Это был всего лишь поцелуй! / It was only a kiss!

Полнолуние наступило слишком скоро, и вместе с ним пришла тревожность, из-за которой Ремус становился гораздо менее терпимым и покладистым, чем обычно. Остальные знали, что в это время нужно держаться от него подальше, и на горьком опыте научились не затевать никаких пранков. «Ремус-префект» завладевал телом «Ремуса-мародера» перед самой Луной, и баллы Гриффиндора часто отнимались, прежде чем кто-то из них успевал уговорить его сжалиться над ними. Что Ремус никогда никому не рассказывал об этом времени месяца, так это то, что он был не только невероятно раздражительным и нервным, но и невероятно возбужденным. Обычно это не поднимали в разговорах — за исключением той ночи, когда Ремус признался Сириусу, что в это время он немного грубее. В большинстве месяцев это не было такой уж большой проблемой. В этот период лунного цикла его друзья были слишком заботливы (иногда до смешного), и любых заинтересованных девушек отбривали от него твердым «он нездоров» в качестве оправдания. У него никогда не было возможности подойти к одной из них настолько близко, чтобы возбудиться в неподходящем месте. Но сегодня — в день полнолуния — он почувствовал себя некомфортно на Истории магии, когда кровь начала быстро бежать по телу, скапливаясь в паху. Повышенное возбуждение было вызвано не многочисленными сладко пахнущими девушками, разбросанными по залу, а, как назло, запахом средства для волос и пота, который доносился до него через проход. Запах, который исходил от его лучшего друга. Это чертовски нелепо. Почему вдруг я запал на Сириуса? Это был тот поцелуй, тот чертов поцелуй, который разрушил его жизнь. Он взглянул на часы и тихо застонал, когда понял, что до конца урока осталось еще десять минут; десять минут до того момента, когда он сможет проскользнуть в туалет и быстро и, он надеялся, спокойно решить свою проблему. Сириус, сидевший через узкий проход, обеспокоенно посмотрел на него, услышав тихий стон, и Ремус ободряюще улыбнулся ему. Сириус вернулся к своим записям, пока Биннс продолжал вещать перед классом. Ремус снова поерзал на месте от того, как тесно ему было в брюках, и возблагодарив Мерлина за то, что его мантии были просторными. Раздался тихий стук, и он посмотрел вниз и увидел, что на его конспекты упал кусок плотно сложенного пергамента. Ремус быстро накрыл его рукой и огляделся. Он не беспокоился, что Биннс заметит — тот был настолько невнимателен, что не заметил бы, если бы все разделись и начали трахаться на полу перед ним в массовой оргии, — но Питер, который пускал слюни в ступоре рядом с Ремусом, оживился бы, если бы увидел, что его друзья обмениваются записками, и захотел бы прочитать их вместе с ним. Он опустил руки, скрывавшие записку, на свои пылающие колени и осторожно открыл ее. Луни. Ты выглядишь дерьмово. Тебе хуже, чем обычно? Что это за стоны? Тебе больно? Бродяга. Уголок рта Ремуса подернулся в ухмылке, и он постарался сдержать широко расползающуюся улыбку. Конечно, Сириус беспокоился о нем — он был его другом. Вот и все. Просто хорошим другом. Он схватил перо и нацарапал ответную записку. Бродяга. Спасибо. Мне всегда интересно твое мнение о моей внешности. Тебе будет приятно узнать, что я не только выгляжу дерьмово, но и чувствую себя дерьмово. Но нет… все не хуже, чем обычно. Луни. У него был соблазн добавить «если только ты не считаешь внезапное желание схватить своего лучшего друга и трахать его до следующей недели за хуже, чем обычно», но он решил, что это может немного напугать Сириуса. Или возбудить его. Он ведь поцеловал тебя в ответ… Раздраженный тем, куда устремились его мысли, он быстро огляделся, а затем швырнул записку обратно через проход. Сириус закрыл ее рукой и быстро открыл. Ремус попытался обратить внимание на Биннса, но в штанах у него пульсировало — его твердый член болезненно упирался в брюки. Он ерзал, пытаясь поудобнее устроиться на сиденье, а потом краем глаза увидел, как Сириус что-то черкает на пергаменте, его розовый язык выглядывал изо рта, как это бывает, когда он сосредотачивался… Или прямо перед поцелуем. Он крепко зажмурил глаза, отчаянно пытаясь стереть образ лица Сириуса, приближающегося к его лицу, языка, смачивающего его губы… Бумажка упала ему на стол, и он снова опустил ее на колени, чтобы прочитать, почти застонав, когда его рука провела по затвердевшей плоти. Луни. Ты знаешь, что на меня всегда можно положиться в вопросах, где тебе нужно указать на твои недостатки и слабости. Ты выглядишь немного более… угрюмым, чем обычно. Более волчьим. Бродяга. Угрюмым? Это было чертовски преуменьшено. Если бы он хоть на секунду подумал, что это сойдет ему с рук, он бы засунул руки в штаны и позаботился о себе здесь. Это заняло бы всего минуту или около того… Он взглянул на Сириуса, который, к его удивлению, с румянцем на лице смотрел на Ремуса. Точнее, на его колени, где он держал записку… и где его мантия была натянута сильнее, чем он предполагал, и во всей красе показывала его возбуждение. Черт. Ремус быстро схватил свою мантию и потянул, запоздало пытаясь скрыть улики. Он оглянулся на Сириуса и увидел, что его серые глаза теперь устремлены ему в лицо и смотрят на него так пристально, что теперь Ремуса мутило не только от его либидо. Повернувшись к записке, он быстро нацарапал ответ и бросил ее обратно. Сириус нахмурился, глядя на квадратик бумаги, словно Ремус только что дрочил на него, затем осторожно поднял его и развернул. Бродяга. Я в порядке. Не волнуйся. Луни. Прозвенел звонок, и Ремус вскочил на ноги, схватил учебники и запихнул их в сумку. — Куда ты спешишь, Луни? Ремус посмотрел на сонного Питера и попытался улыбнуться. Он сказал низким голосом: — Я хочу в туалет. — Придерживая сумку в районе паха, он вышел из-за парты. — Увидимся на обеде через несколько минут. Он не осмелился взглянуть на Сириуса, когда выбежал из класса, быстро, насколько это было возможно в его состоянии, дошел до ближайшего туалета и заперся в кабинке. Он тут же бросил сумку и захлопнул крышку унитаза, стягивая штаны и усаживаясь. Его рука ощущалась холодной на горячем стволе, и он застонал, так как этот контраст чувств усилил его возбуждение. Он закрыл глаза, дроча быстро и сильно, пытаясь вызвать в памяти образы своей последней девушки, Мэри, и то, как она ощущалась вокруг его члена. С легким стоном он вспомнил ощущение ее мягкой кожи, вкус ее рта, шорох ее черных волос, которые касались его лица, когда они целовались. — Черт. Он почувствовал одновременно всплеск нужды и паники, когда понял, что это была не блондинка Мэри, которую он представлял, а Сириус. Ощущение его кожи, когда он переплетает их пальцы, вкус виски на его губах, его удивительно мягкие волосы, щекочущие щеку Ремуса во время поцелуя. Ремус снова застонал, но он зашел слишком далеко, чтобы попытаться выкинуть эти образы из головы. Он провел по своей длине, и ему потребовалось даже меньше времени, чем он предполагал — секунды — чтобы сильно прикусить губу и выгнуться дугой, кончая мощными импульсами, от которых закатились глаза. — Ебаный Мерлин! Он привалился спиной к стене, отдуваясь в течение минуты и пытаясь не чувствовать себя полным извращенцем. Я только что дрочил, думая о Сириусе. Когда он докатился до такой хреновой жизни? Один пьяный поцелуй, и вот он уже ебаный педик? Глубоко внутри него возник маленький грызущий червячок, напомнивший ему о том, что он всегда отбрасывал в сторону, но что в последние пару дней стало гораздо труднее игнорировать — тот единственный раз, когда он посмотрел на рот Стивена Кларка и задался вопросом… Это ничего не значит. Ремус схватил свою палочку и привел себя в порядок, после чего отпер кабинку и направился к раковине. Перед тем, как выйти из туалета, он посмотрел на себя в зеркало, лоб был испещрен морщинами, а голубые глаза лучились беспокойством. — Мне нравятся девушки. Мне нравилось заниматься сексом с Мэри. Это было здорово. Но тогдашний поцелуй с Сириусом тоже. — Блять. Блятьебаныйпиздецнахуйсукаблять! Он начал биться головой в зеркало, сопровождая каждое ругательство ударом, пока не увидел первокурсника, в ужасе уставившегося на него. — Э… я… прошу прощения. Ремус подхватил свою сумку и направился в столовую, не в силах смотреть Сириусу в глаза, когда тот сел напротив него. Когда он вытянул ноги, они столкнулись лодыжками с Сириусом, и оба парня быстро отпрянули назад, врезавшись коленями в дно стола, отчего его содержимое затряслось. — Прости, Пит. Ремус извиняюще улыбнулся, когда Питер схватился за свой шатающийся стакан. Он посмотрел на заваленный едой стол и вдруг понял, что ничуть не голоден. Решив отправиться в Визжащую хижину чуть раньше, он встал, и Сириус озадаченно посмотрел на него. — Куда ты собрался? Ремус почувствовал, как краснеет, и пробормотал под нос: — В хижину. Сириус нахмурился, но вопрос задал Джеймс. — Почему так рано? Ремус пожал плечами и перешагнул через сиденье скамейки. — Я не голоден и устал. Я просто пойду и прилягу ненадолго. Питер посмотрел на свой ужин, потом на Ремуса. — Хочешь, чтобы кто-нибудь составил тебе компанию? Ремус усмехнулся. Питер предложил отказаться от своего ужина, чтобы развлечь Ремуса, — это был высший акт дружбы. — Со мной все будет в порядке, Пит. В любом случае, спасибо. Хотя ты мог бы отнести мои вещи в общежитие. Питер с облегчением кивнул, запихивая в рот картофелину. Бросив последний взгляд в сторону виноватого Сириуса, Ремус махнул им рукой и отправился в одиночестве дожидаться восхода луны.