Язва полезна в любом коллективе.

В тот вечер я ждала Майкла, чтобы рассказать ему про наше сказочное везение в деле о ВДНХ, но, когда он пришел, поняла, что его тема явно важнее: я давно не видела его таким нервным и дёрганым. — Милый? — Я обняла его, почувствовала его напряжение еще лучше, — что случилось? Майкл едва не дернулся, ответил: — Единственное, что есть в России мерзкого и отвратительного, так это ее псевдо-интеллигенция. Представляешь, сегодня у нас с нашими ребятами из студии была встреча с местной престарелой гвардией, и они стали в расчёте на меня нарочито громко критиковать действия Путина, мол, у него армия головорезов, а не солдаты. Я поддался и разозлился! — Майкл снова возмущенно вдохнул, — я своими глазами видел, какие ребята там сражаются, я сам видел взрывы смертников в Москве, мне даже «повезло» быть рядом с одним из эпицентров в августе, а мы с тобой лично говорили с людьми, которых освобождали из заложников, и я же сейчас должен плакать от того, что ФСБ и ВС пытаются подавить всё это и вернуть спокойствие на улицы?! — Майкл выдохнул. — У этих людей нет совести! — А ты что-то ответил? — Я усадила его на диван, мягко погладила по рукам. — Конечно, — Майкл кивнул, — во-первых, я спросил, какого черта эти пацифисты соглашались участвовать в предвыборной кампании Путина. Кажется, до меня у них этого никто не спрашивал, представляешь? Что за бред? Все об этом знают, а, как нужно об этом сказать, словно воды в рот набрали! — А они что? — Я крепче взяла его за руки. — Оскорбились, — он хмыкнул, — но это еще не всё. Я сказал, что отличие артиста от проститутки в том, делает ли он хоть что-то в своей жизни по личным убеждениям, а не только за тридцать серебряников. — Как жаль, что я не видела их лица! — Да, и тогда они стали говорить про свободу и человеколюбие в Америке! Мне, натуральному негру, рассказывать о свободе и человеколюбии в Америке! Да они тут с ума посходили! — Он снова выдохнул. — Я спросил: назовите мне регион, который за последние полвека или век получил бы от Америки независимость. Молчание. Я спросил: что было бы, если бы за две недели от взрывов смертников в США погибло бы триста человек. Снова молчание. А я ответил: место скопления смертников с плавающей точностью бомбили бы до грунтовых вод вместе со всеми, кто там рядом оказался, и никто бы не пикнул, что у Клинтона армия головорезов и что где-то в ходе этой операции погибли мирные. Всем было бы просто наплевать. — Молодец, — я поцеловала его в щеку, — у нас теперь официальная война артистов? — Да, — Майкл кивнул, — пока мои ребята мотаются по всей России, чтобы хоть как-то поднять настроение людям, эти гады сидят в Москве, жрут как не в себя, а за бокалом винца или водочки рассуждают о философии. Они еще стали говорить, что, когда они тут на своих песнях воспитывали поколения, я еще пешком под стол ходил. А я им и на это ответил! — Майкл хмыкнул. — Я пешком из-под стола сразу на сцену пошел, чтобы людей после стриптизерш развлекать, и я действительно получил свои достижения за свой талант, а не по распределению местного обкома. Вдобавок я сказал, что я верен себе и своей идеологии, а не кормящей руке, и что я и копейки не дал бы за их песни. Особенно новые. — Господи, милый, у вас целая баталия была, — я покачала головой, обняла, — а они что? — Сказали, что, какой президент, такие и сторонники. Мол, я стал агрессивным простолюдином. Я тоже в долгу не остался. Я сказал, что они тоже на своего предводителя похожи: полдень, а они уже бухие, а потом добавил, что мы с Путиным пойдем своим путем в сильное будущее, а они со своим идолом пойдут в наркологическое отделение вытрезвителя. — Майкл, — я засмеялась, много раз поцеловала его, — милый, я горжусь тобой. Ты получишь гражданство не только на бумаге, но и по духу. Ты молодец. Путину действительно нужна поддержка. — Полбеды с Путиным, — Майкл махнул рукой, — банально здравый смысл тоже нуждается в поддержке! Когда конфликт дошел до этой точки, мои оппоненты предпочли оскорбленно совершить тактическое отступление, а я дал своим ребятам знак, и мы все хором спародировали знаменитое ельцинское «Господи, храни Америку!». — О Боже, это действительно было великолепно, — я с улыбкой покачала головой, — и как всегда: наша элита от нас нос воротит. Если бы не ты, чистокровный афроамериканец, то честь и здравого смысла, и Путина были бы поруганы. — Нет уж, — Майкл покивал, — хотели свободы слова, они у меня ее получат. Пусть открыто выйдут на Красную площадь и орут свои лозунги, если им так хочется. Человек, который между своей верой и деньгами выбирает деньги, для меня не более, чем проститутка. У меня будет больше уважения ко всем, кто не будет подвывать в уголочке, пока Путин не слышит, а открыто выйдет и скажет ему что-то в лицо перед всеми, если найдет, что сказать. Ленин и Сталин из тюрьмы в тюрьму за свои убеждения ездили, а эти решили дождаться, пока Путин с Чечней разберется, чтобы дальше без страха давать свои концерты и иметь деньги с россиян. Это ли не лицемерие? Мои ребята и в зной, и в стужу, и в холод, и в дождь, и в снег, и чуть ли не в приграничных зонах с повышенной опасностью давали концерты и до Путина, и при Путине, и после него будут это делать, потому что они привязаны не к нему и не ко мне, а к идее, — Майкл постучал по виску. — Проституткам этого не понять, — он выдохнул, — они так меня понервировали, что я потом выпил валерьянку, — Майкл посмотрел на меня, — эти проститутки будут на инаугурации? — Не знаю, но Горбачев и Ельцин точно будут. — Это местные сутенеры, а сами старушки будут? — Майкл! — Я искренне засмеялась. — О-ох. Россия еще не в курсе, что в тебе проснулся такой дух. — Если я их там увижу, то не побрезгую пройти мимо, не поздоровавшись, — он покивал, — надо будет при случае сделать фотографию, когда они будут с улыбками до ушей пожимать руки Владимиру Владимировичу и его супруге, а потом напечатать с подписью: «ибо деньги не пахнут». — Вообще без проблем, — я кивнула, — будет сделано в лучшем виде. Майкл чуть спокойнее выдохнул, посидел так немного, а потом даже улыбнулся, обнял меня и спросил: — Милая, а как прошел твой день? — Владимир Владимирович дал мне карт-бланш на ремонт и обустройство ВДНХ, — я радостно запищала, — и выделил на это почти полтора миллиарда рублей. Почти пятьдесят миллионов долларов. — Обалдеть, — Майкл искренне улыбнулся, поцеловал мне руки, — поздравляю. Мне нравится ВДНХ, и мне очень хочется посмотреть на это место в лучшей форме. Сделай там, пожалуйста, более удобные покрытия для инвалидов и велосипедистов, а также не забудь про хорошие общественные туалеты, — я закивала, — а что будем делать с павильонами? — Один точно отойдет под нашу студию, — я чмокнула его в губы, — у тебя есть еще идеи? — Полно, это же Россия, — Майкл прилег, уложив меня на себя и погладив щеку большим пальцем, — музей народных промыслов, павильон мастер-классов, музей различных эпох Древней Руси, Российской Империи и СССР, павильон великих людей науки и искусства, музей развития ЭВМ по миру и в России. Обязательно нужен павильон «Россия», где каждый мог бы посмотреть на огромный макет России с ключевыми достопримечательностями, лесами, горами и водоемами. Непременно макет должен быть цельным, там не должно быть фрагментов и съемных частей. Смысл России в том, что она едина, и это нужно показать. К этому макету можно снять пояснительный фильм, демонстрирующий красоты природы, а фоном пустить красивые стихи. Я заметил, что у многих русских Родина и государство «Российская Федерация» немного разносятся ввиду различного отношения к Родине и к государственному чиновничьему аппарату, и нам нужно сыграть на этом. В фильме и на макете будет говориться о том, как красива, сильна и велика в своем многообразии наша Россия, которая Родина. Спорю на любые деньги, что при правильном фильме, стихах и чтеце этих стихов, у зрителей будут краснеть глаза при просмотре экспозиции. Я обалдело уставилась на Майкла, закивала. — Всё. Завтра же начну искать архитекторов, дизайнеров и составителей экспозиций. Спасибо, — я поцеловала его в щеку. — Пожалуйста, милая, — Майкл сам поцеловал меня, погладил по спине, — и про павильон мастер-классов не забудь. — А что там делать? — А всё, что будет интересовать людей. Каллиграфия, лепка из глины, гипса, — Майкл махнул рукой, — рисование, мыловарение, роспись пряников или деревянных изделий, создание калейдоскопов, первые шаги в мультипликации. Создание сахарных леденцов, авиамоделирование в конце концов. Для взрослых можно проводить всё это и чайные церемонии, оригами, парфюмерию, роспись посуды, роспись тела хной, заваривание кофе на песке. Программирование, изучение языков, готовка и даже занятия йогой. Милая, перечислять доступные ныне занятия можно до бесконечности. — Обалдеть, — я радостно запищала, поцеловала Майкла, обняв, — ты гений! Я о многом и не слышала! — Так и я больше по миру ездил, — он поцеловал меня, крепко прижал к себе. — Ещё что-то интересное было? — Неа, — я покачала головой, — разве что Владимир Владимирович тоже оказался поклонником Пуффендуя. — Ура, — Майкл засмеялся, — в нашем полку прибыло, причём сразу в должности генерала. — Да, — я тоже засмеялась, — а так больше ничего интересного. Вова и Слава всё так же постоянно хотят есть, Машу фиг накормишь, старшенькие целый день играют с собаками или занимаются своими уроками. — Бедная мама, — Майкл погладил меня у талии, — мучаешься и с детьми, и с президентом, и с бизнесом, а потом еще и с мужем. — Я не мучаюсь, — я поцеловала его в щеку, — главное, от усталости не начать читать Вовочке доклад, а Владимира Владимировича Вовочкой не назвать. — Это точно. Милая, а, если я скажу, что я очень тебя хочу, я буду наглым и неблагодарным мужем? — Спросил он шепотом, сильнее сжимая объятия и зарываясь лицом мне в декольте. — Если я случайно назову тебя не тем именем- — Не думаю, — Майкл улыбнулся, уложил меня под себя, стал расстёгивать мне платье, — или ты очень устала? — Нет. Я хочу тебя, — я тоже стала расстёгивать ему рубашку, — может, перейдем на кровать? Я устала ровно в той мере, что не смогу сейчас ютиться на диване или сама на тебе двигаться, а так- Майкл уже встал, поднял меня за руки, продолжая целовать в шею и сжимать меня в руках, помня о всё еще чувствительной груди. Я сама не поняла, как оказалась на кровати в одном белье. Я до сих пор недовольна своей фигурой, поэтому еле поборола желание прикрыться хоть чем-то. Остановил меня сам Майкл: он лег на меня, держа себя надо мной своими силами, и стал целовать то в губы, то в шею, то в ложбинку, параллельно снимая с меня трусики и оставляя в одних только чулках. Мы давно выяснили, что они очень нравятся Майклу, так что я ношу их постоянно, чтобы он, каждый раз видя меня, думал о том, что стоит только задрать мне юбку, как он увидит меня в красивых чулках. Я ахнула, когда он вошел в меня, и сразу же тихо застонала. Мы оба были разгорячены с одних только поцелуев и объятий так, что решили не тратить дополнительное время на прочие ласки и перейти к самому интимному и приятному. Майкл едва успел надеть защиту, помня, что мне до сих пор категорически нельзя беременеть. — Милый, — я взялась за его плечи, обняла бедрами за талию, застонала от особенно сильного движения, — я еще ни разу не пожалела, что согласилась, даже будучи в край уставшей. — Конечно, — Майкл поцеловал меня в губы, взял сзади за шею, зафиксировав голову, — что может быть лучше для поднятия настроения и энергии, чем занятие любовью, м-м? — Я закивала, снова вскрикнула на его движении. — Я не просто люблю тебя, милая, я тебя обожаю. Временами я сам еле дохожу до дома, а потом вижу тебя, и все мысли пропадают. Я протяжно застонала, погладила его по груди, сконцентрировалась на ощущениях внизу, посмотрела в глаза Майклу, поняла, что вот-вот кончу, и застонала особенно громко. Майкл ускорился, поцеловал меня, а потом вовремя прижал меня сильнее к кровати, чтобы я не так сильно извивалась под ним от оргазма и он мог продолжать входить в меня, пока сам не достигнет пика своего удовольствия. Только я отдышалась от пережитого прекрасного оргазма, как зазвонил телефон на моей тумбе. Это телефон внутренней связи, так что это может звонить только кто-то из резиденции от охраны до персонала дома и от наших детей до самих Путиных. Даже не знаю, с кем из них всех я бы больше всего не хотела говорить в данную минуту! — Милый, подожди, — я попыталась отстранить Майкла, а он засмеялся и покачал головой, своими движениями вновь заставив меня застонать. — А если там дети? — Вот тогда подожду, — он кивнул, поцеловал меня в губы, а потом сам снял трубку и всучил мне в руки. Я, проклиная про себя всех и вся, взяла эту несчастную трубку. Выбора уже ведь не было. — Анжела, добрый вечер. Майкл, услышав этот голос, широко улыбнулся и сильнее в меня толкнулся. Я еле смогла подавить стон, даже подумала о том, чтобы положить трубку, но решила, что дать отбой в ухо президенту будет ещё хуже, чем то, что сейчас происходит, и спокойно ответила: — Добрый. Что-то случилось? Хотелось бы мне добавить: «У вас своя жена есть, чего вы в такое время ко мне прицепились?!», но промолчала, боясь, что вместо этого выдам только стон и точно опозорюсь. Ох, Майкл! Ничего, я тебе потом отомщу. Будешь умолять меня дать тебе кончить при минете. О чем я думаю? Я прослушала, что сказал Путин! О-ох, и что теперь делать? — Так как, Анжела? Придёте? Куда? Для чего? О-ох, Майкл! А сам смеётся и продолжает двигаться особенно медленно и под правильным углом, зная, как это на меня действует! Признаться, нельзя отрицать, что ситуация действительно весьма… Интригующая? Пусть будет интригующая. — Простите, а когда? — Решила я переспросить, чтобы лучше понять, о чем речь. — Если сможете через полчаса, то замечательно. Как бы то ни было, моя семья не привыкла находиться в подобной изоляции, а вы и ваш супруг очень хорошо умеете разбавить атмосферу. — Хорошо, придём, — я порадовалась тому, что смогла сказать это без вдохов и нормальным голосом. Убью Майкла, честно слово! — Спасибо. Анжела… Я даже отодвинула трубку, чтобы он не услышал, как я вдохнула на волне оргазма и Майкл поцеловал меня. — Что вы думаете по этому поводу? Какому? Ох! Надо что-то быстро придумать! — Простите, можно это обсудим, когда мы придём? У меня тут Маша, и я не могу разорваться на две части. — Да, да, конечно. До встречи. Я ещё ни разу в жизни не была так рада окончанию звонка. Чуть только я положила трубку, я возмущенно сказала: — Майкл! — Да? — Он мило улыбнулся, подвинул меня, спустив с подушек и нависнув надо мной. — Нас куда-то позвали? — Да, через полчаса. — Куда? — Я не поняла, — я засмеялась, обиженно застонала, когда он вышел, а потом сразу же вскрикнула, когда он лег ко мне лицом к лицу и снова вошел, — и больше не смей так делать. Я потом не смогу смотреть ему в глаза. — Ничего, — Майкл хмыкнул и махнул рукой, — может, больше не будет так поздно беспокоить мою жену и пойдет к своей увеличивать число граждан вверенной ему страны. У президента всего две дочери! А где сын? — Ты превращаешься в бабушку с лавочки, — я не засмеялась только по той причине, что Майкл вошел в меня особенно сильно. — В бабушку или не в бабушку, а ты не нанималась работать по двадцать часов в день, — Майкл остановился, чтобы перевести дыхание, — если я уже дома, то ты моя. Президент, не президент, ждите утро и начало нового рабочего дня. — Мой милый, — я погладила его по груди, удобнее закинула ногу ему на талию, — а поначалу говорил, что не ревнуешь. — А потом решил не пускать на самотек, — Майкл стал снова двигаться, но делал это очень медленно, заставляя меня тихо выдыхать и про себя умолять его ускориться. — Как я понял, наш новый президент очень нравится дамам. Поэтому надо напоминать моей даме, чья она. — Майкл, иного и быть не может, — я всё же сама села на него и стала двигаться так, как хотелось, опираясь на его руки. — И всё же. Тебя же раздражают мои секретутки? — Я закивала, хмыкнув, — вот и меня могут раздражать другие мужчины. Именно что, раздражать. Особенно, когда звонят в такое время. Вы и так целый день не расстаетесь. — Ладно, не кипятись, — я засмеялась, — и не целый день, милый мой. Ладно, всё, потом обсудим, — я стала быстрее двигаться на нем, — нравится? — Майкл закивал, стал поддерживать мне грудь, — не понимаю, как у людей может пропадать интерес к занятиям любовью. Мне от каждого оргазма так же хорошо, как от самого первого! Я задрожала, немного подвигалась на Майкле круговыми движениями, переживая жар и удовольствие оргазма. — Можно я буду сверху? — Майкл погладил меня по спине. — Я уже еле держусь. Я закивала, он легко опрокинул меня на спину и стал быстро входить, придерживая за бедра. Мне было хорошо еще с оргазма, так что в тот момент я стала стонать, чтобы усилить приятные ощущения самого Майкла. Он тоже кончил, застонал в голос, уткнулся лбом мне в сгиб шеи, а потом лег рядом со мной. Майкл погладил меня у талии, поцеловал в щеку, шею и на ухо прошептал: — Вернемся сегодня, пойдем в ванную, я снова тебя приласкаю, и ты покажешь мне то, что я особенно люблю в твоем оргазме. Хорошо, сладенькая? — Да, милый, — я улыбнулась, — приласкаешь, покажу. — Уже жду, когда вернемся, — сказал он и прикусил мне мочку уха. — Сам не хотел отсюда уезжать, так что смирись с тем, что мы члены императорского двора. — С ключом камергера, прошу заметить. — Да, — я закивала. — Тоже пойми их: до этого они жили среди людей, а сейчас на такой территории живут одни. Ты же помнишь себя, когда ты сам на тысяче гектаров жил один с персоналом. — Помню и понимаю, — выдохнул Майкл, снова поцеловав меня в шею. — Но не могу не повозмущаться. Это появилось у меня с переездом в Москву. Москвичи вечно жалуются, вечно чем-то недовольны, и постепенно возмущение входит в привычку. Это всё вы виноваты, — он засмеялся, поцеловал меня, — а вот и вторая привычка: я только что переложил вину. — Правда? — Я вскинула брови, хмыкнула. — Я не замечала такого. — Чтобы это резко бросилось в глаза, нужно быть совершенно из другой тусовки. Я же тут никогда ранее не жил столь долго, а, как пожил, сразу заметил. — Майкл ещё раз поцеловал меня. — А по поводу скуки… Я бы на месте Путина просто сделал бы жене третьего ребенка, и всё. Малыш всегда развлечение для мамы. Она бы потом даже забывала спросить, где супруг и вернется ли он вообще домой в этом месяце. — Я бы не сказала, — ответила я, покачав головой. — Я иногда каждую минуту смотрю на часы, ожидая твоего возвращения. — Потому что у тебя их шестеро. А у Людмилы Александровны будет всего один такой маленький малыш и полный дом персонала. — Тоже верно, — я весело хмыкнула, а потом вздохнула. — Я опять вспомнила про школу для наших малышей. — Милая, смирись уже, — Майкл поцеловал меня в висок. — Да, увы и ах, но вот так вот. Наверное, я так спокойно к этому отношусь, потому что изначально понимал, что мои дети вряд ли увидят обычную школу и будут сидеть с преподавателями дома, и у меня было куда больше времени с этим смириться. — И всё же, — я цокнула. — Вдруг Путин что-то придумает? — Вытащит из рукава волшебную палочку, взмахнет, и Россия очистится от всякого вида преступников? — Майкл весело хмыкнул. — Думаешь, у него есть такая палочка, а он чего-то ждет? Боится нарушить Статут Секретности? — И всё же. Умом Россию не понять, в Россию надо только верить. Я верю. — Верь, — Майкл погладил меня по щеке большим пальцем, поцеловал, — но детьми лучше не рисковать. — Нет, об этом и речи не может быть, но вдруг что-то можно сделать, — я села, выдохнула. — А сколько времени? Мы не опоздаем? — Если будем дальше лежать, то можем и опоздать. — Встаем, встаем, встаем, — я стала ползком пробираться к краю кровати, — не нужно опаздывать. Майкл согласился, тоже встал, быстро переоделся и улегся смотреть на то, как я бегаю по комнате то в ванную, то в гардеробную, то опять к косметическому столику, то снова в гардеробную менять сумку. — Милая, ты заметила, что ты, решив сменить сумку, сменила лифчик? Как это связано? Я думал, это анекдот. — Я сменила сумочку, — я указала на нее, — пришлось сменить туфли, — показала на них, — а к ним идет замечательное ожерелье, — я дотронулась до него, — но оно хорошо смотрится с этим платьем, а под него нужен лифчик без бретелек. — Твою грудь удержит нечто без бретелек? — Да, потому что основная нагрузка идет на платье. Оно будет держать лифчик, который держит грудь. — Мы всего лишь идем на ужин, — засмеялся Майкл. — К президенту, — возразила я. — Тогда тебе не кажется, что неправильно наряжаться эффектнее хозяйки дома? Ничего личного, просто Людмила Александровна на ужин так не одевается. — Во-первых, я всегда так хожу. Во-вторых, если я сейчас сниму ожерелье, то придется снова менять белье. В-третьих, пусть ходит: может, заботы в виде малыша появятся быстрее. — О-ох, — Майкл вздохнул, перелег, чтобы лучше меня видеть. — Может, хотя бы каблуки снимешь? — А они чем не угодили? Я почти не хожу без каблуков, если только не беременна. — Устанешь, потом опять будешь еле идти до дома. — Нет, они удобные, а те туфли тогда просто натерли. — Ладно, — Майкл засмеялся, загляделся на меня. — Моя красавица. Оставь ожерелье. Не зря же я его тебе выбирал и дарил. — Вот-вот, — я кивнула, пригладила ожерелье, взяла духи, — я бы и корону надела, которую ты мне дарил, но это будет чересчур. — Да, прибережем ее для фотосессии, — Майкл улыбнулся, подпер голову рукой. — Тогда надень к этому ожерелью серьги. Они мне очень нравятся. Тебе очень идёт сапфир этого оттенка, потому что он точь-в-точь повторяет оттенок твоих глаз. К тому же этот комплект не выглядит броско и подойдёт для ужина. — Знаешь, я всегда удивляюсь тому, как быстро ты оцениваешь украшения, — я прошла в гардеробную к шкафу с драгоценностями, взяла серьги и, надевая их на ходу, вернулась в спальню. — Видимо, твоя дружба с тем ювелиром очень помогла, да? — Да, — Майкл довольно кивнул. — Я теперь отличаю камни, знаю все названия, цены, вдобавок могу сам определять подделки. Кстати, я заказал специально для тебя и дочек особенные ожерелья. Хочется, чтобы у нас были семейные реликвии и украшения. Я из семьи, в которой в моем детстве не было ничего, поэтому мне хочется сделать так, чтобы у моих детей было приданое. Чтобы у девочек были их деньги и их украшения, которые они потом передадут своим дочкам и невесткам, а у мальчиков был выбор для подарков своим женам и детям. — Хочешь, чтобы наши невестки могли как Диана в свое время просто ткнуть пальцем в то, что им понравилось? — Спросила я с улыбкой, вдевая вторую сережку. — Именно, — Майкл тоже улыбнулся. — У меня самое большое желание в том, чтобы наши девочки сами могли всего достичь, чтобы они не ждали мужа. Я раньше не замечал за собой такой панической, — он махнул рукой, пытаясь подобрать слово, — нет, не панической, а… Не знаю, короче говоря, — мы оба засмеялись, — раньше я об этом не думал, потому что Катеньке только-только исполнится шесть, Машеньке в сентябре будет всего годик… — А что потом? — Спросила я, садясь на пуфик перед своим косметическим столиком. — Потом я увидел дочек Владимира Владимировича, — со вздохом ответил Майкл, — и он потом, когда мы оказались чуть поодаль от вас, сказал ужасную фразу: «Еще вчера они сидели у меня на коленях и Люда делала им бантики в первый класс, а сейчас я на каждого рядом с ними смотрю, пытаясь понять, как сильно он может обидеть мою дочь.». Милая, это действительно страшно. Я уверен, что мамы тоже переживают, но для отцов это всегда особенный ужас. Я за каждую слезнику Кати готов кого-то прибить, а, — он снова вздохнул, — если ее кто-то обидит, а она не сможет за себя постоять, или, еще хуже, ей придется терпеть это дальше, я действительно буду готов на совершение убийства. Что дочки Путина, что наши очень завидные невесты, и это только увеличивает количество гадов, которые захотят жениться ради привилегий. Поэтому важно, чтобы всё, что мы даем дочкам, принадлежало им без возможности отсудить это или отобрать. Пусть все эти охотники за сокровищами сразу понимают, что они выйдут из брака с тем, с чем в него пришли, и тогда они будут меньше стараться пудрить девушкам мозги. — Майкл, не волнуйся. Ты можешь себе представить такого смертника, который решит отсудить что-то у дочек Путина или у моих дочерей? — Я хмыкнула, повернулась к зеркалу, стала подкрашивать помаду, — я порву этого идиота на тряпочки голыми руками. Путин тоже. Сейчас такое время, что даже без убийств можно так сильно усложнить человеку жизнь, что он сам решит повеситься. К тому же есть очень замечательная вещь в виде брачного контракта. — Как-то это неправильно, — Майкл пожал плечами. — К тому же есть особые гады, которые могут уговорить пожениться быстро и без подписания. — О-ох, — я вздохнула, оглядела себя, чтобы убедиться, что помада лежит идеально. — Я попрошу Владимира Владимировича больше не рассказывать тебе страшные сказки на ночь. Катя только-только пойдёт в школу, а ты уже так убиваешься. Что будет, если она в один день придет и скажет, что ей понравился мальчик? — Тогда я перенесу в душе инфаркт… — Майкл! — Я повернулась к нему. — Расслабься. Катеньке в нашей стране можно будет без нашего разрешения выходить замуж только через двенадцать лет. — Это не так уж и много! — Он сел. — Господи, — я посмотрела в потолок, потом снова на Майкла. — В любом случае. Не нагнетай так, чтобы Катя потом не прятала свои отношения до последнего. — Милая, — Майкл взял подушку, стал мять, — а если Катя или Маша выйдут замуж на иностранца? Вдруг они уедут? — Милый, — я улыбнулась, — ты сейчас докатишься до объявления о сдаче жилплощади в аренду: «Только славянам!». — Желательно, да, — он закивал, — славяне же могут в дополнение к своему славянству быть с московской пропиской? Я вздохнула. Дернуло же Путина тогда поделиться своим наболевшим. Он всё как-то легче переносит, а Майкла, еще чего доброго, такими темпами кошмары замучают. — Майкл, милый мой, — я села рядом с ним, забрала подушку, обняла, — расслабься. Я уверена, наши девочки найдут себе россиянина с московской пропиской, золотым сердцем и полным собранием заповедей в голове, и будут они жить в нескольких минутах ходьбы от нас. — Аминь, — выдохнул Майкл, делая вид, что не заметил мой шутливый тон. Ладно. Пусть так. — Идём? — Пошли, — он встал, дал мне руку, — действительно, Владимиру Владимировичу сейчас куда хуже моего, и не надо мне так ныть. — Почему хуже? — Потому что моя старшая может довести меня до нервного тика только через двенадцать лет, а его старшая уже через три года. — Только ему об этом не напоминай. — Ты думаешь, отцу о таком можно забыть? — Майкл покачал головой. — То, что мы постоянно считаем, что наши девочки после двенадцати не прибавляют в возрасте, лишь наша защитная реакция. — О-ох, — я вздохнула, взяла сумочку. — Всё будет в порядке. — Аминь. — Майкл! — Я цокнула. — У твоих дочерей есть четыре брата, это уже хорошо. Они никогда не останутся одни. Майкл сразу улыбнулся, выдохнул: — Ты права, — он закивал, — у меня аж от сердца отлегло, — а потом снова нахмурился. — Бедный Владимир Владимирович. — Ничего, своих сыновей одолжим, раз они в численном перевесе, — я мягко подтолкнула его к выходу, — или же пусть сам себе сына сделает. Майкл, не пугай Катю таким своим настроением, а то девочка останется старой девой, чтобы не расстраивать папу. Ты же знаешь, как она тебя любит. — Да, ты очень права, — он закивал, — внуков ведь я хочу, — он закивал активнее, — надеюсь, Катенька первого сына назовет в мою честь. Я вздохнула, а Майкл всё продолжал впадать из крайности в крайность, жалея то себя, то Путина, то дочек. Только я подумала о том, что его нервы чрезмерны, как задумалась о том, как буду относиться к свои невесткам. Да, это всё равно не сравнится с тем, чтобы выдать замуж дочь, но всё же…

***

Мы прошли к дому президента, нас после легкого осмотра пропустили, и мы направились в столовую. По дороге Майкл неожиданно спокойно и уверенно произнес: — Я не умру, пока не воспитаю России хотя бы пару-тройку поколений нормальных артистов. — Майкл, — я крепче взяла его за руку, — не говори мне о таком вообще. Что с тобой сегодня? То замужество дочек, то это! — Ну уж нет, — он покачал головой, — это уже дело принципа, и я не позволю, чтобы мои дети или внуки в пять лет слушали песни про потрахушки и наркоту от людей с уровнем социальной ответственности ниже последней проститутки! В этот момент из-за поворота вышли дочки Путина. Майкл неловко замолчал, те мило улыбнулись, сделав вид, что не слышали, и он тоже махнул рукой, а потом вовсе спросил: — Девушки, а вам кто из исполнителей нравится? Только честно: это начало моего большого социального опроса. Пока мы дошли до столовой, Майкл расспросил их и про музыку, и про фильмы, и про артистов, и про актеров, и даже про известных женщин, чей стиль в одежде им нравится. В итоге он остался доволен ответами, даже сказал, что надеется, что и его дочки в их возрасте будут такими понимающими реальные тенденции. Короче и проще говоря: что и наши дочки не будут мечтать побыстрее распрощаться со статусом приличной девушки. Но не мог же Майкл прямо так это сказать, поэтому ушел в высокие эпитеты. — Простите, — начала Мария немного смущенно, — а вы действительно некоторое время употребляли наркотики? Людмила Александровна хотела аккуратно вмешаться, но Майкл сам ее остановил: — Я этого не скрываю, — он покачал головой, — я даже понимаю, откуда этот вопрос именно сейчас. Эта тема закрылась лет пять назад, тогда и Маша, и Катя были совсем детьми, и сейчас, наверное, не помнят того, а на днях в одном журнале вышла статья про то, что я употреблял и что от этого у меня сейчас какие-то проблемы с психикой и здоровьем. Весьма логично спросить у меня об этом, когда я до этого полчаса расспрашивал их обо всём от любимой музыки до отношения к подобным веществам. Людмила Александровна приняла объяснение, продолжила просто слушать, а Майкл уже стал вовсю рассказывать Марии про свой трагичный опыт, про первопричины и долгий путь избавления от зависимости. — И именно поэтому я против того, чтобы в юные, неокрепшие, а то и вовсе пустые умы кто-то вкладывал идеи о том, что марихуана не наркотик, а бутылка виски не много для одного человека, — Майкл выдохнул, — мой отец порол нас с братьями как сидоровых коз, и, когда к нам после очередного выступления пришли люди с предложением развлечься, мы хором отказались от страха. Дети не всегда понимают реальные последствия чего-то, — он сделал неопределенный жест рукой, — чего-то неизведанного, поэтому нужно хотя бы так оградить их от этого неизведанного. Пропаганда должна быть запрещена, а родители не должны пренебрегать воспитанием, — Майкл покивал, — понятно, что, к примеру, вас, девушки, ни бить, ни наказывать, ни над душой стоять не нужно было: шанс того, что вы где-то напоролись бы на столь откровенное предложение чего-либо ничтожно мал, а сейчас вы и сами всё понимаете, а в мое время люди с наркотиками ходили по всем клубам и исполнителям. Или человек из каких-то соображений категорически отказывался, или же он через несколько лет становился полуживым бомжом. Поверьте, когда родители говорят вам, что все там наркоманы и алкоголики, это правда. И в США, и тут большая часть всей этой шушеры или алкоголики, или наркоманы. За своими ребятами в студии я слежу почти что так же, как когда-то мой отец следил за мной, разве что не бью никого. Поверьте, нет ничего лучше тихой скромной жизни. Если счастья нет так, — он взял меня за руку, — то никакая химия его не даст. — Боже мой, что за темы на ночь глядя? — С этими словами в столовую зашел Путин, улыбнулся и сел за стол. — Что я пропустил, раз разговор уже дошел до химии и счастья? — Я думаю, что нам нужно усилить наш лейбл, — ответил Майкл, — à la guerre, comme à la guerre… Можно сказать, в Москве открывается второй фронт. Будем воевать за молодежь. — Даже так, — Путин вскинул брови, — с кем будем воевать? — Со старой гвардией, — Майкл вздохнул, — я добьюсь того, чтобы у людей была нормальная музыка. А вам, кстати, кто из исполнителей нравится? — Не буду вас расстраивать отсутствием вкуса. — Нет уж, — Майкл покачал головой, — расстройте сейчас, чтобы я потом нигде в обморок не упал от неожиданности. Путин засмеялся, ответил, а Майкл выдохнул: — За исключением некоторых специфических жанров всё хорошо, но есть люди и получше. — Так и среди перечисленных мною есть ваши? — Есть мои, — Майкл кивнул, — все мои мне как родные дети, но есть вундеркинды, умнички и золотца, а есть просто любимые дети. — Ясно, — Путин улыбнулся, — Анжела выбирает мне галстуки, вы будете отвечать за музыку. Я не против. У меня всё равно нет на это времени, а, когда оно появляется, мне не до этого. Нам подали ужин, и за едой мы к плохим темам не возвращались.

***

На следующий день я решила подумать о том, как я могу помочь Майклу на его открывшемся втором фронте. Для этого я села за свои бумаги, дабы поискать по сусекам денег или найти новые идеи в деле о раскрутке и поддержке лейбла. По итогам своих поисков я нашла немного средств, которых хватит на запуск новой волны на радио, которая была бы полностью посвящена музыке отечественного производства. Там можно и крутить песни, и давать интервью, и просто устраивать маленькие передачи на тему музыки. Спокойно выдохнув, я открыла специальный блокнот, который у меня существовал исключительно ради дел моего Майкла. Там я начала новый разворот, озаглавила его «Проект 2.000», порадовавшись, что год вышел таким удобным. Первым делом там появилась строка о радио, а затем я подумала и о том, чтобы основать добрую ежегодную традицию вручения наград выдающимся исполнителям. В России может существовать несколько систем, но ведь главное то, какая из них выживет. Надеюсь, что наша понравится людям больше. Если еще повесить этот проект на обеспечение нашего газового холдинга, то можно будет не переживать за излишнюю скромность. Можно даже делать ежегодный фестиваль по разным городам, чтобы люди могли приезжать и смотреть на звезд на красной дорожке и на вручении. В Америке людям это нравится, думаю, что и нашим это подойдет. Подумав еще, я поняла, что настало время решительных шагов: надо брать быка Евровидения за рога и отдавать всю процедуру подготовки номера от России Майклу. Достало уже смотреть на две-три минуты позора. Пусть кто-нибудь нормальный поедет хоть разочек! Понятно, что за победу нужно нажать или политически, или экономически, но хотя бы позориться не будем. Еще подумав, я дошла до потенциально обалденной, но и гипер-дорогой идеи, а именно о музыкальном шоу, в котором можно было бы просить артистов петь в несвойственных им диапазонах. Только я написала приблизительные наметки, зазвонил телефон. Я взяла, сразу улыбнулась: звонил Антон — мой бессменный стилист, разговаривающий с невероятно милым картавым «р». — Анжела, дорогая моя, когда приедешь смотреть платье на инаугурацию? — А уже можно? — Спросила я, обрадовавшись. — Можно, дорогая, можно, — он засмеялся, — я и сам хочу посмотреть, как оно будет на тебе сидеть. И Катю привози, я и для нее подготовил платья, которые ты заказывала. — Антон, ты чудо, — я радостно запищала, — просто волшебник: один твой звонок поднимает мне настроение. Жди, сегодня до трех буду у тебя. — Жду, дорогая. Я положила трубку, захлопала в ладоши, убрала блокнот. Если после появления богатства Майкла у меня и появилась какая-то слабость, то это наряды. Я не схожу с ума по жутко дорогим вещам, но обожаю красиво одеваться. Я даже не помню, когда я в последний раз надевала джинсы или у меня под одеждой было не красивое белье, а обычное. Даже во время беременности я ношу особенное. Понятно, что не кружевное, но и не растянутое нечто. Сам Майкл реагирует на мое увлечение с юмором, говоря, что у такого сороки как он не могло быть жены в виде серой мышки. Я и до него любила яркую одежду, но во времена СССР возможности были ограничены и в самом СССР, да и на Западе столь яркие цвета то входили в моду, то выходили, а сейчас всем можно одеваться как угодно, да и промышленность шагнула вперед, научившись создавать экстра яркие и сочные цвета. Я побежала в свою комнату, переоделась к выходу. Когда я поправляла прическу и выбирала духи, мой взгляд остановился на пачке документов по делам фонда первой леди. Меня как по голове стукнуло. Какая я молодец: Путину даже галстук и запонки выбрала, а Людмиле Александровне ничего не предложила. С учетом того, как ей сейчас выбирают наряды на и без того малочисленные выходы, у меня сложилось впечатление, что кремлевские стилисты ее ненавидят. Интересно бы узнать, за что. Как это в последнее время со мной бывает всё чаще, мои мысли с сугубо человеческой теплоты и хороших отношений потекли в русло «что мы с этого имеем». А имеем мы многое! Если я как-то смогу сделать своего Антона ответственным за наряды первой леди, то это послужит рекламой отечественного модельера. У Антона моими стараниями существует несколько частных ателье и магазинов, в которых он реализует свою продукцию, но даже так всё идет со скрипом: все ведь хотят «Гучу». Надо как-то прорекламировать Антона. Подумав над этим хорошенько, я всё-таки выбрала духи, а потом уверенным шагом направилась в дом к Людмиле Александровне уговаривать ее стать не Джеки Кеннеди, а Нэнси Рейган в плане отношения к своим модельерам. Мне повезло: Людмила Александровна была свободна, и я сразу же присела поговорить о том, о сём и подвести тему к инаугурации. Как правило, я не хожу вокруг до около слишком долго: Людмила Александровна и так часто понимает, куда я клоню, потому что знает, что просто так я болтать ни о чем не люблю. Раз я завожусь, значит, мне точно что-то надо. — Анжела, так чего вы от меня хотите? — Спросила она с улыбкой, понимая, что я уже вплотную подошла к теме. — Вы уже выбрали наряд на инаугурацию? — Нет. А седьмое мая уже через полмесяца! Как я вовремя! Вернее, как Антон вовремя позвонил! — Я могу предложить вам замечательного модельера? — Я улыбнулась. — Вернее, не будет слишком наглым с моей стороны просить вас поддержать моего модельера? — Абсолютно, — она покачала головой, — мне нравится, как вы одеваетесь. — Это всё его рук дело, — я улыбнулась шире, — если вы свободны, то я ему сейчас позвоню, и он сам приедет сюда. Познакомимся, пообщаемся, выберем что-нибудь. Он отечественный модельер, которого я сама отправляла на стажировки в Италию и Францию. Невероятный товарищ. — А давайте, — Людмила Александровна кивнула, — не хочется начинать свое пребывание в статусе первой леди со статей по поводу неудачного платья. Нынешние консультанты мне не нравятся, но за неимением выбора я молчу. Я захлопала в ладоши, потянулась за телефоном, набрала Антона: — Дорогой мой, планы поменялись: бросай все свои планы, хватай мое платье, свои инструменты и садись в машину, которую я пришлю. Поверь, тебя очень заинтересует то, что я тебе предложу. — Жду машину, — ответил он со смехом, — привезти тебе новые ткани? Только-только доставили по моему заказу, в Москве таких еще ни у кого нет. — Вези, — я улыбнулась, — конечно, вези. Ждем! Я положила трубку, посмотрела на Людмилу Александровну: — Спасибо! Антону очень нужна поддержка, а поддержка столь высокого уровня просто на вес золота. — Буду рада помочь благому делу, — Людмила Александровна кивнула, — Вова, кстати, рассказал мне про больницу, которую планируется посетить. Известно, когда будет операция у мальчика? — На днях, — я закивала, — буквально последние анализы ребенок сдает, чтобы анестезиолог всё рассчитал. Спасибо Майклу: он в этом деле опытнее меня. Пока я тут только с бумагами в Госкомстате работала, он уже по всему миру занимался подбором органов для нуждающихся детей. Я очень чувствительно отношусь к подобным историям, а Майкл, хоть и производит впечатление очень ранимой натуры, наоборот, в такие моменты становится как профессиональный врач-трансплантолог. Он помнит, кому и что нужно, знает, куда обращаться, чтобы найти. Он так находил и печень, и костный мозг, — я немного поежилась, — а я очень боюсь всего этого. Мне даже бумаги заполнять иногда сложно. Мне очень страшно думать, что такое может произойти с моими ангелочками. Буквально до потери пульса страшно. — У вас замечательная пара, — я смущенно улыбнулась такому комплименту, — вы очень хорошо друг друга дополняете. — Спасибо, — я улыбнулась, — вы с Владимиром Владимировичем тоже замечательно смотритесь. Я редко вижу, чтобы он с такой нежностью на кого-то смотрел, — она тихо засмеялась, — вы в целом очень, как бы это получше выразить… Очень уютный человек. С вами рядом очень уютно. — Спасибо, — она кивнула, — я рада, что вы есть, Анжела. У нас с Вовой, конечно, есть еще друзья, приятели, знакомые, но вы очень ярко выделяетесь. Вы местами столь прозрачны в преследовании своих целей, что от этого рядом с вами становится спокойно: хоть кто-то всегда честен, даже когда хочет что-то заполучить. — Да, это мой талант, — я широко улыбнулась, — я всегда честна в своей корысти, и от этого многим действительно легче со мной вести дела: я сама скажу, чего я хочу и как я это возьму. Я мило похлопала глазами, а сама порадовалась тому, что Людмила Александровна сказала именно об этой моей черте, а не стала хвалить за что-то мелкое, но общепринятое. Я сама честная и люблю честных людей. Мне она действительно нравится своим умением создавать уют даже молчанием. Это не каждый может.

***

Антон приехал к нам с чемоданами, чехлами, вешалками и саквояжем. Чувствую, я такими темпами надоем всей местной ФСО: они только один чемодан проверят, как я уже три новых привожу. Ни секунды бедные люди не сидят: только сядут, и я прихожу со словами: «И снова здравствуйте!». — Дорогая, — Антон подошел ко мне, мы поприветствовали друг друга поцелуями в щеки, — меня обшмонали так, словно я заходил на МКС. Надеюсь, всё мое при мне. — Даже если не при тебе, тебе на выходе вернут, — я ему подмигнула, — Антон, я позвала тебя сюда не просто так, — я улыбнулась, — пойдем, я тебя кое с кем познакомлю. — Так-так-так, — он весело хмыкнул, — ты нашла мне нового клиента из вашего богатого круга? Такому я всегда рад. Чем больше- Он запнулся, увидев Людмилу Александровну, посмотрел на меня обалдевшими глазами. Я покивала, провела его поближе, познакомила их и усадила застывшего Антона на диван, чтобы поговорить. — Нам нужно, чтобы ты превзошел сам себя на инаугурации, — сказала я, — не броско, не громко, не слишком празднично, а элегантно и уверенно. Инаугурация будет для президента, который берет страну в военном положении без денег и который собирается вгонять ее обратно в список сверхдержав. — Минуту, мне нужно немного подумать, — сказал он, оглядывая первую леди, — это, определенно, будет самым важным заказом в истории моего ателье. Новое тысячелетие, новый президент, — Антон покивал, — и мы сделаем новой первой леди такой наряд, чтобы на инаугурации не возникало вопросов, где первая леди: ее и так сразу будет видно. Я знаю этот его взгляд: он уже что-то придумал. — Анжела, дорогая, — Антон посмотрел на меня, — спасибо, что вспомнила обо мне так вовремя. Мне сейчас как никогда нужна поддержка. Как говорил один из стилистов Ненси Рейган Оскар де ла Ренто, нет ничего лучше для отечественного производства, чем хорошо одетая первая леди. Он вытащил из маленького кожаного саквояжа альбом для набросков, достал ручку и прямо на наших глазах размашистыми движениями нарисовал несколько платьев, а потом стал объяснять каждую модель, рассказывая про особенности посадки на фигуру и влияние возможного узора. Пока я его слушала, вспомнила слова какого-то знакомого Майкла по поводу Карла Лагерфельда: человек, который, едва пощупав ткань, может сказать, как она сядет на человека. Меня сразу взяла гордость: наш Антон за годы постоянной работы тут и поездок в мировые столицы моды тоже отточил навык столь тонкой работы с тканью. — И это будет хорошо сидеть? — Спросила Людмила Александровна удивленно. Помню, я в начале тоже так реагировала на эксперименты Антона, а сейчас даже не переспрашиваю. — Будет, непременно будет, Людмила Александровна. Поверьте, — он кивнул, — я очень давно и долго занимаюсь секретами посадки на самые разные фигуры. Я вижу, как женщина будет выглядеть в том, что я предлагаю ей надеть, — он обвел меня руками, — мадам со своими беременностями устроила мне настоящий марафон по корректировке выкроек: за последние три года я только и делаю, что после каждого ее заказа по новой снимаю мерки, и ни разу платье не ушло в утиль и ни разу его не пришлось перешивать. Сидят отлично. — Антон улыбнулся. — У всех в жизни есть что-то, что приносит им счастье. У меня это «что-то» — возможность одеть даму так, чтобы она была счастлива каждую секунду, что проведет в этой одежде, а мужчина, страстно желающий ее раздеть, перед тем, как ее все-таки раздеть, на мгновение задерживался, желая запечатлеть красоту подчеркнутых форм. Выберите что-то из этого, — он обвел ручкой наброски, — и мы будем дальше думать в этом направлении. Вам очень подойдет. Людмила Александровна согласилась, они стали выбирать, а я решила под шумок примерить свое платье. Я отошла в соседнюю комнату, надела его, повертелась перед зеркалом и, радостно пища, вышла в ту комнату. — Антон! Ты просто гений! По мне и не скажешь, что мой план по похудению еще не завершен, — я снова повертелась, — всё, от журналистов я на этот раз спасена. Антон внимательно оглядел меня, а потом снова с улыбкой сказал: — Звезда. Что еще сказать? Только Анжела может выйти на улицы Москвы во всех цветах радуги и сиять ярче солнца. — Спасибо, — я кивнула, — пойду, переоденусь. Он дал добро и вернулся к своим наброскам. Когда я вернулась, он уже разложил по всем доступным горизонтальным поверхностям образцы тканей. Даже сесть было некуда. — Хорошо, что я действительно привез всё, что только мог, — сказал он, — Анжела, дорогая, мы не можем решить, что из этого выбрать. Мне показали аж три вида, я сама впала в ступор. Так всегда бывает, если речь идет о тканях вроде бы одинаковых, но всё же разных. В итоге мы всё же определились, а потом Антон прямо на коленке набросал еще наряды: и платья, и костюмы с юбками, и даже брючные, показал Людмиле Александровне, из каких материалов и для чего именно она может выбрать, всё записал, собрал и уехал творить, сказав, что обязательно подумает еще и привезет новых тканей, из которых мы выберем что-то на инаугурацию. Теперь же он уже точно знает, какой у новой первой леди цветотип и предпочтения. Я, довольная как слон, не стала дальше надоедать Людмиле Александровне и ушла к себе, а когда пришел Майкл, показала ему платье. Он меня покрутил-повертел, а потом всё равно раздел. Такое внимание всегда приятно.

***

На мое удивление, Антон успел справиться аж с половиной из заказанных нарядов на той же неделе. Хотелось возмутиться, мол, а мне ты так не делал, но потом я забила. Понятно, что ради первой леди он спокойно мог заставить свою команду работать в три смены. Подобная скорость была нам на руку: в ту больницу Людмила Александровна решила надеть один из новых нарядов, оставив то, что рекомендовали «кремлевские стилисты» в чехле в не распакованном состоянии. После меня первым ее увидел Майкл и сразу спросил у меня на ухо: — Милая, твоя оккупация Путиных продолжается? После Ромы в ход пошел Антон? — Да. Красиво получилось? — Очень, — я довольно посмотрела на него, — красиво и скромно. Теперь моя очередь: следующим шагом будет привлечение ювелирного дома, — мы оба засмеялись, — а потом я найду еще кого-нибудь, чтобы было два-два. Майкл не постеснялся сделать комплимент лично, а потом мы втроем поехали в Кремль. По иронии, больница находится в Подмосковье прямо с противоположной стороны от Ново-Огарево, так что легче уж сразу заехать за Путиным и поехать с его кортежем и мигалками. Быстрее выйдет. Время еще было, поэтому мы зашли на территорию, дабы не сидеть в машине. Владимир Владимирович лично вышел к Людмиле Александровне, чтобы ее встретить. Было очень приятно, что его взгляд сразу поменялся, стоило ему ее увидеть. Он взял ее за руку, даже сказал что-то на ухо, заставив засмеяться, а потом они ушли в его кабинет. Пока мы сидели в зале ожидания, мимо нас прошла та самая секретарша, которую я туда устроила. — Милая, — Майкл хмыкнул, — если это, по-твоему, не секретутка, то мне страшно за то, в каком виде была предыдущая. — Сама удивлена, — я вскинула бровь. — Мне кое-кто кое-что нашептал, но умолчал, что всё в таких размахах. Сейчас разберемся. Лена! Подойдите, пожалуйста. Она увидела меня, смутилась, но подошла. — Да, Анжела Владимировна? Я оглядела ее, вздохнула, встала. — Лена, кажется, когда я вас сюда отправляла, я вам русским языком сказала, чего я от вас жду. — Я не понимаю, о чем вы говорите. — Всё вы прекрасно понимаете, — я сделала шаг вперед, а она назад, — у вашего начальника в жизни четыре женщины. Имена трех из них вам знакомы, а не подскажете имя первой и главной? Она покачала головой. — Смелее, смелее, Лена. — Я не знаю. — Россия, Лена, Россия, — я весело хмыкнула, — как видите, все места заняты. Я очень прошу вас помнить, кто и зачем вас сюда определил. Она нагло тряхнула головой, хотела уже уйти, а я без особых усилий удержала ее за локоть. — Не так быстро, дорогая, — я чуть сильнее сжала руку, — быстрее, чем Путин вообще запомнит, как тебя зовут, я отправлю тебя куда-нибудь подальше, где такие юбочки вообще носить будет нельзя, — я улыбнулась, увидев, что по коридору идет мой знакомый, даже помахала ему, встав так, чтобы он не видел, что я держу девушку. Та уже поняла всю серьезность ситуации, — Лена, думай головой, когда ты что-то делаешь. Поняла намек? — Она закивала. — Иди работать. С завтрашнего дня чтобы этого не было, — я обвела ее взглядом, — сейчас президент выйдет с супругой, и я не хочу, чтобы ты в таком виде показывалась ей на глаза. Ясно? — Та снова закивала. — Иди. Посмотрим, что тебе ясно. — Простите, больше не повторится. Я кивнула, отпустила ее, и она быстрым шагом уцокала на каблуках, а я села к Майклу. — Милая, — сказал он на выдохе, — тебя, оказывается, лучше не злить. — Милый, — я улыбнулась, чмокнула его в губы, — это последствия расхлябанных девяностых. Сейчас все привыкнут к новым нормальным порядкам, и всё будет хорошо. Но даже так, — я вскинула брови, — это секретутка Путина, который сам по себе мне не сдался. Если я увижу такую рядом с тобой, я ее просто прибью на месте без предупреждений, а ты будешь спать на диване в общей комнате. — Хорошо, — он засмеялся, — моя ревнивая львица, — я тоже улыбнулась, — мне никто не нужен: можешь сразу избавляться, — тут я засмеялась, — а ты действительно можешь отправить эту девушку куда-то? — Да, но я имела в виду одно конкретное направление, где всегда холодно. Туда могу сколько угодно людей отправить: у меня там маленькое предприятие стоит, и работники всегда нужны. — А почему Путин сам ее не угомонил? — Потому что знает, что она моя, — я вскинула брови, — если у нас будут недопонимания, он скажет мне, чтобы я разобралась с кем-то из своих. Должно быть что-то эпическое, чтобы он сам что-то сделал с откровенно моими людьми. Это тоже негласное правило взаимодействия людей с полномочиями и влиянием. — Как всё сложно, — Майкл вздохнул, — а если завтра тут будет такая Лена, но не твоя? — Не будет, не позволю, — я хмыкнула, — мне очень удобно так, как всё есть сейчас. Я не позволю портить первому браку страны репутацию. — А первый муж страны будет слушать тебя в этом вопросе? — Придется, — я пожала плечами, — если будет что-то совсем уж эпическое, мои газеты не смогут промолчать или делать вид, что всё путем. Да, для легитимности власти это не смертельно, но мнение народа может смениться. Я не знаю таких женщин, которые бы этого стоили. — Как знаешь, — Майкл поцеловал меня в висок. Зашел мужчина, сказал, что президент уже готов выходить, и мы с Майклом вышли в коридор. Путины появились через минуту, мы пошли к машинам, расселись, выехали с территории Кремля и помчались в ту больницу. Майкл через пару минут сказал: — Обожаю так ездить. — Как? На такой скорости? — Спросила я, покрепче взявшись за дверную ручку. — Да, — он закивал, — эти ощущения ничего не портит, даже неровности на дорогах. — Хорошо, что ты не водишь сам. — Да, — Майкл рассмеялся, — но такие поездки обожаю. Можно было бы даже быстрее. Я покачала головой, еще крепче взялась за ручку. При всей моей любви к самолетам, машины я не жалую. Когда мы подъехали к больнице, я с радостью оглядела зеленый участок перед ней: все было обновлено от скамеек до клумб, от плитки до фонарей. Любо-дорого смотреть! Перед входом нас встретил весь руководящий персонал, а сзади и сбоку подошли телевизионщики и журналисты. Я пригласила не только своих, но и других, и даже оппозицию, чтобы потом не говорили, что мы не позвали их, потому что тут на самом деле никакой больницы нет, ремонт только по пути камер, ребенок липовый, а президент вовсе двойник. Пусть смотрят и бесятся. Главврач, заведующие отделениями — все встречали Путина так, словно он уже и Чечню угомонил, и Америку победил, сделав между Мексикой и Канадой новый пролив имени Сталина. Я уж было подумала, что это новый стандарт подхалимства, но нет: по глазам было видно, что люди надеются на лучшее будущее. Нельзя терять этот огонек в их глазах. Ельцин их когда-то очень сильно подвел, нельзя теперь допустить того, чтобы они подумали, что и Путин пришел лишь продолжать дело пьяного предшественника. Наконец, нас провели к мальчику и его семье в палату. Малыш еще был в кровати, а к нему были подключены датчики, но он уже улыбался, играл с плюшевым мишкой и орлом. Меня переполнили чувства: наши игрушки детям нравятся. Не зря всё делалось, не зря. Врач рассказал нам, что, как и зачем делали мальчику, упомянул, какое оборудование было задействовано, выделил помощь Майкла в поиске донора, Путина — в деньгах, мою — в управлении реновацией. Майкл и Людмила Александровна подошли к малышу и его семье, чтобы и с ними поговорить, а Владимир Владимирович стал задавать дополнительные вопросы. В тот момент врач понял, что старые времена закончились: раньше никто или вовсе ничего не делал, или делал на отвали, а Путин действительно почитал, что тут по бумагам прошло и в какие отделения. Даже мне стало приятно, ведь вышло, что он не просто так требует от меня письменных описаний того, что я делаю в подобных проектах, а читает и разбирается. Врач зачет сдал, и Владимир Владимирович с улыбкой подошел к мальчику, стал спрашивать, как он себя чувствует, как ему условия, хотел бы он еще чего-то, а потом обрадовал его подарком от себя и супруги — большим плюшевым конем Юлием, которого мальчик, по словам родителей, обожает. Ребенок действительно обрадовался, сразу обнял коня, усадил его рядом с собой на кровати, а там уже Путин пропустил вперед меня и Майкла, чтобы мы вручили наши подарки — вечный билет компании «Аэрофлот» для него, а также двухнедельные путевки на всю семью с открытой датой в Крым, чтобы ребенок, давно мечтающий посмотреть на море, наконец на него посмотрел. Я еще в девяносто шестом озаботилась покупкой большой доли одного из курортов, так что теперь могу позволить себе такие выражения как «открытая дата» в любой момент. Майкл еще подарил маме малыша, большой его фанатке, подписанные альбомы. Все остались довольны, мы уже даже думали уходить, а мальчик неожиданно снова обратился к Владимиру Владимировичу: — Дядя, а вы же новый президент, да? Я вас по телевизору видел! Вопрос был логичным: мы же не зашли в палату с криками «Разойдись, президент идет!», а родители могли сказать об этом между слов, больше сосредоточившись на том, чтобы маленький ребенок не переживал за толпу незнакомых людей в халатах, когда до этого такие толпы вокруг него ходили, только чтобы поставить новый укол. Владимир Владимирович подошел, подтвердил, а мальчик взял своего мишку и дал ему: — Спасибо за Юлия! Возьмите мишку, чтобы тоже меня не забыть, а то у вас столько людей, что вы меня потом забудете! Мальчик дал мишку с орлом, а Путин так и застыл, не зная, что делать: игрушка, вроде как, тоже любимая, но ребенок очень уж боится, что президент его потом не вспомнит. Мы с Майклом стояли уже больше как декорации к сюжету, который развивался сам по себе, и нас это радовало. Нельзя отрицать того, что сказочная явка и поддержка Путину, продемонстрированные на прошедших выборах, нисколько не зависели от того, что сам Майкл Джексон везде, где только можно, заявил о своей позиции в его отношении. Сейчас всё пошло очень хорошо: такими темпами Майклу можно будет не так громко кричать о своей позиции на каждом углу. Владимир Владимирович и так, и сяк говорил мальчику, что точно не забудет его и что не хочет разделять его с игрушкой, но тот был уверен: — Возьмите! Вы на него похожи! И так вы точно меня не забудете, — мальчик привстал, показал бирку на игрушке, — тут мое имя! Я сам написал, когда мама научила! Всё. Кто молодец? Правильно, Анжела молодец! На мультике настояла, его проспонсировала, оппозицию в больницу пригласила! Лица этих «СМИ» сейчас дороже золота: кривые, словно лимон съели, а мои ребята уже сделали миллион и одну фотку Путина, малыша и мишки с орлом, и я это правильно применю. Владимир Владимирович поблагодарил мальчика, взял игрушку, наклонился, поцеловал ребенка в макушку, приобняв, потом пожал руки его родителям, и мы пошли на выход. Я впервые видела Путина в таком потерянном состоянии. Видимо, он, как и я, подобные ситуации с детьми и болезнями принимает очень близко к сердцу, а тут еще мальчик так искренне и, что самое важное, от души выпалил свое: «Вы на него похожи!». Большая ответственность, ничего не скажешь. Там-то мишка, который живет в мультике и у которого всё получается за две-три серии, а тут реальная жизнь, и не хочется терять веру ребенка. Чуть только мы вышли, журналисты стали задавать вопросы: — Вы довольны результатами реновации? — Что вы чувствуете, видя, что ребенку оказали помощь только спустя год? — Вы рады тому, что ребенок сравнил вас с популярным мультипликационным персонажем? Я краем глаза заметила, что Людмила Александровна, державшая мужа за локоть обеими руками, чуть крепче сжала хватку, придвинулась. Он тоже сориентировался и стал давать ответы на каверзные вопросы в своем стиле: или смешно, или четко по делу, или долго и непонятно. К нам с Майклом тоже подошли, и мы подключились к ответам на вопросы. Когда время подошло к концу, мы сели в машины и поехали в Ново-Огарево. — Это был фурор, — выдохнула я довольно. Майкл закивал: — Милая, это был грандиозный дебют. Ты видела лица людей из газеты Березовского? — Майкл засмеялся, — они едва не откинули коньки прямо там. Скажут, что мы всё спланировали, всех купили, а ребенок вовсе актер. — Пусть, — я хмыкнула, — будет наше с тобой слово против их. Так хорошо! — Я засмеялась, — аж душа волнуется от счастья. — А ты видела, как Путин отреагировал? — Не очень, — я вздохнула, — я была занята получением удовольствия от мин оппозиции. Это был кайф, истинное наслаждение, сравнимое лично для меня с поеданием шоколадного торта с шоколадным кремом, шоколадной крошкой, шоколадным мороженым и шоколадной глазурью. — А зря не смотрела, — Майкл вскинул брови, — он так замешкался, будто все слова забыл. Говорил еще более странно, чем обычно. Надо же, — он хмыкнул, — такой жесткий, а тут почти растрогался. Я заметил, что вы оба едва не стирали слезы, когда увидели репетицию нового гимна, — я закивала, — а сейчас я понял, что и тут реакция у вас совпадает. Интересные вы люди. Местами принципов не то что ноль, а отрицательная величина, а потом вот, — он засмеялся. — Я рад, что у нас такой президент. У меня нет доверия к лицам, которые боятся детей и не чувствуют ничего, когда им больно, грустно или, наоборот, хорошо. Путин, это я еще по нашим детям понял, на все эти три детские эмоции отвечает моментально. — А ты видел, как супруга приобняла его? — Я умиленно выдохнула. — Прибью ту Лену, если она еще раз явится на работу в том виде. Любой голову откушу. Людмила Александровна слишком добрая, а мне не сложно. Сошлю, к примеру, в Сибирь, на Сахалин, на остров Русский, — я хмыкнула, Майкл засмеялся: — Милая! Вот, о чем я говорил: местами отрицательная величина! — Ничего, переживу, — я довольно улыбнулась, — всё, ждем инаугурацию и новый гимн. — Снова будешь плакать? — Да, боюсь не сдержусь, — я закивала, — будем с Путиным стоять и стирать слезы, а вы уж нас держите. Майкл весело хмыкнул, поцеловал меня в висок, взял за руку. Я расслабленно улеглась, и даже мои переживания за скорость движения куда-то пропали.