Достаточно

      — Похоже, тебе грустно без Падме?       Скайуокера всегда удивляла та лёгкость, с которой канцлер замечал его переживания, и простота, с которой он говорил о подобных вещах. Самому Энакину было неуютно даже лишний раз признать их существование.       — Это правда. Если бы вы не прилетели сегодня с визитом на родину и не пригласили меня сюда, я никогда не отпустил бы её одну. Но вообще, я стараюсь об этом не думать. Такие чувства не подобает испытывать джедаю.       Тем вечером сенатор Амидала отправилась к родным погостить в сопровождении целого отряда охраны под началом капитана Панаки. Энакину стоило на удивление огромного труда поддаться на её уговоры. Во-первых, это означало, что он, пусть и на несколько часов, но прерывает выполнение своего задания. Если бы с сенатором что-то случилось, то в лучшем случае падавану светили долгие неприятные объяснения с учителем, а в худшем… Об этом даже думать не получалось: любое мрачное предположение мгновенно отзывалось жгучей болью глубоко внутри.       Решающее слово прозвучало из уст Палпатина: он заверил, что с Падме под охраной преданных набуанцев ничего не случится, и изъявил желание провести немного времени с Энакином в предместье Тида. Сейчас падаван и канцлер любовались природой на небольшом балконе с каменными резными перилами — о, как местный воздух ласкал и напитывал свежестью каждую клеточку тела после столичной духоты!.. — и неспешно беседовали.       Общество канцлера как нельзя лучше подходило в качестве противоядия от томительного одиночества. Палпатину хотелось доверять. Верить. Порой Энакину казалось, что он вообще никогда не ошибается.       — Всё же она сейчас не одна, — мягко возразил Палпатин. — Но… ты говоришь, что вам нельзя испытывать чувства? Какие чувства?       — Нельзя привязываться. Нельзя, чтобы кто-то становился для нас важней, чем все остальные. Это порождает слишком много эмоций.       Канцлер вздохнул и покачал головой.       — Как, наверное, трудно жить, когда приходится ограничивать себя даже в том, чтобы скучать по друзьям… Должно быть, Оби-Вана тебе тоже не хватает?       — Да, но… не так. Я сейчас даже рад немного отдохнуть от его наставлений, — усмехнулся Энакин. — А с Падме всё совсем иначе. Меня это очень беспокоит.       — Она много значит для тебя, — заметил Палпатин.       — Как никто другой. В этом и проблема. Я же джедай! — почти воскликнул Скайуокер. — Мне не следует даже думать о подобном. Я и так слишком поддался эмоциям.       На лице Палпатина отразилась серьёзная озабоченность.       — Вероятно, я не должен касаться таких сложных вопросов, но я просто хотел бы помочь тебе, Энакин. Помочь как другу, как человеку, который столько раз помогал мне!.. Может быть, ты немного расскажешь мне о том, каким образом джедаи объясняют столь серьёзный запрет? У него наверняка должно быть веское основание.       Скайуокер задумался. Всё то, что ему об этом говорили в Ордене, сейчас не шло на ум — вернее, ощущалось плоским, выцветшим и неуместным. Неподходящим для доверительной беседы.       — Боюсь, я не знаю точного ответа. Просто… джедай не должен поддаваться чувствам, вот и всё. Он должен всегда осознавать, что происходит, и контролировать себя, чтобы ум оставался ясным.       — Но чувства бывают в некотором роде полезны, — заметил Палпатин. — Они дарят вдохновение, придают сил, даже предупреждают об опасности… Разве всё это мешает уму быть ясным?       — Тот, кто не поддаётся эмоциям, обретает свободу, — неуверенно возразил Энакин.       — Свободу?.. — переспросил канцлер, и в воздухе надолго воцарилась тишина, которую прерывали лишь односложные выкрики птиц. — Но ведь джедай всё равно не может быть полностью свободным — к примеру, от правил вашего Кодекса. От своего долга перед Республикой… Впрочем, быть может, я в этом чего-то не понимаю. Чего-то важного… Я ведь так далёк от тех, кого сама Сила поставила на столь почётный путь! — вздохнул он и невзначай прислонился к балконным перилам.       — Свобода, — наконец собрался с мыслями Скайуокер, — это когда эмоции не владеют тобой. Так учат джедаи. Тогда ты можешь выполнить свой долг до конца, если потребуется. Например, пожертвовать собой ради других.       — Но ведь вам приходится жертвовать не только собой, но и теми, кто вам дорог? Отказываться от привязанностей, от чувств. Отрекаться от близких и тем самым причинять им боль… Так ли это благородно?       Энакин мрачно вгляделся в подступающие к городу сумерки. В голове что-то определённо не складывалось, и на сей раз сильнее обычного — от этих мыслей уже нельзя было спрятаться и отвлечься. Рядом не было Оби-Вана — он очень пригодился бы сейчас со своей абстрактной чушью, которая временами так выводила из себя. Рядом не было даже Падме, которая одной своей улыбкой могла развеять печаль, одним строгим движением бровей вселить в сердце несгибаемое мужество.       Рядом был лишь канцлер — а он не давал ответов. Он сам стремился узнать их.       — Если честно, то я думаю, — наконец глухо проговорил Скайуокер, — что чувства очень даже помогают джедаю защищать других. Но наши магистры вряд ли со мной согласятся.       — Тогда выходит, что они дорожат своей свободой больше, чем собственным же долгом!.. — тонко рассмеялся Палпатин. — Прости, если задел тебя. Ты ведь тоже член Ордена, и притом далеко не худший.       — Всё в порядке, канцлер. Иногда мне самому так кажется, — Энакин вдруг дёрнул плечами и ещё напряжённее устремил вдаль немигающий взгляд. — Джедаи слишком часто бездействуют, когда кто-то в Галактике попадает в беду. Это ведь несправедливо. Я всё не понимал, зачем они так поступают, а теперь понял…       — Увы, мой мальчик, — глубокомысленно вздохнул канцлер, — прямо сейчас мы видим, как под бесстрастным взором Совета джедаев целые системы терпят бедствия, терзаются противоречиями, изнемогают под непосильным бременем так называемой свободы… Они просто нуждаются в сильной руке, которая направляла и защищала бы их.       Скайуокер напряжённо всматривался в пространство, на деле не замечая вдали ничего; страшная догадка захватила разум и пылала жарким пламенем, которое озаряло самые потайные уголки души.       Канцлер был невероятно прав — как ни один из магистров или сенаторов. Его словам тут же находилось множество подтверждений в сказаниях джедаев, в истории Республики — и, наконец, в жизни самого Энакина. В его памяти. В опыте. В неведомой жажде, которую Энакин испытывал много раз, но не знал ей имени…       Палпатин легко обнял его со спины, касаясь плеча ладонью; и пол вдруг поплыл под ногами от ликующей лёгкости осознания.       Не было во всей Галактике руки сильней, чем эта. И не было ничего слаще, чем следовать за нею. Куда бы она ни вела.

***

      — …Канцлер, — почти простонал Энакин и рывком развернулся к нему. — Если бы сейчас вас хоть кто-то слышал!..       — Энакин, — ласково напомнил тот, глядя ему прямо в глаза. — Сейчас меня слышишь ты.       — Я? — растерянным эхом отозвался Скайуокер. На мгновенье сознание заметалось, и он отчётливо заметил узоры на мантии канцлера, тихий шум ветра, далёкое марево городских огней…       — Ты, Энакин, — голос Палпатина почти превратился в доверительный шёпот, но каждое слово звучало предельно внятно. — Поверь, для меня этого более чем достаточно.