Сломленные

Виктория.

Держу в руке мобильник, щёлкая большим пальцем по экрану.

«ГДЕ ТЫ?»

Ответное сообщение не заставляет себя ждать.

«СПУСКАЮСЬ ПО ЛЕСТНИЦЕ!»

Теперь щёлкаю языком и кладу сотовый в задний карман джинс. Он сразу же издевательски вибрирует. Уже предчувствуя, кто это может быть, хмурю брови.

«ТИК-ТАК»

— Как будто сама не знаю,— шепчу себе под нос. Глубоко вздохнув, пытаюсь прогнать нахлынувшую неприязнь. От неё даже в затылке покалывает. Отвечать не собираюсь. Пошёл он нахер. Это уже второе смс за последние пять минут. Надеюсь, он там изрядно понервничает. Удовлетворённая собственной сучностью кладу телефон, но на этот раз в сумку, чтоб наверняка. Прижимаю её подмышкой и оглядываюсь вокруг. Я стою у входа в университет, возле кованных железных ворот, рваная тень которых падает на гладко выбритый газон, и хочу поскорее уйти отсюда. С некоторых пор меня раздражают студенты, бегающие туда сюда, точно им в задницу вставили пропеллер; нервируют парочки, облизывающие друг друга на каждом шагу; злят возбужденные разговоры о будущем: о предстоящих вечеринках, незакрытых семестрах, незапланированных детях и трёхчасовых оргиях. Потому что среди всей этой разнообразной и оживлённой как скоростная магистраль жизни, я чувствую себя выкинутым на обочину куском дерьма, хотя сегодня утром ещё была восемнадцатилетней Вики Уокер. Я закуриваю. Девятнадцатилетней.

Сегодня мне исполнилось девятнадцать.

Моя грудь сжимается при невольном сравнении сегодняшнего дня с восемнадцатью другими. Дни рождения с мамой я почти не помню. С отцом вспоминаю неохотно. Мы никогда не отмечали их, как другие дети делают это со своими родителями: пекут торт, надевают праздничные колпаки и всей толпой задувают свечи. Пол не устраивал для меня праздник, потому что не мог узнать, чего я хочу, потому что почти никогда не спрашивал, потому что я никогда не отвечала, потому что с отцом делиться личным сложнее, чем с матерью. Каждый день рождения он неловко целовал меня в щёку и коротко бросив: «С днём рождения, Вики», вручал подарок. Например, в прошлом году Пол подарил мне чертёжный стол. Хреновый подарок на восемнадцатилетние дочери. Почти такой же паршивый, как валик для создания эффекта кирпичной кладки на семнадцатилетние. Но я сломала традицию неловких дней рождения и худших сюрпризов, не вернувшись домой три месяца назад. Ужасная ошибка или идеальное решение? Я не считаю это ни правильным, ни неправильным. Просто так получилось. Я бросаю окурок на землю и придавливаю его ногой. Кто-то врезается в меня со спины, почти сшибая с ног. — Смотри, куда идёшь. — Смотри, куда стоишь! — кричит Мими в моё правое ухо. Оборачиваюсь, молча тыкая пальцем в коричневую коробку у неё подмышкой. — А это твой подарок на день рождения! Неуверенно улыбаюсь, не сводя взгляда со стоящей передо мной брюнетки. У Мими необычное, звонкое и тягучее имя, как карамельная конфета, от которой задница по словам некоторых знатоков должна слипнуться. Ми-ми. Мими красивая, с горящими глазищами, полными огня и пухлыми губами, вечно облизанными гибким языком. Про таких девчонок, как она, зачастую говорят «своя в доску» или «полная оторва». Она очаровательна, когда просыпается с утра, с засохшей слюной в уголках губ, когда сосёт член кассира, чтобы раздобыть бесплатные билеты в кинозал, и даже когда извиняюще смотрит на меня, после того как нас обеих оттрахали из-за её малодушия. Подумываю, что это природный дар. Мои же способности, вероятно, забрали три феечки-крестные, имеющие меня по очереди в неоне. Моё очарование растерялось по улицам Сиэтла, исследованным вдоль и поперёк с сигаретой в зубах, в неоне, где я исчерпала весь переоцененный потенциал камасутры и свой собственный предел физического мазохизма. В свои девятнадцать лет я уже могу сделать такое, на что не каждая шлюха осмелится под страхом божьей кары. Я — разочарование со спутанными волосами, разбросанными по плечам и спине, покусанными губами, с которых местами свисают куски сухой кожи и с пропахшей табачным дымом одеждой. Эти различия, приобретённые и укоренившиеся между нами со временем, теперь слишком явно бросаются в глаза, чтобы их можно было не заметить. Они раздражают и выводят меня из себя. А ведь когда-то в детстве мы вместе бегали в трусах по двору и угоняли велики у соседских мальчишек, и тогда меня совсем не волновало, что она была ребёнком с логотипом Киндера и реклам счастливой семьи, а я — маленьким квазимодо из роликов социальной поддержки. Жаль, что этих девчонок больше нет. Но я рада, что наши родители не подкачали: отцы продолжают вместе пить пиво в пабе каждый четверг, а матери — быть захороненными на центральном кладбище. Неловкая тишина повисает между нами, но я ничего не предпринимаю, продолжаю молча пялиться на неё, подводя итог своего непервого впечатления. Мими идеальная шлюха, безупречная домохозяйка, мастер международного уровня по приготовлению сэндвичей и запеканок, плечо, в которое я прорыдала весь переходный возраст, собутыльница и сопервопоцелуйница, а ещё моя «экс» лучшая подруга, но пока об этом не догадывающаяся. Я коварно и мерзко выжидаю день, когда с фанфарами и криками «ТЫ КÓНЧЕННАЯ СУКА!» сообщу ей об окончании нашей дружбы. — А что там? Она не отвечает, идиотски весело улыбается, тянется к сумке, выуживая из неё помятый колпак. Мими совершенно счастливо надевает его на голову и откидывает крышку коробки назад, демонстрируя ярко-синий торт с корявой надписью «С днём рождения!», а я начинаю думать, что ещё несколько месяцев назад разрыдалась бы от такого представления. Сейчас же пожимаю плечами и тянусь к презенту. Она нóкает и ласково стукает по моей руке, как бы говоря: «Я не закончила!». Достаёт свечку, тыкает её в торт, поджигает фитиль зажигалкой, вытащенной из зазора между сисек, и запевает поздравительную песенку. Про счастье, про здоровье, про друзей навсегда, про что-то ещё, во что у меня нет желания вникать и нет былой наивности, чтобы верить. — Викторя́нка! — заканчивает Мими, прозвищем, которое я получила от подруги, когда болела ветрянкой. — А конкурсы будут? — оглядываюсь по сторонам, замечая, как все оглядываются на нас. — Как раз сейчас у нас запланирован один квест, — бодро объявляет она, находя что-то весёлое в предстоящем рабочем дне. — Плохо, что ведущий мудак, — протягиваю я, одновременно с выпустившей смешок Мими. — И главное нельзя свалить, если станет неприятно или страшно. — Зато там самая вкусная текила в Сиэтле, —я разворачиваюсь, чиркая пальчиком по надписи на торте, и кладу его в рот, слизывая синий крем, — лично проверила. — И шлюх туда пускают. Тут даже я не сдерживаюсь, издавая короткий гогот, больше напоминающий предсмертный рёв гиены. Мими спускает праздничный колпак с макушки на затылок и возвращает торт в коробку, а затем и под мышку. Я предлагаю съесть его дома вечером, и не теряя времени отправиться в «NEON», потому что позлить Маркуса хочется, а получить удар куда-нибудь в область челюсти — не очень. Когда кирпичные красные стены остаются вдалеке, мне сразу же становится лучше. — Знаешь, мне ужасно не хватает тебя на занятиях,— в голосе Мими звучит тоска. — Напомни мне, почему ты забросила университет? — Потому. Мы перебегаем на другую сторону улицы. — Кажется, припоминаю,— прикидывает в уме подруга. — Тебя просто переклинило. — Можно и так сказать. — И похоже твой университет искусств тебе тоже больше не нравится. — Мне ничего не нравится. Мими поворачивает голову в бок и пристально смотрит на меня. — Скажи честно, у тебя все в порядке? Последнее время ты сама не своя. Я пожимаю плечами и, улыбаясь внешне, смотрю на неё без улыбки. Замечаю, что она тоже стала не своя: более мягкая, снисходительная, стелющаяся. Догадываюсь, почему, но вслух ничего не говорю. — Конечно. — Ты удалила страницу на Фейсбуке. — Ну и что, — мы сворачиваем на другой квартал. — Это не значит, что я не в порядке. — Я за тебя волнуюсь. — Зря. У меня всё хорошо. — Такое ощущение, что ты делаешь все через силу, а от того, чем занимаешься, тебя вообще тошнит. — Не раздувай из мухи слона. Я просто немного устала. Мне всё нравится. Мими внимательно смотрит на меня. Снова спрашивает, не ненавижу ли я её после того случая в неоне, и я снова нагло вру, пожимая плечами и качая головой. Ощущаю, что она чувствует себя виноватой. Это хорошо. Но я продолжаю хотеть большего. — Оставь эту затёртую до дыр речь кому-нибудь другому, — злится она. — Я знаю тебя, Уокер, и знаю, что тебе тяжело, и что ты до сих пор не можешь отпустить тот день. Но нихрена в голове не укладывается, зачем тогда вернулась в «NEON» и делаешь вид, что ничего не происходит. Я заставляю себя продолжать дышать. — Скоро узнаешь. — Звучит жутко. — Я знаю, — разряжаю обстановку самыми правдоподобно натянутыми вверх уголками губ. — И давай уже сменим тему. Она кивает, все ещё хмуря брови, а потом спрашивает, собираюсь ли я праздновать день рождения, и сильнее хмурится, когда слышит короткое «нет». Потом говорит, что в таком случае пригласит к нам Дино, её парня, с которым она познакомилась два месяца назад в метро. А я и не против. Отлично, говорю я. Мими в тысячный раз рассказывает, что он лучший мужчина в её жизни и что она влюбилась в него сразу после того, как неудачно приземлилась к бедолаге на колени в вагоне метро, встретившись с его твёрдой грудью и внушительным членом, успев нащупать размеры того, ёрзая своей жопой по его ногам. Напоминает, чтобы я не заикалась о том, чем мы занимаемся и вообще ничего не говорила о работе. Отлично, говорю я, встречно напоминая, что ни разу не подводила её. — До сих пор не знаю, как мне так подфартило. — Раз он такой классный парень, то расскажи ему всё. Вдруг ко всему прочему он ещё и не ханжа. — Не сейчас, — она поджимает губы. — Но когда-нибудь я это сделаю. — Трусливая курица. Вот он показатель того, что моя закадычная подруга по уши влюбилась. Из отважной стриптизерши превратилась в боязливую размазню. Трусится, чтобы её не подлежащая восстановлению репутация, не стала таковой в глазах парня. Боится, что тот, узнав правду, отвергнет её. Страшится разбитого сердца, что так умело прятала, прыгая на членах не одного десятка мужиков. Опять думает только о себе, выставляя благоверного неосведомлённым тупицей. Херова неисправимая эгоистка! Улыбаюсь, рассчитывая на то, что мы так и продолжим говорить о ней, но прежде чем успеваю спросить ещё хоть что-нибудь, Мими, вероятно, сокрушенная моим оскорблением, даёт понять, что я поторопилась. — Не хочешь рассказать, как там Пол? — спрашивает она.— Папа говорит, что его последнее время совсем не видно, он не отвечает на звонки и в пабе не появляется. Стараюсь не обращать внимания на ехидное выражение её лица. Сразу же жалею о произнесённых ранее словах. Стоило оставить комментарий о моральном облике подруги при себе, чтобы избежать ответного удара. Замечаю, что толчки сердца из «тук-тук-тук» перерождаются в «бах-бах-бах». — Почему бы тебе не узнать у него самой? — парирую я. — Ты же его дочь, я подумала, ты в курсе. В последний раз мы говорили несколько месяцев назад, и я понятия не имею, как он. Меня охватывает паника. И правда, как он? Почему не появляется в пабе. На него это совсем не похоже. Пол никогда не пропускает традиционные встречи, которые мы с Мими именуем не иначе, как «вылазка поддержанных вдовцов». Внезапный припадок под названием «заботливая дочурка», который у меня регулярно случается при упоминании отца, как всегда засовывается куда подальше отскакивающим от зубов «мне так лучше» и смешным «так надо». — Я не в курсе. — Сколько вы не виделись? Два месяца? Три? — Три. — И после этого ты будешь рассказать мне, что я трусливая курица? Интересно, чем же ты лучше меня? — Можно избавить меня от этого? — Нет. Я ускоряю шаг, опережая её на пару метров. — Он обивает пороги знакомых и соседей, обрывает телефоны! — Заткнись. Не хочу ничего знать. Мне не нравится то, что она говорит. Обвожу взглядом кирпичную кладку тротуара, уж точно не собираясь об этом думать. — Да, ты не просто не из храброго десятка, ты настоящая бессердечная сука. — Можешь называть меня как хочешь, только замолчи, — останавливаюсь перед запертой дверью и бью кулаком со всей силы. — Ну, конечно. — Багги, это куколка, открывай эту хренову дверь! Мими цыкает. Знаю, что вызываю у неё раздражение, но она это скрывает, спуская все на тормозах. Наверное, всё-таки не верит, что я не виню её в случившемся, и считает теперь своим долгом быть для меня лучшей подругой. — Знаешь, ты права, — говорит она. — Твоё дело. — Вот и славно. Дверь распахивается, но в проеме появляется не вышибала, а его непосредственный начальник, ведущий нашего сегодняшнего турне, проводник в мир платного секса прячьте-своих-дочерей-иначе-они-рискуют-быть-трахнутыми-Маркус.