Сломленные

Виктория.

Я открываю последнее сообщение, которое написала отцу четыре месяца назад.

Не звони мне!!! Я занята.

Смотрю на дисплей, до тех пор пока печатные буквы не начинают вызывать неприятные потягивающие спазмы в грудной клетке. Тогда понимаю что хватит и закрываю мессенджер, чтобы тыкнуть пальцем на банер «информация», а затем на аватар Пола, и для чего-то посмотреть на фото. Будто я не помню, как выглядит собственный отец. Но порыв контролировать не получается. Внутренняя необходимость сильнее. Вместо фотографии растерянного Пола, выливающего на себя кружку кофе, разглядываю стикер, тычущий средний палец во весь экран. Ненавижу себя за то, что удалила фото отца и поставила это. Зажимаю кнопку блокировки и кладу мобильник в задний карман джинс. Сдавливаю сигарету в зубах и обхватываю себя руками, пряча ладони под мышку. Делаю затяжку. Выпускаю дым сквозь сжатые зубы, задирая подбородок вверх и разглядывая кричащую ярко-розовую вывеску Неона. Опаздываю на десять минут. У входа уже почти нет людей. Трое мужиков, докуривающих сигареты, и две застенчивые блондинки в мини юбках, вероятнее, собирающиеся посмотреть на взрослых полуголых танцовщиц и потрогать их сиськи в привате. Багги нетерпеливо переступает с ноги на ногу, завидев меня. — Маркус тебя искал,— раздражённо буркает вышибала, когда я равняюсь с ним, и останавливаюсь рядом, оглядывая улицу. — Ясно. — Ты что-то не торопишься. — Докурю и пойду. Чувствую на себе его взгляд. — Что уставился? Я смотрю на проезжающие автомобили. Один из них притормаживает рядом с Неоном. — Я вот гадаю, почему хозяин разрешает тебе так трепать языком,— Багги делает паузу, вероятно, улыбается. Он смотрит в ту же сторону. — Будь у меня клуб шлюх, все бы по струнке ходили. — У тебя его нет,— напоминаю ему. Пальцы смыкаются на фильтре. — Когда будет, тогда и пофантазируешь. Чёрная Тойота медленно сворачивает на парковку. Бегло пробегаю взглядом по блестящему в темноте номерному знаку. Затем смотрю в тонированное стекло. Кто-то, вероятно, смотрит в ответ, и считает меня ненормальной. А я просто отвлекаюсь. — Хамишь? — А что, воспитывать меня будешь? — Да, нет. Оставлю эту работёнку твоему папаше. Внутри щёлкает. Фильтр между пальцев дёргается и замирает возле губ. Внимание теряет машину из виду. — Отца не трогай. Он с притворным удивлением вздыхает. — А что такое? — Просто заткнись и всё,— пальцы, наконец, отмирают, и я ловлю губами дрожащую сигарету, делая глубокую затяжку. — Это он чтоли заставил тебя ноги раздвигать? Не понимаю почему меня трясёт. От злости. Внутреннего отрицания. Или от табака. — Что в слове заткнисвоюпастьинесмейговоритьомоёмотце ты не понял? — Оу… Кажется я попал в яблочко. Закатываю глаза к небу, подавляя в себе желание отрицать каждое слово этой сволочи. Заорать, как на самом деле всё было, и что Пол последний человек, заслуживающий, чтобы о нём так думали. Он бы никогда… никогда не позволил. Но меня не хватает. Ни на защиту, ни на нападение. Глубоко вдыхаю остывший ночной воздух, чувствую, что смертельно устала, и как сильно за последнее время расшаталась нервная система. Потому что вместо того, чтобы взорваться, я сейчас лопаюсь внутри, единолично принимая все последствия. — Какая же ты мразь, Багги… — Всегда пожалуйста,— слышу, как он довольно ёрзает языком у себя во рту. Его почти сразу же подзывают. И наш диалог обрывается ни на чём. Это хорошо. Мои нервы дребезжат в износе. Не уверена, сколько бы ещё смогла это выдержать. Я всё ещё стою у входа в Неон. Смотрю, как трое мужиков заходят внутрь. Багги их впускает. Две блондинки так и не решаются войти. Крутятся на месте. Смеются. Шепчутся. Затем идут мимо. А меня переполняет жгучее чувство сожаления. И это оказывается ужаснее всего остального. Девушки исчезают в переулке, и я выдыхаю, хотя не заметила, что задерживала дыхание. Достаю мобильник. Руки дрожат. Это всё холод. Я знаю. Какое-то время смотрю на свои пальцы, сжимающие дисплей. Костяшки белые, с синим отливом. Напряжены? Нет, замёрзли. Точно. Замёрзли. Открываю последнее сообщение, которое написала отцу четыре месяца назад. Он прочёл его, но не ответил. Я печатаю, новое.

Со мной всё в порядке.

Потом, передумав, стираю. Набираю новое.

Как ты ?

Выждав несколько секунд, удаляю и это. Это слишком. Бросаю окурок вниз, придавливаю ногой и достаю вторую сигарету, стремясь так же как и две безымянные девушки скрыться в переулке.

Люцифер.

В Неоне душно и орёт музыка. Осматриваюсь. Толпа народа передвигается с места на место в поисках развлечений, а спёртый кисловатый запах бьёт по лёгким точно кувалда. Похоже, сегодня здесь шоу Родео. Девушки в импровизированных костюмах ковбоек мельтешат из стороны в сторону, перехватывая взгляд. Шум, смех, чьи-то улыбки, руки на плечах, иногда на члене. Я настойчиво протискиваюсь к бару, намереваясь что-то выпить. Последняя неделя выдалась… Блять. Память услужливо подсовывает последнее воспоминание, подтолкнувшее меня к порогу. К порогу NEONA. — Может, мне нужно, чтобы ты была рядом,— взъерошиваю волосы рукой и вопреки словам отхожу от двери, больше не преграждая Эмили выход. — Может, я не хочу, чтобы ты уходила. Мозг сразу противится словам, вынуждая отрицать сказанное. Пусть идёт. Не держи. И под этим сопротивлением что-то внутри даёт трещину. Я сразу жалею. Плетусь в гостиную и сажусь рядом с диваном на пол, выпрямляя ноги. Кладу руки на колени перед собой и рассматриваю. Красные пятна, проступающие сквозь бинты, раздражают. Необходимо содрать их. Считаю секунды до хлопка входной двери, чтобы облегчённо выдохнуть и осуществить желаемое. Стискиваю зубы, когда Эмили появляется в гостиной, проходит передо мной и садится справа. Блять. Придётся терпеть до её ухода. Мы оба молчим. Я радуюсь тишине, отсутствию утешительных речей и тому, что не вижу её сочувственного лица. А она, наверное, решает, что я слетел с катушек. И меня это устраивает. Лучше пусть видит во мне поехавшего головой вдовца, чем помешанное на прошлом ничтожество. — Итак,— выдыхает она. Иллюзия, что мы продолжим молчать, теряется со звуком её голоса. — Итак,— тоже выдыхаю. — Ничего не хочешь сказать? — Что? — Что с тобой? Веду головой в её сторону, и вижу, как Эмили смотрит на мои руки. Сжимаю ладони в кулак. Резкое движение, заставляет костяшки саднить. — Я не справляюсь,— сжимаю и разжимаю пальцы, пока те не начинают подрагивать, и я не оставляют их в покое, наблюдая за отвратительным проявлением слабости и несвойственной откровенности. — Маркус убедил меня жить дальше ради Джейн и Саманты, но у меня не получается. Чувствую, как становится холодно. Чувствую как горят внутренности. Чувствую, что не способен это контролировать. Меня будто прижали к стене, приставив к виску это дерьмовое «что с тобой». — Что тебя гложет? — её рука осторожно опускается на мою правую, прекращая тремор. — Что мешает? Расскажи, позволь помочь тебе. — Ты поможешь, если больше не будешь задавать вопросов. Прикрываю глаза. Боюсь сорваться. — Я хочу понять. — Это не обязательно. — Так не получится,— она внимательно смотрит. Это ощущается даже через прикрытые веки. — Если ты хочешь, чтобы я оставила тебя в покое, чтобы не вмешивалась. Я должна знать, что с тобой происходит. — Чтобы не происходило, тебя это не касается, Ли. — Люци. Выдержка трескается. Потому что этот треск стоит у меня в ушах. Распахиваю глаза, откидываюсь назад и смотрю в потолок. Меня не хватает надолго. Не получается остаться безучастным. — Эти вопросы в голове, — собственный голос слышится незнакомо. Низкий и полный фальшивой сдержанности. Будто я собираюсь рассказать что-то, не имеющее ко мне никакого отношения. — Они сводят меня с ума. — Вопросы? Каждая жилка в теле напрягается. Она тоже напряжена. Щипает край перевязки на руке. Хоть бы не заорать. Не зарыдать. Не завыть. Заткнуться. — Зачем я отпустил Джейн и Саманту в парк развлечений. Почему не поехал. Почему не был в машине вместе с ними. Почему тот ублюдок на фургоне ещё жив, когда как моей семьи уже нет. Почему я не попрощался с дочерью,— дыхание перехватывает. Голос походит на рёв. — Почему не пришёл на их похороны. Почему до сих пор не могу сходить на кладбище… Озвучив всё вслух, я даю вербальную отмашку отчаянию рвать внутренности. Это ожидаемо. Я предполагал, к чему приведёт порыв выговориться. Однако никто не предупреждал, что безысходность будет выглядеть, как Маркус, придавливающий меня к полу в день похорон. Это слишком. — Люци… Сбрасываю руки Эмили со своих. — Ли, я даже не знаю где их могилы,— провожу ладонью по лицу и смотрю прямо на неё. — Как думаешь, ты можешь мне помочь? Эмили не может. Никто не может. Они все лишь болезненные напоминания о совершенном прошлом. О жизни, которой у меня уже нет и больше никогда не будет. Я и сам лишь напоминание. Тень того человека, которым был раньше. Признание собственного бессилия выбило почву из под ног. Теперь чувство вины насмехалось надо мной, вырвавшись наружу и вырвав с собой десятки других. Мне необходимо заткнуть их. Утопить. Это всегда беспроигрышный вариант. И лучше в крепком алкоголе, чем в блядских слезах. Это поможет. Ненадолго, но поможет. Не думать и не анализировать. Перестать чувствовать вину. Забыться. Когда вертящиеся на шестах танцовщицы и пытающиеся под ногами люди остаются позади, облокачиваюсь на стойку и подзываю бармена: — Двойной «Ардбег». — Со льдом? — Да. Почти мгновенно на стойке появляется заказ. Осушаю бокал двумя глотками. Горячая жидкость хоть и обжигает глотку, но вместо ожидаемой остроты и фруктового послевкусия ощущается горелая карамель. Виски оказывается редкостным дерьмом. Но я упорно придерживаюсь плана: — Повтори. Разворачиваюсь и окидываю глазами пёстрое сборище. Если бы кто-то сказал, что в понедельник здесь всё забито, нашёл бы другой клуб. Шоу ещё не началось, но несколько танцовщиц уже разогревают публику. Девушки попеременно седлают друг друга, не забывая шлёпать себя по голым задницам, и имитируют скачки на быке. Две рыжеволосые танцовщицы изгибаются на шестах по обе стороны от импровизированного состязания, раскручивая лассо. Встречаюсь взглядом с одной из них, той на которой меньше всего одежды, и пытаюсь вспомнить, где я мог её видеть. Она замечает. Смотрит в ответ. Улыбается. Немедленно спрыгивает с шеста и направляется ко мне, видимо расценив минутное внимание, как призыв к действию. Лениво осматриваю её, пока она виляет задом. Рыжие волосы, разбросанные по плечам и ковбойская шляпа сверху, подпрыгивают при каждом шаге. Чёрный топ обтягивает большие сиськи. Они тоже подпрыгивают. Хмыкаю, замечая, пирсинг на сосках, проглядывающий через тонкий хлопок топа. Взгляд спускается вниз, но сразу останавливается, потому что кожаная юбка заканчиваются, едва прикрывая трусы. Сомневаюсь, что они у неё есть, и забираю очередную порцию выпивки. — Пойдём со мной. Она останавливается напротив. Опускаю взгляд. Смотрю, как её правая рука играется с лассо: то потягивает, то снова наматывает на запястье. Наконец, вспоминаю, где её видел. Она открывала предыдущее шоу. — Не сейчас. Прищуриваюсь, когда танцовщица шагает ближе, пропихивая ногу, между моих ног и слегка разводя их в стороны. Ощущаю, как голая лодыжка трётся о ткань джинс, пытаясь переубедить. Похоже, отказов она не принимает. Или не понимает. Слишком навязчивая. Слишком искусственная. Собираюсь выпить, но она наклоняется вперёд. Рука с «Ардбег» зависает в воздухе, возле её макушки. Женские губы касаются уха. Почти сразу же слышу шёпот. Прилагаю усилия, чтобы разобрать слова, пока её правая рука подцепляет край моей майки и залезает под неё. — Скажи позвать Ребекку, как захочешь. Несмотря на препятствие в виде сисек танцовщицы, влипших к мою грудь, её лица, находящегося слишком близко, и пальцев исследующих живот, подношу стакан к губам, не отводя взгляд с пары томно смотрящих на меня изумрудных глаз. Она отклоняется назад, чтобы бокал не зацепил её нос. — Осторожней. — Я осторожен. И я ещё не пьян. Выпиваю вторую порцию виски, пытаясь добиться необходимого расслабления, которое, не торопится, в отличии от шлюх здесь. Отталкиваюсь от стойки. Рука пробирается сквозь копну рыжих волос танцовщицы и смыкается на затылке, быстрее чем она успевает сделать что-нибудь ещё. Ощущаю как кожа под моей ладонью покрывается мурашками. Равнодушно отмечаю, что сам не испытываю напряжения. Она меня не заводит. Немного отстраняю её от себя. — Если захочу, я сам за тобой приду,— с этими словами отодвигаю танцовщицу в сторону, заставляя руки той выскользнуть из под моей одежды, и разжимаю пальцы. — Ладно, я просто подумала, ты не против, — её левая рука взлетает вверх, затаскивая обратно на макушку слетевшую шляпу. — Ты ошиблась. Она уходит ни с чем, продолжая искать себе кого-нибудь посговорчивее, а я выпиваю ещё два Ардбега и выхожу покурить. У входа слишком много таких же как я. Достаю пачку сигарет из переднего кармана джинс, проходя мимо вышибалы и длинноногой блондинки, которую он пытается впечатлить. Щёлкаю зажигалкой, взятой из другого кармана и глубоко затягиваюсь, огибая компанию парней, сбившихся в полукруг и чиркающих ботинком по асфальту. Заворачиваю за угол Неона, оставаясь один на один с прохладным ночным воздухом и большим мусорным баком. Или почти один на один. Я замечаю чьё-то присутствие не сразу. Делаю несколько шагов и останавливаюсь. Опускаю взгляд и вижу фильтр, тлеющий на уровне колен. Красная точка ярко вспыхивает и медленно гаснет. Следом светлое облако дыма поднимается вверх. Кто-то сидит на корточках у самого фундамента. Прищуриваюсь. Серая кофта, в темноте напоминающая кляксу, натянута на колени. Капюшон на лоб. И оба эти фактора не позволяют рассмотреть сидящего. Собираюсь найди себе другое место, но незнакомец подаёт голос. Раздражённый и, кажется, женский. Определённо женский. Негромкий. Резкий. И отчего-то знакомый. — Можешь курить, я скоро уйду. Головы она не поднимает. Достаёт сигарету и зажимает между пальцев, чтобы ответить, а потом снова сжимает ту губами. Облокачиваюсь о холодную стену поодаль. В груди ощущается приятный жар. Пожалуй, Ардбег только сейчас достигает головы. Затягиваюсь. Выпускаю облако дыма. Оно поднимается вверх и теряется в порывах ветра. Теряются голоса окружающих людей. Это приятно. Не слышать постороннего шума. Не видеть мелькающих раскрасневшихся лиц. Остаться в одиночестве. Девушка кашляет. Или почти. Ненадолго прикрываю глаза. Когда-то меня раздражало уединение. Раньше мы все бежали от «пустого» времени. Вспоминаю, как тринадцать лет назад меня почти невозможно было застать дома. Я был где угодно, но не там. Крал у отца ключи от машины, заезжал за Маркусом, Поло и Рамоном. Мы веселились ночи напролёт. Иногда болтались на стадионе. Иногда просто колесили по городу. Мы неустанно искали шума, веселья и развлечений. Плевали на сложные проблемы, считая их незамысловатыми, а пустяки приравнивали к вопросам всемирной значимости. Прожигали бензин, жили свою жизнь, не думали о завтра, потому что впереди их было до черта. Верили, что всё будет хорошо. Ведь плохое случается не с нами. Только не с нами. Но жизнь — страшная штука. Относительная и переменчивая. За настоящее невозможно ухватиться. Его едва ли можно ощутить. Когда осознаёшь его, оно уже в прошлом. А прошлое не вернуть. И как с эти жить? Как определить, с какого момента всё изменится? И можно ли этот момент предотвратить… Выдыхаю и смотрю на девушку, а точнее на бесформенную серую толстовку, в которой та теряется: — Помогает? Она молчит несколько секунд, затягиваясь так же как и я. — Что помогает? — Сигареты. — Вроде того. — А тебе ? Наблюдаю, как дым от её фильтра медленно тянется вверх. — Иногда. Девушка бросает окурок на асфальт и медленно поднимается. Наблюдаю, как кофта подскакивает вверх, открывая ноги, обтянутые узкими джинсами. Она неспешно поднимает сумку, которая всё это время лежала слева от неё и была прикрыта ногами, и закидывает на плечо. Моё внимание привлекает белый барашек, нашитый на той сбоку. Очень, мать его, мило. — Классно поболтали, но мне пора. Она разворачивается ко мне, пряча сумку подальше, будто точно знает куда я смотрю. Слегка запрокидывает голову назад, разглядывая. Из под капюшона выглядывает вздёрнутый подбородок и кончик носа. Прищуриваюсь. Этого недостаточно. Чтобы составить автопортрет не хватает составляющих. Она всё ещё остаётся серым пятном. С острым подбородком. С тонким, миниатюрным носом. Опираюсь плечом о стену, и смотрю в ответ. Девушка подшагивает. К дыму примешивается сладкий запах её духов. Теперь расстояния достаточно, чтобы я смог рассмотреть лицо. Но её губы заканчивают предложение, перетягивая внимание на себя. — Пока, Люцифер, — подводит черту она, и тело сковывает напряжение. Сжимаю пальцы на фильтре, бросая сигарету под ноги и придавливая ботинком сверху. Взгляд на секунду теряет фокус в виде её силуэта. Виски не вовремя печёт грудную клетку и слегка даёт в голову. Однако мозг сопротивляется долгожданному расслаблению, пытаясь разгадать ребус под названием « Кто ты, мать твою, и почему я тебя знаю». Но я не успеваю осознать, откуда ей известно моё имя. Теряю возможность понять, почему я помню эти духи. Она не даёт шанса осмыслить возможные варианты нашего знакомства и достать из памяти её лицо. Разворачивается и уходит. А я не могу позволить ей уйти. Не после того, как она сказала это. — Не так быстро. Шагаю следом, резко дергаю девушку за руку, чуть выше локтя, пока она не скрылась за поворотом. Притягиваю обратно к себе. Она дёргается вперёд, собираюсь продолжить движение. — Убери руку. Шипит. Ведёт локтем в сторону. Старается стряхнуть мою руку. Готова отбиваться. Но не отбивается. Не могу предугадать её действия, усиливая хватку, на случай если она соберётся резко развернуться и врезать мне по лицу. Это на меня не похоже. Не в моих правилах нарушать границы, если основное слово, это слово «против». Она явно против. Но моё имя ещё звучит её голосом в голове, заставляя стирать старую черту и рисовать новую. Не медлю, потому что если задумаюсь, то передумаю. Цепляю свободной рукой её капюшон и тяну вниз. Он быстро сползает с её макушки, сразу же позволяя нескольким золотистым локонам оказаться снаружи, когда та всё-таки резко разворачивается ко мне. Две короткие золотые пряди сразу обрамляют раздражённое лицо, подкручиваясь у подбородка. Остальные оказываются заправленными внутрь кофты. Они блестящие. И очень приятные на ощупь. Я знаю и не могу сказать откуда. Её взгляд встречается с моим. Голубые глаза за барьером ресниц смотрят прямо. Эти глаза могли принадлежать кому угодно, если бы не одна деталь. Я видел её раньше. И я заметил это теперь. В них нет блеска. Сплошной океан разочарований и злости. Эта особенность оказывается последним компонентом. Пазл в моей голове складывается в целостную картину, отвечая на все предыдущие и последнее «откуда». «Она тянется к заколке на голове, вытаскивает ее, и золотистые волосы падают на плечи и на мои колени. Не задумываясь, наклоняюсь вперёд и заправляю волосы ей за ухо. Они оказываются очень приятными на ощупь. Её взгляд, наконец, поднимается вверх и встречается с моим. — Я остановлюсь, только когда попросишь. Вокруг тусклый свет, музыка доносящаяся из колонок и раздражающая розовая светодиодная лампа, бьющая в потолок. А она остановится, только когда я попрошу…» — Ты… — Я,— гордое и уставшее. — Отпусти. Отпускаю. — Как тебя зовут? — Разве это важно. Она поправляет кофту у локтя с такой щепетильностью, будто я от неё кусок оторвал, и скрещивает руки на груди. — Мое имя ты знаешь. Несколько секунд она раздумывает стоит ли говорить, а потом решается: — Виктория. Я смотрю на неё. — Вики дерьмовое имя. Раздражение, видимо вызванное своевольным сокращением названного имени, окрашивается всеми красками на её лице. А потом неожиданно исчезает, и напряжённые брови и губы становятся более расслабленным. — Мужчины такие мстительные. Стараюсь оставаться безучастным. Я выяснил, что хотел и теперь не вижу необходимости продолжать бессмысленную болтовню. Она танцовщица. Она работает в Неоне. Она трахается за деньги. Если мне нужно поговорить, то лучше подыскать другого собеседника. — Только обманутые. — И в чем же я тебя обманула? — Не имею привычки совращать малолеток. — Я не малолетка, а вот у тебя похоже какие-то принципы на этот счёт, — судя по её тону она не обижена, но намерена заткнуть меня за пояс. Едва сдерживаю улыбку, когда Вики закатывает глаза и поднимает руки вверх, имитируя кавычки в воздухе. — Что-то вроде: трахаюсь только с теми, кому за тридцать? — Ты выглядела, как подросток в одежде подружки постарше, — в очередной раз обвожу взглядом бесформенную толстовку, нацепленную на неё и, конечно, светящегося барана на сумке, подкрепляя собственные слова, — что не далеко от истины. На мгновение в её взгляде появляется то, что мне не удаётся распознать. — Но у тебя встал,— она криво улыбается, явно стараясь поставить точку. — Мне стоит волноваться? Она её ставит. И я всё-таки это делаю. Улыбаюсь. — Поэтому ты разыграла этот спектакль? — предполагаю, откровенно издеваясь. — Боялась, что я накинусь на тебя при встрече? — Ничего я не боялась. — Ты меня не интересуешь,— пытаюсь быть предельно честным, но сейчас не понимаю насколько. Это я остановил её. Это я продолжаю разговаривать с ней, а не заказывать очередной херовый Ардбег у бара. Моя честность относительна. — А то, что произошло в клубе больше не повторится. — Какое облегчение,— теперь издевается она,— а в Неон заскочил, чтобы покурить за углом со шлюхой? Издаю смешок. Её самоуверенности можно позавидовать. — Чтобы выпить. Она поправляет сумку на плече и оборачивается влево. Я следую её примеру. Вышибала застывает у поворота в переулок. Смотрит прямо на нас. Смотрит на неё. Когда собираюсь выяснить, что ему нужно, тот разворачивается и скрывается из вида. Засовываю руки в карманы джинс, приходя к выводу, что он скорее всего заинтересован в общении посетителей с танцовщицами только в стенах Неона. Встречаюсь взглядом с Вики. Что-то в ней меняется, но я не понимаю что именно. — Здесь дерьмовая выпивка,— её глаза пытаются сосредоточиться на чём угодно, но только не на мне. — Я знаю. — Но к твоему счастью не вся. Нужно знать, что брать. Вики продолжает переступать с ноги на ногу, добавляя к хождению на месте бесконечные подёргивания нижней резинки толстовки. Не понимаю причины её нервозности, и хмурю лоб: — И ты, конечно, знаешь. — Знаю,— она достаёт мобильник из заднего кармана джинс. Дисплей загорается и снова гаснет в её руках. Она снова кладёт его обратно и смотрит на меня. — И могу подсказать. — Договаривай. — Я подскажу, что можно выпить в Неоне и не сдохнуть на следующий день, а ты оплатишь всё на двоих через полчаса. И мы в расчёте. — В расчёте? — чувствую как брови поднимаются вверх. Обе сразу. — За дерьмовые имена друг друга.