Сломленные

Виктория.

В среду понимаю, что разбита. Голова гудит. В мыслях творится хаос. Я не могу найти себе места, не знаю за что взяться сначала. Как поступить, что сказать, чтобы всё вернулось на свои места. Я чувствую себя страшно растерянной, беспомощной и нагло преданной, как в тот день, когда Мими затащила меня в Неон. Всё усугубляет кашель, который снова возвращается, заставляя меня сгибаться пополам и хвататься за живот всякий раз, когда нужно подумать. После утреннего разговора с Мими мы продолжаем выяснять отношения. Ссора подкрепляется взаимными упрёками в развале нашей дружбы и обвинениями в неудачах, которые случились у каждой из нас по вине другой. К вечеру мы уже не боимся перейти ту грань, после которой дружба безвозвратно превращается в хуюжбу. Я говорю ей, что это она втянула меня во всё, под всем в большей степени подразумевая секс за деньги, нежели танцы у шеста. Когда ставлю ей в укор, что теперь она делает ноги, и это просто бесит, Мими возражает, тыкая меня в собственный выбор. — Я сейчас кое-что скажу, — предупреждает она. — Только не выходи из себя. — Пошла ты. — Тебя никто не заставлял возвращаться в Неон, после… — она замолкает, потому что хочет сказать «после насилия», но даже в запале помнит, что я буду орать, если она упомянет это слово. — после всего. Подбородок начинает дрожать от переизбытка чувств. Подруга заглядывается в моё лицо и продолжает: — Ты сама так решила. — Я… — А теперь ты винишь меня за то, что я захотела жить по-другому. — Всё сложнее, чем способен понять твой крошечный мозг. — Так расскажи мне в чем дело. Я несколько месяцев добиваюсь от тебя хоть чего-то, — просит тем тоном, каким обычно разговаривают с упрямыми детьми, — Говори, — она глядит на свои руки. — Раньше ты всегда мне всё рассказывала. Мы были подругами. Я не знаю, что ответить, потому что не понимаю, о чём Мими спрашивает на самом деле. Почему я вернулась в Неон? Почему сейчас мы отдалились друг от друга? Почему я злюсь из-за того, что она уволилась? Или всё вместе? — Я уже говорила, — устало повторяю снова. — Мне нужна справедливость. — Боже…ты снова заладила о хре́новой справедливости. — Мне это нужно. По нажиму, с которым я произношу эти слова, понимаю, как часто повторяю их сама себе. — Хочешь, чтобы все вокруг страдали вместе с тобой? — Только ты, Маркус, Рамон и Поло, — сосредоточенно смотрю на собственные трясущиеся пальцы, чтобы не взбеситься, ещё хуже чтобы не заплакать. — И что ты придумала? — Пока ничего. — Будешь мне мстить? Кровь отливает от лица. Пытаюсь сморгнуть шок от её вопроса. Мне не нравится то, о чём она говорит. Не могу поверить, что она так быстро смогла меня раскусить. В голове возникают десятки оправданий. — Я… — Или ты уже это делаешь? Мстишь, лишая меня нашей дружбы? Чувствую, как волна облегчения заполняет грудь. Понимаю, что Мими слишком далека от истинного положения вещей. Это знание придаёт сил, хоть я продолжаю ощущать себя слишком ошеломлённой. — Равноценная плата. — Не обязательно быть такой жестокой. — Я не собираюсь вестись на то, что наша дружба для тебя так много значила. — В это сложно поверить? — Ты всегда была слишком помешанна на себе. — Это не правда. — Так и было. Мои последние слова повисают в воздухе, и с минуту мы молчим. Смотрим друг на друга, не говоря ни слова. Слишком много замолчанных обид витает в этой тишине, чтобы всё стало на свои места. Чтобы мы смогли переступить через ссоры и сделать вид, будто ничего не произошло. Груз принятых в прошлом решений и сказанных слов никогда не даст перешагнуть пропасть между нами. — Пусть так, — Мими фыркает. — В любом случае я не одна с кем ты стремишься свести счёты. Что насчёт них? Сглатываю. Понимаю, что вслед за руками, у меня начинают дрожать колени. — Пока не знаю. — Ты могла бы обратиться в полицию и привлечь их к ответственности. — О чём ты говоришь? — О твоей хваленной справедливости,— она криво ведет губами. — Насильники должны сидеть в тюрьме. — Насильники? Это слово так режет слух, что становится больно. — Почему ты раньше этого не сделала? — спрашивает она. Мими искренне не понимает. — Объясни мне. — Мне нечего тебе объяснять. Я не понимаю, о чём ты. — Ты могла бы заявить на Маркуса, но вместе этого устроилась работать в его клуб. Почему? — Какая разница, — отмахиваюсь и чувствую давление на грудную клетку. — Перестань нападать. — Большая разница. — Хватит. — Ты ненавидишь меня за бездействие, но жалеешь своих насильников? — едко, упрекая. — Меня никто не насиловал! — у меня ломается голос. — Заткнись уже! Мне так больно, что я чувствую, как искажается лицо в этот момент. Мими же выглядит ошарашенной. Она отшатывается и зажимает рот рукой. — Ты сама себя слышишь? — Тебе не понять, — закрываю глаза руками. Кажется, что тело падает в пропасть, пока я продолжаю стоять перед подругой и пытаюсь скрыть трясущиеся конечности. — Я была там. И я видела. — Ничего ты не видела. — Я видела. — Нет, не видела. Отнимаю ладони от лица и замечаю, как она растерянно моргает. Обводит меня ищущим взглядом. Мими искренне не понимает. Я привожу её в замешательство. — Я… — начинаю заикаться, пытаясь объяснить, что чувствую. — Я не могу говорить об этом, как… — слова застревают в глотке, и я начинаю кашлять. — Мне просто нужно, чтобы это было, чем-то другим. — Другим? — Моим выбором, — моё горло сжимается в кулак. — Понимаешь? Она качает головой, пока я мечусь из стороны в сторону пряча от неё налившиеся слезами глаза. Не понимаю, почему начинаю плакать. Ничего страшного не происходит. Просто бессмысленный диалог. Пробую рассказать, что у меня внутри. Говорю, что меня сильно угнетает этот разговор, потому что на самом деле я не считаю, что меня подвергли насилию. Оправдываю всё тем, что я даже не сопротивлялась по-настоящему. Напоминаю Мими, что она сама сказала мне, что всё будет хорошо. Когда она говорит, что имела ввиду совершенно другое, я перебиваю её и продолжаю объяснять, что не хочу, чтобы эта история преследовала меня всю жизнь. Не хочу чувствовать себя заклейменной словом «жертва», и ничего не упоминаю о том, что всё равно каждый день ощущаю на себе эту печать. — Мне правда это нужно, — внутри печёт. — В голове не укладывается. — Я не хочу быть жертвой. У Мими отвисает челюсть. — Успокойся. — Я не жертва. Она сжимает губы, когда мой взгляд останавливается на её лице. Видимо я выгляжу настолько жалко, что она понижает тон, а её глаза наполняются сочувствием. — Я знала, что с тобой что-то происходит. Но я даже не догадывалась о масштабе… — Я так и знала, что ты ничего не поймешь, — успокаиваю дыхание. — Тебе нужна помощь психолога. Растираю слёзы по щекам, приводя себя в чувства. — Я могу найти номер,— говорит она. — Оставь меня в покое. Она пытается открыть рот, но я её обрываю: — Уйди. У меня пустеет душа. — Это нельзя так оставлять. — У меня случится истерика, если ты сейчас же не уйдешь, — серьезно предупреждаю я. — Хорошо, — она соглашается. — Но я готова помочь. Не реагирую. — И ещё. Просто хочу, чтобы ты знала. Если ты думаешь, что мне не было больно и что я до сих пор не испытываю вину, то ты ошибаешься. Мне не верится, что это правда. Потому что она не выглядит виноватой и уж тем более страдающей. Она выглядит счастливой и страшно растерянной, теперь после моих слов. Но она их скоро забудет. Мими собирается начать жизнь с чистого листа. Она ушла из Неона. У неё хорошие отношения с отцом. У неё есть Дино. — Я тебе не верю, — равнодушно качаю головой, чувствую, как слёзы высыхают за щеках, стягивая кожу. Её убеждений недостаточно. Мне нужны доказательства мучений, а не пустые слова. — Но это правда. Жалостливый тон Мими вытесняет боль и вызывает приступ ярости. Я немедленно отмахиваясь от её слов и разворачиваюсь, чтобы уйти самой. — Я тебя умоляю. Ночью, когда мы ложимся спать Мими предлагает разъехаться. Её голос разрезает тишину и впивается в голову. Я лежу в постели, уткнувшись лицом в подушку, и переворачиваюсь, чтобы ответить, что не против. В этот момент я ненавижу с новой силой. Пока она рассказывает, что действительно не хотела, чтобы всё так заканчивалось, я жалею, что вообще раскрыла рот. Она уверяет, что после сегодняшнего разговора многое поняла. Объясняет, что мы больше не сможем жить под одной крышей и общаться какое-то время тоже не получится. А ещё, по её мнению, у меня большие проблемы с психикой. Она за меня беспокоится. Мне даже не находится, что ответить. Слишком вымотанный сегодняшней перепалкой организм никак не реагирует на поток слов. Я только слушаю, периодически соглашаясь с выводами, к которым приходит Мими. Например, что наша близость причиняет мне физическую боль. Она продолжает говорить, что даст мне время, чтобы я смогла собрать вещи и подыскать себе какую-нибудь квартиру или вообще вернуться к Отцу. Всё, что я смогла, — это кивнуть. Мими этого не увидела. Утром, когда я просыпаюсь, то нахожу на столе записку. Ровным почерком на той указан номер телефона и подпись Керри Томсон. Быстро печатаю имя в поисковой строке и сжимаю губы, когда браузер выдаёт несколько результатов. Тыкаю на первый, и на экране появляется сайт с фотографией и контактной информацией. Светловолосая женщина с короткой стрижкой, сдержанной улыбкой и в очках модной овальной оправы оказывается действующим психологом и работает в Сиэтле. У неё располагающая внешность и мягкий взгляд. На главной странице также указан адрес приёма и возможность онлайн консультаций. Мне кажется это смешным. Не представляю, что когда-нибудь смогу воспользоваться услугами психолога. Выворачивать душу перед посторонним человеком отвратительно. — Не лезь не в свое дело, — говорю Мими на кухне, демонстративно выкидывая бумажку в мусорное ведро. — Я тебе не за этим всё рассказала. Ты просто меня достала. — Ну да, — отвечает она, пережёвывая кусок отбивной, который только что засунула в рот. — Разумеется. — Только не делай такое лицо, — меня злит тон, с которым она произносит «разумеется». — Будто ангел милосердия. Блевать хочется. Мими звякает вилкой, бросает приборы на тарелку и встаёт из-за стола. Она злится, у неё раздуваются ноздри и блестят глаза, становясь не карими, а практически пшеничными. Но больше, ей меня жаль. Именно поэтому она ничего не говорит. Закусывает губы и уходит в другую комнату, оставляя меня одну с моей же злостью. Когда дверь хлопает, я опускаюсь на стул. Почти сразу же в глаза бросается, телефон, которой Мими оставила на столешнице возле тарелки. Поднимаю взгляд, чтобы оглядеть кухню и убедиться, что подруги больше здесь нет. Я не знаю, что думаю. Что хочу сделать, и что сделаю в итоге. Но меня одолевает отчаяние, и руки сами тянутся к смартфону и пытаются снять блокировку по памяти. Ещё давно Мими разболтала пароль после очередной смены в Неоне, потому что так надралась, что не смогла сделать этого самостоятельно. Я понятия не имею остался ли код тем же, и чувствую как пересыхает горло, когда всё получается, а на дисплее высвечиваются обои с её фотографией. Открываю каждый мессенджер вслепую. Пролистываю, ищу то, за что может зацепиться глаз. В спешке просматриваю последние сообщения, которые она отправила несколько минут назад. Cuddlies_mimi: Привет, как ты там? Он не прочёл его и не ответил. Листаю дальше. dino838: У тебя всё хорошо? Cuddlies_mimi: Да, я просто скучаю dino838: Странно себя чувствую после той ночи Cuddlies_mimi: Надеюсь, по-хорошему странно, да? Закатываю глаза и проматываю диалог до воскресения. Cuddlies_mimi: Скучаешь??? dino838: Скучаю. Cuddlies_mimi: Окей, у меня есть идея dino838: Что скажешь Cuddlies_mimi: Хочешь я приеду к тебе вечером? Cuddlies_mimi: Мы бы могли посмотреть кино Cuddlies_mimi: Если хочешь??? dino838: Будет здорово Cuddlies_mimi: Я счастлива… Cuddlies_mimi: Адрес тот же? dino838: Да Дальше она пересылает сообщение с геолокацией. Он отправляет смайл «палец вверх». Снова оглядываюсь и убедившись, что продолжаю оставаться одна, нажимаю на иконку с фотографией Дино. Жду когда высветится номер. Чувствую, как сердце стучит громче. Быстро записываю цифры в собственные контакты, подытоживая всё одной буквой «Д», ник и адрес сохраняю в заметки. Едва успеваю выйти из диалога, как телефон в руках издаёт вибрацию. dino838: Привет, начинаю заболевать. dino838: Сегодня не увидимся. dino838: Не дуйся. Удостоверившись, что сообщения остаются непрочитанными, откладываю мобильный на край стола и подтягивая ноги к груди. Сложно успокоиться. Ещё сложнее не сорваться и не продолжить копаться. Мне хочется что-то ответить. Удалить диалог. Нет. Написать ему, что Мими врала, что она самая обыкновенная обманщица, что она его не стоит. Сделать хоть что-то, чтобы ей стало больно. Из-за этого желания мысли никак не успокаиваются. Появляются новые. Несколько раз рука тянется к устройству. Столько же раз сжимается в кулак и отскакивает, впечатывается в стол. Без шума. Не привлекая лишнего внимания. После нескольких метаний поток желаний теряется на фоне осознания, что подруга сразу догадается, что я влезла в её телефон, и рука больше не дёргается. Я понимаю, что нельзя так бездумно растрачивать внезапное преимущество, и делаю это очень вовремя. Мими возвращается. Её шаги удаётся распознать, когда она уже останавливается возле меня. Приподнимаю подбородок, чтобы посмотреть на неё. Подруга молча хватает со стола телефон, и только потом обращается ко мне: — Теперь я даже не уверена, что ты не рылась в моих сообщениях. Сосредотачиваюсь на дыхании. — Не рылась. Она внимательно смотрит в экран, пролистывая, чтобы убедиться. Не знаю, что отражается на моём лице самодовольство или власть, но Мими переводит на меня настороженный взгляд, хотя ничего при этом не говорит. Она облажалась. А я чувствую себя победительницей.

Виктория.

Этим же вечером я зачем-то говорю Мими, что собираюсь встретиться с тем парнем, что и в прошлый раз, и выхожу из дома. Затем вызываю такси и называю водителю адрес, который подсмотрела в её телефоне. Мысли, что мне не стоило ничего объяснять подруге, приходят в голову только во время поездки. Теперь мне кажется, что моя откровенность звучала неправдоподобно. Но я слишком озабочена предстоящей встречей, чтобы долго думать о последствиях вовремя не прикушенного языка и желании самоутвердиться. Как только такси припарковывается у многоэтажки, открываю дверь и срываюсь с места, чтобы успеть проскользнуть в подъезд за пожилым мужчиной, который подходит к домофону. Ему приходится отступить в бок, когда я проскальзываю внутрь и отодвигаю его. Он называет меня невоспитанной девицей, а я делаю, вид что не слышу, проношусь мимо и продолжаю подниматься по слабо освещенной лестнице на пятый этаж. Нахожу нужную квартиру и сверяю номер на двери с тем, что записан у меня в заметках. Перевожу дыхание. Выпрямляюсь. Ослабляю пояс на пальто и расстегиваю все пуговицы, чтобы из-под него виднелась ткань платья, купленного несколько недель назад, и голые ноги. Поправляю волосы сзади и приглаживаю пряди у висков. Нехитрый алгоритм, призванный снять напряжение. Убедившись, что готова, надавливаю на звонок. — Привет, — говорю, когда дверь открывается и передо мной появляется Дино. На нем светлые джинсы и синий лонгслив. Сбиваюсь с заготовленного сценария о том, что я прибывала справится о его самочувствии и если нужно поухаживать, потому что он не выглядит заболевшим. Дино кажется свежим. Растерянным, но свежим. — Как ты здесь оказалась? Он хмурит брови. — Сначала вызвала такси, потом нашла нужный подъезд, после поднялась по лестнице, позвонила в звонок, — смотрю на свои ноги, а потом перевожу взгляд на его лицо. — И вот я здесь. Он остаётся напряжённым и не разделяет моей иронии. Ещё хуже — не опускает взгляд следом за моим. — Я не ждал сегодня гостей. — Но я пришла, — грудная клетка беспокойно вздымается. — Прогонишь меня? Дино молчит. Трёт подбородок, оглядываясь по сторонам. — Это всё… — Неожиданно? — заканчиваю, не дожидаясь, пока он скажет « Это всё не то, что мне нужно». — Откуда у тебя мой адрес? — Если скажу, впустишь? — Нельзя так просто вламываться в дом к чужому человеку и ждать радушного приёма. — Я позвонила в звонок. Он глубоко вздыхает и обвиняет меня в том, что я следила за ним. Качаю головой и говорю, что никогда бы так не сделала. Он не верит. Приходится признаться, что это Мими разболтала мне о его плохом самочувствии. Когда он теряется и не находит, что сказать, понимаю, что он наврал ей. Хотел побыть один, но знал, что она разглядит в отказе обиду, поэтому придумал эту невинную ложь. — Я просто хотела узнать, как ты, — заламываю пальцы. — Вот и всё. Несколько секунд Дино молчит. Наконец, взгляд скользит по моим ногам к лицу. Наблюдаю за ним, но не могу понять, о чём он думает. Нравится ли ему, то что он видит. — Я неплохо, — наши глаза встречаются. — Что-то ещё? Делаю шаг вперед, чтобы он не смог закрыть дверь перед моим носом. Прислоняюсь к ней виском. Руку кладу на ручку рядом с его рукой. Его пальцы дёргаются от этого движения. — В последний раз, мы друг друга не поняли. — Так вот, что ты хочешь, — светлые брови приподнимаются вверх. — Поговорить об этом пришла? — Узнать, как ты, — повторяю и отвожу взгляд. — И если получится, поговорить. — Хочешь сказать, что я неправильно всё понял? Ты не пыталась меня соблазнить? — Всё сложнее. — Ну, конечно. — Хочу объясниться. — Твои действия лучше любых объяснений, — он убирает руку и глядит на меня сверху вниз. — Ты заигралась. — Просто выслушай меня. — Твои поступки мне ясны. Меня интересует только один вопрос. Зачем тебе это? — Разреши зайти, и я обещаю, что всё тебе расскажу. Когда мы оказываемся у него в квартире, я прохожу вперёд и снимаю туфли, хотя Дино говорит не разуваться. Я его не слушаю, потому что ноги слишком сильно ломят от каблуков. Не представляю, что выдержу в них ещё какое-то время. Пальто тоже снимаю. Кладу на табуретку с широким мягким сидением. Пока он закрывает дверь, оглядываюсь. — У тебя мило. Дома у нас с отцом никогда не было так прибрано, как у Дино. У нас с Мими тем более. Его же квартира выглядит эталоном чистоты. Мойка на кухне пустует. Плед аккуратно сложен на спинке кресла. Стол перед телевизором не захламлен. На нём лежат только пульт и стакан на деревянном костере. Никаких круглых пятен от кружек. Вещи, которые обычно первыми выдают увлечения и интересы, оказываются спрятанными от посторонних глаз. Я стараюсь не выглядеть впечатлённой порядком, но не знаю получается ли у меня. — Я слушаю, — говорит он и только потом появляется в гостиной. — Мило и холодно. Я поправляю тонкие бретели платья, и моя кожа тут же покрывается мурашками от прикосновений собственных холодных пальцев. — На улице десять градусов. — Было тепло, пока я не сняла пальто и туфли. — Туфли не лучшая обувь для осени. — Хотела произвести впечатление. Я смотрю, как его скулы напрягаются. Потом, как он долго рассматривает мои ступни и не разу не поднимается выше, к коленям, как потирает лицо, делает глубокий вдох и, наконец, предлагает: — Можешь взять плед. Я поставлю чай. Пока он греет чайник, я забираюсь на диван с ногами и накидываю на плечи шерстяное покрывало в ромбик. Оно пахнет травой и пылью. Ворс неприятно колет кожу. Стараюсь не обращать на это внимания, укрывая ступни и оставляя колени. Вместо того чтобы согреться, тело начинает дрожать. Всё это время Дино не говорит ни слова. Я тоже молчу. Он заваривает чай, а я слушаю, как приближается и отдаляется шум проезжающих за окном машин. Когда он садится рядом со мной на диван, и ставит кружку на стол, я благодарю его. — Спасибо. Мы продолжаем сидеть молча. Я смотрю на кружку, Дино на меня. — Это была уловка? — Что? — его голос заставляет меня повернуть голову и посмотреть на него. — Разговор по душам. — Я просто не знаю, с чего начать. Он смотрит мне прямо внутрь. — Я совершенно тебя не понимаю. — Я сама себя не понимаю. Дино потирает переносицу, пока моя рука тянется за кружкой и сжимает её изо всех сил. — Давай тогда, ты допьешь чай, я закрою за тобой дверь, и мы сделаем вид, что этого спектакля не было? — Нет. Его слова заставляют меня дернуться. Часть кипятка выплескивается ему на коленку. Он подскакивает и я вместе с ним. — Боже мой… Вижу, как на его джинсах расползается темное пятно. — Прости. — Это случайность, — он забирает у меня чашку и ставит на стол, чтобы я смогла расцепить пальцы, на которые тоже попала горячая вода. — Ничего страшного. Снова извиняюсь, вытирая ладони о платье. — Я бестолочь. — Ты не бестолочь, — говорит он, а потом дотрагивается до моего плеча. Это движение, которое является скорее выражением поддержки, нежели романтическим жестом, заставляет вздрогнуть, присмирев. Поняв, что он перешел какую-ту внутреннюю черту, Дино убирает руку, но я пытаюсь остановить его. — Нет, — заставляю себя дышать. — Не убирай. Он застывает. Всматривается в моё лицо. Не знаю, какие эмоции оно отражает в этот момент. Страх, просьбу или отчаяние. Однако мягкая линия подбородка становятся жёстче, будто Дино отмахивается от всего, что ему позволено увидеть, и осознаёт, что я с самого начала лгу ему прямо в глаза. — Будет лучше, если ты уйдешь. Он делает шаг назад. — Я не думала злить тебя, — его слова бьют точно по щеке. Лицо начинает гореть. С ним всегда так: одного неверного движения достаточно, чтобы всё разрушить. — Я не злюсь. Он продолжает отступать. — Злишься. Дино медленно выдыхает. — Просто уходи. — Давай забудем о том, что я сказала? — Уходи, — он теряет терпение. — Или я сам выставлю тебя за дверь. Мне требуется вся сила воли, чтобы не возразить. Не приказать ему замолчать и перестать отталкивать меня. Не начать умолять, чтобы он позволил мне провести себя вокруг пальца. Я всего лишь жду, задержав дыхание, скажет ли он что-то ещё. Он ничего не говорит. Принимаю решение изо всех сил продолжать вести себя так, словно всё действительно взаправду. Словно я оскорблена, а не разбита. Словно задеты мои чувства, а не разрушены намерения. Он ждёт, что я уйду, и я ухожу, останавливаясь только в коридоре, у самой двери. Последняя попытка достучаться, как крик отчаяния, заставляет меня разжать губы и сказать первое, что приходит на ум: — Из-за тебя. — Что? — У порога ты спросил, зачем мне это, — перевожу дыхание. — Из-за тебя. Он добирается до меня за считанные секунды. Не хватает за руки, потому что я разворачиваюсь сама. Но я уверена, что в этот момент он был способен на это. — Повтори. — Из-за тебя. — О чём ты говоришь? — Я не могу выкинуть тебя из головы, поэтому пришла сюда. — Даже не пытайся… — Хочу не думать, но ничего не выходит. — Только не говори, что влюбилась в меня, — смеется он, но смех звучит слишком наиграно, чтобы поверить в его искренность. Когда уголки губ распрямляются, лицо Дино становится подобием каменного изваяния. В голове проносится «Так и знала». — Нет, — больно закусываю щёку. — Я всего лишь схожу с ума и не могу смириться с тем, что первым, кого ты встретил была моя лучшая подруга, а не я. — Это грязная ложь. — Я всё время думаю о тебе. Боюсь снова сделать опрометчивый шаг, но всё равно тяну к нему руки. Рискую. Ловлю пальцами раскрытые мужские ладони и сжимаю, приближаясь ближе. Внутренности сотрясаются от неприятного чувства внутри. — Хватит. — Всё время. — Виктория, перестань, — предостерегает он, первый раз произнося моё имя. Повтори он его ещё раз, с той же суровой интонацией, мне бы пришлось сдаться и во всём сознаться. Возможно, я бы разрыдалась от адреналина, раскаялась бы в том, что я плохой человек. Обманщица, интриганка, эгоистка. Но он не произносит, и я не сдаюсь. — Я одержима. У меня начинает колотиться сердце, потому что Дино выглядит так, будто сейчас схватит меня за плечи и начнет трясти, приводя в чувства и прося забрать все грёбаные слова обратно. Точно станет объяснять, что я заигралась, обругает лгуньей, наконец, толкнет в грудь, и я провалюсь в дверной проём. А потом он молча хлопнет дверью перед моим носом. Однако он не делает ничего из того, что я от него жду. — Ты врешь. — Клянусь. Вздёргиваю подбородок, чтобы посмотреть на него. Убедить. Ощущаю, что в глазах стоят слёзы, но не от того, о чём Дино наверняка думает. Осознаю, что до сих пор держу его руки в своих. — Ты дьявол, Виктория, — он отрицательно качает головой, отмахиваясь от моего пронзительного взгляда, от нашей близости. Но делает только хуже. Мой нос чертит неровную линию на его скуле. — Твои клятвы ничего не стоят. Прячу от Дино напряженное выражение лица, когда он смотрит на меня, и прижимаюсь лбом к его плечу, лихорадочно соображая. Кажется, что меня сейчас вырвет от тревоги. Всё внутри неприятно переворачивается. Лопается и ломается. Мои же руки живут отдельно от головы и делают движения вперёд. Они не думают и не анализируют, а просто делают. Гладят его ладони. Пальцы невинно проходятся по тыльной стороне, обводят запястья, обхватывают, сжимают и замирают. Давят, трут, прикасаются. Когда он расслабляется, глубоко дыша через нос, и тоже принимается поглаживать мои руки в ответ, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не пихнуть его в грудь. Мне хочется посоветовать ему начать разбираться в людях и перестать быть таким доверчивым. — Прежде, чем я уйду, и ты начнёшь отрицать, что между нами что-то происходит. Будешь убеждать себя, что я тебе совершенно безразлична, что ты любишь мою лучшую подругу, — тщательно подбираю слова. — Сделай кое-что для меня. Когда руки перемещаются с его ладоней на плечи, и я прижимаюсь к нему всем телом, он качает головой, будто уже сокрушаясь в том, что сейчас произойдет. — Один поцелуй для именинницы. Что-то в нём трескается после этой просьбы. Самообладание и выдержка не выдерживают натиска. Я слышу грохот в ушах. Он заполняет всю комнату. Изолирует от происходящего. И пока я растворяюсь в этом шуме, Дино как на замедленной съемки двигается навстречу, врезаясь своей грудной клеткой в мою. У меня перехватывает дыхание от столкновения. Пространство сжимается до размеров его лица и расширяется снова. И он целует меня. И я чувствую такое сильное разочарование, что коленки подкашиваются. Потом это происходит снова. Я отделяюсь от своего тела. Неспешно надеваю пальто, застёгивая пуговицу за пуговицей. Когда он прикасается к моей щеке, я потуже затягиваю пояс, вспоминая, что на улице холодно. Когда его язык бьётся о мои зубы, я надеваю туфли— старые лодочки, которые одолжила у одной из танцовщиц в Неоне. Когда он исступлённо целует мои щёки и подбородок, я выхожу из квартиры, тихо прикрывая за собой дверь. На этот раз я блужу на улицах до тех пор, пока не падаю от усталости. Когда мне хочется опуститься на колени без сил, я, наконец, чувствую, что исчезаю. Пропадаю из города. Я обращаюсь птицей и поднимаюсь в небо. Дино отстраняется, и всё это заканчивается. Он кладёт руки мне на плечи, как бы говоря «Ладно. Ладно» и возвращает меня на своё место и в своё тело. Мы не обсуждаем случившееся. Я собираюсь в тишине, пока он стоит на том же месте и пытается осмыслить сделанное. Когда я пытаюсь заверить его, что всё в порядке, он просит замолчать. — Не надо. После того, как советую ему ничего не рассказывать Мими, ссылаясь на то, что объяснение только всё усложнит, он совершенно расклеивается. На нём не остаётся лица. Я кажусь себе такой милосердной, когда разрешаю Дино всё забыть и жить дальше, будто ничего и не было, прежде чем закрыть дверь перед его опустевшим лицом. Осознание приходит ко мне только на улице. Останавливаюсь и понимаю, что прошла три квартала пешком. Небо тёмное, облепленное чёрными тучами. Дождь льёт стеной. Сиэтл сотрясают раскаты грома. Сначала я пугаюсь, потому что не понимаю, как оказалась в незнаком месте, а потом закрываю ладонями лицо и просто часто дышу. Я думала, что станет легче. Что я буду испытывать удовлетворение: мой план почти осуществился. Дино сдался. Мими близка к страданиям, как мне и хотелось. Я чувствую дрожь облегчения, но во мне плескается столько разочарования, что это сложно объяснить. Оно искажает остальные чувства. Заставляет душу раскалываться надвое. С одной стороны, я не собираюсь останавливаться и хочу, чтобы подруга не просто почувствовала боль предательства, я всем сердцем желаю чтобы она собственными глазами её увидела. Как видела когда-то я. Но в то же время меня воротит от тупой слабости Дино передо мной. Как только душа перестаёт полыхать, смахиваю дождевые капли со щёк и подбородка. Обещаю себе, что вернувшись домой, приму горячую ванную и залью в себя литр фруктового чая.