Теплая Франция

Он устал от томного плена, погони за чем-то большим, от собственных амбиций, которые порой жить мешают так сильно, перед беспокойным сном, а кислорода в легких не хватает совершенно, веки со страхом дрожат. Тэхен принимает эту жизнь с величайшей благодарностью, как бы тяжело не было. Он много молчит, когда стоило бы обронить пару слов о лучшем, чтобы высокомерным не посчитали. Тэхен планирует жить как можно дольше, чтобы добиться чего-то, счастье с покоем обрести. Пройти ту самую отметку, которая граничит со старостью, когда необходимо проживать в шикарном доме возле спокойного моря, выпивая каждое утро чашку кофе. Но Тэхен всегда будет выбирать воду с лимоном, молочный коктейль или приторный какао, чтобы сердце взвыло. Он многого хочет и одновременно с этим — так мало. Ему радостно, когда появляется кто-то, кому, вопреки своей природы, сложного характера, хочется про все сразу рассказать. Про апломб — равновесие, про тишину на заливе, судьбу, в которую он не сильно верит, про эльфов, о которых он читал в детстве. Ему радостно до ярких вспышек в душе. И он бы исполнил самую трагичную мелодию о невзаимной любви. Да только она взаимная и может быть, это вовсе не про любовь. Весна меняет свой облик на жаркий, летний. Время с июня по середину сентября считается высоким туристическим сезоном. Летом в Париже везде очереди, чтобы попасть в музей, купить билет на теплоход для речной прогулки, подняться на смотровую площадку Эйфелевой башни, придется отстоять немаленькую очередь. Тэхен не любит это, даже учитывая, что он уже все видел, везде был и музеи ему не нужны. Однако, толкотня среди туристов компенсируется тем, насколько прекрасен Париж летом. Буйство красок. Тэхен привык к такому ритму жизни, за которым он все еще успеть иногда не может. Все бежит и бежит, а легкие не бесконечные. Душа порой устает, начиная требовать смены обстановки, чтобы живописно, атмосферно и необычайно хорошо, с романом в руках, а за окном моросящий дождь, приносящий мелодию для взрослых. Он родился в столице и из своей большой коробки не выходил. Красоту мира не видел. Господин Чон пообещал показать Сеул, Тэхен хочет сдаться, отдав всего себя лишь бы ему показали что-то другое — новое. Все начинается со взгляда, со случайного прикосновения и разговора о вечном, когда в висках зудящая боль о высоком. Люди цепляют друг друга случайно, не думая о расстоянии, о последствиях, о времени и трудностях. Встречи, ночные переписки, рассказы о боли и счастье, когда один плачет, а другой смеется, чтобы поддержать. Так и влюбляются в людей. Так и влюбляются в души. Тэхен стал смелее, он преумножил себя на два. Звонил часто первым, не ища повода, а просто, потому что хотел. Хотел услышать, фантомно почувствовать, пересказать ту самую мелодию взрослых, чтобы услышать чужое одобрение и утонуть в озере правды, где сотни погибали, но Тэхена ждут, он дышать под водой умеет. Господину Чону это нравится безумно сильно. Слушать сладкий голос французского мальчика доставляло ему немыслимое удовольствие. И мужчина сорвался тигром, когда ангел голубоглазый сокровенно произнес: «я скучаю» и трубку сбросил, потому что легкие горели, а кровь хотела наружу, срочно. Тэхен пытался быть безжалостным, но обаятельным, хитрым и деликатным, терпеливым, но активным, мягким, смертельно опасным. Только весь его цветущий набор вранья разваливается в щепки и всему виной, как всегда господин Чон, что на пороге чужой квартиры стоит. А Тэхен больше не может... он просто не может... Все лопнет мыльным пузырем. Его рука взметает вверх — рисует в воздухе пируэты. Чонгук не стесняясь, взял лицо Тэхена в горячие ладони и почувствовал, как тот задрожал, и дрожь передалась с его щеки ему на ладонь, как искра с вращающегося кремня. Это необъяснимая тяга. Патология. Его сухие губы скользнули по французским губам, раскрывшимся и будто молившим поцеловать крепче. — Я скучал еще больше... — шепотом, голос хрипит немного. Тэхен не отрицает, не пытается тянуть одеяло на себя, ведь это бессмысленно и он до сих пор думает, что господин Чон слишком торопится. Тэхен может вырваться, отказаться от всего, прогнать, но вопреки всему, он позволяет потянуть себя дальше по коридору, чтобы стукнуться о твердую стену, сам хватается за мужчину, не думая о срочном побеге. В другой раз... — Прости, что без цветов. А Тэхену без разницы на цветы, подарки, ухаживания, пока его руки обвивают шею мужчины, затаившись в густых волосах. — Господин Чон... — Чонгук, — поправляет он, поглаживая чужую спину, прижимая ближе к себе. — Чонгук, — ему сложно быть с мужчиной на «ты», это ново, непривычно, но Тэхен пробует чужое имя на вкус еще: — Чонгук... — и ему несомненно нравится. Тэхен хотел путешествовать; хотел познать быт и культуру других стран; хотел полюбить и делиться своими эмоциями и заботой; хотел получить праздничные выходные и покататься на коньках зимой; хотел много читать и одновременно изучать языки. Хотел осуществить свои детские и взрослые мечты, но убил их обыденностью. Есть шанс, что господин Чон превратит его жизнь в парк аттракционов. Чон нежно проводит большим пальцем по лбу Тэхена, очерчивает висок и скулу, горячую щеку, и останавливается на сухих губах. — Я больше не оставлю тебя. Никогда. На Тэхене сегодня бежевая рубашка к классическим брюкам. Легкая ткань, а он чувствует, что готов вспотеть. Что же было в господине Чоне такого, что все переворачивало у него внутри? — Все в порядке... — вымолвил он еле слышно, ведь перед глазами туман, сотканный возбуждением. — Я хочу тебя, — срывается с губ, растворяясь, как сладкая вата на языке. — Себе. — Вы... Ты слишком много хочешь, — падает и падает вниз по скалам, пока мужчина целует нежнейшую мягкую кожу Тэхена под ухом, попробовав губами и языком точенность французской шеи, ощущая ответную реакцию в ответ, впитывая ее в себя. — Разве я этого не заслужил? Тэхен впивается в темные глаза своими — солнечными, небесными, рассматривая россыпь густых ресниц, морщин в уголках глаз, срисовывая крупный нос, родинку под губами, цвет и остальное, которое такое сокровенное. — Хоть ты и прячешь от меня свою душу, Тэхен, совсем спрятаться тебе от меня не удастся, потому что я могу видеть тебя в своих снах. И он прикасается, как обычно касаются не до конца высохшей картины. — И часто ли тебе снятся сны с моим участием? — Слишком. Я не жалуюсь. Он пьяно мажет по изгибу плеч, шеи, ведет языком по коже цвета топленого, жадно трется, и оба задерживают дыхание. Один, от смешанных чувств, что окрыляют и разрывают грудную клетку, а другой от мягкого тела в своих руках. У Тэхена стыд расползается в грудине, потому что он донельзя чувствительный сейчас, подходящий идеально к чужим рукам крепким, губам, что съедают со вкусом и благодарят за сладость. Тэхен не сопротивляется, когда его подталкивают вглубь квартиры, прямо в спальню, где кровать аккуратно заправлена, ведь он перфекционист и все должно быть идеально, но поцелуи сейчас слишком мокрые, не аккуратные. Это все не свойственно французу, его душевной организации. Он так думал. До сегодняшнего дня. — Почему мне чертовски страшно, но при этом я — не боюсь? — в полутьме признается. Теплые ладони ныряют под легкую рубашку, Тэхена давно никто так не касался. Никто так не касался Тэхена. — Я чувствую то же самое, маленький, — его дыхание тяжелое, вызывающее апокалипсис внутри. Тэхену щекотно от чужих прядей на щеке, щекотно внутри от тепла Чона. Только руки — в воздухе, не прекращая справляться с маленькими молочного цвета пуговицами на ткани, чтобы цеплять пальцами ребра, оставляя отпечаток собственного тепла. По спине как будто льется краска. Три шага, как в трепетном вальсе. Первый — найти в себе силы дышать дальше. Второй — оставить письмо с поцелуем оттенком мерло. Третий — остаться, не спрятавшись за черной шторой. Тэхен хотел отвернуться, но не мог заставить свое тело подчиниться. Ему пришлось позволить уронить себя на кровать, в которой было пролито немало слез. Господин Чон навис сверху и начал гладить чужую шею, его пальцы погладили место на запястье, чуть ниже бившегося пульса. — Я могу взять... и брал... то, что я хочу, Тэхен, — сказал он, без угрозы в голосе, а лишь с большой серьезностью. — Но я подожду. — То, что ты хочешь, — глаза в глаза. — Ты хочешь моей постели? Все это... — ладонями он дотронулся до чужой спины, испугавшись. — Все это для того, что ты хочешь моей постели? — Нет, я не хочу твоей постели, — тихо произнес он в сочные губы, легко дотронувшись до чужого лица. — Я хочу тебя. Всего. Мои слова расстроили тебя? У Тэхена пропал голос кажется, внутри все сжалось в беспомощный комок, потому что он повержен и бессилен. — Я не хочу только спать с тобой. Я хочу узаконить все на бумагах, на кольцах, чтобы делить с тобой все, что у тебя внутри, душа моя. Тэхен не ослышался...? Узаконить все на бумагах? На кольцах? Тэхен глаза больше раскрывает, чтобы увидеть всю картину, чтобы взглянуть в темные глаза мужчины и понять, что там нет ни одной шутки. Понять, что Чонгук не шутит, что он никогда еще не шутил... Так нельзя. Нельзя говорить о таких серьезных вещах, когда полная неизвестность дышит громко, а в криках слабость разрушается. — Однажды я заглянул в твои голубые глаза, и мне привиделась в них вечность, — мурлычет господин Чон на ухо, толкаясь между чужих разведенных ног. — Ты хочешь меня, птенчик? — тяжелое дыхание. Тэхен не отрицает своего влечения, поэтому с его наливных губ срывается тихое, но уверенное: — Хочу. Тэхен не знает, что ему нравится в постели, что он любит: нежно или грубо? С поцелуями или без? С включенным светом или во тьме? Под одеялом или на столе? Но в данный момент он понимает, что доверяет Чонгуку, позволяет мужчине вести. Позволяет себе быть ведомым, отпуская все тягости, и просто целовать, сминая чужие губы в ответ, быть более смелым, не стесняясь собственных тяжелых вздохов, что не прекращаются. Он знает, что господин Чон не сделает больно. Он слепо верит и его это устраивает. Много шепота о том, что ему хорошо, что он верит, что хочет, а господин Чон готов отдать все на свете лишь бы слушать чужой голос вечность. Он — апофеоз, его драгоценная награда, дарованный небесами бальзам. Тэхена успокаивают короткими поцелуями, пока Чонгук стягивает с него воздушную рубашку, извиняясь за то, что она помнется и пообещав купить сотню новых. Тэхен бы слова не сказал даже если бы мужчина разорвал ткань прямо на нем. Разве сейчас это важно? Он теряет голову, остатки здравого разума, когда Чон спешно избавляется от своей уже расстегнутой рубашки, тяжело дыша и целуя француза куда-то в висок, признаваясь в любви, одаривая самыми искусными комплиментами, которых Тэхен никогда не слышал. Возбуждение, подобно опасному вирусу, распространяется по его телу, подбивая на прощание с самоконтролем. — Я хочу здесь татуировку, — Тэхен дотрагивается до места, где хрупкие ребра танцуют, делится сокровенным. — Что-нибудь связанное с балетом, — рассказывает полушепотом. Может быть сейчас не время для таких разговоров, когда они оба дышат возбужденно, но Чонгук в ответ произносит: — Татуировка? — уточнил мужчина. — Тогда мне кажется... — во рту сладость играет, — что-то нежное, легкое, воздушное, но значимое. — Мне нравится... — Тэхен задержал дыхание с волнением. — У тебя чистая кожа, — взгляд опускает, — на ребрах выглядело бы очень... — Очень... — Сексуально. Тэхен мягко улыбается, потому что для него это так важно. Балет важен для его сердца, которое балет и разбил. Но господин Чон покрывает его тело мокрыми поцелуями, латая раны, приговаривая, что все будет прекрасно, что он сделает его самым счастливым. Тэхен не решается сказать, что рядом с ним он уже счастливый. Пока еще страшно, это словно пропасть и Тэхен боится утонуть, задохнуться. Боится, что не сможет, что не выдержит. Губы, припадающие к каждому миллиметру гладкой кожи, заставляют ноги задрожать. Тэхену не стыдно отвечать на поцелуи, не стыдно отвечать, что ему нравится, когда Чон прикусывает кожу его бедер, не стыдно хвататься за чужие плечи, оставляя следы от ногтей, подавляя собственные стоны, пока его торопливо растягивают чужие пальцы с наслаждением. Тэхен тяжело дышит, глаза прикрывая, пока его шею, открытую для прикосновений, терзают сухими губами, покрытую бусинами пота, а Чонгук слизывает их размашисто. Чон просит ноги раздвинуть больше, в конце концов сам помогает это совершить, чтобы голубоглазого мальчика не смущать еще больше, поскольку они оба волнуются. С любимыми всегда волнуются. Теперь Тэхен полностью обнаженный перед ним: открытый, распластавшийся на атласных простынях блестящих, ловящий пальцы мужчины, что проходятся уловимым током по самым чувствительным местам. — Господин, — прошептал Тэхен прямо в его губы, не уверенный было ли это слово: протестом или приглашением. — Чонгук, — поправил он и вновь страстно поцеловал. Его язык был горячим, вертким и настойчивым. Тэхен наслаждался жаром, исходившим от его ищущих губ. Было так легко ускользнуть в бездумное наслаждение. Язык господина Чона обвивался вокруг языка француза, вызывая восхитительное возбуждение в глубине тела, возбуждение, проникающее в кровь, как вода просачивается в иссохшую почву. Ладони Тэхена скользнули по его рукам, широким плечам, открывая ощущение железных рельефных мускулов. Он чувствовал, как мужчина гладит его бока, спину, прижимает к своей твердой груди. — Прости, если больно, — стон Тэхена пронзил спальню. — Просто подожди и немного расслабься. Скоро будет лучше. Тэхен снова застонал, почти тая в сладко-сахарном жаре, плавящем ее, словно летнее солнце мед. — Тэхен, — прошептал он у впадинки на шее. — Такая красота, молящая о том... чтобы ее взяли. Тэхен позволяет Чонгуку коснуться себя, мазнуть ладонью по горящей щеке, обвести каждую аккуратную родинку. — Если ты не против, то я начну двигаться. Позволяет брать. Позволяет Чону вести. Француз дышит тяжело, дрожа от легких прикосновений тел, он глаза закрывает в бреду, хватая мужчину за руку своей горячей ладонью, насильно прижимая ту к своей щеке. Тэхен не знает зачем он нужен господину Чону, почему тот ухаживает, двигает бедрами, чтобы французскому мальчику было хорошо. Двадцать три года и он не пустышка, никогда не позволял расслабляться в чужих руках, но Чон заставляет, гипнотизирует и просит. — Не закрывай глаза, моя любовь. Я хочу смотреть на небо. Тэхен — это небо. Небо — это о высоком. Тэхен болезненно скулит мужчине в рот, когда в него толкаются особенно глубоко. Он пытается расслабиться, дышать глубже, потому что у него секса давно не было. Почти девственник, такой же чувствительный, ползущий по простыням. Но Чонгук все понимает, не торопится, дает привыкнуть, двигаясь неторопливо, отвлекая Тэхена теплыми поцелуями. — Так нравится? — мужчина одну изящную ногу поднимает, кусая внутреннюю сторону молочного бедра, оставляя отпечаток зубов. Сдавленное стеснение из уст Тэхена раздается, чувствуя яркой вспышкой перед глазами горячий воздух, выдыхаемый на влажное место. — Можно я попробую здесь? — Чонгук гладит пальцами место под выпирающими ребрами с особой нежностью. Тэхен бездумно кивает, а живот сводит в очередном приятном спазме, когда мужчина вновь скользит, толкаясь глубже. Чон пробует, медленно, растягивая немыслимое удовольствие на двоих. Губы ласкают гладкое тело, там же и сердце совсем близко задается в бешеном ритме. Сильные пальцы на хрупких ребрах, все смешалось в ураган: отметины, засосы, любовь. Тэхен ноги раздвигает, потому что хочет, обхватывая вспотевшими ладонями шею Чонгука, чувствуя член внутри себя, открывая рот в немом стоне. Мелкие пряди липнут к высокому лбу, чужие губы рисуют новые картины Винсента, а Чонгук клянется сфотографировать каждую. Шепот мужчины, заплетенный ему в волосы, когда Тэхен сверху слушает этот бархатный голос, с содержанием не для радио. Волны дрожи на поверхности сверкающей кожи и даже под кожей. Его дыхание клубами плотными рвалось наружу, билось о потолок. И если это порок, то цельтесь камнями в сплетении передних и задних лап, а не рук и ног. Тэхен готов плакать, когда Чонгук укладывает ладони на его бедра, ласково поглаживая гладкую кожу, помогая подстроиться под удобный обоим ритм. Тэхен откидывает голову назад, открывая вид на хрупкие ключицы, чувствуя приближение оргазма, что вот-вот накроет его волной наслаждения. Чон жадно сглатывает и на пробу толкается вверх, чтобы увидеть, как француз губами ловит воздух. Тэхен знает, что Чонгук завороженно наблюдает за ним. И только одного жадного взгляда мужчины хватает, чтобы лицо Тэхена загнать в краски. Тэхен представлял, как они занимаются любовью в постели; как Чонгук снова и снова целует; как Тэхен просто есть в его жизни, в качестве партнера, любовника и вселенной. Все эти мечты живут в его голове совсем короткое время, но за это время он понял, что хочет... так невыносимо хочет, чтобы господин Чон присутствовал в его жизни. Хотя бы сейчас. Хотя бы на сегодняшнюю ночь и завтрашнее утро. Чонгук непрерывными толчками заставляет имя собственное шептать, как в бреду. — Чонгук, je me sens bien, — он давится стонами, захлебываясь французским, не вспоминая о том, что господин Чон не понимает его слов сладких. Все заканчивается у стены, когда одной рукой мужчина обнимает Тэхена за талию, прижимая ближе к себе, а второй влажной собирается доводить его до оргазма. Тэхен так хочет получить его, но он извивается в чужих руках, потому что слишком душно, жарко, близко. Ладонь на его члене движется все быстрее, и Чонгук к сожалению не видит, как французский мальчик открывает рот в красивом стоне и хмурит брови, впиваясь в его руку все сильнее. Тэхену кажется, что сейчас он упадет, потому что ноги абсолютно не держат, и как он только плясал. Но Чон держит крепко, прижимая ближе к себе, целуя в загривок, и Тэхен устало выдыхает, крупно кончая в чужую ладонь, пока мужчина продолжает размазывать сперму по его члену. — Oh mon dieu, — шепчет француз, пока его лицо осыпают поцелуями. — Я тебя умоляю, скажи хоть что-нибудь... — Я даже рядом дышать боюсь, вдруг ты исчезнешь. И это самая настоящая правда. Они оба боятся потерять, не поймать, оступиться и в конце концов лишиться. Чон словно мартовский кот ведет по щеке, мягко прикусывает кожу шеи и ведет носом по плечу, шумно выдыхая, ритмично толкаясь между мягких бедер. Еще немного и Тэхен снова возбудится, а этого допустить нельзя: он слишком устал. Бесконечные спонсоры, предлагавшие свои услуги преследовали Делоне, они хотели постели француза, хотели эти длинные ноги у станка себе, хотели куклу себе в коллекцию. Взрослые состоятельные мужчины говорили о том, что он достоин гораздо большего, что они в силах устроить роскошную жизнь, создать свой собственный рай на земле. Десятки раз ему твердили, что он получит все, чего желает. И это не пустой звук. Тэхен получит все. Только не от них. Тэхен чужое имя превращает в фальцетный стон, когда ощущает тепло между своих ног и нежный поцелуй куда-то в плечо. Боязнь влюбиться — это как боязнь высоты. Мы ведь не высоты боимся, а упасть. Тэхен ведь боится по-настоящему. У него сердце бунтует, но не сдается. Сердце в оковах, для многих нет входа. Оно просто привыкло ритмично стучать, но очень боится кого-то впускать. Между ним и господином Чоном происходит что-то нежное, страстное, желанное и можно ли такое назвать любовью? Он хочет рассказать, что чужой аромат парфюма его дурманит. Его сердце бешено колотится, это слышно всему миру, хочется о многом сказать: «Люби меня, прошу. Я буду рядом, только попроси». Много поцелуев, которые не закончатся никогда, столько драгоценных слов: «Мне так хорошо с тобой, мое сокровище». Ему тоже хорошо, так хорошо, когда они вновь оказываются в жаркой постели. Господин Чон доводит француза до исступления, до болезненного изнеможения, и Тэхен от своей чувствительности сладко кончает себе на живот, а мужчина все липнет и липнет, как большая кошка, нуждаясь в заботе француза. Тэхен не умеет проявлять эту заботу и ласку, он же черствый, нудный, безэмоциальный, педантичный. И впервые он пробует с особым рвением зарыться во влажные волосы мужчины, хрипло дыша на ухо, моля, чтобы это не прекращалось. Сказка на утро не должна кончиться. — Ты пахнешь так, что пьянишь, — громко и обессилено. — В моем сердце так много тебя, Тэхен, — скользит по взмокшей коже, а из груди сейчас сердце убежит. — Что я едва ли могу назвать его своим, — сокровенный шепот в губы. Тэхен всегда понимал, что жизнь это не Диснейленд, где сбываются все мечты. Это жизнь, где тебе подкидывают испытания, проверяя, сломаешься ты или нет. Главная цель: не сломаться, продолжая жить, потому что рано или поздно найдется тот, кто залечит все раны. Чонгук залечивает цветами, красивыми словами, что отражаются теплом в сердце, он залечивает глубокие раны, применяя губы и благодарит этот мир за прекрасного Тэхена, который даже не представляет какой ураган создал внутри мужчины. В эту ночь Тэхен безоговорочно отдавался вновь и вновь, потому что сложно сопротивляться чутким касаниям, в которых так много влюбленного смысла. И разве так бывает? Тэхен поверить не может в то, что нашелся человек, который с трепетом целует его руки, каждый изгиб, каждую тонкую грань, и все это с наслаждением. Тэхен Делоне засыпал на рассвете, сильно сжимая собственную подушку, чтобы не столкнуться с чужими ладонями. Но господин Чон никогда так просто не отступает, поэтому Тэхен еще некоторое время получал робкие поцелуи и прикосновения по чистой спине. Его благодарили, извинялись, говорили так много, что этим нежным словам уже нет места во французском сердце. Проснулись они не в обнимку, как того и ожидал Тэхена, в конце концов, чему был рад, потому что неловкость тогда бы пронзила его легкие. Но улыбка тронула его губы — он слышал голос Чона, что разговаривал по телефону. Когда Чонгук возвращается в спальню, то Тэхен бегло осматривает мужчину: взъерошенные волосы, красивая улыбка. Француз тяжело сглатывает, ведь на Чонгуке одни брюки. Тэхен не подросток, чтобы краснеть из-за таких глупых вещей, учитывая, чем они занимались ночью, но это не мешает ему соскочить с постели, быстро накидывая на себя найденное белье и чужую рубашку. Он сбегает в ванную комнату, чтобы перевести дыхание, пока мужчина утробно смеется над ним. Из зеркала в ванной на него смотрит другой Тэхен, более раскрепощенный, с засосами на шее и ключицах, которые он обводит пальцами, боясь стереть. Ему казалось, что он смог сбежать, но дверь внезапно открывается и входит его главная головная боль — господин Чон, который вмиг оказывается близко, нарушая все личные границы. — Ты такой сексуальный в моей одежде, — зарывается носом в растрепанные волосы. — Я схожу с ума из-за тебя. — Мне приятно, — усмехается Тэхен, — что ты сходишь с ума именно по моей вине. В безотчетном порыве Тэхен бросился ему на шею, сам искал его губы, прильнул к ним поцелуем в самозабвенной страсти. Мрак сменился для него светом, он смеялся воркующим смехом влюбленного молодого человека. Чонгук затрепетал, почувствовав, как французский мальчик приник к нему, почти нагой, едва прикрытый рубахой не по размеру, и в пробудившемся желании сжал его в объятиях. Тэхен больше не может сопротивляться, он разучился, и это ли не победа? — И когда ты стал таким... — говорит он в чужие губы, не заканчивая мысль. — Каким? — Раскрепощенным птенчиком. А Тэхен и не знает: был ли таким или только стал, но сейчас это совсем не важно. Важно лишь то, что все меняется. Чонгук целует вновь, с особой нежностью и теплотой, завладевая чужим телом. Пальцы Тэхена заботливо гуляют в шелковистых волосах, путают и ласкают, как того и хотел мужчина. Тэхен беззастенчиво скользит ладонью по щеке, получая в нее поцелуй. — Что хочешь на завтрак, моя любовь? — мурлычет господин Чон, обнимая Тэхена со спины, смотря на их красивое отражение в зеркале. — Может куда-нибудь сходим? Куда ты хочешь? Тэхен расслабляется, чувствуя себя влюбленным дураком... — На завтрак мне особенно сильно хочется выпить гранатового сока и съесть тосты с маслом и абрикосовым вареньем. И тебя, — он улыбается, довольный собой. — Сможешь исполнить? — все что угодно. ... Он попался. Тэхен по уши влюблен.