Ты мне доверяешь?

××К××

— Пит, а если кто-то войдёт? — Они постучат, — шепчет он мне на ухо, обдавая его своим обжигающим дыханием. — Все, кроме Финника, — как заведённая вторю я, хотя разум быстро заполняется совсем другими мыслями. Рука Пита гладит моё бедро, платье задрано до самого живота, но меня это уже не волнует. Всё, что может сейчас меня волновать — это его предельная близость ко мне. Самым интимным местом я ощущаю его желание, выпирающее в уже тесных штанах. Это манит и заволакивает рассудок, заставляет прерывисто дышать и отчаянно желать. А главное ничего не соображать и поддаваться каждому зову откуда-то из глубин самых потаённых желаний. — Никто не зайдёт, Китнисс, расслабься, — хриплый шёпот Пита успокаивает меня, но лишь для того, чтобы сосредоточить спектр своего внимания на другой детали. На нём, и том, как я его хочу. Мы лежим на маленьком диванчике в его кабинете, на который он повалил меня, как только я вошла. На самом деле лежим — громко сказано, места настолько мало, что мы оба чуть ли не сползаем на пол. Он вдыхает мой аромат, утыкаясь носом в волосы, рассыпавшиеся по кожаной поверхности дивана. Мои руки цепляются за пуговицы его рубашки в попытке расправиться с ними. Правда, я со всех сил стараюсь не разорвать её к чёрту, потому что потом ему ещё в ней выходить, хотя уверена, где-то тут должна быть сменная одежда. И почему он вообще сегодня в рубашке? — От тебя слишком сладко пахнет. — Это всё Цинна, — отвечаю я, движениями руки заставляя его спуститься с шеи на линию декольте. Его горячие губы нежно скользят по коже. Мои глаза в предвкушении давно уже закрыты, голова слегка откинута назад, подставляя его губам всё новые просторы для ублажения. Он слишком любит исследовать моё тело, даже уже сделав это не один раз. Пит говорит, что для него нет ничего более возбуждающего, чем это. Вчерашний сеанс многочасового «преображения» не прошёл даром, теперь я не только гладкая и общипанная как курица, но и вкусно пахну, хоть какой-то плюс! — Я не о том, — он отстраняется и приближается к моему лицу. Я открываю глаза, но вижу его плохо, в комнате выключен свет, единственное освещение — пробивающийся сквозь жалюзи двух окон свет, один с улиц вечернего города, другой — с заполненной привычной для её обитателей суматохой кухни. — Твой естественный запах, то, как ты пахнешь обычно. Он прекрасен. — Пит снова утыкается в вырез моей кофточки, шумно вдыхая. — Это мой любимый запах. Я тихо смеюсь, ёрзая под ним из-за лёгкой щекотки. — И как же я пахну? — не узнаю я свой голос. Помимо обычной заинтересованности, в нём сквозит нескрываемая потребность. Пит знает это. Он аккуратно проводит ладонью у меня между ног, касаясь уже мокрого от ожидания белья, гладит внутреннюю поверхность бёдер, но дальше зайти не рискует. Не без моего разрешения. Не знаю почему, он всегда ждёт его, в первую нашу ночь такого не было. Или… или я просто не помню... — Ты пахнешь свободой. Хвоей, страстью, но больше всего мне нравится лёгкий, едва уловимый аромат мяты. Я снова смеюсь, вспоминая шампунь с ароматом хвои и мяты, который я подворовываю у Прим, потому что он напоминает мне дом. Видимо, придётся купить себе собственный. Я медленно стягиваю с плеч Пита его рубашку, он помогает мне, и та тут же оказывается на полу. Кусаю губу, разглядывая в полутьме его тело. Он тянется к молнии моего сарафана сбоку, но я останавливаю его. — Нет, если кто-то зайдёт... Пит досадливо замирает. — Чего ты хочешь? — спрашивает он, буравя меня загадочным взглядом и взъерошивая свои волосы. — Тебя, — я притягиваю ладонями его для поцелуя, требовательно впиваясь в губы. Пока мой язык бунтует с его за первенство в этой схватке, перемещаю его руку, которая уже обходительно оказалась у меня на талии на свою грудь, заставляя немного сжать. — Насколько? — вдруг спрашивает он между поцелуями. — Что? — уточняю я, уже снова ничего не соображая от ощущений, которые он мне дарит. — Насколько сильно ты хочешь? Язык не поворачивается сказать всё то, чего я от него хочу. Вместо этого уверенно тяну руки к ремню его брюк. На удивление, быстро справляюсь, но мои пальцы замирают на ширинке, потому что оказываются перехвачены его руками. — Нет, Китнисс, скажи. Хочу услышать от тебя, — его проницательный взгляд даже сейчас уставлен на меня, и я чувствую себя под ним самой раскованной любовницей, но при этом ужасно смущающейся сказать такую элементарную вещь, после всего, что между нами было. — Я хочу, Пит Мелларк, чтобы мы сделали это прямо здесь и сейчас, — с непонятно откуда найденной смелостью шепчу я, глядя ему прямо в глаза. — Очень. Пит приторно-удивлённо поднимает свои брови. — А если кто-то зайдёт? — он издевается надо мной, повторяя мои же слова. — Пит, — уже почти хнычу я, потому что тело горит, а внутри всё сводит. Или наоборот? Я не могу чувствовать его близость и оставаться спокойной. Он убирает свою руку от брюк, позволяя, а точнее уже требуя, чтобы я продолжала справляться с ними сама. У нас уже была близость после нашего первого раза. Всего раз, так же неожиданно заставшая нас врасплох, когда я пришла к нему домой. Всё вышло сумбурно и нелепей чем даже в первый раз, но это оказалось... познавательно. Было немного неловко, потому что мы по какой-то причине пытались шутить и разговаривать, чтобы хоть как-то справиться с тем, что на нас вдруг нашло. Тогда между нами просто проскочила очередная волна вожделения. Такие, подобные той и этой, волны накатывающего вдруг неоткуда взявшегося возбуждения часто сквозят между нами. Я думала, после близости Пит будет часто требовать её от меня, но он не настойчив, он вообще чаще молчит и пытается не показывать этого, хотя я не слепая и всё вижу. Не понимаю этого. Словно только в крайних случаях, когда соблазн оказывается слишком велик, он поддаётся этому искушению. Опять слишком бережёт меня, слишком заботится. А я слишком сильно изнываю по его ласкам, уже познавшая каково это — быть с ним. Я спускаю его брюки ниже и раздвигаю собственные ноги чуть шире. Он не снимает с меня бельё, я тоже этого не делаю. Пит протягивает мне серебристую обёртку, теперь упираясь только на одну свою руку, и я понимаю, что он требует от меня и этого. Любишь кататься — люби и саночки возить, так значит, Мелларк? Разрываю фольгу и бравадно-уверенными движениями спускаю с него его же трусы. Он заинтересованно наблюдает за мной, нависая сверху и ожидая, когда же я сдамся. Не на ту нарвался. Его упругий член направлен прямо на меня. Прежде чем надеть презерватив, нарочито медленно скольжу по нему ладошкой, она холодная, и потому он громко вдыхает воздух сквозь зубы, но молчит, не смея прерывать. Я ехидно ухмыляюсь. Веду вверх-вниз, как он когда-то мне показал, делаю всё специально медленно, мстя за его же промедление, когда я просила иного. Он нетерпеливо мычит, но давит это в себе. Сама уже не могу ждать и быстро натягиваю на него презерватив — видела, как он делает это в прошлый раз, решила, что запомнить не помешает. Пригодилось. Пит тут же срывается с места и впивается в меня своими губами. Одной рукой отодвигает ткань кружевных трусиков в сторону. Я замираю в ожидании, но он скользит горячими пальцами по моему клитору, спускается ими ниже, совершая круговые движения у самого входа. Чувствую, как сильно там влажно и горячо. И всё это его вина. Он доводит до этого. А затем он убирает руку и резко входит в меня. Первая секунда, как всегда, неожиданность. — Всё в порядке? — он снова даёт мне привыкнуть к ощущениям. Закрывая глаза, киваю головой, обхватывая руками его спину и начинаю медленно двигаться под ним. Пит делает то же самое. Его дыхание соединяется с моим. Полуобнажённые тела ударяются друг от друга, мы задыхаемся, отстраняемся и вновь становимся целым. Пару раз я чуть не порываюсь вскрикнуть, но Пит вовремя затыкает меня поцелуем. На диване ужасно неудобно и мы вот-вот свалимся, мокрые и вспотевшие, но весь мир сходится сейчас только на нём. Только он важен и ничего вокруг не существует. Чувствую, как блаженное освобождение приближается, проникая и заполняя каждую клеточку моего тела. Я крепко вцепляюсь в плечо Пита губами, и скорее всего, зубами, когда тело сводит сладкая судорога, влекущая за собой расслабление и полное растворение. Но наслаждение не покидает меня, и когда Пит останавливается, в точно таком же экстазе изливаясь во мне, я чувствую безмерное счастье. Разум расколот на миллионы осколков, которые соберутся чуть позже, но пока я хочу оставить их в таком состоянии на столько, на сколько это возможно. Мы оба тяжело дышим, Пит лёжа на мне. Он тяжёлый, но не доставляет мне неудобств. Пальчиками я перебираю его светлые кудри. — Это было, — шепчу я, не зная, как точно описать свои чувства, — было! Я не вижу лица Пита, но знаю, что он улыбается. — Да. Лучше, чем раньше. Наконец отдышавшись, он медленно отстраняется, запечатляя быстрый игривый поцелуй на моих губах, и аккуратно выходит из меня. Я свожу немного онемевшие ноги вместе, поправляя белье, и принимаю сидячее положение. Уже предвкушаю, как завтра будут ныть мышцы, но пока что мне всё ещё невероятно хорошо. Поправляю юбку и встаю, чтобы включить свет и у зеркала поправить макияж, который зачем-то сделала, и причёску, которая, вероятно, безнадёжно растрепалась. Пока Пит справляется с брюками и рубашкой, вновь натягивая их на себя, в зеркале я изучаю молодую женщину, в глазах — пусть и со слегка потёкшей тушью — которой искрится что-то явно непередаваемое. Не знаю, как это описать. Посмотрев на другую и увидев подобный взгляд, я бы решила, что она счастлива. Безмерно любима и невероятно желанна. А ведь это правда. Улыбка сама расцветает на моих губах, делая женщину в отражении ещё более сияющей и прекрасной. — Что это у тебя? Сзади подходит Пит и вглядывается в мои волосы. — Вчера кое-что добавили к новому имиджу. Я сначала сомневалась, а сейчас вроде даже нравится. Руками разделяю волосы на верхнюю и нижнюю части, откидывая в сторону те, что не претерпели преображений, и показывая новые ярко-красные пряди в волосах. — Называется потайное окрашивание или как-то так. Цинна решил, что это единственный приемлемый для меня вариант, так как я не желаю... — я замечаю в отражении вдруг резко ставший растерянным и удручённым взгляд. — Тебе не нравится? Я могу всё вернуть, потому что мне если честно самой... Пит резко дёргается и приходит в себя, вновь натягивая улыбку, но уже скорее встревоженную, чем радостную, на лицо. — Нет, тебе очень идёт. Красный твой цвет. Чтобы я не имела возможности и дальше разглядывать в отражении его лицо, от тут же начинает покрывать мою шею поцелуями. Я бы мигом растаяла, как это и бывает обычно, но не сейчас, когда знаю, что чем-то расстроила его. — Пит, — я поворачиваюсь к нему, заглядывая в самые любимые глаза, — что не так? — Ничего, — он едва касается моего лба своими губами. — Просто вспомнил, как много ещё сегодня дел. Мне заехать за тобой позже? Сходим в ресторан. Ни капли ему не верю, подозрительно прожигая его спину. Хочу докопаться до истины, но что-то внутри не хочет портить вечер, а что-то подсказывает, что именно так я и поступлю. — Не надо ресторана, — подхожу к нему ближе и обвиваю его плечи руками. — Иначе к следующей примерке не влезу в наряды. А тебе и правда нужно закончить работу до твоей выставки, — я целую его в щёку. — Кстати, почему ты так и не показываешь мне мой портрет? Он виновато пожимает плечами и улыбается как нашкодивший ребёнок. Смена темы абсолютно изменила его настроение. — Я, вроде как, его не закончил. — Как ты мог его не закончить за столько времени? — удивляюсь я. — Ну, — Пит присаживается на край своего стола, притягивая меня к себе, и усаживает на одно колено, — боюсь, что если закончу, моя муза покинет меня. — Не говори таких глупостей, — тянусь к нему ещё ближе, что между нашими лицами остаются считанные миллиметры. — Я никогда не покину тебя. Уже не смогу. И аккуратно накрываю его губы своими. Каждый новый поцелуй кажется мне первым. Таким же нежным и трепетным. Пит обхватывает мою нижнюю губу своими и слегка сдавливает её зубами, мягко прикусывая. Я слишком шумно выдыхаю. Знаю, что желание вновь начинает бурлить в нём от моей близости и невольных движений бёдрами, потому что и сама снова распаляюсь. Поэтому резко соскакиваю с него и поправляю свой подол, пытаясь привести дыхание в норму. — Значит, всё-таки без ужина? — он незадачливо потирает затылок. — Без ужина, — повторяю я. Поворачиваюсь к двери и напоследок бросаю: — Допиши уже портрет, Мелларк, ужасно хочу на него посмотреть, — закусываю губу, улыбаюсь и выхожу.

××××

— Нам нужна брюссельская капуста! — безапелляционным тоном настаивает сестрёнка и мчится куда-то вперёд. Я толкаю наполовину заполненную продуктами тележку и стараюсь не потерять Прим среди кучи полок супермаркета. — Не нужна там твоя бресель... сюэль… капуста! Кто её есть будет? — почти кричу я ей вдогонку, обращая на себя ненужное мне внимание пожилых дам в отделе специй. — Она очень полезная, в ней содержится большое количество витамина С, а также витамины группы В, провитамин А, железо, калий, магний, фосфор, фолиевая кислота, — Прим тараторит так, словно наизусть зачитывает конспект, напоминая при этом чем-то Эффи, когда ту невозможно успокоить. — А ещё много клетчатки и легко усваиваемого белка. — Ладно-ладно, я поняла. — Я выставляю руки в сдающемся жесте. — Но есть эту траву будешь сама. Довольная сестра укладывает в корзину целых три кочана, сопровождаемых моим недовольным взглядом. — Нужно мясо, — заключаю я, удручённая общей картиной. Прим бежит в какой-то другой отдел, чтобы набрать всякой молочки, а я иду в отдел с мясом, хотя не уверена, что смогу найти здесь действительно что-то стоящее. Я стою и выбираю, придирчиво читая надпись на каждой упаковке, сменяя их одну за другой. Какая гадость, оно хоть настоящее или выведено в какой-нибудь лаборатории? — Китнисс? Резко обернувшись, я натыкаюсь на понурого вида парня с серыми глазами. — Ты со мной разговариваешь? — веду взглядом по нему и с неприкрытой обидой возвращаю всё внимание упаковкам недомяса, делая вид, что надписи на них крайне интересные. — Брось, Кискисс, хватит на меня злиться. — Это не я игнорировала все звонки и сообщения, а после и вовсе молчала как угрюмая туча, — всё ещё не поднимаю глаза. — Мне нужно было время. — Для чего же это, интересно, — фыркаю я. — Чтобы принять твой выбор, — отвечает Гейл и настойчиво вырывает у меня из руки упаковку грусятины. Делаю вид, что даже не заметила этого, беру в руки увесистый пакет с говядиной, пробегаюсь по сроку годности и кидаю в корзину, тут же уезжая вместе с ней куда подальше. — И долго ты теперь будешь так со мной? — догоняет он меня. — Я нашла твой любимый творог и тот самый сыр для булочек Пи... та, — Прим замирает между двумя стеллажами. Переводит взгляд между одним удручающим лицом и другим — немного озлобленным. Разворачивается на месте, скрипя пятками, и исчезает так же быстро, как появилась. Повисает неловкая тишина. И я прерываю её новым движением тележки. — Китнисс, я должен извиниться. За те слова, тот дурацкий поцелуй и за то, что игнорировал. Вёл себя как мальчишка, ей богу. Я бросаю на него заинтересованный, но не слишком, взгляд. Он понимает и продолжает: — Сам виноват, что не начал действовать раньше. — Закатываю глаза, вздыхая, и продолжаю двигаться дальше. — Но дело не в этом, — Гейл встаёт прямо впереди, преграждая мне путь. — Уйди. — Нет. Послушай. Я понял, что если тебе хорошо с Мелларком, то ладно. Я не хочу рушить с тобой наши... нашу дружбу. Просто скажи, тебе с ним действительно хорошо? — Мне с ним превосходно! — почти зло шиплю я, разворачивая тележку. Это прозвучало настолько слишком, что может показаться сарказмом. Поэтому я добавляю: — Он, в отличие от некоторых, не ставит под сомнение мои чувства и не играет на них. — И я не хотел, как же ты не понимаешь. Просто сглупил, не обдумал ситуацию. Пожалуйста, Китнисс. У меня здесь кроме тебя никого нет. Ты мой единственный друг. Я останавливаюсь, обречённо выдыхая. И чего я так злюсь? Нет, конечно, я имею на это полное право, но он ведь уже извинился. И вроде как не признаётся в вечной любви, не проклинает нас с Питом и прочее. Поворачиваюсь к нему всем корпусом. — Верни мне упаковку грусятины. Протягиваю вперёд ладонь. Гейл, несмело улыбаясь, протягивает птицу вперёд. — Спасибо, — говорит он, понимая, что всё-таки вымолил себе прощение. Я качу тележку дальше, а Гейл медленно идёт рядом. Прим нигде не видно, наверное, специально ушла в самый дальний угол магазина, чтобы не смущать. — Слышал твои песни, — немного неловко говорит Гейл. — Не думал, что выпустишь. Мне почему-то всегда казалось, что это для тебя что-то личное. — Уже нет. Людям нравится то, что я делаю. — А тебе? — спрашивает он, заглядывая прямо в глаза. Не знаю, что ему ответить, поэтому молчу. — Но мне понравилась песня про лес и соек-пересмешниц, разносящих по лесу опознавательный клич, — заметив перемену моего настроения не в лучшую сторону тут же продолжает парень. — Да, именно из-за неё ко мне и прицепился псевдоним Сойка. — Значит, скоро станешь богатой и популярной и оставишь меня? — друг настойчиво изучает полы, пожимая крепкими плечами. — Я хочу дать Прим всё самое лучшее. И не только ей, ещё и маме и моим будущим детям, — я смотрю на него, не понимая, почему я вообще об этом сказала. — Если они вообще будут. — Отчего же не быть? Уверен, ваша с Мелларком помесь будет самой прелестной в мире. В изумлении гляжу на него, пока он шагает чуть впереди. Неужели и правда принял? Или издевается? Звучало не особо. Внутри всё почему-то как-то странно ощущается. — Рано ещё об этом думать, — запинаясь, произношу я. Замечаю в углу с хлебом Прим, рассматривающую разную выпечку. Взглядом даю понять ей, что «поле обезврежено и новых взрывных работ не предполагается», и сестрёнка тут же мчится к нам. Она ненавязчиво укладывает в корзину пару булочек с сыром. На выходе из магазина Гейл снова заговаривает. — Ладно, Кискисс. Прости меня ещё раз, ты же знаешь, я желаю тебе только счастья. Наконец улыбаюсь ему. Совсем чуть-чуть, но ему этого достаточно. По пути домой, пока мы с Прим вдвоём несём тяжёлые пакета, сестра умудряется при этом всём ещё и жевать булку. — И всё-таки у Пита намного вкуснее.