Разговор о справедливости

***

— Сергей, как давно здесь эта записка и чья она? — Вячеслав не желал разбираться с чьими-то розыгрышами, а потому говорил так, будто заранее обвиняя собеседника. — Когда я принес сюда вещи, никаких записок не было, клянусь, — Матвиенко говорил предельно честно и даже настороженно. — Значит у нас в отделе с уликами лежит какая-то записка, которой не было буквально пару минут назад, и ты даже не знаешь, кто её принёс? — Комиссаренко ударил по металлическому столу кулаком, с силой сжав челюсти, — Отвечай! — Я правду говорю, никакой записки и в помине не было, когда вещи оказались в комнате. Шастун напрягся, наблюдая за этой ситуацией, однако, почему-то, был абсолютно уверен, что данной бумажкой преступник выдал сам себя. Им нужно только по камерам посмотреть, найти того, кто заходил в помещение последние несколько минут и установить личность. И всё! Дело раскрыто, все счастливы, преступник — дурак. — Капитан, может нам посмотреть по камерам? — озвучил свою мысль Антон, убежденный в том, что самый умный в данной комнате. Комиссаренко стиснул пальцами переносицу и закрыл глаза, как будто только что ему сказали, что земля круглая, а дети не берутся из капусты. — Шастун, ты гений! Как бы мы без тебя выжили, сдохли бы наверное, забыв, что люди должны дышать, — Слава язвил, при чем неуместно и противно, но ситуация располагала — естественно, что сейчас ты метнешься к Шеминову отсматривать камеры! Почему ты вообще еще не там? Антон общее настроение слов командующего уловил предельно ясно и стремительно направился на второй этаж к ответственному за всё, что можно было бы обозначить словом «безопасность», по пути натыкаясь на бывших напарников, новеньких и растения, порой спотыкаясь даже о собственные ноги. Как такой человек мог дослужиться до звания лейтенанта и ни разу не побывать в больнице с хотя бы переломом? Преодолев все импровизированные препятствия, Шастун дошёл до нужного помещения и с трудом, но открыл дверь. «Царство хлама, информации и самый безопасный уголок участка, даже во время ядерной атаки» — или комната, заваленная горами коробок с бумагами, стеллажами с документами и разными прототипами новых камер, датчиков и, порой, даже оружия. А в середине этого перфоманса находился Станислав Шеминов. Антон осторожно переступал через коробки, пробираясь к нему и старался не материться вслух, в очередной раз чуть не падая. — Здравствуйте, у нас чп, кто-то проник в помещение с уликами и оставил записку! — лейтенант говорил громко, изредка закашливаясь от пыли и тяжелого воздуха в комнате, — Нужно посмотреть записи с камер, чтобы установить личность преступника. — Это все, конечно, славно, но Арсений никаких распоряжений не давал — даст, тогда и поговорим, — Стас ни на секунду не отвлекся от своих бумажек, отвечая Антону, потому что не видел смысла. Его документы важнее, чем какая-то шутка с записками. Шастун порядком опешил, потому что раньше ему предоставляли доступ почти ко всему с легкой руки Попова. Тот даже позволял упоминать его имя в сложных ситуациях. А тут вдруг — «распоряжений не давал». И что это значит, хотелось бы Антону спросить. В целом, очевидно, что предоставлять ему информацию никто не обязан. Звание не то, как минимум. Но паренек, привыкший к некой вседозволенности в данном отделении, чувствовал несправедливость. — Разве Арсений Сергеевич раньше не сообщал вам, что я могу пользоваться его именем при потребности? — Ага, говорил, что сержант Шастун так делать может, — Шеминов все же поднял глаза и усмехнулся, — про тебя, лейтенант, никаких распоряжений не было. Если вы когда-то видели двухметровых мужиков, которые дуются как маленькие дети и топают ножками, то сейчас вы могли бы с точностью представить все то, что происходило с Антоном. Он был обижен, все так же по-детски и наивно. Потому что дядя Арсений — хороший, и всегда помогает. А тут вдруг не помог! Ну не прям так, конечно, Шастун все же мнит себя взрослым человеком и не стал бы называть генерала дядей, но все же. Лейтенант постоял ещё с минуту, мысленно посылая Стаса куда-то дальше его любимой комнатушки, и пошел в кабинет начальника. Жаловаться, как обычно это делают дети, приходя из детсада: «папа, меня обидел злой мальчик». — Арсений Сергеевич, происходит несправедливость в чистом её проявлении! — Шастун был краснючий и недовольный, — Нам для дела нужны записи с камер видеонаблюдения, а Станислав отказался их давать! — Антон, разве я тебе не говорил, что ты можешь прикрываться мной и моим разрешением в таких случаях? — генерал устало вздохнул, поправляя очки, которые надевал во время продолжительной работы за компьютером. — Я и хотел, а мне сказали, что: «сержант Шастун так мог, а лейтенант уже не может», — Антон выглядел как белка с орехами за щеками, только не белка и без орехов. — Ещё раз, кто тебе это сказал? — Арсений взял в руки рабочий телефон, готовясь звонить виновнику произошедшего. — Станислав Шеминов. — Ах, он, — генерал набрал нужные цифры на телефоне и заговорил, как только взяли трубку, — даю распоряжение — лейтенант Шастун может использовать моё имя при любых просьбах, касаемых дела. Я понятно выразился? Антон снова глупо заулыбался, морща нос. Его личная справедливость только что была восстановлена. Теперь нужно было только отсмотреть записи и выяснить, кто же все-таки оставил записку. — Большое спасибо, генерал! — Да не за что, Шастун. Иди уже занимайся заданием, а то ослепишь меня и работать не смогу, — Арсений улыбнулся и вернулся к своим делам. Когда Антон вновь переступил порог комнаты безопасности, ему молча передали флешку с записями и отправили восвояси, недовольно шипя. Лейтенант отправился в комнату с компьютерами, чтобы все отсмотреть. Только такого исхода он никак не ожидал — ни на одной записи никого, кроме Матвиенко, не видно. Только он заходил и выходил из комнаты с уликами. Тогда откуда взялась записка? Шастун ещё раз все сверил, постарался отыскать следы монтажа и склейки, но ничего, пусто. Как стерильны вещи, так же и эти записи. Не найдя иных объяснений, кроме как то, что это Сергей оставил записку, Антон пошёл к Комиссаренко, докладывать обо всём. — Капитан! На записях точно видно, что никого, кроме Матвиенко в комнате не было, — Шастун зло поглядывал на подозреваемого, хотя и ловил себя на мысли, что тот вряд ли стал бы так палиться. Но, с другой стороны, а вдруг это такой гениальный план, до которого Антон никогда своим мозгом не дойдет? — Как будешь объясняться, — задал вопрос Матвиенко Комиссаренко, — признаешься, что неудачно пошутил или будешь пытаться убедить нас в том, что записка появилась волшебным образом? — Я вам клянусь, никакой записки при мне не было, — Сергей злился, отвечая на обвинения, — не знаю уж чем этот твой Шастун записи отсматривал, но судя по его словам — жопой! — Так, собрались оба, идем внимательно отсматривать записи, вместе, — Вячеслав развернулся и быстрым шагом направился к лестнице. — Я вам точно говорю, виновник — Матвиенко! — А я тебе точно говорю, чтобы ты рот закрыл и шел за мной. Изменилось ли хоть что-то, после того, как они пересмотрели записи вместе? Очевидно, что нет. Разве что на лице Шастуна в этот раз засверкала победная улыбка. Он был прав, а вы не верили, негодники! Комиссаренко достал телефон и позвонил кому-то с нижних этажей. — Значит так, Матвиенко — в допросную, оказанное сопротивление будет причислено к обвинению, так что не смей, Шастун — к программистам, будешь разбирать запись подробно на предмет вмешательства извне. Несмотря на то, что Антон был абсолютно уверен, что никаких изменений не было произведено, он выдвинулся к специалистам. Лучше перебздеть, чем недобздеть. Сергей, в свою очередь, никак не перечил и даже не стал материться, однако было ярко видно, как он был растерян и удивлен. И если Шастун списал эти эмоции на актерские, то для Вячеслава было достаточно очевидно, что запись подделана, пусть и качественно. Правда говорить об этом лейтенанту смысла не было, у него черт знает что на уме. Естественно, когда программисты, спустя почти 2 часа, подтвердили, что в записи было совершенно дистанционное вмешательство, Шастун был разочаровн. В первую очередь потому, что преступник так и не найден, а во вторую потому, что теперь дело становится ещё сложнее. Виновник не только «ворует» людей, но ещё и занимается взломами. Матвиенко отпустили и отправили и дальше заниматься уликами, Антон со Славой остались в комнате отдыха, чтобы собраться с мыслями. Шастун пил сладкий чай, заедая каким-то батончиком, а Слава просто налил себе холодной воды. И они могли бы сидеть так до посинения, или до озарения. Однако с первого этажа поступил звонок — новая пропажа. Время выдвигаться. Шастун спохватился самым первым, забегая в свой кабинет за пиджаком. На улице шел дождь, тучи уверенно сгущались, но погода не могла отстранить доблестных полицейских от дела. До места они доехали относительно быстро, типичная пятиэтажка, такая же типичная семья. Пропал отец девушки. — Я возвращалась с подработки и чуть-чуть задерживалась, — тараторила пострадавшая, глотая слезы, — а когда пришла, то отца уже нет! Ни телефона, ни его. — Мог ли он просто пойти прогуляться или встретиться с кем-то? — Славу нервировали и сбивчивые объяснения, и погода, и Шастун за спиной. — Нет, мы только недавно переехали, он ни с кем не знаком и район знает плохо, только пару раз выходил в магазин и обратно, но не в этом дело, — она вытирала лицо рукавами, в процессе диалога, чем, временами, заглушала саму себя и было вообще не понятно, что она говорит, — он в те разы звонил каждые десять минут, боялся заблудиться. А сейчас телефон выключен! — Может он у него разрядился? — неожиданно логично спросил Антон. — Не мог, только с утра был заряжен на сто процентов, я сама заряжала. Он же взрослый человек — как бы разрядил? Оба мужчины тяжело вздохнули. Очередная пропажа без каких-либо чётких данных. По телефону не отследить местонахождение — звонок перестал проходить. Вышел мужик в магазин и пропал. Сейчас бы шутить про отца и хлеб или сигареты, но это уже совсем цинично. — А, только вот что, я, когда забирала почту из ящика, то заметила журнал необычный, отец бы не стал брать такой, — девушка протянула его Славе, на обложке было что-то, кажется, на французском, если Антон вообще умеет отличать один язык от другого. Комиссаренко отдал журнал Шастуну, как возможную улику. Но любопытный лейтенант не выдержал и уже в машине начал его листать. На это ли рассчитывал преступник? Может быть. Практически на середине из журнала выпала какая-то бумажка, очередной желтый стикер. «Как любопытно наблюдать за тем, как вы подозреваете кого-то из собственной команды лишь из-за небольшого исправления видеозаписей. Настолько не доверяете друг другу? Тогда как вы вообще собрались раскрывать дело? А если в следующий раз я нарисую на записях тебя?» Шастун откинул журнал вместе с запиской на заднее сиденье полицейской машины и почувствовал, как к горлу подступает ком. А если в следующий раз обвинят его?