Ты мне доверяешь?

××К××

Голова тяжёлая как целый мешок картошки, и болит, будто её использовали вместо груши для битья или, может, мяча во время игры. Аккуратно приподнимаюсь на локтях и тут же обнаруживаю на столике стакан с водой и две таблетки. Прим, как всегда, позаботилась. Медленно выпиваю и сползаю с постели, принимаю душ и чищу зубы, пытаясь вытравить мерзкий вкус во рту. На кухне застаю сестрёнку, которая пьёт уже остывший чай и корпит над несколькими учебниками, стараясь слить разную информацию воедино и записать красивым почерком в свою большую тетрадь. Каждый день она готовится к экзамену, который определит, поступит ли она на учёбу, ей всего шестнадцать, но она так хотела учиться, что мы даже не стали ждать её совершеннолетия, чтобы исполнить мечту. Чем раньше — тем лучше. В Двенадцатом её всё равно не ждало никаких перспектив. — Ты вчера поздно, — она поднимает на меня свои большие голубые — как у мамы — глаза. — Джоанна, — только и говорю я, она поймёт. Про неожиданное свидание пока умалчиваю, но, видимо, бессмысленно. — Да? А вчера ты всё бормотала про какого-то повара. — Хихикает сестра. — Я пыталась что-то выведать у тебя, но ты мне начала говорить что-то про голубой чернослив и мороженное с газоном, блондина с фонариками и что-то про его губы… Чувствую, как превращаюсь в помидор. Не может быть, я точно помню, что дома была уже абсолютно трезвой, даже помню, как набирала сообщения Джоанне и Питу. Сестра, кажется, улавливает причину моего смущения и ещё громче заливается смехом. — Ты болтала во сне, когда я укладывала тебя спать. Так, расскажешь? Я включаю конфорку на плите и ставлю еле тёплый чайник снова разогреваться. Наша кухня объединена с гостиной, в которой обычно на диване спит мама, которая ещё не вернулась с ночного дежурства в больнице. Два помещения разделяет совсем небольшой стол-остров, за которым и сидит сестра, раскидав по нему книги. Притягиваю стул и сажусь напротив неё. — Нечего особо рассказывать, Утёнок. Она как всегда смотрит на меня так, будто понимает в этом мире куда больше, чем я. Чувствую, что рано или поздно всё равно ей расскажу, поэтому решаю выложить всё сейчас. Она слушает то раскрывая шире глаза, то готовясь захихикать, но вовремя останавливает себя. — Поверить не могу, что моя сестра согласилась на свидание. — Это было не свидание! Не совсем. Мы, по сути, случайно встретились. — И ты случайно согласилась прогуляться с ним, — от улыбки на её щеках проступают милые ямочки, из-за которых я даже не могу на неё злиться. Закатываю глаза. — Ничего такого. — Он показал тебе свои звёзды! В Капитолии! Хотела бы я на них посмотреть, с тех пор как мы уехали из Двенадцатого, я их здесь ни разу и не видела. — Могу тебе показать, — немного неуверенно предлагаю я. Если честно, мне и самой хочется туда вернуться. Но не одной. Сестра, пожалуй, единственная, кого я отважилась бы взять с собой, кроме Пита. Надеюсь, он не будет против, если я приведу её на наше место. Чувствую, как полыхают щёки от того, что я вдруг назвала в своих мыслях это место нашим. Стараюсь вытряхнуть случайно обронённую фразу из головы. — Хорошо, — отвечает сестра, подмечая моё состояние, но никак не комментируя. — Только, когда у меня будет меньше домашнего задания по курсам. Она наигранно удручённо вздыхает, как будто ей это не в радость. Свистит чайник, и я разливаю кипяток, пытаясь заварить ту гадость из магазина, которая называется чаем. Невольно думаю, что стоит попросить Джоанну достать что-нибудь нормальное, что больше подходит под это определение, или можно попросить у Пита. Нет. Не буду ничего у него просить. С чего это вообще. — Ты уже позавтракала? — Да, — не смотря на меня, она тычет пальцем в сторону подоконника. — Там остались оладьи как раз для тебя. Джем в холодильнике. Разогреваю завтрак в микроволновой печи, без джема я обойдусь. Пока уминаю маленькие толстые блинчики, сестра подскакивает из-за стола и начинает судорожно собираться. Мне так приятно наблюдать за тем, как она увлечена всем этим, как наслаждается. Когда по утрам перед своими подготовительными занятиями сидит, повторяя материал заученный накануне вечером, когда, забывшись и слишком погрузившись, спохватывается и резко начинает собираться, боясь опоздать. Когда ближе к вечеру приходит измотанная, но такая сияющая, что никакие звёзды не нужны. Тогда я понимаю ради чего всё это. Понимаю, что всё не зря. Она целует меня в щёки и убегает, а я остаюсь сидеть и улыбаться, дожёвывая оладьи. Думаю, чем бы сегодня себя занять. Грязно-рыжий котяра трётся об мои ноги, аккуратно отпихиваю кота от себя, не желая его ласк. Выглядываю на улицу, отмечаю про себя, что там довольно пасмурно. Понимаю, что меня неумолимо тянет в одно место, но настойчиво одёргиваю себя, заставляя сидеть дома. Занимаюсь уборкой, готовлю ужин, когда домой возвращается мама. Смотрю телевизор, даже пытаюсь что-то читать. В общем, делаю всё, чтобы хоть как-то занять свои мысли и не думать о Мелларке, который, несмотря ни на что, так упорно пытается туда проникнуть. Пару раз ловлю себя на мысли, что при новой встрече, вероятно, снова зальюсь краской, испытывая стыд за своё почти раскованное — по крайней мере в моём понятии — поведение. Хотя, снова и снова прокручивая в голове вчерашний вечер, понимаю, что ничего ужасного вроде как не говорила и не делала. Если не считать глупой выходки с кружением и недопадением, ну и мои настойчивые вопросы. Но и в этом нахожу плюс. Так я узнала его получше. Мало ли какую скучную ерунду я только и была бы способна обсуждать, будь я обычной Китнисс, а не… «Огненной», как сказала бы Джоанна. Так что я не жалею, и даю себе обещание не краснеть из-за этого. Кажется, я вчера тоже себе что-то обещала. Вот только что? Вечером звонит Эффи. Пожалуй, одна из немногих капитолиек, которую я по-настоящему люблю. Хотя и в своей странной манере. Когда-то Эффи приехала в наш дистрикт — сама не понимаю, как её так угораздило, наказали за что или… В общем, непостижимым для меня образом, у неё закрутился роман с Хеймитчем Эбернети — хорошим другом нашей семьи, и вскоре они укатили в Капитолий, вместе покорять здешние вершины. Эффи очень скрупулёзная, обожает всякого рода организационные мелочи, и дай ей невозможное задание, она его выполнит. Например, под своим натиском с лёгкостью превратит кусок угля в жемчуг, так она сама однажды сказала, я, конечно, лишь посмеялась над её легкомысленной глупостью, но потом мне и самой довелось узреть правдивость её слов. Больше над Эффи Эбернети-Тринкет я смеяться не смею. Вообще-то, они с Хеймитчем очень помогают нам. В частности мне. Только благодаря им я решилась на этот переезд. Хеймитч как-то проговорился жене, что я хорошо пою, она ухватилась за эту идею и теперь не отстаёт от меня, требуя, чтобы Хеймитч стал моим агентом, а она с лёгкостью поможет мне со всеми организационными моментами и решит любые проблемы, мне нужно только рот открывать и песни писать. Но я не соглашаюсь. Не могу принять от них такого. Я знаю, как дорого всё это стоит, и знаю, что они не спросят с меня ни копейки, именно поэтому и не могу согласиться. Хотя, казалось бы, что такого? Мы ведь практически одна семья. Эбернети, живший по соседству, практически заменил мне отца, когда того не стало. Он даже не хотел уезжать в Капитолий, пока мы с Прим чуть ли не угрозами не прогнали его. — Милая, знаешь, на Хайдинг-Стрит открылась новая изумительная студия, и им… — Не начинай, Эффи. — И вот она снова за своё, неугомонная женщина. Но я стараюсь не грубить ей, привыкла уже к тому, что она всё равно, даже после самых обидных слов, будет пытаться помочь. — Хорошо, в следующий раз поговорим, как там Прим? У неё все учебники есть? Одежда? — По-прежнему в восторге от общественного транспорта, — усмехаюсь я. — Да, спасибо, всего хватает. — Знаешь, на музыке ты могла бы зарабатывать больше, если бы… — Дорогая, не доставай Солнышко, иначе нам грозит куда скорейшее испепеление нашей планеты, чем учёные рассчитывали, — раздаётся в трубке где-то издалека знакомый голос. Улыбка сама расползается по лицу. — Привет, Хеймитч, — говорю негромко, зная, что я всё равно на громкой связи, потому что Эффи любит за телефонными разговорами заняться своими ногтями, потому что другого времени на это просто нет! — Как там Адалинда? — перевожу тему. — Спит кверху задом, как всегда, — усмехается бывший сосед. А я улыбаюсь в трубку, вспоминая затейливую позу, в которой любит спать их двухгодовалая малышка. — Она всё ждёт, когда ты придёшь и снова споёшь ей колыбельную, — ворчит Эффи. — Она не может этого ждать, ей всего два, — вздыхаю я, не ведясь на очередную уловку бывшей просто-Тринкет. — Ох, ещё как может, дорогая. С тех пор как ты приучила её к этому, Адди теперь спокойно не уложишь. — Причитает женщина. — Битый час приходится с ней возиться, а раньше, между прочим… — Раньше она за три минуты засыпала, — хриплым голосом подхватывает Хеймитч. Я недоверчиво закатываю глаза, будто они могут это увидеть. Они никогда не отстанут от меня? Знаю, что они хотят как лучше для меня, но порой их напор так досаждает. Вдруг странная мысль закрадывается в голову. — Эффи? — Да? — Я почти слышу надежду в её голосе. Кажется, она даже не дышит. — В Капитолии сложно раскрутить человека? Слышу, как она шумно выдыхает и чем-то шебуршит. — Что ты, совсем нет. Сложно удержать внимание публики. Но у тебя это отлично получится. Мы создадим тебе определённым образ, можем обратиться за помощью к Цинне… — кажется, она тараторит и обсуждает детали уже не со мной, а с Хеймитчем. Не обращаю на это внимания и продолжаю. — Мне интересно, — я пытаюсь подбирать слова, — сложно ли пробиться художникам? Совсем никому не известным? Она какое-то время молчит. А зачем немного растерянно отвечает. — Ну, дорогая, капитолийцы очень любят живопись, но конкуренция тут и правда высока, — слышу, как она прикрывает микрофон рукой и они оживлённо о чем-то переговариваются с Хеймитчем. Затем она возвращается и голос её звучит уже громче, видимо, она отключила громкую связь. — Тут сложно сказать, пока не увидишь работ художника, а ты… насколько мне известно, — она уже почти шепчет, словно собирается сообщить что-то крайне секретное, — ужасно рисуешь. Мои брови взлетают на самый лоб, а потом я начинаю громко смеяться, так, что по щеке стекает одна слеза и живот начинает слегка сводить. — Эффи, я не заделалась художником, не переживай, — пытаюсь сдержать смех и слышу, как она шумно выдыхает. — Слава тебе Сноу, я уж подумала… Тогда зачем тебе такая информация? Я затихаю. — Интересно. И без зрительного контакта чувствую заинтересованный взгляд женщины. Нервирует. Чувствую, что зря подняла с ней эту тему. — У тебя на примете есть какой-то малоизвестный художник? — Да. То есть нет. Он вообще не художник. Он шеф-повар, — сама не знаю зачем уточняю я. — Просто, я подумала, что вы могли бы ему помочь, раз так сильно рвётесь сделать это. Я уверена, он заплатит, когда станет богатым и знаменитым. А с вашей помощью оно обязательно так и будет. На той стороне тишина. Хотя обычно Эффи не пропускает столь очевидные комплименты в их сторону мимо ушей. Но с чего им соглашаться на это? Верить доброму слову что ли? И с чего я взяла, что Пит согласится на это? — Малышка, — перехватывает трубку Эбернети «старший», — помоги-ка мне разжевать эту информацию. Понимаешь ли, сам уже не справляюсь, — язвит он. — То есть, ты готова принять нашу помощь для кого-то другого, но не готова принять её для себя? Тебе не кажется что-то в этой схеме не очень-то логичным? Чёрт. Бывший пьяница как всегда прав. — Предлагаю сделку, — он куда быстрее меня берет ситуацию под свой контроль. — Мы смотрим работы парнишки, думаем, что с этим можно сделать, а ты нам за эту услугу даришь одну свою песню. Записываем в студии. И все права наши. Я чуть не давлюсь возмущением. Вот значит как?! Решили переиграть и уничтожить? И ведь я сама их на это натолкнула. Мысли по-прежнему вихрем крутятся в голове. Но разве таким образом я не влезаю уже не в один долг перед ними, а в целых два? Но, видимо, один из них они считают уплатой второго. Чёрт, я совсем запуталась. Не лезу ли я туда, куда не нужно? Пит меня об этом не просил, и есть вероятность, что он даже разозлится на меня. — Могу я подумать? — Нет, Солнышко, — голос мужчины строг и серьёзен. Он ждёт такого же серьёзного ответа. — Ты должна решать здесь и сейчас. Решай, Китнисс! — Ладно. Слышу, как довольно пищит Эффи на заднем плане, а Хеймитч, судя по всему, пытается заткнуть той рот. — Ты разбудила Адалинду, теперь ты и иди укладывать её, — шикает он на жену, а затем снова возвращается ко мне. — Ты приняла правильное решение. Ты не пожалеешь. Уж очень на это надеюсь. Мы завершаем разговор, и я, сама не понимая, что только что натворила, плюхаюсь на диван, уставившись пустым взглядом в стену напротив. И зачем? Пытаюсь себя успокоить, что это ещё никакой не контракт, мы запишем всего одну песню, с которой пусть делают что хотят, но без моего согласия, они смогут включить её разве что малышке перед сном, и, само собой, посмотрят картины Пита. Картины Пита. А у него они вообще есть? Ладно, заключаю, что мы решим эту проблему позже. Если парень откажется, я вообще могу свернуть весь этот балаган, будто ничего и не было. Но где-то глубоко внутри я боюсь услышать его отказ. И пока не знаю из-за чьей мечты. Из-за его, или всё-таки моей.