Что такое любовь?

Всё хорошо. Всё отлично. Всё просто прекрасно. Поднимаясь по лестнице в своём подъезде, я уткнулась глазами в потолок, считая секунды до своего прихода домой. Я так же как и всегда не была уверена уже ни в чём. Не знала, кто ждёт меня у порога собственной квартиры. Руки тряслись, на глаза легла пелена слёз, а ноги чуть подкашивались, но всё ещё тащили меня на верхние этажи. Распахнув дверь рукой, толкнув ту от себя, я зажмурилась от яркого света, что так сильно слепил. На пороге расположился красный большой чемодан, знакомый мне ранее. Сердце пропустило несколько громких ударов до того, как в проходе появился силуэт женщины в чёрной юбке, оранжевой блузе, с колье на шее, что чуть касалась оголённой груди и в лаковых коричневых сапогах. Она стояла как всегда уверенно, облокотившись о ближнюю стену, разглядывая меня из-под полузакрытых век зелёных глаз. Я была ни чем не похожа на неё; единственное, что, возможно, как-либо связывало нас генетически, так это глаза. Такие же зелёные, но только уже яркие, глубокие, чем-то схожие с глазами Матсуно. Я скинула сумку с плеча, тяжело вздохнув и подойдя к матери ближе. Она коснулась своей вечно дрожащей рукой моих волос, проведя по осветлённым прядям вниз. Ей нравилось раньше играться с ними, пока я засыпала на её коленках, видя лучшие невинные сны. — Ты так выросла… — улыбнулась она, коснувшись пальцами моей щеки. Я вздрогнула, но не отпрянула, внимательно следя за выражением её лица. Злость, отчаянное желание разреветься и осознание несправедливости поглотили меня, — я была готова в ту же минуту поднять руку на мать, выместив всю накопившуюся за столько лет одиночества боль и обиду, но что-то крепко удерживало собственное тело, и я оставалась стоять неподвижно. — Да, мама… — сглотнув, я прошептала эти два слова сквозь образовавшуюся полоску губ. — Ты ненавидишь меня? — она спросила это предельно спокойно, в какой-то степени даже равнодушно. Те эмоции, что она проявила в больнице, когда я была на грани смерти — лишь её слабое звено. Она мало когда позволяла себе такие вольности передо мной, оставаясь всегда спокойной и холодной женщиной, с терпкой, в какой-то степени заледеневшей душой. — Нет. Не мели чушь, — чуть раздражённо отрезала я, отвернув голову в противоположную сторону. Её рука медленно спала до уровня собственных бёдер, а эмоции на лице сменялись медленно, удушающе больно. Она с огорчением в последний раз обвела взглядом моё тело, прежде чем скрыться в дверном проёме на кухню. Капли крови с сердца едкой кислотой падали вниз, спускаясь по желудку к печёнке, мерзкой слизью прилипая к коже, что так много лет давала оболочку жизни. — Ты вернулась! — выбежав с комнаты, на меня накинулась Азэми, прильнув к моей талии и скрутив вокруг неё худые маленькие ручки, запачканные в какой-то краске. Её волосы потемнели, стали ещё более длинными, грязными, нелепо завязанными в пончик на макушке. Я улыбнулась, проведя ногтями по щеке сестры. — Я скучала. Как тяжело поставить точку, Заставить сердце все забыть, Отрезать от него кусочек, И дальше жить, но не любить. По вечерам глядеть в компьютер, Мобильник свой не доставать, Всем сердцем ненавидеть утро, Ведь ночью невозможно спать. От слез уже опухли веки, И ни о чем нет сил просить, Но, сколько воли в человеке — Он может это пережить. Сложить поломанные крылья, Засунуть их на антресоль, Забыть все то, что стало былью И ждать, пока утихнет боль…

26 апреля 2005 года.

***

— Где Тётя Хикари? — я была абсолютно недовольна пропажей женщины, хоть и понимала, что она совершенно ненужный персонаж на время, когда мама решает остаться дома. Я тëрла руки друг о друга, щурясь от яркого света лампы в детской сестры, ёрзая на месте. Комната была неопрятная, с обшарпанными стенами и деревянным скрипучим полом. Вспоминая приятные моменты с такой уже родной сиделкой, я улыбалась про себя, искренне надеясь на лучшее, и что сейчас с ней всё хорошо. В кармане кофты нащупала уже знакомую коробку, но не сигарет, а презервативов, заботливо оставленную у моей тумбочки сразу после вечера, проведённого в компании моего так называемого парня Кейске. Будь я немного другим человеком — засмущалась от негодования и тупости ситуации, но не в этой жизни, не сегодня и не сейчас. Азэми с любопытством полезла туда же, где минуту назад была моя рука, прикусив язык. Я слегка ударила её ладонь, нахмурив брови и ожидая ответ на собственный вопрос. Она молчала, надув губки и скрестив руки на груди. — Не смей сейчас обижаться, Аза, я задала тебе вопрос, — моё эго было непреклонно. — Она… уехала… — чуть сгорбившись, сестра прилегла на мои коленки, закинув ноги к потолку. Я вздохнула, прикрыв веки и спрятав в карман глубже свежую упаковку сигарет. Только вот я не предвидела то, что левый карман был доступен для маленьких проворных ручек, поэтому сестра всё же достала злополучную фиолетовую коробочку, рассматривая картинки на той со всех сторон. — Что это? Снова сигареты? — она недоумённо захлопала глазами, прокручивая вещь в руке. — Откуда ты… Ладно, неважно, просто отдай, — но мои слова особо ничего не изменили, поэтому я лишь раздражённо чертыхнулась про себя, смирившись с кражей. — Ты порвала с ним? — голос маленькой девочки звучал укоризненно, строго, так по-взрослому. Я напряглась, холодно пройдясь зелёными глазами по её лицу. — Не вмешивайся во взрослые дела, Азэми, отдай коробку, повторяю последний раз. — Я часто ругала сестру, кричала, но ещё ни разу серьёзно не поднимала руку на ту, понимая, что любое насилие над ребёнком карается законом и чувством вины над совестью. Она спокойно протянула упаковку мне обратно, прилегла на кровать и отвернулась к стене, сморщив нос. — А ведь он был таким классным, красивым… Что тебя в нём не устроило? — сестра искренне не понимала, в чём же проблема, обводя мир своим детским невинным взглядом. — Понимаешь, люди в жизни приходят и уходят, и не все такие хорошие на самом деле, когда хотят таковыми казаться перед другими. Пойми уже… — прикрыв глаза, я швырнула фиолетовую коробочку, аккуратно упакованную в плёнку, в открытое окно. Вечерело. В детскую украдкой пробирался алый закат, осенняя прохлада и ночь. Разговор с родной сестрой так и не задался, поэтому я направилась к себе в комнату, уходя прочь с глаз матери и Виктора. Он решил явиться, совершенно не предупредив об этом, в нашу квартиру, в наш дом. С букетом алых роз для матери, вином, в солидном костюме и зачёсанной на одну сторону каштановой шевелюрой.

He said, «Let's get out of this town (Он сказал: «Давай сбежим из этого города») Drive out of the city, away from the crowds» (Уедем отсюда, скроемся от толп людей».) I thought, «Heaven can't help me now» (Я подумала, что в этот раз небеса мне не помогут.) Nothing lasts forever (Ничто не длится вечно,) But this is gonna take me down (Но это меня разрушит.) He's so tall and handsome as hell (Он высок и дьявольски красив.) He's so bad, but he does it so well (Он плохой, но так хорошо всё обставляет.) I can see the end as it begins (Это только начало, но я уже вижу конец…)

Обхватив руками собственные колени, я сидела, прижавшись к стене, созерцая в пустоту. Искренняя улыбка давно не появлялась на моём лице, а ногти рвали кожу на голове от негодования. Вслушиваясь в тишину, я поморщилась от мерзких звуков в соседней комнате: шлепков по ягодицам, трению тел, стонов. Они касались друг друга, облизывали, пускали свои мерзкие слюни во рты. Сняв с себя топ, завязала бинты на рукава, накинула белую футболку, поверх неё чёрную кофту, серые джинсы и любимые угольного цвета кеды. Подведя глаза тёмным карандашом, я завязала волосы в тугой хвост сзади. Белые пряди падали мне на ключицы, чуть щекоча те. Выйти я решила как всегда через чёрный выход. Балкон — моё спасение. Взяв сигарету в зубы, а зажигалку в левую руку, я чуть приоткрыла железную дверь, выйдя на улицу и почувствовав весь холод ночи в Токио в середине августа. Он пробирался сквозь ткань одежды, заставляя мурашки бегать по спине, рукам и шее. Накинув капюшон, я начала спускаться с лестницы, но зажигалка почему-то никак не хотела функционировать так, как надо. Колёсико не прокручивалось, а корпус посередине чуть треснул. Пустив вслух пару бранных словечек, я повернула в сторону магазина, работающего двадцать четыре часа в сутки. «Чёрт… надо набрать Эме, не хочу возвращаться домой сегодня…» Время доходило почти до часа ночи, но желание вернуться в квартиру не появилось так же, как и потребность во сне. Мои глаза ещё ни разу не сомкнулись, я совершенно не хотела спать, а ноги всё вели меня, пока не остановились у яркого света и дверей магазина. Обновив зажигалку, я вышла из помещения, совершив безумно эгоистичный поступок, набрав номер Эмы. Осознавая это, я переминалась с ноги на ногу, ежась от ночной прохлады. Она ответила, хоть и не сразу. Её голос был одновременно встревоженным, сонным и недовольным. В принципе, как всегда, когда я звоню ей посреди позднего времени суток. Сев на первый автобус, который поймала, я направилась в сторону жилого района Эмы, который находился, между прочим, довольно далеко от моей собственной квартиры. Я вечно забывала адрес подруги, поэтому заставила её отписаться мне о номере дома, в котором та проживала и улицы. Часто её это огорчало, а мне было всё равно. Потом же снова спрошу, какая разница? В транспорте стоял затхлый, отвратительный запах пота, чужих носков и дыма от сигарет. В таком неординарном сочетании табак вновь стал мне невыносим. Я зажала нос рукой, протискиваясь сквозь перила внутрь. В помещении находился один единственный человек, помимо водителя. Он был в чёрной кофте и в капюшоне, что чуть прикрывал лицо и блондинистые торчащие волосы. Я внимательно проследила за его действиями, после чего села напротив, уткнувшись в мобильник и подключив к тому наушники. Поправив сползающие на носу очки, он придвинулся ближе к окну, видимо разглядывая сквозь гущу темноты и деревьев что-то за стеклом. Я старалась не зацикливаться на его презрительном и долгом взгляде. Он явно что-то нашёл во мне, возможно, кого-то ранее ему знакомого… Я чуть прищурилась, пытаясь распознать своего знакомого сквозь плотную ткань кофты. Его фигура в тени казалась мне запредельно знакомой, — от неё исходил холод, опасность и зло. Я напряглась, стараясь абстрагироваться от реальности и погрузиться в мир музыки, только вот попытки оказались счетными. — Ты кажешься мне знакомым, — отрезала я, не поднимая глаз. Руки начали трястись, тревожность внутри меня нарастала, но, начав диалог, пути обратно не было. — И чем же? — спустя долгие несколько минут тишины, ответил незнакомец, по звуку повернув голову в мою сторону. В удушающей тишине я выдохнула, проглотив слюну и что-то едкое со стенок горла. Не зная, что ответить, я подняла взгляд, всматриваясь в лицо того, через призму век. Он медленно, выжидающе снял с себя капюшон, чуть раздвинув ноги и сомкнув руки в замок, положив те на колени. Ему явно нравилось наблюдать за моей безысходностью, беззащитностью, показывать всё своё превосходство надо мной. — Когда я уронила сигареты с балкона, вы были внизу… ты… с ним… с тем высоким парнем. Ты — Кисаки, один из главарей людей в белых куртках. Это были твои люди. — Мой голос звучал как обычно равнодушно, холодно, уверенно. Старалась не показывать своего удивления от неожиданной встречи. Я больше не дрожала от страха, хоть и понимала, что в случае чего убежать не получится. Автобус остановился на конечной. Блондин встал с места, так и не обмолвившись со мной ни словом. Я терпеливо ждала, пока он подойдет к двери, а затем только подорвалась с места, выскочив за ним и расплатившись за проезд. Парень даже не обернулся, засунув руки в карманы кофты, продолжая путь. Я поравнялась с ним в темпе. Казалось, что он совершенно игнорировал моё присутствие, делая вид, что меня тут вовсе нет, но в тишине ночного города отчётливо было слышно моё сбившееся дыхание, тяжёлые шаги и шарканье под обувью. Я торопливо сдувала надоедливые белые пряди с лица, что мешали обзору на дорогу. Достав из кармана сигареты и новую зажигалку, я на ходу попыталась поджечь табак. — Не кури рядом со мной. Ненавижу такое, — огрызнулся Кисаки, сплюнув харчу прямо на землю. Мы шли непонятно куда, в неизвестном направлении, почти в кромешной темноте. Я старалась не отходить далеко, но и нарушать дистанцию в пятнадцать сантиметров не собиралась. Я выбросила окурок в кусты, моментально потушив, а перед этим растоптав. Это немного остудило его пыл, но порочная нить неприязни всё так же висела между нашими телами. — По ночам сейчас холодно… — Я начала нести какой-то сущий бред, что только ударял мне в голову, лишь бы не идти в этой неловкой тишине. — И птицы больше не поют днём… — он ничего не отвечал. Видимо, подумал, что я с приветом. — Знаешь, а жизнь ведь такая гибкая и… не вечная, оказывается… Все мы рано или поздно умрём, просто кого-то по ту сторону заберут раньше, кого-то — позже. Это и пугает. Люди не умеют распоряжаться временем, применять его, управлять им. Они такие беспомощные в её руках, словно куклы или марионетки… — Кисаки резко остановился, не поворачиваясь в мою сторону, застыв на месте. Я остепенилась, споткнувшись и также убавив скорость. «Мои высказывания привели его в замешательство?» Это привело в замешательство и меня. Я прокашлялась, очистила горло. — Ты прекрасный слушатель. Как жаль, что так плохо идёшь на контакт…