Ты мне доверяешь?

××К××

На улицах Капитолия в самом разгаре бушует тёплый май, прекрасное время, что-то идеально среднее между зимней прохладой в местном климате и жарким удушливом летом. Но даже сейчас по вечерам всё ещё остаётся довольно прохладно. Я пока не чувствую очевидного холода, который порывами студёного ветерка обдувает меня, заставляя выбившиеся из косы волосы растрепаться, но если греющий изнутри напиток решит быстро меня отпустить, вполне вероятно, что я могу и замёрзнуть. Ни куртки, ни кофточки я, как назло, сегодня не взяла. Но пока этого не происходит. Ладно. Хоть какой-то плюс. Что я вообще здесь делаю? Стою у заднего выхода из ресторана, куда мы обычно подъезжаем с Гейлом на машине. Неловко перекатываюсь с пятки на носок, не решаюсь зайти внутрь. Была ли та записка для меня? Может, она предназначалась Джоанне? И официант, который так некстати замешкался с тарелками, мог всё перепутать. Да нет. Зачем ему звать Джоанну, она же сама сказала, что он не обращает на неё никакого внимания. А зачем ему звать меня? Он знает меня всего сутки, как и я его. Если не считать того времени, что мы молчаливо наблюдали друг за другом, подглядывали, рассматривали, узнавали. Пьяные мысли так и роятся в моей голове, и я зарекаюсь отныне больше никогда не пить, особенно с Джоанной. Тяну громоздкую дверь рольставней вверх, которая сейчас полностью опущена. Она с неприятным скрежетом поднимается, и я отпускаю её на середине, решая, что пролезу и так. В помещении, уставленном холодильными камерами и прочими уже ненужными автоматами и вещами, никого нет, несмело подхожу к окну, выходящему на кухню. Процесс кипит полным ходом. Даже за работой некоторые капитолийцы не изменяют себе. До безобразия размалёванные лица, чьи-то приобрели оттенки зелёного или голубого, неудобные — на мой взгляд — длинные и яркие ногти, настолько, что я невольно начинаю ощупывать свои, чтобы убедиться, что с ними по-прежнему всё в порядке и они аккуратно подстрижены. Одна из женщин на кухне носит странные линзы, я замечаю их, когда она скользит по мне взглядом. Глаза как у кошки, узкие вертикальные щёлочки. Или, возможно, как у змеи. Да, я замечаю на её скулах и висках лёгкие переливающиеся золотые линии, напоминающие чешуйки. — Давно ждёшь? — раздаётся приятный обволакивающий голос за моей спиной, и я слегка подпрыгиваю от неожиданности. Обычно я веду себя куда осмотрительнее и намного внимательнее. Оборачиваюсь. Пит Мелларк собственной персоной. Сейчас он не в своей рабочей одежде, больше никакого фартука и колпака на французский манер, на нём простые чёрные брюки, туфли, свободно сидящий пиджак, а под ним… обычная футболка, что заставляет меня улыбнуться. — Только подошла, — рассеянно отвечаю я. На самом деле, я сама не понимаю, что делаю здесь. Чего он от меня хочет? А чего я от него хочу? Видимо, чего-то всё же хочу, раз пришла. А я хоть отговаривала себя сюда приходить? Уже не помню. Немного развязавшийся язык позволяет мне бесстыдно задавать вопросы, которые обычно я бы с огромным усердием заставляла себя озвучивать вслух. Сейчас же всё это даётся слишком легко. — Почему ты меня позвал? Кажется, он немного смущается, или же… Нет, он просто улыбается. — Подумал, мы могли бы прогуляться, немного поговорить. Ты, Китнисс Эвердин, кажешься мне интересным человеком. То, как он произносит моё имя опять заставляет сердце пропустить удар, и дыхание предательски сбивается. — Если ты, конечно, не против, — добавляет он. — Ну, я же здесь, — отвечаю я быстрее, чем успеваю покраснеть. — Но разве ты ещё не должен работать? — я снова оборачиваюсь к окну, чтобы скрыть своё лицо, складываю руки на груди, делая вид, что увлечённо наблюдаю за всем, что там происходит. Слышу и чувствую, как он подходит ближе, становится слева от меня и тоже смотрит в окошко, как его повара бегают там, выполняя работу, словно семейка муравьёв, передавая что-то друг другу, принимая, сходясь и расходясь. — Сегодня они справятся без меня, — его взгляд скользит по моему лицу, но я продолжаю пристально наблюдать за процессом готовки. — Так ты позволишь себя проводить? Поднимаю голову и снова встречаюсь с его глазами, что таким странным образом влияют на меня. Нет, не его глаза, думаю я, это он как-то странно влияет на меня. Его странный мягкий взгляд, даже нежная улыбка, которую, как мне хочется думать, он дарит только мне, никогда я не видела, чтобы он улыбался так кому-то на кухне. Я необдуманно киваю, разворачиваюсь и спешу выйти на свежий воздух. Мне срочно нужен свежий воздух! Проскальзываю под дверью, Мелларк делает то же самое, и опускает её. — Тут вообще-то есть нормальная дверь, — Пит указывает чуть левее, где и вправду есть обычная дверь для людей, а не машин, но мягко улыбается и добавляет: — Но так, думаю, куда интереснее. Делаю глубокий вдох в надежде, что от кислорода разум прояснится, и одновременно пугаюсь этого. Ну прояснится он, что тогда? Я пожалею, что нахожусь здесь? Пока он возится с замком, я медленно выхожу со двора и оказываюсь на заполненной людьми улице. Они спешат кто куда. Кто-то направляется домой после тяжёлого рабочего дня, кто-то тоже идёт отдыхать, но не в уютное домашнее гнездышко, а в какое-нибудь шумное сомнительное подвальное заведение. Когда парень оказывается рядом, он протягивает мне руку, точнее локоть, чтобы я могла за него удержаться. Он, что, думает, я не в состоянии идти сама? Или это проявление галантности? Смотрю на свои ноги. Туфли на небольшой платформе, а асфальт под ними плавно, но всё же ходит ходуном, двигается и переливается, не позволяя себе стоять на одном месте в моих глазах. Принимаю его руку и жду в какую сторону он меня поведёт, но Пит продолжает стоять и выжидательно смотреть на меня. — Я живу далеко отсюда, если меня и провожать, то только до остановки, — отвечаю на его немой вопрос. А сама понимаю, что не очень-то мне уже и хочется домой. Интересно, что он теперь предпримет? Парень задумывается, затем загадочно ухмыляется и ведёт меня куда-то по направлению влево, я не знаю, что там может быть. — Как так вышло, что ты стал шеф-поваром? — сама не успеваю себя остановить, как вопрос срывается с языка. Пит не спеша ведёт меня под руку, и я чувствую себя рядом с ним уверенно, он не позволит мне провалиться в объятия этой шаткой земли. — Мы с родителями переехали едва мне исполнилось шесть, экстернатом закончил школу, затем поступил в университет, который я в итоге бросил, работал в пекарне кондитером — это моя специальность, — в семейной пекарне, пока меня год назад не нанял один парень. Он сказал, что в его новом ресторане как раз не хватает кондитера, практически выкупил меня. Боже, звучит так, будто я был в рабстве, — Пит смеётся. — Там оказалось, что я, к тому же, неплохо готовлю и руковожу, он решил пойти на риск и предложить мне повышение. Надеюсь, его решение не было провальным. — Не было, — спешу ответить я, вглядываясь в его лицо. Просто хочется быть с ним искренней, — ты прекрасно готовишь и прекрасно руководишь. Когда ты на кухне, все слушают тебя, затаив дыхание. Он пробегает по моему лицу заинтересованным взглядом, а я чувствую, как кожа начинает гореть до самых кончиков ушей. Чёрт, я опять выдала то, что наблюдала за ним. Но тут загорается зелёный сигнал светофора и отвлекает его внимание, и мы спешим перейти оживлённую дорогу. — Тебе нравится твоя работа? — вновь допытываюсь я, легонько ругая свой длинный язык. Не слишком ли я сегодня болтлива? Пит усмехается. — Она нравится мне достаточно, чтобы я мог посвящать ей бóльшую часть своего времени. Я вскидываю брови. — Бóльшую? Но не всё время? Он кивает, подтверждая. Это подначивает меня на новые расспросы. — А на что ты готов тратить всё? — Сейчас уже ни на что, тебе не холодно? Отрицательно качаю головой, отвергая его попытку сменить тему. — А раньше? Блондин тяжело вздыхает, видимо, не желая разговаривать на эту тему, и я вдруг осознаю, что слишком давлю и проникаю в чужое личное пространство. Аккуратно кладу свою ладонь на его плечо. — Прости, я обычно не такая любопытная. Если ты не хочешь говорить — ты не обязан. Пит заглядывает мне в глаза, и это оказывается единственной чёткой и самой ясной вещью, которую я вижу за этот вечер. Кажется, я сравнила их с озёрами. Нет. Это два самых настоящих океана, заточённых в сферах, которые так и намереваются выплеснуться и погрузить тебя в свою опасную пучину. Впрочем, им не обязательно выплёскиваться, чтобы проделать этот трюк. Они уже это делают. Замечаю его светлые, но густые и длинные ресницы, которые под светом множества фонарей забавно бликуют и отбрасывают причудливые тени на его щёки. — Рисование, — вдруг отвечает он. А я пытаюсь вспомнить, о чём мы говорили, потому что мысли в моей голове уже успели смениться тремя потоками. Точно. Всё своё время. Рисование? — Ты художник? — оторопело спрашиваю я. Впереди нас, среди кучи разноцветных каменных стен, именуемых здесь домами, проглядывается что-то обширное и тёмное. Сразу понимаю, что это какой-то сквер или парк, полностью усыпанный высокими и пушистыми деревьями разных видов. С изумлением выдыхаю, когда мы подходим ближе. Мимо деревьев тянутся каменные тропинки, петляя и изгибаясь в самых разных направлениях, а наверху, если углубиться в рощицу, между стволами деревьев расположена целая сеть фонариков, словно крыша, но из света. Нет. Из звёзд. Неяркое свечение, поэтому их вполне можно принять за звёзды, которых в Капитолии не увидишь. — Не знаю, могу ли так называться, я уже давно не пишу картин. Перестаю созерцать красоту над своей головой, когда понимаю, что уже давно оторвалась от руки Пита и шагаю впереди него, слегка кружась, словно ребёнок. Но это так веселит и раззадоривает меня! Смотрю на лицо парня, он наблюдает за мной, мягко улыбаясь. Когда я останавливаюсь, понимаю, что голова кружится, а ноги подкашиваются, и я сейчас упаду, но Пит подхватывает меня раньше, чем я успеваю это сделать. Поздно осознаю, что его крепкие руки задерживаются на моей талии, и моё вдруг обмякшее тело вообще в полной его власти, а его лицо в нескольких миллиметрах от моего. Я чувствую его тяжёлое дыхание. Или это моё? Поднимаю взгляд и встречаюсь в упор с его удивительными глазами. Не понимаю, что в них. Он удивлён? Заинтригован? Может, в шоке от моего ужасного поведения? Я ощущаю на своих губах тепло его дыхания, и в голове пробегает ужасно пугающая мысль, что сейчас он меня поцелует. Но вместо этого он ставит меня на землю, придавая устойчивое положение, но я до сих пор чувствую слабость в коленях и прекрасно осознаю, что она уже не из-за головокружения. Пит стягивает с себя свой пиджак и накидывает мне на плечи. — Ты холодная, как ледышка. — Я горячая, — усмехаюсь я, как и весь сегодняшний вечер — не подумав. Тут же прихожу в ужас, стóит мне осознать, что я сказала, и спешу объяснить: — Так Джоанна говорит, она вообще любит называть меня Огненной Китнисс. Пит улыбается, кажется, ему всё же нравится моя разговорчивость, мне она тоже нравится. Но в отличие от него, я понимаю, что с наступлением следующего дня всё это исчезнет. — Огненная Китнисс? Почему это? — Как-то она затащила меня в очередной бар, у неё ужасная привычка таскать меня по таким местам, хотя мне в них не нравится, но, наверное, ей просто больше некого… — понимаю, что отвлекаюсь от темы. — Так вот, она предложила мне выбрать коктейль, я в них не разбираюсь и поэтому ткнула наугад, тогда бармен поставил на стойку передо мной стопку, и я подумала: «Ну хорошо, кажется, это обычный алкоголь», а потом он поджёг напиток чуть ли не перед моим носом. От неожиданности я так испугалась, что замахала руками и опрокинула всё содержимое. Джоанне пришлось заплатить за испорченную стойку, которая заполыхала как угольки, — мои щёки от воспоминаний начинают гореть почти таким же пламенем, если бы его можно было ощутить, а Мелларк заливается смехом. Я только сейчас замечаю, что снова иду, крепко вцепившись в его локоть. — Она до сих пор припоминает мне это. Я в стыдливом жесте прикрываю свободной рукой глаза. — Мне кажется, огонь — твоя стихия, — успокаивающе произносит он. — А как же, — закатываю глаза. — Нет, правда, когда я впервые тебя увидел, тоже подумал об огне. Точно решил: «Внутри этой девушки полыхает пламя». — Теперь, кажется, он смущается из-за своих слов, а меня это, на удивление, только снова подначивает. — Это твоё видение художника? — Можешь считать, что так. — Так почему ты давно не рисуешь? — должно быть, ему казалось, что я уже и думать забыла о его словах, судя по изумлённому выражению на его лице. Но это не так. Кажется, что я впитываю и запоминаю всю информацию, которую он мне о себе передаёт. — Если уж заниматься этим, то думаю, нужно отдаваться этому полностью, а сейчас я не имею на это никаких ресурсов. — В каком плане? — Сколько себя помню, я всегда хотел быть художником. Прописывать на холсте свои чувства. Чтобы люди читали их, но не заглядывали слишком глубоко, чтобы им было достаточно того, что даю разглядеть им я. Но в мире искусства большая конкуренция. Чтобы преуспеть в этом деле, нужно, как я уже сказал, отдаваться делу полностью, — он усмехается, но я ощущаю в этой усмешке горечь. — Хотя я не сказал бы, что меня пугает участь бедного художника, если вдруг я брошу свою работу, полностью уйду в написание картин и из этого ничего не выгорит. Пугает другое. Вдохновение. В последнее время оно — редкий гость в закромах моего разума. К тому же есть обстоятельства, которые зависят от меня куда больше, чем я от них. И люди, которые от меня зависят. Если бы только это было не так… Пит замолкает, и я тоже молчу, не зная, что сказать. Но он сам прерывает тишину, решая развеять угнетённую обстановку. — А готовка — это то, что получается у меня само собой. Словно дано от природы. Легко. Наверно, это неправильное отношение, ведь для кого-то кулинария — тоже искусство, а я просто занимаю этим своё время и зарабатываю на жизнь. — Ты прав, это неправильно, — он бросает на меня удивлённый взгляд, а я опускаю свой на землю, отмечая, что она стала куда менее подвижной, чем прежде. — Разве можно быть счастливым, занимаясь тем, что не приносит тебе удовольствия? Он хмурится, задумываясь, но ничего не отвечает. Осознаю, что он завёл меня в совсем безлюдный уголок. Пусть тропинки и освещены, но здесь намного темнее, чем в других местах, что-то внутри заставляет меня неприятно сжаться. Неожиданно Пит сводит меня с тропы, ступая прямо на гладко выстриженный газон среди деревьев, я останавливаюсь в нескольких шагах позади него, не решаясь идти за ним дальше. Куда он меня завёл? Он вглядывается в меня, наверное, замечает испуг на моём лице и медленно протягивает руку. — Не бойся, ты не сожжёшь этот лес, — шутка не успокаивает меня, я озираюсь по сторонам. Вокруг никого. — Китнисс, я хочу кое-что показать тебе. Доверься мне. Довериться парню, которого я знаю полтора дня от силы. Стоит ли объяснять ему, что на обычное «доверие» у меня уходят годы? Но что-то в его терпеливом взгляде и мягком голосе заставляет верить ему. Мой мозг уже практически соображает сам, и я полностью осознаю, что это я делаю шаг вперёд, и это я вкладываю свою ладонь в его. Пит не позволяет себе лишних прикосновений, кроме того случая с руками вокруг моей талии, он не касается меня нигде, кроме руки, и это немного успокаивает меня. Отчего я так боюсь его? Или я боюсь себя? Парень ведёт меня вглубь леса, сворачивая то влево, то вправо, пока не выводит нас на небольшую полянку. Совсем крохотную, но по-особенному уютную. Он вдруг останавливается и валится прямо на землю, располагаясь на спине. Жестом руки предлагает мне сделать то же самое, и, пару секунд размышляя, устраиваюсь по правое плечо от него. Смотрю вверх. Шумно выдыхаю. Вот, что он хотел мне показать. Наверху, между кронами деревьев светят всё те же фонарики, густой сетью создавая над нами целое звёздное небо. Здесь они тусклее и выше, из-за чего создаётся впечатление настоящих звёзд. Будь я по-прежнему немного пьяна, начала бы считать падающие звёзды, уверена, насчитала бы приличное количество. Но сейчас они не шевелятся, если не считать совсем лёгкого покачивания из-за ветра. — Красиво? — Пит приподнимается на локтях. — Невероятно, — шепчу я. Знаю, что он смотрит на меня, но боюсь посмотреть в ответ. При этом непреодолимо этого желаю и быстро сдаюсь. Его взгляд останавливается на моих губах, и я замираю. Неужели я опять жду, что он меня поцелует? Задаюсь вопросом, хочу ли я этого, пока сама изучаю его губы. На вид мягкие и нежные, приятного персикового оттенка, насколько я помню — сейчас довольно темно, чтобы как следует рассмотреть. Тело само начинает подаваться вперёд, как он разрывает наш странный контакт, и я словно чувствую резкую порцию кислорода, ударившую мне в мозг. Абсолютную ясность. Заливаюсь краской. Принимаю сидячее положение, Пит делает то же самое. — А что насчёт тебя? — вдруг спрашивает он. Не решаюсь поднять на него глаза, поэтому пялюсь вверх. — В смысле? — Как так вышло, что ты работаешь на Мейсон? И счастлива ли ты заниматься тем, чем занимаешься? Ауч, вот и аукнулись мои бесконечные бестактные вопросы. Стоило думать, прежде чем их задавать. — Это временно, — только отвечаю я. — А что потом? — Потом… — мой взгляд расплывается, превращая звёздное поле в одно большое мутное светлое пятно. — Потом я найду что-нибудь, что будет мне по душе. — А что тебе по душе? Я вдруг сжимаюсь, начиная потирать ладонями предплечья, словно замерзаю, хотя на самом деле мне даже жарко. Не хочется отвечать, но я заглядываю в два голубых океана, в которых сейчас отражается целый космос и вижу в них то, чего не видела целых несколько месяцев — понимание. Они словно зеркало отражают всё то, что чувствую я. Не знаю, как Пит это делает, но с ним хочется быть открытой, не потому что так надо, а потому что вдруг хочется самой. — Петь, — тихо произношу я. Кажется, он не удивлён. — А почему не поёшь? — Этим на жизнь не заработаешь. Теперь я понимаю, что между нами куда больше общего. Но он не смотрит на меня с укором за то, что я сама несколько минут назад допытывалась до него по этой же самой теме, во взгляде сквозит грусть и почти что безысходность. По какой-то причине это причиняет мне боль. — Поднимайся, — он встаёт с земли и протягивает мне ладонь, я не задумываюсь, вкладываю свою. — Не стоит долго сидеть на холодной земле. Взглядом прощаюсь со «звёздным небом», мысленно обещая себе ещё вернуться сюда, так что по пути, пока он ведёт меня обратно, стараюсь запомнить дорогу. Он вызывает для меня такси, таким образов выведывая мой адрес. Но мне почему-то совсем не некомфортно от этого. Даёт свой номер телефона, чтобы я обязательно сообщила, как доберусь до дома, чтобы он мог не переживать. И, бережно поцеловав тыльную сторону моей руки, прощается со мной. На сегодня это самое смелое касание, на которое он решается добровольно. Пока я еду в такси, размышляю об этом и понимаю, что рада тем двум несбывшимся поцелуям. Рада его нерешительности. Это бы всё испортило. А мне ужасно не хочется всё портить.