Ты мне доверяешь?

××К××

С напускным вызовом я смотрю в лицо напротив. Но в душе уже давно зародилось зёрнышко страха, и, возможно, именно сейчас, когда Пита увели неизвестно куда, оно начало прорастать. И своими корнями проникает в самое сердце. От прикосновения Фатцо к своему плечу я вздрагиваю, сжимаюсь и молю небеса, чтобы больше он меня не касался. — Сейчас я расскажу тебе небольшую историю. Питу необязательно её слушать, он и так понимает всю серьёзность ситуации, хотя, видимо, не рядом с тобой… Но ты сделай это очень внимательно. Кабан отходит от меня, и я стараюсь выдохнуть не слишком явственно, он снова становится перед столом, облокачивается на него, скрещивает на груди руки и задумчиво принимается за свой рассказ: — Я не люблю, когда кто-то идёт мне наперекор. На моей памяти таких случаев было немного, особенно после одного такого красочного и запомнившегося в наших кругах надолго. — Под «нашими» он имеет в виду таких же отбитых бандитов как и он? — Я, знаешь ли, крупный бизнесмен, политический деятель. Второй человек после президента. А скоро, может быть, и первый. Как ты заметила, миротворцы для меня не то что не проблема, они мои хорошие друзья, — он противно скалится, пытаясь выразить какое-то дружелюбие на лице. — Но вернёмся к показательному примеру, о котором я хотел тебе рассказать. Он переплетает свои пальцы и спускает их на колени. А я все ещё думаю о том, что мы здесь одни, и если я буду кричать, никто не прибежит мне на помощь. — Помню как сейчас: десять лет назад у меня был лучший друг. Мы вместе строили свои империи, развивались в том, что было близко каждому из нас, — он прикладывает одну ладонь к сердцу всего на пару секунд. — Но со временем, как это неизбежно бывает, мы стали как-то отдаляться друг от друга. Я всё больше уходил в бизнес, а он всё больше тянулся к своей семье. Я тогда ещё не имел особого влияния, но уже умел строить мосты. И вот она. Самая крупная сделка прямо перед моим носом. — Невольно я вновь рассматриваю его пятачок. — Та, что изменит всё! И кто помогает мне добиться её? Правильно, мой лучший друг. Только благодаря его удачным знакомствам мне выпадает шанс, понимаешь? Он, конечно, изначально заявляет обеим сторонам, что выполняет лишь роль обычного посредника, не желающего вливаться в дело. Всех такой расклад устраивает. Он проводит время со своей семьёй, я занимаюсь развитием своего дела. Сделка вот-вот состоится. Компаньоны очень серьёзные, с бухты-барахты ничего не делают. И вот он — день икс. Но тут они заявляют, что требуют моего друга, чтобы он принимал в этом деле непосредственное участие, потому что, понаблюдав за мной, они решили, что я для них не самый компетентный вариант, представляешь? Им не нужен был я, если не шёл в комплекте с ним, понимаешь? Мне было всё равно, что я их не устраиваю, я не собирался исполнять их условия, не собирался заставлять друга принимать участие в этих делах. Мне нужно было лишь, чтобы он хотя бы сделал вид перед ними, что готов на это. Я попросил его. Всё объяснил. Он развернул меня, выразив свою позицию чётко и ясно. Заявил, что знает, как делаются мои дела, и что не желает принимать в этом участия. Я продолжаю слушать его, выглядя при этом как затравленный зверёк. А вот выражение его лица очень мрачное и недовольное. — Этого договора я лишился. И тогда пришлось идти по головам. Друг отошёл от дел окончательно. Мы перестали общаться. Но каково было моё удивление, когда через пару лет я узнал, что спустя столько времени он всё же заключил с ними сделку. Сделку, от которой отказался. Он подставил меня. Серьёзно и крупно. А я такого не прощаю. Никому. Даже своему лучшему другу, — он выдерживает драматичную паузу. — Следующим утром после того, как я узнал об этом, его и его семью нашли в их доме. Точнее то, что от них осталось. Ох, большая трагедия. Их пытались собрать по кусочкам, но медикам так и не удалось… Пришлось похоронить всех в одной могиле. Даже бедную пташку, что угодила под руку беспощадного психа, совершившего это. — Моё сердце опускается вниз. — Найти такого безумца оказалось несложно. В мире много тех, кого можно использовать для своих целей, а потом просто заткнуть. Неважно как, деньгами, или чем-то, что перекроет доступ к воздуху… Должен признаться, мне особенно симпатичен последний вариант, — он мерзко хихикает, но это больше походит на поросячий визг. — С тех пор все поняли, что со мной шутки плохи, всекаешь? Он выжидательно смотрит на меня, требуя ответа, а в моей голове до сих пор роятся совсем другие шокирующие и будоражащие сознание мысли. Я боязливо киваю, неуверенная, что не пропустила какую-нибудь важную фразу мимо ушей и невольно не соглашаюсь сейчас на какое-нибудь извращение над собой. — Замечательно, теперь мы поиграем с тобой одни. Я задаю наводящий вопрос, а ты должна попытаться прийти к правильному выводу, если ошибёшься — получаешь хорошенькую порцию тока! Сколько презрительности нужно вложить в свой взгляд, чтобы показать всю степень моей брезгливости к этому человеку? В любом случае, я вкладываю столько, сколько могу себе позволить, всё ещё немного опасаясь другого вида физической расправы. — Вижу, мы договорились. В этот раз у тебя будет время подумать, не переживай. Так и хочется выплюнуть ему саркастическое «Спасибо». Но я крепче сжимаю зубы. Как-то странно получилось. Он думал, что его рассказ вызовет во мне страх перед его персоной — так думала даже я, — а вместо этого я ощущаю лишь крайнее отвращение и ненависть к этому человеку. А ещё жалость, хотя даже её он не достоин. — Не воспринимай меня как врага, Китнисс, воспринимай меня как друга, открывающего истину. А наш разговор, — он жестом руки указывает на меня и себя, — как… некоторого рода терапию. Давай начнём с простого. Как мы уже смогли выяснить, Пит исподтишка наблюдал за тобой всё это время. Что ты чувствуешь по этому поводу? И это наводящий вопрос? Или он просто разогревается? Не желаю я ему отвечать, к тому же он сам сказал, что у меня есть время подумать. Буду думать час, а того и больше. А если хочет мучить, пускай. Здесь нет Пита, которым бы он мог меня шантажировать. — Китнисс, я дал тебе время подумать над ответом, а не над тем, как ты планируешь игнорировать меня, — спокойно произносит он, словно читая мои мысли. — Придётся немного смотивировать тебя. Его рука касается регулятора и за долю секунды ток пробегает по проводам, касаясь моего стула. В этот раз всё ощущается куда больнее. Электрический импульс, проходящий по телу, словно раскалывает все кости разом, челюсти сжимаются так сильно, что, кажется, зубы вот-вот раскрошатся. Я непроизвольно делаю это, чтобы не закричать. Мышцы напрягаются, а кожу, касающуюся металла, словно опаляет настоящим пламенем. Должно быть, всего несколько секунд. Но для меня они обращаются в долгие мучительные минуты. Когда мука прекращается, я чувствую себя не иначе как в пьяном бреду. Тело расслабляется, ноги и руки становятся ватными, разжать челюсть становится настоящим блаженством и мучением одновременно. — Ты уже подумала? — издевается Фатцо. Смутно пытаюсь уловить суть нашего разговора. Через пару мгновений мне удаётся вспомнить его вопрос. Язык заплетается, но зато горло почти больше не хрипит. — Мне… мне ничего непонятно. Я не понимаю, зачем ему нужно было делать это. — Хорошо, возможно, к удовлетворяющему нас выводу мы придём чуть позже. Пока поговорим о другом. Каковы твои предположения, Китнисс, что связывает меня и мистера Мелларка? Почему я должна говорить с этим человеком? Потому что иначе он поджарит меня? Убьёт? Или он убьёт Прим. Мысль о сестрёнке быстро затыкает мой внутренний протестующий голос. — Я слышала. Слышала, что это как-то связано с его семьёй. В горле пересыхает, дыхание сбитое и ужасно хочется пить. — И что, по-твоему, его семья сделала? — Я не знаю. Он не рассказывал. — Любые предположения, Сойка. Злюсь на использование этого прозвища. Искры в моих глазах только больше забавляют его. — Я не знаю! Может, они тоже как-то предали вас? — не хочу говорить о том, что большей частью своих знаний я обязана его дочери. — Я знаю только то, что у него неприятности. Мужчина вдумчиво вглядывается в меня, словно я сказала что-то на другом языке, а он в уме пытается перевести мои слова. — У Мелларка нет никаких неприятностей. Его рука снова дёргается, и я получаю новый импульс. Скорее всего, такой же как прежний, но болезненней. Из глаз снова льются неконтролируемые слёзы. Спазмы в области живота не отпускают от скрючиваний, когда я непроизвольно подгибаю ноги, задирая их выше, стараясь таким образом облегчить боль. — У нас была честная сделка, я даю ему и его семье то, чего он хочет, а он за это…? Он ожидает от меня ответа. — Женится на вашей дочери? Зажмуриваюсь и ожидаю нового удара, но ничего не происходит. И я открываю глаза. — Видишь, у нас начинает получаться. Теперь подумаем над тем, чего хочет его семья и он сам. Размышляю некоторое время над его словами. О том, чего хочет его семья я не знаю, ни про кого из них он не говорил более нескольких слов. Остаётся размышлять о самом Пите. Чего он хотел? Единственное, что приходит на ум, это его желание стать художником. — Что-то, что поможет ему с карьерой? — предполагаю я. — Что? С его-то рисуночками? Брось. Но к карьере ты была близка, поэтому в этот раз мощность будет… Я уже не слышу его слов, так как моё тело снова сотрясает новая волна тока. В этот раз короче и слабее, но от этого не менее болезненно. Измождённо прикрываю глаза. Что там было про карьеру? Не картины, значит, что-то другое. Его работа в ресторане? Вряд ли. Кажется, я припоминаю, как однажды Пит обмолвился… — Это связано с бизнесом его семьи? — предполагаю я. — Близко, близко. — И что? Пит должен жениться на Глории, а его семья… что? — мой голос измучен, а каждое слово произносится с надрывом. — А его семья получает хорошие деньги и статус. Чего же тут непонятного? — Хотите сказать, Пит сам продал себя вам? Мужчина утвердительно кивает, довольный моими догадками и распутавшимся языком. — Ложь! — выкрикиваю я, и тут же расплачиваюсь за это. В висках ужасно пульсирует, всё тело, медленно отходя от очередного удара, ноет и саднит. — Ты сама пришла к такому выводу. Иначе зачем ему это делать? Разве ты, Китнисс, не сделаешь для своей семьи всё? Испытующий взгляд направлен прямо на меня. Я стараюсь не отводить глаза, но из-за усталости они то и дело норовят закрыться. — Давай двигаться дальше. Зачем ты нужна Мелларку, по-твоему? Прикусываю и без того уже искусанную до крови губу. — Мне казалось у него есть чувства ко мне. Очередной удар. В этот раз я уже не могу сдерживать крик. Он срывается с моих губ. Будь моя воля я бы вообще молчала. Молчала! Но я не могу! Боль такая сильная, что каждое её повторение заставляет по-настоящему желать смерти. Себе. Но я не могу позволить даже такой мысли. Мне нужно выяснить где Прим. Минут через десять я начинаю потихоньку понимать суть нашей воспитательной беседы. С помощью боли этот человек пытается перепрограммировать меня, какие-то мои чувства и воспоминания; исказить их восприятие. Со временем — и я не знаю сколько его уже прошло — я не даю ему тех ответов, которые дало бы моё сердце, мне остаётся только выбирать из тех, что угодили бы Кабану, и уповать на то, что мой ответ его устроит. — И что мы решили? — спрашивает он. Я уже даже не сижу на стуле. Я не чувствую ног, не чувствую рук. Мозг едва ли работает. Очень хочется спать и пить. — Пит просто использовал меня ради развлечения, — еле говорю я, сил нету даже на это. — А возвращаясь к нашей предыдущей теме, почему он за тобой подглядывал? — Потому что он извращенец и псих. В носу давно забился запах жареной плоти, а во рту нет ничего кроме вкуса металла. Веки медленно слипаются. — Правильно, Китнисс, правильно. Ты ведь знаешь, что мужчины бывают порочны. Пит просто отвлёкся на забавную игрушку. Но разве, как только ты узнала о Глории, он не отстранился? Разве он хоть что-то отрицал перед тобой? Он отказался от тебя. А то, что случилось между вами потом… это как пагубная привычка. Как, например, курение, — он крутит в руках очередную сигарету. — Просто привычка. А им либо потворствуют, либо от них избавляются, третьего варианта не дано. Просто киваю, соглашаясь, лишь бы это всё быстрее закончилось. — С Питом нас тоже ждёт долгий разговор о губительности подобных привычек. Но позже. Очередная порция пепла оказывается на полу. Дышать становится нечем. — А что насчёт твоей сестры? Его вопрос в миг приводит меня в чувство. О ней мы ещё не говорили. — А что с моей сестрой? — слышу испуг в своём голосе, но ощущение всё равно такое, будто звук исходит откуда-то из другого места. Говорю не я. Слышу не я. — Мы ведь нашли её благодаря Питу. Перед глазами всё плывёт. — Нет, — шепчу я. — Нет. — Это он сдал нам её. Самолично. — Нет… Пит бы не стал. — Стал… Его слова врезаются в мозг, вгоняемые тысячами электрических колебаний, добравшихся до него. Я больше не могу это терпеть. Не могу! Даже кричать больше не могу. Знаю только, что медленно проваливаюсь куда-то. Кажется, сама земля разверзается под ногами. А в голове только одна мысль: «Прим у них из-за Пита».