — кричит Кудзё Сара через всю библиотеку, что является иронией, учитывая, что ее голос как минимум в пять раз громче, чем у любого из них. — И следи за языком, Куникузуши. Скарамучча горбится. Флуоресцентные лампы внезапно вспыхивают намного ярче. — Эй, — шепчет Казуха, и Скарамучча уже знает, что он собирается спросить, прежде чем он что-либо говорит, потому что он знает этот взгляд (взгляд желания насилия, что, по правде говоря, может быть, немного, очень-очень привлекательно). — Нет. — Ты ненавидишь это имя, — скулит Казуха, дергая его за рукав, как будто просит разрешения. Эй, Скара, могу я пойти и накричать на Сару за то, что она тебя так называет? Ну, пожалуйста? Что за булочка с корицей. — Это не оправдание, идиот, — усмехается он, зная, что, если бы их роли поменялись местами, он полностью проигнорировал бы любые протесты и немедленно отомстил бы. — Дело не только в этом имени. Я все ненавижу. — Кроме меня? — Кроме тебя, — мгновенно соглашается Скарамучча. Втюрился, шепчет Яэ в его голове. Казуха усмехается, а затем продолжает все рушить, перегнувшись через стол и указывая на ряд определителей. — Хорошо, в общем, ты построил все так, чтобы складывать, а не вычитать, и поэтому твой результат странный. — Твою мать, — стонет он, изображая раздражение, когда Казуха стирает все за него и пишет правильные числа, потому что, очевидно, он не может выполнять основные арифметические операции. Несмотря на это, чувство горечи утихает, и в школьной библиотеке на него смотрят как минимум три человека, так что, по крайней мере, он хоть что-то делает правильно.

***

В следующий раз Скарамучча фармит врагов водного типа на материалы на стриме с одним из своих... онлайн-знакомых. У него почти две тысячи зрителей. Не то, чтобы это много, учитывая все обстоятельства, но он по-прежнему рад этому, хоть и никогда не покажет. Повторяющиеся звуки смерти его врагов прерываются тихим дзынь! сообщения от одного из его друзей (хорошо, добавленных в друзья — эти понятия очень разные). Поэтому он быстро нажимает на сообщение, чтобы прочитать. аратаки итто Секунду. Может ли это быть... Его руки внезапно становятся намного холоднее. История сообщений: kkaedehara! Ага. Это оно. — Я собираюсь свалить со стрима, лузеры, — быстро говорит он, делая вид, что все это время собирался уйти. В любом случае материалов у него достаточно, и это Тарталья — тот, кому они были нужны. Он просто был саппортом ради пиара, потому что, как бы он ни ненавидел это признавать — у Тартальи гораздо больше фанатов, чем у него. Около семи тысяч зрителей в среднем. — Оу, ладно, — говорит Тарталья, как всегда раздражающе оптимистично. Он все еще улыбается в своем окне твича и слегка машет рукой. Отвратительно. — Может быть, я приглашу Синьян. Увидимся, Скарамучча! Присоединишься ко мне завтра снова? В четыре часа по тихоокеанскому времени? — Нет, — лжет Скарамучча, как всегда, потому что он имеет репутацию, которую нужно поддерживать, и комплекс бога, который необходимо преодолеть. — Отвали. Тарталья посылает в монитор воздушный поцелуй, как идиот, которым он и является. — Тоже тебя люблю. Скарамучча тут же покидает стрим. Его ответ на сообщение прост:

нет

Немедленно появляется маленький серый индикатор набора текста Казухи. Его ответ приходит буквально через несколько секунд: почему нет :(( у него хорошее чувство стиля, и я думаю, ты бы с ним хорошо поладил

я уже сказал тебе есть кто-то еще

Скарааа почему ты все так усложняешь >:( О, так Скарамучча — тот, кто все усложняет? Серьезно сейчас. Это как-то неправильно. Фактически неверно. Казуха пытается свести Скарамуччу с кем-то, кто не он, когда он даже не смотрел ни разу в чужую сторону (без отвращения в глазах), ну, типа, вообще? Теперь, это немного сложнее. Скарамучча видит временную метку сообщения (две минуты назад) и вздыхает. Его пальцы порхают по клавиатуре быстрее, чем мозг успевает за ним, и он нажимает клавишу отправки прежде, чем останавливается хорошенько подумать.

тебе нравится вызов

поймал меня </3 зачем я терплю такое отношение

ты любишь меня. вот зачем

Оу. Блять. Мышка Скарамуччи зависает над кнопкой «удалить» в трех точках рядом с его сообщением, но он этого не делает. Ущерб уже нанесен. Он наблюдает за индикатором набора текста Казухи, в его животе сжимается страх. а, точно <3 Его пальцы набирают ответное сердечко, прежде чем он успевает заметить, и он нажимает «стереть» до того, как пожалеет об этом. Если Казуха не может понять, возможно, ему просто нужно быть более очевидным.

***

Казуха точно не понимает. Еще несколько дней, еще несколько имен вычеркнуты из списка. Скарамучча теряет счет тех, кого он уже исключил, в основном потому, что многие имена ему совершенно не знакомы. Он начинает бояться школьных дней даже больше, чем обычно, зная, что Казуха и неполный список будут ждать его. Но сегодня суббота, так что он в безопасности. По крайней мере, он так думает. И тут раздается звонок в дверь. Скарамучча надевает гарнитуру и делает вид, что ничего не слышит из-за дождя. — Скарамучча! Спускайся сюда, маленький говнюк, — кричит Яэ из гостиной, где она, несомненно, свернулась на кушетке с романом и бокалом вина, как лицемерка, которой она и является. — Я модерирую стрим, стерва. Это полная и абсолютная ложь. Он поспешно открывает твич в новом окне, чтобы сделать его отмазку более правдоподобной. — Это Каэдехара. И почему-то Скарамучча снимает наушники, в спешке выключает монитор и спускается по лестнице. Конечно же, Казуха стоит в дверном проеме, выглядя совершенно маленьким под своим зонтиком. — Привет, — говорит он тихо, почти извиняясь. Скарамучча мельком видит спортивную сумку, стоящую на ступеньке рядом с ним, вспоминает, каким странно пустым казался дом Казухи, когда он в последний раз приходил, и внезапно все понимает. Он вздыхает, поднимая сумку, прежде чем Казуха успевает возразить. — Ну же, идиот. Если ты оставишь дверь открытой еще дольше, здесь станет холодно. Это больше всего похоже на приглашение из всего, что он может предложить, даже если на самом деле он имеет в виду, что тебя здесь ждут в любое время, когда ты не хочешь быть один, ты, невероятно милый тупица. С яркой улыбкой Казуха следует наверх в комнату Скарамуччи, чтобы распаковать свои вещи. Яэ понимающе ухмыляется. — Что? — шепчет-шипит Скарамучча, на секунду задерживаясь у подножия лестницы. — Ничего, — надменно отвечает она, делая глоток из своего бокала красного вина, вероятно, для драматического эффекта. Скарамучча назвал бы ее домохозяйкой, за исключением того, что на самом деле она не выполняет никакой работы по дому. Значит, больше похоже на избалованную кошку. — Ты иногда напоминаешь мне Эи. — Что, ты думаешь, я тоже социопат? Что я намеренно учу своих детей ненавидеть жизнь? Что я позволю своему суждению об их достоинстве зависеть от того, насколько они меня впечатляют? Спасибо, черт возьми, — выплевывает он, позволяя себе громко подняться по ступенькам. Яэ, прямо пример из учебника о непонимании ситуаций, только смеется. — Я имела в виду только то, что ты... Как они там говорят? Ах. Верно. Симп. Скарамучча показывает ей средний палец, не оглядываясь вниз. Ее смех возвращается к нему эхом, и по какой-то причине он кажется почти успокаивающим.

***

Казуха раскладывает одежду по разным частям сумки, когда его находит Скарамучча. — Прости, что навязываюсь, — бормочет он вместо приветствия. Тупое, холодное чувство вины наполняет тело Скарамуччи. Казуха практически единственный человек, который ему нравится во всем мире (не считая пары его онлайн-друзей). Это очевидно во всем, что он делает: от того факта, что они ходят домой вместе каждый день, хотя дом Казухи находится на квартал дальше, чем его собственный, до того, как он всегда забывает про свой обычный хмурый вид, когда они вместе, и до того, как Скарамучча притворяется, что не замечает, насколько абсурдно хорош собой Казуха. И он имеет наглость думать, что навязывается? — Если бы ты навязывался, я бы, блять, так и сказал, идиот. Его ответная улыбка слегка блеклая, размытая, как капли дождя, разбивающиеся о окно. — Казу? Что заставило тебя прийти? — спрашивает Скарамучча как можно мягче. Казуха прячет лицо в коленях. — Это глупо. — Удиви меня. — Бэйдоу в очередной поездке, и Нингуан сказала, что она снова остановится в Нефритовом дворце на неделю, чтобы лучше сосредоточиться. Не думаю, что она имела в виду, что я ее отвлекаю, но... — Казуха вздыхает, качая головой. — Как только она вышла, я просто... ушел. — Он ровно вздыхает, но Скарамучча слышит намеки на дрожь, которые легко угадываются. — Мне не нравится быть таким одиноким. — Нет, — говорит он, чувствуя себя глупо. — Ты не одинок. У тебя есть я, не так ли? Он издает звук, который, вероятно, показался бы насмешливым, но больше похож на жалкое, грустное фырканье. — Да, я полагаю. Недоверие в его голосе побуждает Скарамуччу резко повернуть голову. — Что это вообще значит? Ты полагаешь? Казуха возвращается к своей сумке, полностью игнорируя его. Как будто ему есть чем заняться, чего, конечно, нет, потому что Скарамучча любит всегда думать, что он самый важный объект в комнате. — Казуха, — его тон, вероятно, предупреждающий, но он не пытается его исправить. — У тебя. Есть. Я. Вбей это себе в голову, если еще не сделал. — Я знаю, кто это, — выпаливает он болезненно неустойчивым голосом. Скарамучча почти решается использовать какую-то форму физической близости, чтобы утешить его, но он абсолютно не знает, с чего начать. Он слегка обеспокоен этим, пока до него не доходит смысл слов Казухи. Нет, он должно быть что-то неправильно понял. Абсолютно точно. — Я почти уверен в этом, — продолжает Казуха. Легкая дрожь пробегает по его плечам и спускается вниз по рукам. Скарамучча наблюдает за ним, не зная, что делать. — И я действительно не знаю, как тебе помочь, хотя и хочу. — Тебе не нужно ничего делать, — Скарамучча качает головой, стаскивает со своей кровати одну из огромных плюшевых игрушек и предлагает Казухе, который берет ее и тут же чуть ли не выдавливает из нее жизнь. — Ты мне ничего не должен. Мне... — он глубоко вздыхает. Вдох-выдох. Это всего лишь два слова. Это не так уж и сложно. Казуха этого заслуживает. Скарамучча готовится, а затем в третий раз за всю свою память говорит: — Мне жаль. Казуха моргает. — Мне жаль, — повторяет Скарамучча, на этот раз мягче. — За что? Ты никогда ничего не делал, — легко говорит Казуха, хотя его улыбка явно фальшивая. — Я просто искал не в том месте. Не твоя вина, что я не узнал раньше, хотя, возможно, тебе стоило дать мне несколько намеков. — Я был довольно очевидным. — Нет, ты не был. — Подушка падает ему на колени, забытая. — Я даже не знал о твоих друзьях по стримингу, пока не увидел их в твоих видео на твиче. Я узнал самос... — Подожди, — прерывает Скарамучча. Его руки кажутся странно холодными. — Мы говорим об одном и том же? Какое это вообще имеет отношение к моим стримам? Это не имеет значения. Я не говорю об этом там, — много, дополняет его мозг, зная, сколько он разглагольствует Тарталье о своем безымянном возлюбленном, до такой степени, что тот начал пытаться угадать его имя (безуспешно, конечно, он старался не упоминать конкретно Казуху). Казуха наклоняет голову. — Тебе нравится Тарталья, — тихо говорит он. И Скарамучча ничего не может поделать — он фыркает от смеха. — Тарталья? Из всех возможных вариантов? Он всего лишь генератор моего пиара. Однажды я оставлю его в пыли. Архонты, даже Синьора была бы лучшим выбором, чем он, а я ведь не люблю женщин. — Что же ты тогда любишь? — спрашивает Казуха необычно смело. Скарамучча думает об этом. Тебя. Он может оставить осторожность и просто сказать это. Он может рискнуть остаться скованным и с собственным разбитым сердцем или разрушить этот гениальный план где-то по пути. Хуже всего то, что он может узнать, что Казуха — тот, кто дополняет его, тот, с кем он хочет остаться навечно, а затем подвести его. Потому что это неизбежно, поскольку Скарамучча, естественно, просто дерьмовый друг и, вероятно, еще более дерьмовый парень. Да, сделка заключена. — Я не могу тебе этого сказать. — Почему нет? — ноет Казуха. — Я слишком долго пытался. Хотя бы намекни. — Нет. — Я больше не хочу делать это вслепую, — вздыхает он. — Скара, пожалуйста. — Я не могу, блять, тебе сказать, Казу, — рявкает он и сразу понимает, что это ошибка. — Почему? — И, черт, глаза Казухи блестят. — Ты знаешь, как мне больно делать это каждый день? Просыпаться, зная, что тебе нравится кто-то другой, и ты даже не скажешь мне, кто это? Зная, что у тебя есть возможность любить меня, но ты не любишь? Архонты, я каждый день разбиваю собственное сердце, гадая, что я сделал не так. Отстраненно Скарамучча замечает, что ему, вероятно, следует что-то сказать в ответ, но все, что он может слышать, — это повторяющееся блять, блять, блять, звенящее у него в ушах. — Так что, пожалуйста, — шепчет Казуха прерывистым голосом, отчего Скарамучче хочется врезаться головой прямо в дверной косяк. — Пожалуйста, просто скажи мне что-нибудь, что угодно. Я люблю тебя, Скара, и я просто не хочу думать, что я сделал так много ошибок, что ты никогда не полюбишь меня в ответ. И вот момент, когда все замолкает. Казуха перестает мять подушку. Скрип пола под постоянным движением Скарамуччи полностью стихает. Кажется, что даже ритмичный стук дождя об оконное стекло на мгновение прекращается. И тогда Скарамучча решает, что, может быть, он того стоит, а, может, Казуха того стоит, и что, даже если они оба не стоят, возможно, все равно это заслуживает попытки. Он наклоняется вперед достаточно, чтобы соприкоснуться руками, затем носами, а затем губами. Это не великолепно или что-то в этом роде. Не то чтобы Скарамучча ждал этого почти два года. И то, что Казуха, задыхаясь, смущенно вздыхает, сопровождая это смешком понимания, точно не заставляет его сердце биться быстрее. И не похоже, что весь звук будто возвращается в полную силу с грохотом грома, эхом разносящимся откуда-то издалека. Не похоже, что это лучшее, что Скарамучча когда-либо делал. И Казуха шепчет, что любит его, снова, и Скарамучча позволяет себе сказать это в ответ, а затем они повторяют это еще тысячу раз, и, возможно, есть три слова, которые он ненавидит немного меньше, чем все остальные. Не то чтобы это лучшее, что Скарамучча когда-либо делал, за исключением того, что так оно и есть.