degausser

      Вылетает вперёд, оставляя на своей коже тонкие царапины на руках от сухих веточек куста. Всё меняется слишком быстро, обороты мира вокруг него доводят до тошноты. Не может бежать, всё саднит и снова мутит, вынуждая остановиться, и он оглядывается. За его спиной зелёный островок между шоссе с кустом, у которого погнутые им самим ветки, и прямой, без гротескных изгибов, фонарный столб. Впереди шоссе, продолжающее свою линию, разделённое зелёным островком, где торчат редкие кусты на сухом газоне. На дороге разметка полустёртой белой краской, ведущая за собой вдаль, где всё освещают фонари, не утопающие во тьме. Здесь свет разгоняет тьму. Смотрит вверх и выдыхает, устало прикрыв глаза. Звёзды. И снова ночь. Бесконечная ночь. Как долго его не существовало? Потом. Эти вопросы – потом. Он в центре всего. Перекрёсток автомобильных дорог врезается в него со всех сторон, и он заглядывает в окна домов, вставших у узких проездов по бокам от него самого. Темно в первом доме с левой стороны, темно во втором доме с правой стороны, но, чуть-чуть подальше, по правую сторону, горит свет, не скрывающий самого себя занавесками. В окне кто-то есть. Кто-то живой, настоящий. Кто-то, кто занят своим делом. И он успокаивается. По другую сторону, подальше от перекрёстка, тускло горит ночной торшер в окне. Здесь есть люди. И снова лёгкий ветер, холодящий жгучую кожу. Здесь спокойнее. Берёт второй рукой край дисплея от камеры и подносит ближе к своему лицу, рассматривая ночную улицу через объектив. В уголке дисплея мелькает красный символ аккумулятора. И он вздыхает. Устало. Выключает камеру, не находя в себе сил сказать что-то. Надо выбираться. Сперва он попадёт домой, затем всё остальное.       Его окликает оглушающим гудком грузовой автомобиль, отталкивающий тьму ночи своими яркими фарами. Свет летит на него, а он стоит, заворожённый приближающимся светом. Мотылёк, принимающий свою участь из-за любви к свету. Лучше он сейчас исчезнет, испепелённый столкновением. Закрывает глаза. Ждёт. Легче, когда всё идёт своим чередом, а не происходит от его рук. В них нет сил.       Но его зовут ослом, прогоняя с дороги. Открывает глаза, с разочарованием замечая остановившийся в нескольких метрах от него грузовик. Водитель, мужчина, приближенный годам к шестидесяти с неаккуратной щетиной, перевалился через боковое окно, обхватив дверь рукой. Спасение всё ещё здесь. Находит силы на вопрос, где же он находится в этот раз. И загорается надеждой сам, услышав ответ. Он недалеко. Его дом близко. Мужчина озадачен, теряя своё доверие к нему окончательно. Перед ним, посреди дороги, стоит лохматый, в окровавленной футболке и с ошалевшим взглядом, человек с камерой в руках. Который, обнаглев, просит довезти его до родных мест. Прикрывается ложью о подставе со стороны, как он думал, друзей. Совсем нелепая ложь.       И его впускают внутрь, оглядывая с подозрением и, кажется, жалостью. Не теряется. Пускается в свою ложь дальше. Выбора нет. Правда слишком безумна, хотя, может быть, в нём потеряли бы интерес его мучители, будь он заперт в клинике душевнобольных. Только это ещё хуже. Быть забытым среди утерявших здравомыслие людей. На душе гадко, и он меняет тему.       – Ной. – Протягивает руку.       И её пожимают, называя своё имя в ответ. Рассказывают свою историю в ответ, после комментариев, касательно таких «друзей». Он находит возможность посмотреть дату на смартфоне в руках его спасения. Его маяка, выцепившего заблудившийся катер из нехорошо затихнувшей мглы. Месяц не изменился, но уже подходит к концу. Думает, что его вполне устраивает эта информация. Не помнит, какого числа он ушёл на эту проклятую прогулку с утра, но уверен, что было это в начале месяца. Корит себя за пропавшую организованность следить проходящие мимо него дни. До этого разницы не было, какой смысл смотреть за днями недели, за числами, если он затворник. Это угнетает.       Он выпрыгивает из салона под настойчивые предложения пойти в полицию. Тем более, у него есть камера и этих ублюдков обязательно найдут. Хороший человек, думает он. Даже предложили одеколон для его изрезанных ладоней и ужасной раны на боку. Вряд ли уже поможет, но теперь он пахнет чуть приятнее. Хотя, такой аромат ему и не по вкусу. Рассвет начинает только-только разыгрываться, контрастируя блёклым тоном на фоне грубого оранжевого света фонарей. Такая же прохлада, как перед его исчезновением. Такой же свежий запах остывших от палящего солнца асфальта и земли. Игнорирует боль во всём теле, продолжая идти вперёд. И чем ближе его дом, тем сильнее подступает усталость, утяжеляя его ноги и голову.       Он всё медленнее ступает по плитам у своего дома. Родные окна, родная дверь встречают его ласковым и отчуждённым видом. Впускают внутрь, обнимая серыми стенами. Сбрасывает с себя порванную футболку, откидывает сандалии в сторону и стягивает потёртые джинсы, подходя ближе к комнате с кроватью. Его убежище. Его оберегающее заточение. Его дом. Падает на холодные простыни, лицом прячась в подушке.