degausser

      Удар лопатками об землю был неожиданным. Воздух из лёгких выбивает с хрипом, и он лежит, не в силах вдохнуть. Прыгая ногами вниз, не рассчитываешь на мгновенное падение на спину. Как будто идёшь по только что помытому полу и комично поскальзываешься пяткой на скрипучем линолеуме. Сердце замирает, а по телу проходит глухая боль. Все мысли только о том, как бы вдохнуть, пока лицо искажено тупой гримасой с раскрытым ртом и выпученными глазами. Увидь такое дети с подростками, засмеяли бы и ещё вспоминали в дальнейшем, заливаясь хохотом: "А помнишь? Помнишь"? Но сейчас он лежит, боясь пошевельнуться. Вдох тонкий, пропускающий тоненькую струйку воздуха в его лёгкие. Второй, такой же сдержанный. Хочется с жадностью хапнуть всё, что сможет, пока мозг не начал умирать от кислородного голодания. Медлит, выдерживает аккуратность, не поддаваясь инстинкту самосохранения. Больно. Горло дерёт, но он продолжает маленькими глотками втягивать этот застоявшийся воздух. Приходит в себя. Мысли уже панически не крутятся вокруг дыхания, и он постепенно находит себя. Чувствует неровности спиной, мелкие холмики между лопаток и камушек под боком. Руки согнуты в локтях, под ними что-то мягкое, слегка влажное и щекочет голую кожу. Поворачивает голову. Трава. Шевелит пальцами рук, перебирая тонкие травинки. Переводит фокус дальше ладони. Редкие деревья, начинающие лысеть. Проплешины оголяют сухие и корявые ветки, острыми когтями раздербанившие нутро лиственной шапки. Сглатывая тусклую вспышку боли в груди, отворачивается, смотря прямо. Небо. Без звёзд, но с облаками. Прикрывает глаза, стараясь расслабиться под аккомпанемент ноющих рёбер и отбитой задницы. Проклятый мост позади. Хихикает, скаля свои неровные зубы. Пискляво, хрипло, и заходится сухим кашлем. Сразу же накрывает рот ладонью, приподнимаясь на локте другой руки. Боль усиливается вместе со спазмами, и когда кашель прекращается, он склоняет лоб к земле, вжимаясь. Постанывая. Он смог выбраться из первой ловушки. Впереди ещё сотня. И вряд ли Привычка проводит тут каждый час своего времени. Он не думал, что ему удастся перейти грань сегодня, он не готов. С собой нет запасных аккумуляторов, нет воды и еды. Ничего нет. Он в одних заношенных сандалиях, джинсах пятилетней давности и футболке с вылезающими нитками. С ним камера и его угасший энтузиазм исследователя пространств. Камера!       – Блять! – Заметался, упираясь ладонями в мягкую траву и вскакивая на колени. Замечает, что его голова была в полутора метрах от бордюра. На волоске от смерти. Опять. Отмахивается, мотая головой в поиске камеры. Лежит поодаль, всего-то пару шагов пройти. Облегчённо выдыхает, замечая, что на записи не было видно развалившуюся нелепость. Записанной истерики было достаточно. С тихим стоном поднимается, хватаясь ладонью за бок. Болит на спине, сзади, но, обнимая себя одной рукой, ему становится легче. Наклоняться тяжело. Боже, лишь бы не были сломаны рёбра. Подбирает камеру, невольно поглаживая её корпус большим пальцем. Повидала же она херни. – Так. Ладно. С моста я выбрался...       Объектив проплывает по кругу, снимая петляющую аллею с аккуратными скамейками; чёртовы фонарные столбы, на этот раз обычного вида; и поляну – воздушную на восприятие, с плавными невысокими холмами и далеко-далеко раскинутыми между собой деревьями.       – Какого хрена мне делать дальше, я не знаю. – Всплёскивает рукой, шлёпая себя по бедру. Тень на земле копирует его действие, пока он снимает всё ниже колена. В упор в землю, смотря на всё через экран своей камеры. – Стоять и звать на помощь «Привычка, помоги! Я полный дурак, припёрся сам не зная для чего и только сейчас осознал свою ошибку!»? Полное посмешище.       Душный воздух уже приелся, и он не обращает на это внимания. Место, где он оказался сейчас, выглядит более спокойным, не внушающим опасности. Не таким сбивающим с толку, как бесконечный мост во тьме.       – Ладно, хорошо. Я знаю свою конечную цель – это выбраться отсюда, пока я не помру от голода. Надо понять принцип. Просто-напросто увидеть эту разницу между переходами…       Он давно не говорил, не рассказывал про свои мысли. Только снова взяв камеру в руки и нажав на кнопку записи, разговорился. У него много мыслей. Теорий. Разбираться в чём-то, пытаться понять суть, дойти до истины всегда интересно. Он говорит со зрителями, со своими подписчиками. Людьми, которым интересно, как он выберется из западни. Он не выберется из западни. Он знает. Знают и люди, смотрящие за ним. Он не уверен, что добавит в конечную запись всё, что с ним произошло за это время. Чего-то этим людям знать не надо. Но поганый Наблюдатель может раскрыть его. Наблюдатель может знать больше, чем следует, и подставить его. Ох, как же Наблюдатель будет доволен своей работой, показывая его слабость. Единственное, что спасает, Наблюдатель никогда не говорит прямо. Как и все из коллектива. Как и Привычка. Добавляют больше загадок.       – …Как попасть сюда, до конца я не понял. Только ориентируюсь по своим ощущениям. Возможно, выход аналогичен. Подстрекатель говорил, глаза могут видеть только то, что разум готов постичь. Думаю, я вполне готов…       Недавний успех сделал его уверенным в своих силах. Да и через что он успел пройти за это десятилетие. Чего он ещё не видел? Разве что спокойствия. И в этом месте он не первый раз. Справится. С моста Виктор парка он бежал, сверкая пятками. При помощи себя он получил подсказки. Чем это измерение может отличаться лабиринта на мосту Виктор парка? Разнообразием мест, в которые он может попасть. Наверное. Не уверен до конца. И почему он всегда оказывается на мосту?       – …Возможно, мне снова нужен мост. Все те разы, что я попадал в эти сраные места, я выходил через мост. Видимо, это какой-то метафорический мост между мирами. И человеку будет легче поймать тонкую грань…       Картинка на камере скачет, смазывается. Его рука дёргается в такт его словам, мыслям. Но глаз с экрана не отрывает, активно жестикулирует свободной рукой, пока другой обхватывает скрипучий пластиковый корпус камеры. Он так и не сдвинулся с лужайки, – газоном это назвать трудно из-за небольших проплешин и неаккуратной травы вокруг – остаётся на месте, прирастая ногами к земле. Не замечает, как голени тяжелеют, застывают. Ему больше не страшно здесь, в доме его врага. Он не чувствует паники. Не бегает ошалевшим взглядом вокруг. Он увлечён загадкой, вставшей перед его лбом преградой. Ему нравится рассуждать. Нравится, как резонирует его голос по всему телу, выходя наружу.       – …Я вижу только то, что мой разум готов принять. Но я вижу и несоответствия, что это место всего лишь бутафория, чтобы человек смог воспринять всё вокруг…       Уходит в себя, рассказывая больше. Не может остановиться. Мысль о том, что Администратор с его прихвостнями могут быть заняты чем-угодно, кроме его выслеживания, засела, диктуя волю к действиям. Волю на заминки и бесполезные действия в его положении. В его проигрышном положении.       – …Это очередной лабиринт. Все их измерения всего лишь лабиринты для человека. Первая подсказка по прохождению уже есть – следить за окружением…       Его голос стал более звонким в тишине вокруг, а воздух потяжелел. Он поднимает камеру, желая заснять эту широкую аллею со скамьями и ажурными фонарями по краям, и показать простор поляны сзади, обрамлённый вдали деревьями. Замирает, пришибленный холодом.       Продолжение фразы застревает в его горле. Часть слов спотыкается об язык, вылетая наружу задушенным вздохом с его голосом. Загнанный хрип. Шумные вдох и выдох разлетаются на весь этот лесопарк, и он прикрывает рот, вдыхая носом. Его сопение всё ещё шумит. Надеется, что ощущение вакуума вокруг не позволит донести звук. Но то, с каким громким шипением в его голове отдаёт собственное дыхание, губит всё никак не унимающуюся надежду в его груди.       Не хочет отрывать глаз от дисплея камеры, знает, что поверх ничего не увидит, а, опустив взгляд, поймёт, что проиграл. Посреди дорожки аллеи под светом фонаря кто-то стоит. И это не Привычка. Разглядеть сложно, и он приближает картинку через камеру. На голове тёмный капюшон, а под ним что-то яркое, неестественно яркое. Маска. Он помнит этот образ. Это не маска. Это череп. ГоловаМертвеца.       Замечает, что не может сдвинутся. Ноги потяжелели. Смотреть вниз не хочется. Не двигается. ГоловаМертвеца тоже стоит на месте, словно ожидая его следующих действий. Неверный ход и ГоловаМертвеца пойдёт на него, он уверен в этом. Решается поднять взгляд поверх камеры. Аллея пуста. Через его шумное дыхание доносится низкое, глубокое шептание с хрипотцой, и он вздрагивает.       – Du bist nur ein Jungspund.       Он совершил ошибку. Смотрит на дисплей. Через приближенное изображение видно шнурки от капюшона толстовки и молнию.       – Блять! – Вскрикнув, срывается на бег. Выбегает на аллею.       Есть ли смысл бежать, если эти существа могут мгновенно перемещаться в пространстве? Не важно. Это всё, что он может сделать. Просто сбежать. Не вступать в бой с неизведанным. Незнакомым. Боже, как Майло мог общаться с ним? Это всё не важно. Надо уходить. Как же он посмел отпустить мысль, что он в небезопасности, даже если здесь никого нет. Нельзя долго стоять на месте, они придут за ним. Не упустят шанса. Не упустят его. Надо думать быстро, чтобы найти выход. Старается смотреть по сторонам, выискивая несоответствия. Твою мать, да он не знает этих мест! Только если здесь будут появляться совсем несуразность для настоящей реальности он сориентируется. Но ничего подобного нет. Он не видит глаз в траве и проносящихся мимо деревьев, нет ничего необычного в скамейках, фонарях. Даже облака обычные. Кроме неба, на котором нет звёзд.       – Нет, только не говорите, что я по уши в дерьме. – Говорит с одышкой. Не прекращает бежать. Только не стоять на месте.       Тяжёлый, гулкий смех с прерываниями, словно ямами, гремит повсюду. Но он не остановится. Пока ещё дышит, пока его не схватили, он будет бежать дальше. Насколько его хватит. Из него вырывается короткий крик, когда он летит вниз. Споткнулся, зацепившись носком сандалии об асфальт. Падает, сшибая локти до съехавших полос с маленькими шариками крови. Словно проехался по листу наждачки. когда он уже перестанет падать в этом чёртовом месте. Вскакивает.       – Ладно, в этом даже был плюс. Никогда так сильно не радовался этим телепортациям. – Задыхаясь, осматривается. Теперь он на парковке с машинами. Их не много, так, пара-тройка на километр. Дальше парковки дома без света в окнах. – Может, я уже близок к выходу? Теперь это место не выглядит таким заброшенным, как сраный мост и та аллея. И этот мудак уже не так сильно меня напрягает. Скорее всего, он вообще потерял меня.       Теперь он злится. Уже не бежит, идёт настолько быстрым шагом, каким позволяет его усталость. Ближе к домам. Ближе к тому, где могут жить люди. Сколько он здесь уже? И как много он потерял своего реального времени? Только не месяц. Пожалуйста, пусть это будет хотя бы две недели. Он устал от этих скачков. Это также является причиной, почему он не может иметь хотя бы знакомых, с которыми можно поговорить о чепухе. Он исчезает, не предупредив. Это рушит все связи. Поэтому он может общаться только с теми, кто застрял в такой же заднице.       – Всегда было интересно, смогу ли я найти что-то полезное в этих домах? Я бы не отказался сейчас от перекуса, эта беготня достала меня. – Подходит к веранде двухэтажного дома. Ничего необычного. Посредственный стиль дома в простом районе города. Светлые стены, окна на тех местах, где они и должны быть. Обыкновенная дверь. Запрыгивает по ступеням и стучит в дверь. Не ждёт, что ему откроют. Тишина в ответ. Открыть дверь тоже не получается.       – Знаете, здесь же всё равно никто не живёт, кроме этих уродцев. – Наводит камеру на окно за перилами веранды. – Если они так тщательно могут имитировать эти места, возможно, я найду что-то полезное.       Перелезать через перила не решается, спускается по ступеням. Обходит веранду, пролезая к окну через клумбочки с цветами. Он достаёт до окна только макушкой, придётся карабкаться. Водит камерой из стороны в сторону, выискивая камень. Есть валун, но вряд ли ему хватит сил докинуть его. Нужен обстрел камнями. И придётся постараться доломать стёкла у подоконника, чтобы он смог пролезть. А может, выломать дверь? Нет, не хватит сил тоже.       – Чёрт, мне теперь интересно, согласится ли Привычка разгромить здесь всё вместе со мной. Этот стрёмный умник в костюмчике забыл, что людям свойственно разрушать всё. – Усмехается. – Ладно, проверим, смогу ли я закинуть в окно валун. Я здесь ни черта не нашёл чего-то лёгкого.       Пробует взять валун одной рукой. Смог только перевернуть.       – Не хочется этого делать, но выбора пока что нет. – Кладёт камеру на веранду, находя место, где объектив будет направлен на него. Двумя руками он поднимает валун. Дотягивает до груди, кряхтя. Спина всё ещё побаливает после его прыжка с моста. – Так, пробуем.       Да нихрена не получится. Старается замахнуться, в силу своих возможностей. Со стороны наверняка выглядит уморительно – тощий мужик, с камнем у плеч, потому что выше задрать силёнок не хватает, пытается совершить проникновение на частную собственность. Пусть и в нереальном мире. Без разницы. Он сегодня плохой парень. Подходит поближе, целится. Замах. Валун со стуком на всю улицу врезается в стену, сдирая краску.       – Да ну, блять!       Расстраивается. Поднимает валун снова. Краска облупилась не так низко, возможно, следующий рывок будет лучше. Кидает.       – Ха, выкуси!       Треск стекла фанфарами отдаёт в уши. Сбил нижнюю часть и немного обсыпал стекла посреди окна.       – Это делать я хочу ещё меньше. – Берёт камеру и закидывает внутрь. Камера упала на паркет, звучно ударившись там, за стеной. Низ окна всё равно в острых осколках, и он дотягивается пальцами, в надежде выдрать их из рамы. Его рука отлетает, когда один кусок стекла откалывается. Будет не так просто, как он думал. Откидывает в сторону. Тянется за следующим. Но замирает, слыша вдалеке этот низкий голос.       – Du wirst nicht ohne Konsequenzen davonlaufen.       – Да пошёл ты. – Выплёвывает себе под нос. – Я всё равно залезу внутрь.       Вандализм позабавил его. В конце концов, что ему сделают? ГоловаМертвеца не такой устрашающий, как Администратор с его щупальцами. Но тревога всё равно разгорается в груди, и он хватается ладонями там, где нет стёкол. Ногами забегает по стене, с трудом подтягивая своё тело наверх, и с грохотом валится внутрь. Футболка полосами разорвана. На животе что-то обжигает. Забирает камеру с пола, даже не осматривая себя. Потом. Сперва найти безопасное место, этот мужик сзади продолжает напрягать. Свет из разбитого окна падает на спинку оббитого светлой тканью кресла; на кофейный столик перед креслом с маленькими горшками на нём; на такие же небольшие кустики с бутонами цветов в горшках; на массивный книжный шкаф с резными краями у стены; на книги, стоящие плотно друг к другу в каком-то беспорядке – одна выше или ниже соседней, разные контрастные цвета режут глаз. Под ногами скрипит паркетная доска, и он переступает на махровый коврик. Он устал. Садится в кресло, размещая камеру на столике, и кладёт подранные локти на подлокотники. Начинает щипать, но ему всё равно. Смотрит в объектив, уложив голову на спинку. Его саднящие колени с тянущей, словно перетягивание тяжёлых цепей, болью в ляжках с голенями, раскинуты в стороны. Не зря он изучал немецкий. Не сбежит без последствий? Ещё как сбежит.       – Я делаю очередную ошибку, да? Оставаясь здесь, на месте, вальяжно развалившись в кресле? Выглядит так, словно я ожидаю свой конец? Может быть и так. – Гуляет взглядом по потолку с вычурной старой люстрой, обходит стены, на них картины, только изображения не разобрать, темно. Сбоку арка с проходом в другую комнату. Опускается ниже. В углу торшер. Если пройти по ковру, можно наткнуться на ещё одно кресло, напротив него. А между ними столик. Среди горшочков лежат журнал и записная книжка. Лежит и ручка поверх книжки. Тянется к ней, стараясь не замечать жжение в отлепившемся от ткани локте. Прокручивает в пальцах перед своим носом. – А, может быть, и не так.       Надо отсечь ненужное. Разорвать пути. Втягивает носом воздух, вставая на ноющие ноги. В разбитом окне ничего не поменялось. Всё та же улица с парковой вдали. На осколке стекла потемневший развод. Это его кровь. ГоловыМертвеца не видно. Не слышно. ГоловаМертвеца рядом. Кровь привлечёт всех, кто находится здесь. Прибегут на запах. Значит, надо держать оборону. Отвернувшись от окна, рисует на бетоне у окна символ из глаз. Ставит раскол между ними. На записи его плохо видно, спинка кресла закрывает его половину, но его тёмный профиль на фоне света из разбитого окна вполне различим. И он смотрит в объектив, закончив рисовать.       – Надо заблокировать ещё дверь. – Камера со скрипом съезжает по стеклу столика, когда он берёт её в руку. – Не уверен в надёжности символа на стене, но окно следовало бы закрыть, думаю, поступил я правильно.       Проходит в тёмный коридор через арку. Сбоку от арки различается входная дверь. Здесь окон нет, очень темно, свет идёт только от другой арки, напротив двери. Там, внутри, похоже, кухня. До туда он дойдёт позже. Почти выцарапывать символ на двери в полной темноте было трудно. Чернила ещё на той стене перестали писать из-за горизонтального положения, но он справился. Неаккуратно выведенные символы должны дать ему фору.       – Этого должно хватить.       Вслушивается, стоя у двери. Всё та же тишина. Выдохнув, отворачивается. Идёт на кухню. Стало спокойно. Тишина не кажется больше давящей, и он дышит полной грудью. Даже воздух не такой тягучий. Проходит мимо обеденного стола и панорамных окон с полупрозрачными занавесками к тумбам и навесным шкафчикам. Открывает первый ящик тумбы. Ложки, вилки аккуратно сложены.       – Здесь прям как в настоящем доме, надо же.       Снимает всё, до чего увидит сам. Холодильник еле слышно гудит, зазывая его к себе, и он поддаётся. Открывает. Резкий свет на мгновение слепит. Молоко на полочке дверцы, какие-то соуса и бутылочки с газировкой. Внутри стоит контейнер с какой-то едой, овощи лежат в закрытом отсеке, творожки в пакетах. Интересно, на вкус они такие же, как и у него дома? Открывает молоко одной рукой, оно с лёгкостью поддаётся. Уже было открытым. И по весу его уже пили.       – Надеюсь, я не траванусь.       Пьёт с горлышка. По вкусу ничем не отличается от обычного молока. Ставит на место. Хмыкает.       – Вполне обычное молоко. Ничего особенного, кроме того, что оно уже открыто. Неплохо постарались в реализм. Получается, я вполне могу жить в этих местах. Удивительное открытие.       Большим пальцем открывает контейнер, заглядывая внутрь. Курица, листья салата, натёртый сыр. Салат цезарь, но без томатов черри. Тут Администратор прокололся. Закидывает в себя холодную курицу, закусывая небольшим листиком салата с кусочками сыра.       – Пресновато, но могло быть и хуже. Стоит взять салат с собой, неизвестно, сколько я ещё проторчу здесь. И творог тоже идёт со мной. Давай, приятель, побудешь в моём кармане. – Захлопывает дверь, не боясь быть услышанным. – Контейнер в карман джинсов не залезает, придётся носиться с ним в руке.       – Ублюдок, я сейчас тебе голову снесу! Полиция уже едет.       В удивлении, разворачивается на мужской голос. Встречается взглядом с живым, настоящим человеком, который мгновенно проснулся от шума – не уложенные короткие волосы и блестящий взгляд. Встревоженный, смешанный со злостью. В руках у человека что-то похожее на балку. Человек сжимает её, готовится к замаху.       – Какого хуя? – Вырывается из него полушёпотом, и человек дёргается в его сторону, срываясь с места.       И он бежит тоже. В коридор к исцарапанной двери. В зал с креслом. К разбитому окну, выпрыгивая из него и разрезая себе ладонь с ногой.