Язва полезна в любом коллективе.

По дороге в ресторан я всё думала, как же вести себя с Аленой. Надо бы как-то аккуратнее, но как? Владимир Владимирович не дал никаких рекомендаций… Будто все вокруг тоже школы КГБ оканчивали! За размышлениями я не заметила, как машина остановилась, и среагировала, только когда дверь открылась. Охрана проводила меня до столика, и я поняла, что мы приехали на десять минут раньше назначенного. Каково же было мое удивление, когда всего через пару минут мне доложили, что Алена тоже приехала. Пунктуальная, это очень хорошо. Алена вошла, и у меня в глазах немного зарябило: она была одета в костюм желтого цвета. И пиджак, и длинная плиссированная юбка были канареечного цвета (где она только нашла их!), только пуговицы на пиджаке, туфли на шпильке и сумочка были коричневыми. На плече лежала широкая рыжая коса, а голубые глаза так и сверкали то ли озорством, то ли простой жизнерадостностью. В голове у меня вертелась только одна мысль: у Людмилы Александровны железные нервы. Если бы я увидела такую девушку и поняла, что она любовница моего мужа, то распереживалась бы куда сильнее, чем она. Не сказать, что Алена прям модель и «Мисс Вселенная», но она молода, симпатична и фигуриста. При этом самое главное, что и с трехметрового расстояния чувствуется ее обалденная жизненная энергия, а на такое падки абсолютно все мужчины. Даже моя охрана, редко позволяющая себе демонстрировать реакцию на кого бы то ни было, еле поборола желание проследить за ней вместо того, чтобы следить за моей безопасностью. — Боже мой, — Алена выдохнула и нервно помялась на месте, потеребив сумку в руках, — Анжела Владимировна? — Да, это я. Присаживайтесь, Алена Валерьевна. Отдать должное, она быстро взяла себя в руки, никак более не проявив появившийся поначалу страх. Интересно, чего она испугалась. Я начала разговор с рабочих моментов, решив разузнать про то, как она смогла в столь юном возрасте освоить целое множество языков и диалектов. Оказалось, что Алена имеет диплом Института Стран Востока, даже участвует в работе кафедры восточных языков, а именно — арабского. Я прекрасно помню, как основали эту кафедру: я тогда только-только уехала с Майклом в Америку после того, как родила, а значит, это был девяносто четвертый год. В принципе, похоже на правду: Алене тогда было девятнадцать. Сейчас ей двадцать пять, и в ее копилке языков знатно прибавилось. Она владеет турецким и фарси, понимает и достаточно хорошо говорит по-азербайджански и по-таджикски (всё-таки, родственные языки для турецкого и фарси), а сейчас активно изучает урду и останавливаться не планирует: хочет стать полиглотом. Если она не считает себя полиглотом сейчас, то я не знаю, когда начнет. Если судить по речи, то девушка она очень приличная. Она немного напомнила мне меня в мои двадцать и двадцать пять. Я бы даже сказала, что я более «умеренная». Вернее, ленивая. По Алене видно, что она может с утра до вечера не садиться и работать и руками, и головой. В принципе, одно то, что ее едва ли не с университетской скамьи пригласили на практику в ФСБ, о многом говорит. Разумеется, Алена не упомянула о своей работе в Службе, но я знаю подробности от Владимира Владимировича. По его словам, они впервые встретились на допросе. Сам он просто наблюдал за процессом, но еще тогда обратил внимание на молодую девушку, без страха и волнений переводившую вопросы следователя с сохранением основных ударений и интонаций. Нет уж! Я не отпущу такого ценного сотрудника! Потом с Путиным договорюсь как-нибудь, а вот на работу Алену возьму прямо сейчас! Думаю, мы даже сможем составить ей такой график, чтобы ей удобно было комбинировать ее дела в Службе и у меня. — Еще один вопрос: как вы относитесь к командировкам на сутки или трое? — Положительно, — Алена кивнула. — Тогда мое предложение будет звучать следующим образом: штатный переводчик моего холдинга и сопровождающий на случай переговоров за границей. Вы будете сидеть в уютном и безопасном офисе и разбирать рутинные переводы, поступающие из партнерских фирм. Отдельно хочу выделить дела из Африки: штаб-квартира фонда моего супруга находится там, и, соответственно, переводов с арабского оттуда бывает много. Сейчас ими занимаются разные переводчики, и качество периодически хромает. Хочется наконец получить стабильность. Я решила лично встретиться с вами именно по этой причине: переводчик требуется в значительной степени для благотворительного фонда моего супруга, а его делами я всегда занимаюсь лично. — Понимаю. Штаб-квартира, — Алена вскинула брови, — это та, что в городе Аддис-Абеба? — Да, а что? — Думаю, что качество перевода можно повысить, если аддисабебцы будут формировать отчеты на своем государственном языке — амхарском. Это язык из семитской группы афразийской семьи, к какой принадлежат и арабский, и иврит. Года три назад мне показалось интересным расширить свою коллекцию семитской языковой группы с одного арабского, и амхарский привлек меня тем, что его ближайшими родственниками считаются тигринья и тигре, на которых говорят в Эритрее. Также амхарский является священным языком растафарианства. — Потрясающе. Вам настолько легко даются языки? — Да, — Алена мило порозовела, — я не одарена в точных и технических науках, зато филологией могу заниматься днями напролет. Мне нравится разбираться в тонкостях языкознания. Жаль, что я пока не бывала во всех странах, где традиционно живут носители языков, которые мне уже известны, но я практиковалась в общении с теми, кто приезжал сюда. Как никак, английский знают не все, и многим приятнее работать на родном языке. Так я очень много поездила по России то с арабами, то с турками, то с африканцами, и это знатно повысило мой уровень владения их языками. — Действительно, потрясающе. — Спасибо, — тут Алена улыбнулась чуть увереннее. — Простите, что так прямо, но какова предлагаемая зарплата? Я озвучила сумму и продолжила: — Если согласитесь на мое предложение, то, разумеется, получите все льготы, положенные сотрудникам холдинга. — Ого, — она подалась чуть вперед, — об этих льготах скоро начнут слагать легенды. Это всё-таки правда? — Что именно? — Что, например, с этого февраля вы за одну старую квартиру даете одну большую в том новом районе на юге? — Да, — я улыбнулась. — Но, разумеется, есть условия: сдавать квартиру в аренду запрещается, а продать ее можно только обратно моему холдингу. Благодаря такой системе в районе будут жить только свои. — Не обижайтесь, но это подозрительно смахивает на лепрозорий из произведения Стругацких. Помнится, они поднимали этот извечный вопрос: «Их от нас огораживают, или нас от них». Она нравится мне всё больше! — Поверьте, я тоже частенько об этом думаю, — я весело хмыкнула. — Район абсолютно приспособлен к жизни, там имеется вся нужная инфраструктура. Если переедете, не пожалеете. — Да, там даже въезд на машинах по разрешениям. — Именно. — Я согласна, — Алена искренне обрадовалась, и я снова почувствовала ту пробивную энергию, с которой она зашла в ресторан. — Замечательно, — я с теплой улыбкой пожала ей руку и решила провести маленький допрос. — Не могу не спросить про девушку, с которой я до этого говорила. Ясмин, кажется? — Да. Это моя соседка. Мы живем вместе, я помогаю ей освоить русский. Она, в свою очередь, замечательный тренажер сирийского диалекта арабского для меня. Та-ак. Этого Путин мне не говорил. Или не знает, что маловероятно, или же Ясмин недавнее пополнение. Как бы так это разведать, чтобы не навлечь подозрений? Нет, никак не разведать. Алена тоже это понимает, поэтому сидит спокойно. И что мне теперь делать? О! Алена сменилась в лице! Прекрасно, сейчас узнаем! — Что-то не так? — Нет, что вы, — она грустно улыбнулась, — просто я сейчас подумала о квартире… Я пока откажусь. Так ведь можно, или нужно соглашаться сразу? — Можно в любое время, но надо понимать, что сейчас доступны пять тысяч квартир. Новые десять тысяч будут через год, а еще двадцать пять тысяч — только через три. Весь комплекс «Южный» строился по задумке Майкла: квартиры там распределяются между нашими сотрудниками и людьми, которых Майкл отбирает отдельно по тем или иным критериям. Я сделала паузу, чтобы она обдумала услышанное, и продолжила: — К чему я всё это веду, — я вскинула брови, Алена еще внимательнее прислушалась, — откажетесь сейчас, и, наиболее вероятно, что свободная квартира появится только через год. Подумайте хорошенько. Зачем отказываться от «Южного», который Майкл строил как себе? Парки, детские игровые и спортивные площадки, спортивные площадки для взрослых, детсады, школы, больницы, магазины, кафе, рестораны и даже кино — в «Южном» есть всё. В свое время Майкл хотел Неверленд в Калифорнии, но не вышло, а сейчас у него появилась возможность обустроить маленький рай при Москве, и поверьте, он едва ли не лично участвовал в строительстве. В отличие от многих современных застройщиков, мы предлагаем многокомнатные квартиры вместо модных кухонь-гостиных и, Бог знает, чего еще. Даже я подумываю о переносе головного офиса в «Южный», чтобы людям было удобнее и быстрее добираться до работы и до дома, дабы у них было больше времени на себя и семью. — Вы с мужем святые люди, честное слово, — Алена пораженно покачала головой. — Спасибо, но Майклу так ни в коем случае не говорите, — я засмеялась, — он к теме святости и долга относится очень серьезно. Майкл делает это всё от души, желая помочь тем, кому помощь нужна. Понятно, что помощь сейчас нужна всей стране, но всей России Майкл при всем желании не поможет, поэтому решил начать с малого: помощи ветеранам и молодым или многодетным семьям. Он из принципа не делает рекламы «Южному», не говорит об этом на каждом шагу. Майкл не хочет, чтобы люди пытались окольными путями просочиться в этот комплекс, поэтому так называемые «письма счастья» с приглашениями присоединиться к жилтовариществу приходят только по нашему одобрению. От этого почти никто не знает, какими именно критериями мы руководствуемся, но Майкла это не волнует. — Это логично. Если никто не знает, то тогда эти критерии действительно не подделать. — Именно. Поэтому мне крайне любопытно, почему вы не хотите соглашаться на переезд, — я вскинула брови, — это почти лотерейный билет. Сколько у вас сейчас комнат? — Одна. — Квадратов тридцать пять? Мы предлагаем вам сто. Четыре комнаты. — Но у меня же нет детей? — Будут же когда-нибудь? — Я улыбнулась. — Ранее я сказала про многодетные семьи, забыв упомянуть, что им Майкл построил шести- и семикомнатные квартиры, — Алена удивленно расширила глаза. — Да, — я засмеялась, — у меня очень щедрый муж. Кто как не Майкл знает, каково дюжине людей жить в двух комнатах? — Боже мой… — Она выпила воды. — Так в чем причина вашего отказа? Поверьте, мне настолько нужен такой сотрудник как вы, что я готова сидеть тут с вами еще хоть час. Давайте тогда проведем его более плодотворно. — В доме, где я живу, прямо подо мной живет дедушка Ваня, которому я помогаю, наверное, уже года четыре. Помогаю с тех пор, как нашла стабильную работу и у меня появилась возможность помогать. — Та-ак, — я кивнула, — прекрасно. Расскажите про деда Ваню. Алена рассказала, и за водой уже потянулась я: история и впрямь неприятная. Оказалось, что у деда Вани была семья, состоящая из племянницы и ее мужа, и эти люди решили проявить в его отношении особенную благодарность за то, что он впустил их в свою московскую квартиру: они продали эту квартиру, дабы купить одну для себя и одну для деда. Они ведь молодая семья, зачем им аж целый дедушка в одной из трех комнат? Правильно, незачем. Лучше жить в двух, а его отправить куда-нибудь в однушку. Решено, сделано: продали, купили и забыли про деда. Уже потом в новостях он увидел репортаж о катастрофе Ту-154 под Хабаровском и список погибших, среди которых нашлись племянница и ее муж. Я прекрасно помню эту трагедию: самолет врезался в гору. Погибли все, кто был на борту. Даже тел как таковых не было. — Вот, — Алена вздохнула, — с тех пор он один. Ту квартиру забрала золовка племянницы, так что дед Ваня ютится в однушке нашего не самого приличного района. Недавно его ограбили на подходе к дому, чудом жив остался. Я боюсь оставлять его одного. Сейчас все видят, что я рядом, поэтому никто не пытается отобрать квартиру под предлогом платы за помощь. Я попросила назвать имя, фамилию и отчество деда Вани, позвонила своему помощнику, дабы он посмотрел всё по базе данных, а когда он перезвонил, подтвердил сей рассказ и перечислил награды деда за участие в Великой Отечественной, я поняла, что он прекрасно попадает под программу Майкла. — Алена, можете переехать вместе с дедом Ваней. Пока квартиры только раздаются, мы можем выбрать вам две по близости. Будете приглядывать и дальше помогать. — Правда? — Алена снова расцвела от счастья. — Спасибо! Честно, не знаю, как вас отблагодарить! — Никак не нужно, — я улыбнулась. — Если хотите, можете присоединиться к добровольцам «Южного». Майкл лично контролирует их деятельность, так что организация действительно работает, а не делает вид. Так, думаю, сейчас самое время: — Единственный вопрос, который у меня остался, касается Ясмин. Кто это? Какими судьбами она у нас? Алена мило захлопала глазами, улыбнулась и спросила: — Вы хотели бы услышать полную версию событий или ту, что покороче? — Полную. Я никуда не тороплюсь. Алена глубоко вдохнула, покрутила чашку на блюдце и, выдохнув, начала повествование. Уже по его началу я поняла, что нам нужно вернуться в машину для дальнейших бесед, а еще лучше — вовсе поехать к ней домой и посмотреть на Ясмин собственными глазами. Подумать только! Привезти в Москву девушку из какого-то радикального мусульманского сообщества со дна Сирии! Если бы просто привезти, но нет: Ясмин по факту пятнадцать, а по документам она совершеннолетняя! Ах, Владимир Владимирович, ах! Как прикажете с этим разбираться? Я всё понимаю: Алена сердобольная, ей стало жалко девочку, которую вот-вот отдали бы замуж третьей женой какому-то сорокалетнему, но всему же есть предел. Россия пытается быть суверенной страной со своими интересами, мы не ночлежка для всех ущемленных! По крайней мере, пока не обустроим наших граждан, думать о чужих крайне странно! — Алена, не сочтите за грубость, но с какой головой вы всё это делали? Вы понимаете, что это преступление? — Я изначально стала рассказывать вам правду, потому что точно знаю, что у вас есть возможность проверить всю мою жизнь через связи в Службе. Служба об этом знает, поэтому вам бы точно доложили. О, как. Она сама сказала про ФСБ… Хорошо, так всем легче. — Служба знает, что вы по, очевидно, фальшивым документам ввезли в Москву несовершеннолетнюю девушку, которую откопали в около террористическом притоне? — Да. — Видимо, им работы мало, — я потерла висок, — они ничего не сказали? — Они знают меня. Вся ответственность на мне. — Если ваша Ясмин взорвет себя в центре Красной площади, тоже вы отвечать будете? — Не взорвет. Поверьте, я хорошо чувствую людей. Ясмин хорошая девушка, просто запуганная каким-то альтернативным шариатом. Ей нужно немного пожить на свободе от этого всего, и она освоится в Москве. Почему она не заслуживает шанса на нормальную жизнь? По крайней мере, она не желает зла ни России, ни русским. Мы иногда такие отбросы общества впускаем, что от одной Ясмин явно не убудет. — Это, если она не террористка. — Не все мусульмане террористы, — с легкой обидой выдала Алена, сжав губы. — Я вам более того скажу: не все мусульманки хотят жить так, как живут мусульманки в неблагополучных странах: прав нет, условий нет и роды с пятнадцати чуть ли не в песке. Помнится, в каком-то интервью вы говорили, что читали произведения Азимова, — я кивнула. — Помните про того робота? Свободу заслуживают те, кто обладает сознанием в достаточной мере для того, чтобы изъявить желание обладать свободой. Ясмин обладает, и Россия может обеспечить ей эту свободу: наша страна всегда славилась тем, что тут веками бок о бок сосуществуют самые разные народы и религии. Я просто проводник, если угодно так назвать. — Допустим, — я кивнула куда мягче, — как вы сделали документы? — Я отдала почти всё, что получила за эту поездку. Да, я изначально согласилась поехать, потому что нуждалась в деньгах, но денег я еще заработаю, а Ясмин благодаря этим деньгам получила шанс на нормальную жизнь. Это бесценно. Нет уж, всё-таки надо спросить: — Я так понимаю, что вы не можете пройти мимо существа, которое нуждается в помощи? — Не могу. У меня было очень тяжелое детство. Я вскинула брови, намекая на продолжение. Алена вздохнула, прикрыв глаза. Я уж думала, что промолчит, но она заговорила. Тихо, но разборчиво: — Бывали дни, когда я плакала по ночам и даже перед тем, как зайти домой, мечтая, чтобы кто-то обратил внимание на то, что у меня в семье не всё в порядке, но люди проходили мимо. Многие просто не хотели связываться, считая, что у них самих проблем полно. Всё-таки, это были восьмидесятые, когда всё уже катилось в бездну. Иные считали, что я просто преувеличиваю: с виду-то моя семья казалась абсолютно адекватной. Видя всех этих проходящих мимо людей, я клятвенно повторяла себе, что, когда я вырасту, я не буду так поступать. Если я могу помочь, я помогаю. Если не могу, ищу тех, кто может. Иначе никак. — А что происходило у вас в семье? — А вам не рассказали? — Кто? Алена хмыкнула, мельком глянула в окно, собралась и снова повернулась ко мне. Водитель по моей просьбе включил себе музыку, я задвинула окошко, но Алена всё равно перешла на шепот: — Человек, который рекомендовал меня вам. — Не очень понимаю, о ком вы. — Понимаете. Я не красуюсь, когда говорю, что хорошо чувствую людей. Я всё поняла, еще когда увидела вас за столиком. Вы тут от него, а не по делам мужа. — Допустим. Нет, не рассказали. Расскажите вы, если хотите. — Не хочу, но расскажу. Снова воцарилось молчание. Алена попыталась установить правильное дыхание, после чего очень холодно начала: — Моя мать пила и била меня, — ее голос всё же дрогнул. — Отец делал вид, что не видит, вечно пропадал на работе, а временами и сам приносил спиртное, чтобы она выпила и отстала. Она на следующий день снова пила, и в итоге работу по дому делала я. Я с малых лет убираюсь, стираю свои вещи и даже готовлю. — И никто этого не видел? — А я разве рассказывала? — Алена улыбнулась сквозь слезы. — Кому-то хочется кричать налево и направо, что его мать алкоголичка? Нет, я всегда делала вид, что всё в порядке, но никогда не звала никого в гости. Бывали дни, когда я ледяными трясущимися руками открывала дверь и старалась прокрасться в свою комнату тихо как мышь, чтобы она не услышала. Я как сейчас помню, как я впервые приготовила себе сама, будучи маленьким ребенком: сначала обожглась спичками, а потом ела подгоревшую яичницу, просто потому что мать лежала без сознания прямо на полу в гостиной. Всё детство, находясь в квартире, я боялась любого шума, потому что спросонья мать могла только искать новый алкоголь и бить меня, крича, что я лгунья и что она зря родила меня. Знаете, почему она называла меня лгуньей и жалела, что родила? Потому что я говорила, что водки дома нет, а сама я за медицинским спиртом не пойду, — Алена шмыгнула носом, стерла выступившие слезы. — Единственным, что меня успокаивало, было чтение, потому что оно было бесшумным и не могло ее разбудить. Родители моего отца интересовались Востоком, собрали за свою жизнь коллекцию книг об истории и языках, и я перечитала все. — А где сейчас ваши родители? — Отец, едва СССР распался, куда-то уехал. Не знаю, куда. Не написал даже ничего. Просто собрал вещи и исчез. — А мать? — А ее я первым делом сдала в самый убогий дом престарелых в городе, что через полстраны отсюда. От того удовлетворения, что отчетливо было слышно в ее голосе, мне стало немного не по себе. Возможно, потому что я не могу понять, каково это иметь такую мать, но всё же… — Она еще жива? — Не знаю и знать не хочу. Надеюсь, что нет. Когда я ее отдавала, я приплатила, чтобы документы о ее связи со мной «потерялись», поэтому, разумеется, мне никто не звонит и ничего не требует. Уже потом, когда я попала в Службу, я попросила кое-кого из старших подчистить эти строки в моем деле, так что по документам матери не стало в девяносто третьем. Даже если запрос в ФСБ отправите вы, эту правду вы не узнаете: мое дело подчистил тот, кто вас сюда отправил. У меня сейчас одно желание: вернуться в Ново-Огарево вместе с Аленой, проводить ее до кабинета Путина и оставить ее там со словами «Сами разбирайтесь! Я на такое не подписывалась!». — И вы ни разу не пожалели об этом? — Нет, — Алена судорожно выдохнула. — Если можно, хватит о ней, пожалуйста. Меня всегда мутить начинает, когда я вспоминаю о том периоде. Пусть я выросла, но то время преследует меня кошмаром. Именно поэтому я никогда не пройду мимо кого-то, кто нуждается в помощи и не может сам себе ее оказать: не хочу, чтобы потом кто-то жил в кошмаре. — Я вас поняла. Простите, что заставила вспомнить об этом. Некоторое время мы молчали: Алена пыталась успокоиться, а я с легким морозом по коже прокручивала в голове ту фразу про дом престарелых и с еще большим морозом и ужасом представляла, как маленький ребенок сидит на кровати, читая книжку и вздрагивая на каждом громком звуке. Я хорошо могу представить себе такое: в университете я познакомилась с одной девушкой, Сашей, у которой была точно такая же проблема. Правда, она не смогла отдать мать черт-те куда. Собственно говоря, я и Серый узнали историю ее матери, страдавшей от алкогольной зависимости, не по воле этой девушки. Женщина напилась на ночь глядя, разлеглась во дворе, а ее дочка при всем своем желании не могла бы дотащить ее до четвертого этажа, на котором они жили. Мы с Серым приехали, не зная, что нас ожидает, а уже там Саша в слезах попросила нас помочь, чтобы перед соседями не было слишком уж стыдно. Мы помогли и более никогда не вспоминали об этой истории, чтобы не ставить Сашу в неловкое положение. Потом, сразу после развала СССР, мать Саши погибла в несчастном случае: пьяной выпала из окна. Не хочется катить баллон на Сашу, но что-то мне теперь не так уж верится в ту историю с самостоятельным падением. И тогда Серому многое в официальной версии показалось странным, а сейчас и мне так кажется… Вернув меня из воспоминаний в реальность, Алена спросила: — Почему? — Что «почему»? — Почему вы предложили мне работу? — Человек, который рекомендовал вас, беспокоится о том, как вы, но и мне нужен такой сотрудник. Не думайте, что всё только благодаря ему. — Спасибо, но всё же поблагодарите его от меня, пожалуйста. Вы не представляете, как вовремя он забеспокоился. — А почему вы сами к нему не обратились? — А были методы? — Алена грустно улыбнулась. — Я не знала, как связаться. Вот, что я дословно передам Путину. Не сказать, что мне хочется уколоть его побольнее, но… Ладно, хочется, но совсем чуть-чуть и исключительно в месть за его «сосредоточьтесь на своих людях, за которых вы в ответе». — Вы не обижены? — Нет. Совершенно. Это самый лучший человек, которого я только видела за свои двадцать пять лет. Что бы ни было, моя преданность абсолютна. Я понимаю, что произошло, и благодарна за то, как всё разрешилось. О, как. — В каком смысле? — Предательства по итогу нигде не случилось, и мое сердце тоже не разбили. Кажется, Владимир Владимирович и Алена видят ту последнюю встречу совершенно по-разному… — Не разбили? — Нет. Разбили бы, если бы использовали, а потом выкинули. Тот день вернул меня в реальность. Я поняла, что происходило, и поняла, насколько была неправа, но, если честно, я не жалею о том времени. Я прожила искреннюю любовь, стыдиться мне можно только того, что прожила я ее с, — тут Алена даже не прошептала, а сказала одними губами, — женатым. — Вы говорите о чувствах в прошедшем времени. Это значит, что их больше нет? — Думаю, они перешли в глубокое уважение, почтение и непомерную благодарность за те счастливые дни. Это действительно уникальный человек, каких рождается один на век. Пройдет несколько лет, и те люди, которые понимают, что и для чего делается в мире, будут гордиться тем, что когда-то хотя бы на один день пересеклись с ним и получили возможность поучаствовать в том, что он делает. Ох… Этот уникум хочет национализировать Центробанк без крови. Прям с рогаткой против атомного ледокола. Нет уж, в этом я участвовать точно не буду. Надеюсь, что и уникум одумается! — А как он? Я поначалу не поняла вопроса, а потом до меня дошло. — Работает. Работы очень много. — Я в него верю. — Я тоже. — Согласитесь, что одно это уже о многом говорит. — О чем вы? — Такие личности, как он, располагают к себе с первых секунд. Каким-то шестым чувством понимаешь, что человек перед тобой понимает что-то оттуда, — она помахала вверх. — Пророком, конечно, не назвать, но кто-то из этой серии людей. Во всяком случае, мне кажется, что Господь отправил его нам в такой трудный период, подтверждая, что Он с Россией и что Он дает нам второй шанс уберечь страну. Хотя, если так посмотреть, то шанс не второй и даже не третий, но в контексте Российской Федерации именно второй. Интересно, она говорила то же самое Владимиру Владимировичу? Любопытно было бы оценить, насколько он падок на лесть... Алена попросила открыть окошко к водителю, чтобы описать, в какой двор нам надо. Машина остановилась до въезда, чтобы не привлекать лишнего внимания (хотя мы и так выбрали наиболее неприметную для сегодняшней поездки). Дальше с нами пошел один Артем из охраны, но от того, что и он был одет не по протоколу, на нас не сильно обращали внимание. По дороге Алена увидела пожилого мужчину с пакетами в руках и сказала: — Это тот самый дед Ваня. Я помогу ему с сумками, а вы идите за нами, хорошо? Я согласилась и с удивлением пронаблюдала за тем, как Алена на десяти сантиметровых шпильках подбежала к деду, взяла у него пакеты, предложила руку, чтобы помочь ему подняться на крыльцо: там не было перил, на которые он мог бы опереться. Мы поднялись за ними на третий этаж, там она сама открыла ему дверь, занесла пакеты и помогла ему снять легкое пальто, после чего повесила его на вешалку и бодро с улыбкой сказала: — Дед Вань, я сейчас принесу обед и постиранные вещи, так что не буду закрывать дверь на оба замка, хорошо? Дедушка согласился, тепло поблагодарил ее и ушел на диван переводить дыхание, а Алена вышла к нам: — Я впущу вас к себе, отнесу еду и вещи и вернусь. Ясмин немного стеснительная, явно сразу спрячется на кухне или в ванной, поэтому лучше дождитесь меня для разговора. Я снова молча согласилась, и мы поднялись на следующий этаж. Алена впустила нас в квартиру, и я сразу поняла, что ее история с потопом тоже была правдой: местами остались следы воды, а местами — ремонта. Квартира была маленькой, но убранной, а с кухни приятно пахло куриным супом, пюре и котлетами. Ясмин на горизонте пока не наблюдалось, зато Алена, уже скинувшая шпильки и переодевшаяся в обычные балетки выпорхнула из квартиры с корзинкой еды. Мы с Артемом прошли в комнату и сели за стол. Я снова поразилась: все стены по периметру уставлены шкафами, даже диван и стол стояли посреди комнаты. Шкафы забиты книгами, документами и папками с бумагами в файлах, а сверху каждый покрыт прозрачной плотной клеенкой. Видимо, это своеобразная защита содержимого, оставшаяся с потопа. Диван был застелен плотным покрывалом с восточным узором и бахромой, а на столе по центру красовался большой каменный верблюд, увешанный «синими глазами». Кажется, они против дурного глаза. О, а вот и пёсик пожаловал. Действительно, как Алена и говорила: обычная дворняжка, бегает только благодаря своеобразному костылю на колесике. Собака оказалась неожиданно ласковой, сама подошла, потыкалась носом и, самостоятельно выбравшись из «костыля», улеглась перед диваном. Вскоре в гостиную прошествовала утка, прокрякала и удалилась обратно в коридор, а оттуда уже прилетела пара желто-салатовых попугаев. Они уселись на жердочку, что стояла перед окном, и стали чирикать: — Привет! — Добрый день! — Салам! — Мерхаба! Дальше я уже не поняла: пошел арабский. Правда, еще дальше пошли лай и кряканье. — Анжела Владимировна, — шепотом обратился Артем, — вы уверены, что с девушкой всё в порядке? — Да. Уверена. Она просто очень добрая и не смогла пройти мимо существ в беде. — Допустим. Вы тоже услышали уханье? Тут живет сова? — Не слышала и не знаю, — я покачала головой. — Сейчас Алена придет, спросим. Вернувшись в квартиру, Алена почти сразу снова вышла с сумкой в одной руке и кучей вешалок в другой. Когда она окончательно вернулась к нам и вошла в комнату, я всё же спросила: — А что вы отнесли во второй раз? — Постельное белье, одежду и так по мелочи. У деда Вани нет стиралки, а мне не жалко. — А вы и гладите? — Конечно. Я молодая девушка, что мне стоит один раз в неделю постоять часик с утюгом, когда я и так глажу вещи себе и Ясмин? — А еда? — Этого тем более не жалко. Если бы не такие люди как дед Ваня, мы бы вообще на этот свет не появились. — Мое уважение, — я вежливо кивнула. — Спасибо, — Алена тихо улыбнулась, — зову Ясмин? — Да, давайте, только сначала еще один вопрос: у вас тут где-то есть сова? — Ой, забыла сказать о ней, — Алена тихо засмеялась, — сейчас принесу, покажу! В комнату она вернулась с большой клеткой, в которой сидела рыжая неясыть. Один в один с той, которая поселилась у нас в Ново-Огарево. — Это наша с Ясмин недавняя находка. У совы тоже было сломано крыло, но ей повезло больше, чем уточке: она снова может летать, просто пока еще не хочет покидать уютный насест. Честно, не знаю, что буду делать с ней, а насильно выпускать на волю жалко. Вдруг она еще не до конца восстановилась? — За нее не переживайте, — я махнула рукой, — сову я заберу с собой. В Ново-Огарево недавно поселилась такая же сова, и думаю, что они найдут общий язык. К тому же у нас на территории есть сотрудники, отвечающие за заблудившихся или травмированных диких животных. О сове там позаботятся. — Правда? — Алена вскинула брови, а я покивала. — Спасибо большое! — Не за что, — я тепло улыбнулась, — оставьте клетку где-нибудь тут, чтобы мы про нее не забыли, и зовите Ясмин. — Если вы не против, можете попросить вашего охранника отойти на кухню и без вашей просьбы не заходить? Ясмин сейчас не одета по тем правилам, которые позволяют мусульманкам находиться в обществе мужчин. Хотя, — Алена вздохнула, — даже если бы она была в никабе, всё равно переживала бы. Я согласилась, и Алена сама проводила Артема на кухню. Как я поняла по звукам, она накрыла ему маленький стол, чтобы он не скучал. Потом, наконец, в комнату прошла девушка. Ну… Прошла, прячась за Алену, но мне всё же удалось ее разглядеть. Ясмин была чуть ниже Алены (то есть где-то с меня ростом), оказалась шатенкой с волосами по лопатки и очень красивыми светло-голубыми глазами. Казалось бы, такая внешность встречается у многих славян, но по некоторым чертам лица и оттенку кожи сходу угадывался Ближний Восток. Сирия действительно богата такими красавицами. — Анжела Владимировна, это Ясмин. Вежливо улыбнувшись, я кивнула, а Алена представила меня девушке на арабском. Каждый раз, когда я слышу этот язык, поражаюсь тому, как люди выделывают все эти сложные звуки. Даже после китайского звуки кажутся мне сложными. Тем временем Алена усадила Ясмин справа от себя, сама села напротив меня и спросила: — О чем хотите поговорить? Я буду переводить честно. — Как ей Москва? Пошел процесс перевода: — Очень красивый город, только холодно бывает. И скользко, — Алена покивала, Ясмин продолжила, — и еще она очень надеется, что скоро всех террористов посадят: они поступают неправильно и из-за них люди будут плохо относиться к Исламу в будущем. Ясмин чуть дернулась на месте и, как я поняла, извинилась, после чего показала Алене на часы, а та покивала и отпустила ее, сказав мне: — Время намаза, а Ясмин еще нужно одеться подобающе. — Хорошо, тогда вопрос вам: девушка так и останется в религии? Вернее, в том альтернативном шариате? Так нельзя: или она возвращается в Ислам общепринятого на нашей территории толка, или пусть готовится попасть под статью о терроризме. Вы в таком случае пойдете за укрывательство. — Если честно, я пытаюсь склонить ее в православие. Ясмин знакома с ним: в Сирии православных проживает немало, и она видела многих. Говорит, что они казались счастливыми. — Еще бы, — я хмыкнула, — на каком вы этапе? — Пока что мы отказываемся открыть даже глаза и переносицу, отчего на нас пялятся все граждане, напуганные теми осенними взрывами. От нас постоянно шарахаются, но Ясмин принимает это как справедливое отношение, ведь шарахаются не от балды. Музыку дома мы не слушаем и телевизор не смотрим, потому что это запрещено. Свинину, само собой разумеется, не едим, но и фиг с ней пока что. Пять раз в день Ясмин молится, а в свободное время я учу ее читать, писать и считать, сама читаю отрывки из известных произведений Востока. Можно сказать, обучаю на дому. — Она не умеет читать и писать? — А кто будет учить этому какую-то бесхозную сиротку в пустыне? — Тоже верно. — В общем, успехом можно считать уже то, что Ясмин охотно учится и больше не боится общественных мест. Первый поход в магазин был очень нервным, у меня на предплечье даже синяки остались от того, как крепко она за меня держалась. Сейчас всё полегче. Более того, — Алена довольно улыбнулась, — я заметила, что Ясмин поглядывает на девушек, которые расхаживают самостоятельно, и на парочки, которые спокойно ходят по улицам, держась за руки. Еще я заметила, что ей интересно послушать музыку, но любые предложения пока что яро отвергаются: запрещено. Хуже было только знакомство с собакой: это же грязное животное, но смирение пришло быстро. Сейчас она сама ее кормит, расчесывает и купает. — А вам она ничего не говорит? Вы одеваетесь весьма ярко и женственно. — Нет. Я же неверная, так что мне можно, потому что я всё равно попаду в ад. Я и не жду великих результатов сразу. Последние четыре года она жила в совершенно закрытом малюсеньком авторитарном сообществе. Ее не беспокоило то, что она не умела читать, писать и рассуждать на многие темы. Только сейчас ей стало интересно, как всё устроено и работает. Представляете, она не знала, что человечество осваивает космос. Ясмин лишилась дара речи, когда я показала ей фотографии с орбиты. Я стараюсь показать ей как можно больше, поэтому вожу по музеям и показываю всякие интересные фотографии и видео. Недавно сводила ее в ресторан, что в телебашне, — Алена нервно засмеялась, — видели бы вы лица охраны, когда они увидали ее черный балахон и кружевную сеточку на глазах. Нас впустили только после полного досмотра. — Еще бы, — я весело хмыкнула, снова мельком оглядела комнату и серьезно спросила, — Алена, вы понимаете, какая на вас ответственность? — Вы о Ясмин? — Да. — Понимаю. Поверьте, всё будет в порядке. Как только она поймет, что никто ее палками за интерес к окружающему миру не бьет, всё пойдет куда быстрее и проще. Сейчас ей кажется, что откуда-то из-за угла выпрыгнет кто-то, кто накажет даже за мелочь, запрещенную религией. Более того, — Алена вскинула брови, — Ясмин шарахается от большого скопления мусульман как черт от ладана, потому что боится, что среди них может быть кто-то из того ее сообщества. Это крайне маловероятно: я так сделала ей документы, что у себя на родине она числится погибшей. Никто не приедет хотя бы по этой причине, но Ясмин всё равно побаивается. — В церкви бывали? Что Ясмин сказала о своих ощущениях? — Она в восторге от оформления и не понимает разгильдяйства православных. Мол, у нас такие Храмы, а ходит туда два с половиной человека да и те лишь раз в год на Пасху. В чем-то она права, — Алена пожала плечами. — Но мы живем дружно: я хожу с ней в мечеть, просто жду ее прямо у выхода, а она заходит со мной в церковь и смотрит, что я там делаю. — Вы постоянно ходите в церковь? — Разумеется. Мне есть за кого молиться, — она чуть порозовела, — да и помощь там тоже всегда требуется. Может, вы хотите пообедать? В ресторане вы ничего не заказали кроме чая. Как раз и Ясмин вернется, вместе пообедаем, поговорим. Ладно, соглашусь. Должна же я дать Путину хоть какие-то сведения о том, как и с кем живет его ненаглядная.

***

От Алены я уезжала в состоянии крайнего замешательства. Когда же я вернулась домой, поняла, что Майкл с детьми почему-то сидят в гостиной и что-то увлеченно разглядывают. Что-то, что было на диванчике в форме подсолнуха. — Мама вернулась! Три моих ангелочка побежали на меня и крепко обняли за шею, расцеловав в щеки. Потом подошел и Майкл, сразу заметил мою легкую растерянность, но успокоился, поняв, что эта растерянность положительного характера. — Посмотри, кто тут у нас, — сказал он с улыбкой, а дети потащили меня к дивану. Оказалось, что Майкл всё-таки выбрал щенка московского сторожевого. Эта маленькая пушистая прелесть скромно лежала на диване, не понимая, почему все так на нее пялятся. — Очень хороший мальчик. Я проверил по всем критериям: он идеален. Как только Путин вернется и поужинает, пойдем дарить. Да, дети? — Да! — Ответили они хором. — Мы уже отрепетировали, как будем дарить, — поделился Майкл шепотом. — А Маше что подаришь? — И ей, и Кате подарю по большому букету и билеты на джазовый концерт, который я организовал с участием мировых звезд джаза. Как оказалось, им очень нравится джаз. Не переживай: их охрана дала на это добро, так что они смогут пойти. — Молодец, — я чмокнула его в щеку, — не нужно разделять сестер. — Да, я тоже так решил. Кстати о сестрах, — Майкл радостно улыбнулся, — Джанет звонила, сказала, что первого мая они с Андреем приземлятся в Москве. — Ого! — Я тоже обрадовалась. — Надолго? Надеюсь, не как в прошлый раз на пару дней? — Не знаю. Сказала, что всё расскажет, когда приедет. Мы же можем впустить ее с Андреем сюда? — Конечно. — А ты чего такая загадочная? — Встретилась с Аленой. — Это та самая? — Да. — И как она? — Шикарная. — И как? Неужто лучше Людмилы Александровны? — Так сравнивать некорректно. — Прям сильно лучше? — Спросил он совсем уж тихо. — Майкл! — Молчу, — он показал, как закрывает рот на замок и выбрасывает ключ. Разумеется, долго он не продержался. — Я могу ее увидеть? — Да. Она будет работать на твой фонд переводчиком. — Реально знает языки или номинально? — Одного арабского знает шесть диалектов. Более того: владеет амхарским. — Офигеть, — Майкл покачал головой, — тогда точно встречусь. Красивая? — Майкл! — Я это к тому, что не украдут ли ее в Аддис-Абебе? Что мы потом Путину скажем? Я весело хмыкнула, отвела его чуть в сторонку и пересказала путешествие Алены по Сирии, а там и про ее благие дела поведала. — Владимир Владимирович точно уверен, что всё закончено? — Надеюсь, — я покивала. — Расслабься, — Майкл обнял меня за талию, поцеловал в висок. — Людмила Александровна тоже очень добрая женщина. Если ты поможешь с организационными вопросами, а я подсоблю с практической частью, то наша первая леди с человеческой точки зрения будет явно не хуже Дианы. Она не боится больных, не брезгует, к детям хорошо относится. Чуть-чуть направить ее и помочь материально фонду, и народная любовь появится. — Очень надеюсь. У меня уже есть идеи, потом обсудим, если у тебя будет время. — Для моей жены у меня всегда найдется время, — Майкл снова поцеловал меня в висок, крепко прижал. — Пошли ужинать. Ты явно весь день не ела. — Нет, Алена вкусно накормила меня пюре с котлетами и супом с курицей. — Ты поела у кого-то домашнюю еду? — Майкл вскинул брови. — Нет, я, определенно, хочу увидеть эту Алену. Только… Ты уже подумала, как объяснишь Людмиле Александровне, что так поспособствовала карьере любовницы ее мужа? — Это проблемы ее мужа: пусть объясняет, как хочет, а я повторю. — И то верно.

***

Дождавшись, пока кортеж Путина заедет на территорию, и выждав пятьдесят минут, наша семья в полном составе направилась к его дому, груженная подарками как посольство, задабривающее правителей: вкусные десерты от меня, букет для Людмилы Александровны от Джордана, для девочек букеты и билеты от Майкла и щенок с его «приданым» от детей. Разумеется, дворецкий президентского дома встретил нас удивленным разглядыванием, но пропустил и проводил до открытой веранды, где сидела семья Владимира Владимировича. Сам он должен был с минуты на минуту вернуться из кабинета: был важный звонок из какого-то ведомства. За это время мы подарили всё, кроме щенка, и расселись, а стоило Путину зайти в комнату и удивиться резкому пополнению и букетам, из-за которых его жены и дочек толком не было видно, Катя, Саша и Леша подошли к нему и с улыбками вручили переноску с щенком: — Дядя Вова, у нашего Арамиса недавно родились щенки, и мы решили подарить одного из них тому, кто точно будет хорошо к нему относиться, любить и не обижать! Мы заметили, что вам нравится Арамис, пусть теперь и у вас будет такой милый пушистый сторож! Хор получился идеальным. Интересно, сколько Майкл с ними репетировал ради такого результата… Саша с Лешей открыли переноску, показав пушистое чудо. Щенок попытался оглядеться, чтобы понять, где он находится, а Владимир Владимирович взял его на руки, искренне улыбаясь. Щенок даже не думал возмущаться: уселся у него на руках так, словно всю жизнь там и сидел. Даже мордой о пиджак потерся. — Спасибо, мне очень приятно, — сказал Владимир Владимирович детям. — А не хотите себе оставить? — Нет, — Саша покачал головой, — у мамы и так уже есть дедушка, папа, Джордан, шестеро маленьких детей и две взрослые собаки. Брать третью будет слишком: мама и так устает. Мы с Майклом не смогли сдержать улыбок: дети иногда приводят очень неожиданные аргументы. — Да, мы решили взять кого-то поменьше, — поддержал Леша. — Рыбок, например, — добавила Катя. — А щенок для вас. Пусть он принесет только счастье. — Спасибо, — Путин снова улыбнулся, удобно усадил на руках щенка, а тот норовил разве что не на шею ему залезть. — Как мы его назовем? Дети поначалу не поняли, а потом переспросили: — Мы вместе выберем имя? — Конечно. Садитесь рядом. Какие у вас предложения? — Персик! — Сразу ответила Катя, погладив щенка по большому рыжему пятнышку. — Да, — Леша закивал, — и сам он тоже очень похож на персик. — Да, и сладенький, — Катя потрепала щенка за щеки, тот ткнулся носом ей в руки. — Саш, а ты что скажешь? — Персик подойдет, — Саша кивнул, — а вам нравится? — Спросил он у Путина. — Главное, чтобы щенку нравилось, — ответил он, весело хмыкнув, — да, Персик? Щенок тявкнул, потерся мордой о плечо нового хозяина и улегся у него на груди. — Ему нравится, — Катя засмеялась, — давайте его покормим? Как раз время. — Да, а потом попьем чай с пирожными, — сказала я, открыв коробку со сладостями. Владимир Владимирович увидел свои любимые пирожные, улыбнулся шире, согласился, и они вчетвером отошли от нас, чтобы покормить Персика. Я же повернулась к Людмиле Александровне. Она тоже сидела с улыбкой на лице. — Вы не против, что мы так без предупреждения? — Я вскинула брови. — Нет, — она покачала головой, — Вова очень любит собак. Я отношусь хорошо. Девочки тоже любят побольше и попушистее, а этот щенок как раз в такого и вырастет. Я закивала, а краем глаза заметила, что девушки действительно обрадовались щенку и прошли к отцу, чтобы рассмотреть маленького пушистика. Как только Персик наелся, и все успели его понянчить, мы вернулись к столу с чаем и пирожными. Владимир Владимирович посмотрел на нас с Майклом, с улыбкой спросил: — А в честь чего такой прекрасный подарок? — Просто так, — Майкл улыбнулся в ответ, — мы заметили, что вам очень нравится Арамис, и грешно было бы не подарить вам Персика. Владимир Владимирович вскинул брови, я закивала, он снова улыбнулся и стал расспрашивать детей про их жизнь. Мальчики начали наперебой рассказывать ему про свои успехи на дзюдо и их тренера, а Катя и про своего учителя по рисованию. Далее разговор сместился к школе: дети до сих пор радовались тому, что они наконец-то узнали, куда пойдут в этом сентябре. Всё шло хорошо, а потом к столу подлетела оса. Я уже мысленно приготовилась к плачу и панике: Катенька очень их боится, а как назло и я, и Майкл сидим поодаль. Дочка села аккурат между Владимиром Владимировичем и Людмилой Александровной. Майкл уже тоже напрягся, а Людмила Александровна мастерски заговорила Катю, не дав повернуться к осе, а когда та всё-таки села ей на плечо, Владимир Владимирович сам ее снял. Разумеется, что вредное насекомое его ужалило, но он и на это промолчал, чтобы не пугать Катю и не заставлять ее переживать. Я подозвала Катю к себе, а Людмила Александровна посмотрела на ужаленную руку мужа и показала ему отойти с ней. Вернулись они через пару минут, у Владимира Владимировича к руке был приложен лед. — Спасибо, — Майкл успел раньше меня, а Владимир Владимирович махнул здоровой рукой: — Мне не убудет. У меня нет аллергии, а про Катю я таких подробностей не знал. — К сожалению, аллергия действительно есть, — ответил Майкл, — начинаются отеки в месте укуса, отеки гортани и бронхоспазмы. Как начинается сезон, у меня, у Энджи и у всех, кто рядом с Катенькой, в карманах и сумках нужные препараты вплоть до адреналина. Поэтому на этой территории почти нет ос и так мало пчел: техническая служба вовремя избавляется от осиных гнезд и переносит пчелиные ульи в другие места. — Поэтому, — продолжила я, — действительно спасибо, что убрали осу. — Действительно не за что. — Достали жало? — Спросила я. — Да. У нас в семье подобными тонкими делами занимается Люда. У меня не получается быстро и аккуратно это сделать. — Да, у мамы и вправду рука легкая, — сказала Маша. — И жало вытащит, и укол сделает, а ты даже не почувствуешь. Сколько мы с Катей болели, по возможности мама сама делала нам уколы. — Конечно, — Катя кивнула, — кто-то же ревел на всю больницу при виде иглы. — Да? — Маша вскинула брови. — Не помню такого. — Ага, наверное, тебе сквозь слезы было плохо видно. — Наверное, — Маша искренне засмеялась, Катя тоже. — Я до сих пор в шоке от того, что ты собралась в медицину, если ты так боишься уколов. — Во-первых, я боюсь уколов от незнакомых людей. Во-вторых, не мне же будут их делать, а я. — Ой, — Катя махнула рукой, — делай, как знаешь. Чужой крови ты не боишься, так что удачи. — Чужой? — Спросил Майкл, недоуменно вскинув брови. — Да. Если Маша сама порежется или у нее носом пойдет кровь, то всё, — Катя весело хмыкнула. — В прошлый раз она упала в обморок, увидев на кофте немного крови, зато потом, когда один из местных сотрудников технической службы порезался секатором, я испугалась, а Маша среагировала быстро и оказала первую доврачебную помощь. — Разве это не нормально, что я беспокоюсь за свою жизнь? — Нормально, но вместо того, чтобы оказать первую доврачебную помощь себе, ты просто теряешь сознание. — У всех бывает. — Да, но не стабильно. — Ой, отстань, — Маша махнула рукой. — Посмотрим, что ты скажешь, когда в очередной раз шлепнешься где-нибудь. — А еще сестра называется! Катя довольно улыбнулась. — Кстати! Пока снова не забыла! — Маша оглядела всех нас, — вечером во время прогулки мы нашли ежика. Он явно заблудился, раз зашел так далеко один. Кто-нибудь знает что-то о том, как ухаживать за ежонком? Мы оставили его там, где нашли, потому что дикие ежи могут быть переносчиками гельминтов, лишая и прочих заболеваний, но без еды он умрет от голода. Джордан услышал перевод от Майкла, закивал и сказал: — Да, Мэри надавала мне по рукам, когда я хотел его взять. Я и не знал, что ежи такие опасные: всю жизнь трогал их в Америке и вроде как не помер. Ответить решил Владимир Владимирович: — Если это ежонок, то придется кормить козьим молоком через пипетку. Важно, что козьим, а не коровьим. — Пап, а ты откуда это знаешь? — Удивленно спросила Катя. — В деревне ежики обычное дело, и я там от какой-то из соседских бабушек услышал, когда лет пять было. Джордан услышал перевод, обалдело уставился и спросил: — Вы помните всё с пяти лет?! Я не помню, что было вчера. — Пить меньше надо, — цокнула Маша, а Джордан вздохнул и кивнул, соглашаясь. Вообще, хорошо, что они постоянно тыкают его этим: под такими взглядами и упреками Джордан из принципа не тянется к алкоголю, чтобы не давать дополнительных поводов. Мы с Майклом так не можем, всё-таки, мы как родители непременно жалеем его, а девушки подобными приступами не нужной сейчас жалости не страдают. — Это точно, — Владимир Владимирович кивнул. — Маш, оставь ежонка, ради Бога. Тут есть специально обученные люди, у них и амуниция подходящая имеется. Лучше даже сейчас идите на то место, где был ежонок, пусть его подберут. Анжела, кто тут отвечает за потерявшихся диких животных? — Сейчас позвоню, вызову. Мне как раз нужно отдать им сову, — дополнила я, прежде чем хорошо подумала. Даже Майкл посмотрел на меня, едва не хлопнув себя по лбу. — Какую сову? — Спросили почти все, кто был за столом. — Рыжая неясыть. Знакомые в Москве подобрали в парке, а дома держать боятся: хищник, как никак. Этот ответ всех удовлетворил, и я отошла к телефону набирать нужный номер. Сотрудник обещал быть через пару минут. Когда он пришел, вместе с ним и Машей пошли и наши младшенькие: уж больно интересно им было поглядеть на ежонка. Владимир Владимирович почти сразу сказал: — Анжела, давайте отойдем на пару минут. Сейчас будет звонок, который и вам покажется интересным. Разумеется, я согласилась, чинно проследовала за Путиным в его кабинет, а стоило двери закрыться, он спросил: — Ну что? Вы сегодня встретились с Аленой? Как она? Эта сова от нее, полагаю? Как хорошо он знает свою Алену! Надеюсь, Людмила Александровна этого не поняла…