Фея смеется

      Гарри сидел в одноместном купе и устало помешивал ложечкой горячий чай. Он удачно успел на самый последний экспресс до Лондона — он больше никуда не спешил, не рвался домой, напротив, теперь Гарри хотел как раз оттянуть момент своего возвращения.       Как и мечтал в начале дня, он комфортно расположился в мягком пассажирском кресле по направлению движения и уставился в окно. Бойся своих желаний! Не о такой поездке он думал, не о такой. Не умиротворял стук колес, не радовал скрип тележки со сладостями в коридоре, не услаждали глаза красоты угодий за окном. Непроглядная тьма, вот и всё, что было за стеклом, и редко мелькавшие фонари, да зажженные окна домов вдали мельтешили порой.       Гарри пристально смотрел в эту черноту и на собственное отражение на стекле, и лишь одна мысль билась в его голове: «Зачем? Зачем?! Зачем?!! Зачем это всё?»       Навязчивые образы, воспоминания всплывали одно за другим, и Гарри болезненно морщился, стыдливо холодел и передёргивал плечами. Он чувствовал себя совсем обнажённым, совсем не по-хорошему нагим! Как в тех снах, где ты стоишь совершенно голый среди толпы, и все вокруг смеются, тычут пальцами, гомерически кривят маски-лица. Холодный пот по спине, дрожь по всему телу, растерянность, гнев и стыд, и желание прикрыться, убежать, убежать так далеко, чтобы никогда не видеть тех, кто насмешничал, кто уязвлял, кто делал больно тебе беззащитному, совсем открытому, доверчивому глупцу. Как когда после уже свершившейся чудовищной неловкости ты малодушно, по-детски думаешь о побеге и мести, о тысяче достойных фраз в ответ, о том, что ты мог сделать по-другому, выйти из этой точки разлома иначе, достойнее и не терзаться теперь этим сжигающим стыдом и разочарованием.       Гарри ехал, глядя в опускающуюся ночь, и горел, горел в пламени бессмысленного, необратимого уже собственного бесчестья. Он как заведенный прокручивал против воли все прошедшие дни, всё, что случилось за минувшие пару недель.       Его передник! Его пижама с собачками! Его привычка ходить голышом от душа до гардеробной. То, как он крутился перед зеркалом, как разговаривал с едой, когда готовил, и восторженно целовал свои любимые фарфоровые тарелки. Слайды. Глупые песенки. Привычка иногда поглаживать себя, когда снилось что-то волнующее... Его вязание и нелепый километровый шарф, все его рюшечки и оборки в комоде, что он назаказывал из каталога мисс Касс. Его откровения и дёрганье под радио. Четырнадцать баночек с кремом для лица и рельсы белых рубах! Он был весь как на ладони, как под микроскопом, наизнанку, внутренностями наружу. Он говорил такое!!! Но главным и самым унизительным было… То жало, раскалённое остриё, что прошивало теперь насквозь, это то, что он сказал тогда у камина. Сказал: «Я люблю его». Он сказал это тихо огню, своему милому коту, сказал из сердца, в порыве откровения и небывалой нежности, что обернулась для него теперь этим нескончаемым поражением и позором. Всё то, что он так тщательно скрывал от других: свою зацикленность на прошлом, свою неподвластную воле тягу к домашнему теплу и желание обрести семейный уют, свою неуверенность, вылившуюся в одержимый уход за кожей и педантичность в одежде, своё затянувшееся воздержание, толкающее его на даже порой бессознательное рукоблудие, своё раненое, доверчивое сердце, жаждущее внять зову любви и откликнувшееся тут же, едва услышав ласковое слово и нежность почти признания... Он не хотел, чтоб о нём знали такое, не хотел показывать свои слабости, раны, свои тонкие места, и теперь чувствовал себя раскрошенным, потерянным, маленьким и глупым. Теперь о нём знал, знал абсолютно всё другой человек. Не просто другой, а его коллега, опасный, быть может, дух прошлого, непонятный, нечитаемый, взрывной — Драко Малфой... Тот, в кого Гарри влюбился очертя голову, полюбил несмотря ни на что или смотря, всё время смотря на него! И Гарри было страшно. Он ненавидел его и любил. Ведь ничего не поменялось для сердца, но в тоже время, разумеется, поменялось всё! Единым махом. Он должен заставить своё сердце замолчать, не обливаться сейчас кровью потери, а сомкнуть пластины железа, захлопнуть его, прищемить крылья пухлощёкого слепца Амура. В пекло его! В пекло любовь! В пекло всё! Но страх, страх — это мудрость перед лицом опасности, а сердце Гарри опасно сжималось желанием всё ещё верить, всё ещё надеяться, даже несмотря на очевидное злонамеренное предательство. Любовь хитра и прихотлива, с ней бороться тяжело, невозможно. Это тебе не тёмный лорд...       Путь от вокзала до аврората Гарри проделал пешком, подняв ворот, скрывая себя от суеты вначале вокзальной, а потом и уличной. Он брёл, плетясь нога за ногу, усталый, выпотрошенный собственными мыслями. Лёгкий снежок сыпал с тёмного неба, серебрился в свете фонарей и тут же таял на плечах Гарри, не успев осесть. Так таяло и счастье внутри Гарри Поттера — мгновение, секунда проблеска, пшик...       Идя по знакомым кулуарам родного ведомства, Гарри не боялся столкнуться с Драко, он не боялся столкнуться вообще ни с кем, зная, что после девяти эти коридоры пустели и без всякого волшебства. Вахтер, уборщики, он сам да глава аврората — вот все те, кого можно было повстречать в огромном здании хранителей правопорядка в этот час.       Одинокая полоска света из-под двери его начальника красноречиво говорила о том, что он не ошибся. Как всегда на страже, как всегда в одной рубашке и сизом дыму сигарет, женатый на своей работе, одержимый своим делом и долгом, исполин в глубоком кресле, вершитель судеб, сильнейший маг — Гавейн Робардс — пустое бытие, как и сам Гарри.       — Ты чего так поздно? — приветствовал Поттера наставник и, не отрываясь от бумаг, махнул в сторону свободного стула.       — Долго добирался, — без эмоций ответил тот и, сев на предложенное место, бросил заранее подготовленную папку на стол. — Всё здесь. Всё готово, — устало выдохнул он и, сняв очки, потёр глаза и переносицу.       — Я в тебе не сомневался, — выпустил дым Робардс и притянул папку ближе к себе. — Устал?       — Не больше обычного, — вновь надел очки Гарри и склонил голову набок, разглядывая осунувшееся лицо начальника.       — Я думаю, лучше тебе узнать это от меня, — подумав, сказал тот, и Гарри встревоженно напрягся.       — Барроу подал в отставку, — отчеканил Робардс и посмотрел исподлобья, прикуривая ещё очередную сигарету.       — Что?! — дернулся Гарри. — Не может быть! Он бы сказал мне...       — Я так понял, это было внезапное решение, — пожал плечами Робардс.       — Но... Он... он... Нет, вы, вероятно, не так его поняли, — затараторил Гарри. — Шон, он… Он обожает свою работу, мы же друзья, мы столько всего...       — Там что-то личное. Он не сказал, что именно, но я, поверь, уговаривал его как мог. Предлагал и звание, и оклад, всё, чем располагаю, — он поджал губы и постучал пальцами по столу.       — Я поговорю с ним, — решительно вскинулся Гарри.       — Не думаю, что это поможет, — покачал головой Робардс. — Он был очень решителен и несгибаем. Прости, — добавил он и показал Гарри подписанные Барроу бумаги. — Я не знаю, что сказать. Для меня это тоже было неожиданностью.       Гарри бегло скользнул взглядом по документам, по размашистой подписи своего напарника в конце листа. Невероятно! Это было невероятно! Странно, внезапно. Он подспудно почувствовал укол совести. Неужели... Неужели это из-за того их разговора? Неужто Шон так обиделся, принял всё так близко к сердцу? Но нет. Не может быть. Барроу никогда не был вспыльчивым, не был горяч в своих решениях. Он не стал бы рубить с плеча вот так, всего-то из-за размолвки, из-за необдуманных слов, сказанных в запальчивости. Тут что-то другое. Но что? У Гарри разболелась голова. Что за день? Ворот синего свитера стал душить, он тут же вспомнил, как утром, полный радости и надежд, натягивал на себя эту тонкую шерсть и думал... думал о прекрасном будущем, о правильных решениях, о грядущих праздниках и всём том, что они могли принести ему. Взлететь хотел — и вот лежит разбитый.       — Спасибо, сэр. Спасибо, что сказали лично, — Гарри встал и, всё ещё не смея верить в услышанное, покинул кабинет Робардса.       Снегопад усилился, и началась настоящая метель, словно зима вдруг очнулась и решила за какие-то два дня выдать опоздавшую норму морозца и осадков. Снег всё падал и падал, уже собираясь в небольшие сугробы вдоль дорог, и хрустко скрипел под ногами.       Гарри вышел в эту пургу и недолго постоял у дверей аврората, глядя в небо, в этот серебристый каскад снежинок, зачарованно любуясь их волшебным танцем. На миг он даже перестал думать о Барроу и Драко, о том, что его, возможно, ждёт дома. Он просто стоял и восхищённо наблюдал за внезапно налетевшей на город вьюгой, чувствуя себя совершенно пустым и вновь одиноким в этом кружении стужи.       По дороге он купил себе стаканчик кофе и очень медленно шёл по знакомым улицам, потягивая неспешно остывающий на холоде напиток. Он даже иногда останавливался у витрин, ещё не украшенных к праздникам, но уже будто предвкушая тепло мигающих гирлянд и фонариков всех цветов. Город готовился к новому сезону. Скоро, уже совсем скоро всё вокруг запестрит красными лентами и зелеными остролистами, запоют смешные песни кукольные Санта-Клаусы и олени, замельтешат звёзды из фольги и бенгальские огоньки, скоро все улицы станут будто упакованными в подарочную бумагу, и ему, ему, Гарри, станет ещё тяжелее, ещё печальнее от самого себя, от того, что в нём-то, в нём никто не нуждается, никто не ждёт по-настоящему от него подарка или тёплых слов, никто не просыпается с мыслью о том, что вот скоро Гарри придёт... А ведь это так важно — быть кому-то нужным.       Так и шёл он от витрины к витрине, от кафе к лавочке и всё медлил. Он понимал, что это намеренное промедление, малодушное немного и трусливое, но он правда не знал как поступить, как вести себя, если дома с большой вероятностью он застанет Лапочку.       Но делать ничего не пришлось. К своему удивлению и в какой-то мере облегчению, подходя к своему дому ещё издали Гарри увидел сидящую на ступенях фигуру, уже изрядно припорошенную снегом, но, судя по магическому фону, под согревающими чарами. Эту серую мантию и поворот головы, эти дивные волосы Гарри не спутал бы ни с чем другим. Сердце-предатель ёкнуло в груди и зашлось беспорядочным ритмом. Вот он сидит! Он! Как же Гарри хотел увидеть его сегодня утром. Ещё днем, пару часов назад, он мечтал о такой вот встрече, почти идеальной, почти романтичной... но теперь, теперь он чувствовал лишь злую неловкость, досаду, недоумение и... и... и восхищение: так красив был Драко в облаке вьюги, так органично смотрелся он в этих хлопьях снега — принц зимы, королевич метели, венценосный сын льда. Драко! Драко! Шаг за шагом Гарри приближался к своему крыльцу и шаг за шагом понимал, что проигрывает эту битву со стихией, нет, не со снегопадом и холодом, но с неистовой тягой, с клокочущим сердцем, со своей любовью, что рвалась вперёд, рвалась к нему ближе, ближе, ещё ближе. Он уже мог разглядеть чуть влажное от талых снежинок лицо, задумчивый взгляд, длинные прекрасные пальцы... Это будет непросто.       Драко заметил его, когда Гарри подошёл уже чуть ли не вплотную, остановившись у ступеней, и, словно спохватившись, подскочил, водопадом слетели в общую белую кутерьму снежинки с его мантии и волос, и он просиял улыбкой, распустил её белым бутоном на своем лице. Такая улыбка, открытая, искренняя, улыбка после долгого ожидания и вот встречи с тем, кому и только ему она и предназначалась. Гарри замер в нерешительности, ошеломлённый этим проявлением сердечности. Зачем? Зачем он так смотрит? Так улыбается, словно и правда безумно рад его видеть. К чему всё это? Что за лицедейство?       — Гарри, — выдохнул Драко облачко пара, и в голосе тоже послышалась радость и нетерпение. — Я ждал тебя.       — Я так и понял, — кивнул Гарри, поднимаясь по ступеням и опустив голову, чтобы не были заметны его замешательство и тревога. Он достал ключи и, потопав ногами по коврику у двери, стал отпирать замок.       — Уже думал и не дождусь, — сквозь мягкую улыбку сказал Драко, стоя позади и явно намереваясь войти следом.       — Мог бы и не мерзнуть, — буркнул Гарри проворачивая ключ.       — Что? Ты о чем? — удивился Драко, не улавливая ход мысли.       — Ничего. Это я так, к слову, — ответил Гарри входя в дом.       Дом. Запах дома. Как приятно вернуться после тяжелого дня и непогоды в тепло родных стен. Гарри устало выдохнул и скинул мантию и шарф.       — Проходи, — вяло махнул он Драко и, не дожидаясь ответа, ушёл в кухню. Он слышал, как тот за его спиной отряхивается, как вешает на крючок одежду, как скрипнула под его ногами половица у порога гостиной, как затрещали поленья в камине — видимо, Драко самоуправно разжег огонь. Все звуки словно стали громче, наполнились усиленной чёткостью. Гарри поставил чайник. Он медлил, не зная, чего ожидать, и оттого чувствовал себя неуверенно. Нелепое ощущение в собственном доме.       — Ты голоден? — зачем-то крикнув через всю кухню, обратился он к Малфою, и тот в ответ крикнул утвердительное:       — Да!       Что ж, ещё двадцать минут при деле, ещё небольшая отсрочка. Пара сэндвичей — срезать край, выверенно намазать сливочное масло, тонкий ломтик ветчины, ещё тоньше сыр, лист салата, кругляш помидора, капля сладкой горчицы. Пузатый чайник, долька лимона — цитрусы в холод как нельзя кстати. Он высыпал в конфетницу тянучки, что привёз из Хогсмида, и ухмыльнулся этой разноцветной горстке поруганных ожиданий, но всё же выставил на поднос. Вежливость никто не отменял. Салфетки, чайная пара... Пока Гарри занимался приготовлением и сервировкой чаепития, мысли его по обыкновению улеглись, упорядочились, и зайдя в гостиную с подносом в руках, он уже не был так взвинчен и раздражён.       Ели они в полной тишине. Драко, словно уловив необычный настрой Гарри, не произнёс ни слова и только робко поглядывал на него иногда из-под края чашки. Что-то в поведении хозяина дома неуловимо поменялось, он ощутил напряжение, деланную холодность и будто пытливое ожидание. Драко не предвидел такого приёма, и эта трапеза, эта пауза на чай дала ему немного времени обвыкнуться и понять, попробовать понять, что происходит. Признаться, после вчерашнего он надеялся на более тёплый прием, но сейчас обстоятельства диктовали не обращать внимания на детали. Их ждал нелёгкий разговор, и Драко, покончив с перекусом и отставив на поднос чашку, достал из внутреннего кармана кителя тонкий конверт.       — Гарри, — сосредоточенно начал он и, будто желая придвинуться ближе, поёрзал на кресле, — это, — Драко аккуратно положил конверт на стол, — это фотографии, сделанные из думосбора. Тут... — он замялся и немного порозовел в скулах. — В общем, тут мы с тобой.       Гарри удивлённо вскинул брови и, взяв конверт, достал из него несколько не очень хороших, но вполне четких фотографий. На чёрно-белом изображении были он сам и Малфой, вжимающий его в стену, лица их были близко-близко, почти соприкасались губами. На снимке сам Гарри был растрепан, глаза распахнуты, кулаки сжаты и весь вид такой... Такой ждущий, призывный, влюблённый, даже на этом, не самом удачном кадре, до одури влюблённый, ошалелый, тянущийся. И Драко — ровная спина, чуть опущенные плечи, одна рука у головы Гарри опирается о стену, другая скользит по его предплечью, и тот же взгляд. Взгляд-безумие! Взгляд-откровенность! Взгляд-поцелуй! Да, самого поцелуя на фото не было, но это был словно миг до. За секунду до страсти, до пожара. И если ты не знал, что через полвздоха Драко отстранится и уйдёт, так и не сделав того, что будто бы собирался, можно было смело предположить, что за этим кадром следовала пылкая сцена, страсть, огонь, сладостные объятия и голодный поцелуй. Фотографий было несколько, но примерно одинаковых, лишь положение рук менялось на них, и на одной призывный взгляд Гарри был опущен с глаз Драко на его губы. Конечно, Гарри помнил этот момент, он знал, где и когда это происходило, но, что важнее сейчас, он знал, КТО видел их такими!       — Это... — он свёл брови и нервно поправил очки, — это...       Драко повернул голову к огню и тихо подсказал:       — Это Барроу, — и фотографии в руке Гарри чуть дрогнули. — Это он слил воспоминания о том дне и сделал эти снимки. Гарри, я... — он резко встал и подошёл к каминной полке, облокотившись о неё плечом. — Я узнал обо всём утром. Доусен проговорился. И я тут же побежал к Скитер. Эта старая сплетница в долгу передо мной. Вернее... — он выдохнул и суетно походил из стороны в сторону. — Вернее не так. Когда-то давно у неё с моим отцом... В общем… В общем, я застал их вместе, застал, когда... — он не договорил и посмотрел на Гарри, ища понимания. Тот сидел не шевелясь, прикрыв ладонью глаза. — Я не стал разбивать сердце матери. В наших тогда кругах это был бы скандалище и позор. Но позже... Позже, когда Скитер стала главным редактором и славилась своими разоблачительными статьями после войны, я, чтоб предотвратить заранее её попытки опорочить и без того охаянную нашу семью, да и себя, я напомнил ей о том случае, — он сел вновь в кресло и покачал головой. — Видел бы ты её лицо, — горько рассказывал он. — Нет ничего страшнее для королевы прессы быть уличённой в связи с осуждённым пожирателем! Всплыви это, она потеряла бы всё. Угрозу мою она восприняла всерьёз и до сегодняшнего дня не было необходимости, спустя уже столько лет, напоминать ей о себе, но...       Гарри встал из кресла и налил себе виски. В голове словно мухи роились сотни вопросов, но он не перебивал Драко, понимая, что тот и так всё расскажет.       — Я опоздал и пришёл к ней, когда Барроу уже продал снимки и, судя по тому, как, несмотря ни на что, колебалась Скитер, продал их за баснословные деньги. Не знаю, на что она рассчитывала. Может, на то, что я не узнаю, или на то, что мне всё равно? Так или иначе, я запугал её, мне пришлось вспомнить всё, что я о ней знаю и помню, и грозить немедленным разоблачением, если она не отдаст фотографии и не отзовёт статью, — он поморщился и, не спросив разрешения, тоже налил себе выпить. — Как же всё это... — хлопнул он залпом виски и тут же налил ещё порцию. — Сейчас мы в безопасности, — выдохнул он. — Ты в безопасности.       Гарри метнул в него гневный взгляд, но сдержался от комментариев.       — Что ж, это многое объясняет, — выдержав паузу, сказал он.       — Что объясняет? — уточнил Драко.       — Ну, хотя бы то, что Барроу уволился сегодня утром, — пояснил Гарри и вновь взял в руки фотографию. Да, это была бы сенсация! Такого Гарри Поттера ещё никто не видел. Сплошной призыв, взгляд, полный желания.       — Это ещё не всё, — чуть отпив из бокала, тихо сказал Драко, и Гарри поднял глаза от снимка. — Есть ещё кое-что. Кое-что о том, почему это всё произошло.       Гарри откинулся в кресле и, словно школьник, сложил руки на коленях. Он просидел так все те десять-пятнадцать минут, пока Драко рассказывал, немного сбивчиво и то и дело краснея, о Доусоне, о Смите, о ставках, о попытках многих выяснить что-либо о личной жизни Гарри, обо всех стычках и каверзах, обо всём теневом движении за спиной капитана Поттера, который всего-то имел неосторожность слишком эмоционально среагировать на случайную встречу с бывшим мимолетным любовником. В тот день он не придал этому особого значения, даже несмотря на то, что понял — его бурную беседу с юношей заметили, но мало ли кто с ним разговаривает и о чём?! В этом не было ничего опасного, ничего дурного. Как же он ошибался! Гарри верил, что сослуживцы уважают его, что они пусть и не друзья, но братья по оружию, по призванию, что они едины в своих целях и устоях. И вот теперь... Теперь, как и всё в его жизни, общение свелось к деньгам. Не моргнув глазом, все те, кого он считал своим тылом и не задумываясь подставил бы им свое плечо и спину под удар, все они, не дрогнув, променяли его расположение, его самого на звонкую монету, на возможность подзаработать. Как же это чертовски, чертовски хреново быть Гарри Поттером!       — Прости меня, — тем временем договаривал Драко. — Я не хотел вываливать на тебя всё это. Не хотел, чтобы было так. Но я подумал, что могут быть копии, может быть что-то ещё. Вдруг... Не знаю, вдруг Барроу решит, что ему мало, и пойдёт ещё куда-то, — Драко отставил от себя стакан и со злостью ударил кулаком по поручню кресла. — Чёртов предатель! — яростно процедил он. — Как он мог так поступить с нами, с тобой...       Гарри горько усмехнулся и, откинув голову на спинку кресла, устало выдохнул.       — С тобой? Вы не были близки, насколько я знаю.       — Мы — нет, — зло подтвердил Малфой. — Он не терпел меня, это точно, а я не был расположен к нему, но вы-то... С тобой он дружил! Ты! Ты был его другом всегда, — от злости по его лицу забегали желваки.       — У меня нет друзей, — спокойно ответил Гарри. Волна совершенной, абсолютной, горькой обречённости накатила на него с такой тяжестью, что не хотелось ни шевелиться, ни говорить.       Всё было ясно, всё было ожидаемо. Получить нож в спину — это не новость для Гарри. Если бы можно было визуализировать все эти удары судьбы, все эти вереницы предательств, что испытал он на себе, то, возможно, тело его было бы похоже на кусок исполосованного мяса, на чудовище, израненное и опустившее окончательно руки. Уже даже не защищаясь, не сопротивляясь этим тычкам, уколам, надрезам, плевкам и ударам. К чему всё это? Видимо, он и правда много лет уже как мертвец. Но одно ещё оставалось неясным...       — Нет? Нет друзей? — осёкся Драко и опустил глаза. Что-то в голосе и в реакции Гарри больно задело его, удивило. Тот был слишком спокоен, слишком отстранён, будто его это и не касалось. Он выглядел как осужденный перед казнью — всё уже случилось, ничего не изменить, так зачем трепыхаться?! В Гарри не было огня, гнева, не было стремления бороться, рвать, метать, он снова был поразительно спокоен, как рептилия, и только глаза, полные до краёв разочарования и внутренней агонии, жили и смотрели сейчас на Драко, на него смотрели, будто ждали ответа.       — Ты будешь что-нибудь делать с этим? — сглотнув, спросил Драко.       — Нет, — легко покачал головой Гарри, так просто, словно это и правда не его дело вовсе.       — Но Барроу предал тебя! Продал! Он мудила! Разве… — Драко горячился праведным гневом, — разве ты не хочешь... Не знаю... Он же предатель!       Гарри встал с своего места и медленно, словно рысь перед прыжком, обошёл Драко и встал у того за спиной. Он сложил руки по краям кресла и чуть склонился к уху Малфоя.       — Хорошо. Я понял. Я знаю, ты прав — Барроу предатель. Но что насчёт тебя, Малфой, м? Разве ты не такой же? — почти прошептал Гарри тому в самое ухо, и Драко дёрнулся, но тут же был прижат сильными руками к креслу. Гарри сжал его сзади за плечи и усадил обратно, как куклу. — Что скажешь, Драко? — обошёл он кресло и встал спереди. — Ничего не хочешь мне ещё рассказать? Может, о том, как ты сам хотел подзаработать на мне, а? Может, поделишься деталями своего грандиозного плана? Как там говорят? «Слабость гения — нужда в аудитории»? — он протянул руку и медленно, даже будто ласково ослабил галстук на шее Драко. Тот замер под этим касанием, затаил дыхание и уставился на Гарри, лихорадочно облизав губы.       — О чём ты? — сипло спросил он, чуть подрагивая не то от страха, не то от внезапного возбуждения.       — Не скромничай, — елейно прошептал Гарри и, стянув галстук ниже, поддел верхнюю пуговицу на рубахе. — Ну же, расскажи мне всё. Ты же так хорош в небылицах, — вторая пуговица поддалась, и ворот разошёлся. Гарри расширил вырез и даже чуть огладил обнажившуюся ключицу и… кожаный ремешок, обнимающий нежную шею. Драко резко дёрнулся, но тут же был остановлен властной рукой. — Это же блестящая идея — втереться в доверие, проникнуть в дом, выведать всё и даже больше, да, Драко? Ты, наверно, и не ожидал столько нового узнать? Но этого тебе было мало. Ты хотел ещё и мою душу... да? Да... Лапочка? — Гарри поддел пальцем ошейник и склонился так близко к лицу Малфоя, что почувствовал его тревожное, прерывистое дыхание на своих губах. — Так кто здесь предатель? — прошептал Гарри и облизнул губы. Близость Драко даже теперь сводила его с ума, сжимала горло, мешала вдохнуть...       И тут Драко зло сверкнул глазами, уставился на миг прямо в глаза Гарри, ринулся вперёд и впился в его рот поцелуем. От неожиданности тот замер, очки у него съехали набок, губы приоткрылись, впуская жадный, яростный, похотливый язык Малфоя, что принялся охаживать его рот внутри. Руки Драко тоже ожили и вцепились Гарри в плечи, дёрнули его на себя, и тот, теряя равновесие, упал на него, почти оседлав. Ладони жадно зашарили по спине, по плечам, вплелись в волосы. Драко сжимал его с такой силой и целовал так страстно, что у Гарри вышибло дух из лёгких, мысли из головы. Никто никогда не целовал его так! С гневом, с огнём, с вожделением в каждом остервенелом движении. Он прикусывал ему губы, путал пальцы в волосах, гладил всего, везде, словно обезумев. Гарри дёрнулся и зашипел в дерзкий рот: «Не-е-ет... Не-е-ет!» — и, трепыхнувшись назад, снова был прижат ещё сильнее к груди и вновь захвачен горячими губами.       — Что... Что ты делаешь? — шептал Гарри, из последних сил сопротивляясь этому буйному натиску. Драко осыпал его лицо поцелуями, ласкал пальцами шею сзади и шептал сбивчиво:       — Я... хочу... хочу дезориентировать тебя... присвоить... — и всё целовал, целовал исступленно рот, щёки, скулы, глаза, не выпуская то и дело дёргающееся тело Гарри из своих рук. — Пока ты не наделал глупостей, не надумал... — он задыхался и сильнее прижимал сопротивляющегося Гарри к себе. — Не могу... Почему ты такой... кретин. — Гарри задохнулся от возмущения, но уже почти вылетевшие из него ругательства были подхвачены ещё одним диким поцелуем. Губы Драко, мягкие, властные, горячие, ласкали, дразнили, и Гарри сгорал в этих руках, под этими нежными, целующими его по-хозяйски губами, сходил с ума. Вот он какой! Вот какой! Всё его тело хотело Драко, хотело этих поцелуев, хотело поддаться, ответить…       — Нет! Отвали! — шипел Поттер и брыкался уже со всей мочи.       — Зачем, зачем ты отталкиваешь меня? — страстно шептал Драко. — Ты же видишь, видел... Я хочу тебя, Гарри. Я... Я люблю тебя, слышишь? — он прижался горячим лбом к его плечу и через ткань рубашки стал целовать и плечо, покусывать его, тереться носом об острую выступающую косточку. — Ты ведь мой, совсем мой. Я знаю, я чувствую.       — Отвали от меня! — зарычал Гарри и дёрнул плечом, отталкивая лицо Драко. — Ты мудак каких свет не видел, я никогда... — он напряг все мышцы и дёрнулся назад, едва не упав на пол, но успел выставить руки, вскочил и с брезгливой яростью обтер рот и лицо рукавом. — Проваливай! — зло шипел он, глядя на расхристанного, пылающего в кресле Драко. — Убирайся!       Тот прикрыл ненадолго глаза, несколько раз глубоко вдохнул, приводя себя в чувство, и встал из кресла. Растрёпанные волосы падали ему на раскрасневшееся лицо, обрамляя белыми прядями, галстук съехал в сторону, рубашка помялась, руки подрагивали, и в глазах мелькало столько досады, тоски, ожидания.       — Гарри, — позвал он надсадно. — Гарри, я даже рад, что ты узнал всё сам, — склонил он голову и нахмурил брови. — Признаться, я понятия не имел, как рассказать тебе все. Но я бы сделал это, сделал сегодня же. Я ведь и шёл… чтобы всё... Гарри! — позвал он ещё раз, видя, как тот, поджав губы, отвернулся. — Я понимаю, как это выглядит. У тебя есть повод злиться и гнать меня, но прошу… Прошу, не делай этого, — он сделал шаг вперёд, но тут же остановился, поймав на себе предупреждающий взгляд Гарри, так красноречиво говоривший: «Не смей!» — Я правда хотел выведать о тебе хоть что-нибудь. Давно хотел. Мне было невыносимо думать о тебе, о том, какой ты. Я... Я правда считал, что ты лицемер и врунишка, — он мягко усмехнулся и нерешительно продвинулся вперед. — Доусен со своей ерундой просто подкинул дров в огонь моей одержимости, подал идею, и да, Мерлин, конечно, деньги как бонус, но не они толкнули меня на этот обман.       Гарри презрительно фыркнул и скривил губы. Он не смотрел на Драко, но всё ещё ошалело горел от его ласк и страстных прикосновений языка.       — Но тогда, в тот самый первый день, когда я оказался здесь, у тебя, когда увидел, как ты живёшь, что делаешь, что любишь, я понял сразу же, Гарри, сразу же понял, как я ошибался.       Гарри отвернулся к огню, под ложечкой у него засосало и скулы свело будто от спазма, так захотелось расплакаться как идиот, как щенок, как беззащитный ребёнок, которого милостиво прощают. Сука! Не бывать этому! Он сжал кулаки и прикусил себе щеку изнутри.       — Я ошибся во всём, — мягко, с нежностью продолжал говорить Драко. — Ты не притворялся, ты не играл, я понял, что ты на самом деле такой... — он осёкся и, сделав ещё один шаг в сторону Гарри, протянул к нему руку. — Лучший, — выдохнул Драко, издали словно лаская пальцами по воздуху силуэт Поттера. — Ты лучший из всех. Узнать тебя... Узнать, какой ты, было самым правильным решением в моей жизни, и я ни о чём не жалею, слышишь? Не жалею, что поступил так. Иначе, — он улыбнулся робко, с надеждой, — иначе я никогда бы не смог влюбиться в тебя, — тихо закончил он, и Гарри обхватил себя руками, вцепился пальцами себе же в плечи, будто пересиливая приступ острой боли. Драко уже смелее сделал несколько шагов к нему и остановился за спиной, не решаясь дотронуться или обнять эти сгорбленные плечи, как хотелось. — Я дам любой ответ. Дам тебе непреложный обет, отвечу под веритасерумом, — тихо говорил он, глядя в напряженный затылок Поттера. — Что скажешь, Гарри, что захочешь, чтоб ты поверил. Я сделаю всё, — уже громко говорил он. — Но прошу, прошу тебя, не отказывайся от счастья только потому, что оно началось как-то не так и не с того. У нас всегда с тобой всё не так, как у других, — по-доброму усмехнулся Драко. — Вначале дружба не заладилась... — он несмело коснулся спины Гарри между лопаток, и тот вздрогнул и отступил на шаг в сторону. — Боже-е-е! — устало простонал Драко. — Нам понадобилось тринадцать лет, чтобы понять друг друга, чтобы подружиться, найтись, а теперь? — он дёрнул Гарри за рукав, пытаясь развернуть его к себе. — Ты хочешь ждать ещё тринадцать лет, чтобы осознать, что любишь меня? Мне вот не нужно, — он ласково провел пальцами по предплечью Гарри. — Слышишь, мне не нужно столько времени, — он потянул рукав сильнее, но Гарри отдёрнул руку и, оглянувшись вполоборота, процедил сквозь зубы:       — Ты цепляешь сейчас вооружённого мага с приобретёнными на войне нехорошими рефлексами.       — Испепелишь меня? — лукаво улыбнулся Малфой и, отступая, опустил руки.       — Мысленно уже не раз, — огрызнулся Поттер и быстрым шагом отошёл к камину. — Уходи, — четко и спокойно сказал он, глядя в огонь.       — Гарри... — отчаянно позвал Драко.       — Убирайся нахрен из моего дома, — отчеканил тот и, схватив конверт с мозолившими взгляд фотографиями, кинул его Драко.       — Что мне с этим делать? — тихо спросил тот, сжимая конверт в руке, и Гарри понял, что спрашивает он, конечно, не о снимках, а о себе.       — Делай что хочешь, Малфой, что захочешь, — безразлично ответил он и пошёл к лестнице наверх, уж кто-кто, а Драко знает, где выход из его дома.