Останься

Как бы мы не пытались этого избежать, наши родители оставляют огромный след на нашей жизни, нашей личности. У кого-то, это след от поцелуя в лоб, у кого-то след от крепкой отеческой руки на плече, у кого-то опоясывающий след от объятий, у Кирилла — красный след от пощёчины на лице, которого парень стыдится, но никак не может скрыть. След, который постоянно жжёт, напоминая о себе. След, который изуродовал его лицо наглой улыбкой и самодовольным взглядом, скрывающим пульсирующую боль внутри. Этим следом Гречкина наградил его гомофобный отец. И не только им на самом деле, ещё кучей ссадин и гематом, пурпурными синяками и рваными ранами. Но это было давно. Это все успело зажить с того дня, как юный наивный Кирилл, слишком рано осознавший себя, решил во всем признаться единственному родному человеку, который у него был, о чем вскоре очень пожалел. Мужчина избил бедного мальчика до полусмерти, а потом пригрозил, сказав, что если сын заикнётся об этом ещё хотя бы раз, он может уже не сдержать себя. Потом, вероятно почувствовав угрызения совести, отец купил Кириллу новенький телефон и сказал, что скоро они поедут отдыхать на Карибы. Гречкин глупым никогда не был. Он всегда умел извлекать пользу из ситуации, даже из самой ужасной. Он боялся и ненавидел отца, но бунтовать против него не видел смысла. Сбегать из дома тоже было глупо. Идти ему все равно было некуда, так что он решил принять негласные правила отца, который очевидно ужасно боялся, что об ориентации его сына кто-то прознает, и в замен на его молчание, готов был платить любые деньги, позволяя сыну все, лишь бы тот проводил время с купленными за папины деньги девочками, а не парнями. Гречкин пользовался этим по полной. Он продавал своё право быть самим собой за очень внушительную сумму, давя в себе отвращение к самому себе. Мерзко? Возможно. Но как будто у него был выбор. Отец бы его на улицу вышвырнул, если бы по городу начали гулять хоть какие-то слухи об ориентации его любимого сыночка. На улице жить не хотелось, поэтому Кирилл был вынужден прилюдно флиртовать с различными девицами, поддерживая свою репутацию, а в родительском доме держать язык за зубами, чтобы, не дай бог, не напомнить отцу о том, как «ужасен» его сын. Гречкин тонул во лжи и притворстве, он все больше вяз в образе, который вынужденно играл на публику. В какой-то момент он начал верить в то, что действительно так ужасен и мерзок, как постоянно говорил ему отец, ведь если бы он не был настолько отвратен, тогда бы и врать никому не пришлось, правда? К ненависти к отцу довольно быстро прибавилась ненависть и к самому себе. Он считал себя отбросом, а потому вскоре и вести себя начал соответствующе. Кирилл позволял себе все, ведь ниже все равно было уже не пасть. Бояться нечего. Если отец был готов закрыть глаза на что угодно, даже на убийство, но не смог простить своему сыну то, что ему просто нравятся мальчики, значит, это было хуже убийства. Значит, Гречкин уже был повинен в самом ужасном преступлении, которое совершил неосознанно, но отмыть руки от которого никогда не смог бы. Ему оставалось лишь прятать содеянное, душить в себе самого себя и продолжать концерт для глупой толпы, надеясь, что никто не узнает, что актер из Кирилла на самом деле так себе. И все вроде бы шло хорошо. Деньги, алкоголь, наркотики, вход в любые заведения и на любые праздники, сомнительная известность и популярность, стабильно натянутые отношения с отцом, которые в общем-то жить не мешали, и иллюзия того, что все находится под контролем. Кирилл о большем и мечтать не мог. Но все вдруг рушится, когда в жизни Гречкина появляется человек, который начинает о чём-то догадываться.

***

Игорь Гром появляется в жизни Гречкина не внезапно, а вполне закономерно. Ведя разгульный образ жизни, парень просто не мог не иметь проблем с законом. И как-то так вышло, что единственный человек, которого эти самые проблемы с законом Кирилла волновали, был Громом. Все остальные менты на парня уже давно плюнули, прекрасно зная, что надев на него наручники, никакой справедливости не добьёшься, так как кровавые деньги отца все равно отмоют все грехи сына. Но Игорь не сдавался. Преступник должен сидеть за решеткой, хотя бы за решеткой участка, раз за другую попасть благодаря отцу он не может. Гречкину нравился этот запал в полицейском, нравилось это непримиримое рвение и несгибаемые принципы. Кирилл никогда бы не признался, но в какой-то степени он восхищался Игорем. Он хотел быть как он. Хотел гнуть свою линию несмотря ни на что, упорно идти до конца и верить, что все твои мучения рано или поздно окупятся, хотел точно знать, кто он такой и для чего был рождён. Но обычным восхищением чувства Гречкина не описывались. Он не мог отрицать, что ему нравился Гром не просто как пример для подражания. Накаченное тело, сильные руки, повелительный тон и светлые глаза, смотрящие в душу. Будем честны, Гречкин не мог не хотеть Игоря. Его собственное влечение пугало Кирилла и вместе с тем с каждой новой встречей все росло. Но Гречкин держал все в себе, не допуская ни малейшей осечки, ведя себя с Громом так же отвратно, как и со всеми остальными. Ладно, возможно несколько хуже. Гораздо хуже. Любой на месте Игоря уже бы возненавидел парня. Кирилл в общем-то этого и добивался. Все равно ни на что другое он расчитывать не мог, а ненависть — тоже эмоция, да ещё какая. Гром в гневе был просто прекрасен. Но на Гречкина он не злился. Это бесило. Игорь, ломающий носы направо и налево, с Кириллом вёл себя на удивление спокойно. Можно сказать, даже безразлично. Безразличия к своей персоне Гречкин терпеть не мог. И раз Гром не мог полюбить Кирилла — в этом у парня сомнений никогда не было — он собирался сделать все возможное, чтобы мужчина его возненавидел. Тем более ненависть — единственное чувство, с которым парень был знаком не понаслышке. Он был пропитан им насквозь, а потому думал, что заставить майора ненавидеть себя будет проще простого. Но он ошибся. Грязные шутки, угрозы, идиотские выходки, неповиновение и оскорбления, показательный фарс и разбрасывание именами — ничего не работало. Гречкин ездил в ментовку, как к себе домой, а толку от этого было никакого. — Что со мной не так? — спросил однажды Кирилл, лицом вжавшись в решетку, разделяющую передние и задние сидения в полицейской машине. — Ты хочешь узнать за что тебя повязали на этот раз? — спросил Гром, устало вздохнув, — Я же предъявил обвинения. Могу повторить, конечно, если ты глухой, но… — Неужели тебе не хочется разбить мне лицо? — Что? — Ты же всем преступникам постоянно носы ломаешь, почему мне не хочешь? — прищурившись, уточнил свой вопрос Кирилл. — Пацан, не знаю, что у тебя там за фетиши, но скажи, зачем мне разбивать такое милое личико? — хрипло усмехнулся Гром, кинув взгляд на заключённого через зеркало. — Я же преступник. Я ужасный и мерзкий. Я заслужил это, — пожал плечами светловолосый. — Ты глупый избалованный мальчик, которого по-хорошему не в участок свозить надо, а к психологу. — К какому нахуй психологу? У меня все в порядке, — возмутился Гречкин. — Тогда почему ты так хочешь, чтобы я втащил тебе? — Да не хочу я ничего, — парень откинулся на спинку сидения, слегка надув губы, как ребёнок, — просто спросил. — Если я на тебе хоть ссадину оставлю, у меня потом будут огромные проблемы из-за твоего отца, — спустя какое-то время нарушил молчание Гром, — Поэтому и не бью. — Врешь, — усмехнулся Гречкин. — С другими тебя это никогда не останавливало. — Тебя какой ответ устроит? Просто хочу, чтобы ты заткнулся. — Давай остановимся на версии, что ты не трогаешь меня, потому что боишься испортить мое невероятно красивое личико. — Ты себя переоцениваешь, — фыркнул полицейский. — Я повторил твои слова. — Я не говорил ничего про невероятную красоту. — Ну ладно, возможно я немного приукрасил, но суть-то та же, — Гром мог видеть в зеркале, как Кирилл облизнулся. — И в чем же суть? — Я тебе нравлюсь, — пожал плечами Гречкин, где-то на подсознании догадываясь, что очень скоро он пожалеет о своих словах, потому что флиртовать с полицейским — дерзко и опасно, мало ли что и кому он может сказать. Полицейский участок — это же лучшее место для распространения слухов, а Кирилл все эти годы так старательно пытался их избегать, но что-то в Громе заставляло его вести себя так глупо и так неосторожно, как никогда до этого. Это пугало. Это распаляло ещё больше. — Сильное заявление, но ты снова себя переоцениваешь. — Не нравлюсь значит? — Расстроен? — Удивлён, — Гречкин закинул ногу на ногу и повёл бровями, ловя взгляд мужчины в зеркале, — Мне-то казалось, что мы флиртуем. В следующий раз судьба свела их в клубе. Кирилл проводил время в приятной компании неприятных и практически незнакомых ему людей, которые смотрели на него с наигранным обожанием и липли, словно мухи известно к чему. Гречкин игнорировал настойчивые поцелуи в районе шеи, которыми его награждала какая-то брюнетка крашеная в блондинку с рыжим париком, и спокойно потягивал свой — или не свой, какое дело — коктейль. Перед глазами все плыло и плавилось. Не из-за коктейля, конечно, хотя возможно и в коктейле было что-то подмешано. Чем больше, тем лучше, правда? Ладно, возможно не в этом случае, но плевать, Гречкину было так на все плевать. В разноцветном круговороте фигур, что мелькали перед ним, было сложно уцепиться за что-то. Яркие узоры калейдоскопа с бешеной скоростью сменяли друг друга, а Гречкин бездумно терялся в этом безликом вихре, позволяя ему забрать всего себя. Но сквозь цветастый туман в какой-то момент проступил один четкий образ, сфокусировав на себе все внимание, проступив через неаккуратный блюр фотошопа. Кирилл усмехнулся. Безумие. Это было самое настоящее безумие. Метрах в семи от него стоял не кто иной, как сам майор Игорь Гром. В этом дорогом ночном клубе, в два часа ночи, в будний день. Кирилл сделал ещё один глоток коктейля, отцепив от линии своей челюсти девушку, что присосалась туда, словно пиявка. Это не могло быть правдой. Игорь был одет не в свою любимую идиотскую кепку, вышедшую из моды уже лет так сто, и не в свою потертую кожанку, которую, кажется, не снимал никогда. На мужчине были надеты узкие темные брюки, довольно дорогие по виду, что соответствовало престижу этого места, но совсем не соответствовало самому майору, и в чёрную рубашку с одной расстёгнутой пуговицей. Кириллу хотелось расстегнуть ещё одну и ещё две, и все остальные. Кириллу хотелось снять эти дурацкие брюки, которые подчеркивали все так хорошо, что, казалось, без одежды Игорь будет выглядеть более прилично, чем сейчас. Мужчина выглядел слишком хорошо. Просто восхитительно, если точнее. Аккуратно уложенные волосы, приведённая в порядок щетина. Это все не могло быть реальностью. Кирилл точно сам это придумал. Это его больное извращённое воображение рисовало Грома таким. Сомнений не было. Ещё один глоток. Даже алкоголь не спасал. Даже пьяный, Кирилл не мог отделаться от Грома. Он был везде. Он портил все веселье. Даже сейчас, когда его по сути даже и не было здесь на самом деле. Просто мозолил глаза и бесил невероятно весь такой красивый, весь такой идеальный. Несуществующий, но все равно раздражающий. Да что ж это за проклятье такое? Даже расслабиться уже нормально нельзя. Везде этот блядский полицейский. Только свистни, он появится, как говорится. Кирилл не свистел. А он все равно был здесь. В его мыслях, в его голове. Пробрался под кожу, черт, и ничем не вытравишь. Не посадит в тюрьму, так до белого колена доведёт. Вот что значит настоящий профессионал. Работник года. Гордость полицейского участка. Отличник ебаный. И как тебе это удаётся? Кирилл осушает бокал. В коктейле точно было что-то подмешано. И парень это прекрасно знает. Грома хочется обматерить и послать куда подальше. Гречкин не хочет отказывать себе в такой возможности, пускай Игорь и всего лишь его фантазия. Может это и к лучшему. Кирилл вырывается из чьих-то до тошноты противных объятий и уверенно встаёт на ноги. — Куда ты? — Кирилл не отвечает. И правда, куда он? Блондин слабо соображает, что делает. Наверное странно будет кричать на человека, которого видишь только ты, но Гречкину плевать. Всем плевать. Тут слоган заведения такой. Перед глазами все крутится, вертится, и на ногах стоять очень сложно. Он словно на каком-то дурацком аттракционе, и почему-то никто не сказал ему занять своё место и пристегнуть ремни. Парень чувствует, что может свалиться в любой момент, но все равно продолжает уверенно идти вперёд. — Эй, Гром! Мужчина тут же повернулся на оклик, словно безошибочно узнав знакомый голос, прорвавшийся через громкую клубную музыку. — Ты чего вылупился? Не ожидал меня здесь увидеть? — Кирилл сгибается пополам, заливаясь безосновательным смехом, а Игорь недоуменно молчит, смотря на парня, — Видел бы ты, как глупо сейчас выглядишь, товарищ майор. — Ты что здесь делаешь? — Глупый вопрос, на который ты и так знаешь ответ, — качает головой Гречкин, продолжая давиться смехом. Игорь делает шаг вперёд и пытается схватить парня за локоть, но тот быстро уворачивается, влетая в чьё-то пьяное полуживое тело, прыгающее в ритм музыки. — Не трогай меня! — Кириллу больше не смешно, его глаза выражают самую настоящую панику, а Гром все больше теряется в поведении парня, не понимая, что ему делать, — Если я коснусь тебя, ты исчезнешь. — Исчезну? — Ты оазис, а знаешь, что бывает с оазисами, когда ты подходишь к ним слишком близко, когда ты тянешь руку, думая, что вот-вот сможешь к ним прикоснуться? — Кирилл абсолютно серьёзен, но Игорь как ни старается, не может его понять, теряя половину слов в глупой песне. — Они исчезают. Гром всего лишь галлюцинация Гречкина, пускай и очень похожая на действительность, но он не сможет коснуться мужчины, не сможет почувствовать жар его тела, горящего из-за духоты клуба. Он хочет это сделать, самому себе не признаётся в этом, но прикоснуться к мужчине хочется невыносимо. А ещё хочется, чтобы он побыл здесь ещё чуть-чуть, пускай не взаправду, пускай лишь как особый эффект наркотиков, но хотя бы так. Игорь Кирилла бесит невероятно, но больше всего его бесит, что это неправда. Что не бесит он его нихуя. Настоящему полицейскому он бы никогда не признался, что просто жаждет внимания, никогда бы наверное не попросил его остаться, задержаться ещё совсем ненадолго, поэтому сейчас Гречкин не собирался терять свой шанс. — Я не понимаю, ты думаешь, что я уйду? — спрашивает Гром, хмурясь, — Я тут вообще-то на задании, так что в ближайшее время точно никуда не денусь. — Спасибо, что подыгрываешь, — Кирилл усмехается, но в этот раз его улыбка не имеет ничего общего с весельем, — Спасибо, что делаешь вид, что настоящий. — Что за хрень ты несёшь? Я и есть настоящий, — Игорь снова тянет руку к парню, но тот снова дергается в сторону, чтобы избежать прикосновения. — Да, да, конечно, — кивает Гречкин, — На задании говоришь? Под прикрытием типо, да? — Да, поэтому не ори, пожалуйста, и не привлекай к себе внимание, — мужчина выпрямляет спину и оглядывается по сторонам, высматривая кого-то в толпе. — Кого ловите? В этом клубе улов большой, выбирай кого хочешь. Тут каждый третий дурь толкает, а каждый пятый что посерьёзнее. — Мы не за этим здесь. — Ах, точно, я забыл, ты же у нас серьёзный следователь, тебе подавай рыбу покрупнее, — хмыкает Кирилл, — Вот только почему ты ко мне так прицепился тогда — непонятно. Могу сразу тебе сказать, я никаким подпольным борделем не владею и женщин в своём подвале не расчленяю, так что можешь расслабиться и переключиться на кого-нибудь другого. Могу несколько контактов дать, вот у них реально свой бордель есть. — Тобой кроме меня никто заниматься не хочет, поэтому все твои дела скидывают на меня в качестве сверхурочки. — Я твое наказание? — Кирилл закусывает губу и заискивающе улыбается. — Ты моя головная боль и убитые нервы, — тяжело вздыхает Игорь. — Неужели из-за меня у тебя столько проблем? Я могу сам на себя наручники надевать, чтобы тебе меньше работы было. Или вообще сам в участок пригонять, чтобы тебе легче было. — Да не в этом дело, — Гром протирает лицо ладонью. — Я же вижу, что ты не так плох, как хочешь казаться. — О нет, я гораздо хуже, — Гречкин снова смеётся, и от этого смеха у майора мурашки по коже пробегают, — Ты просто плохо меня знаешь. — Так позволь узнать тебя лучше, — Кирилл бы удивился, выпучил глаза и опешил от шока, если бы услышал эти слова от настоящего Грома, но в глубине души именно эти слова он и желал услышать от мужчины, так что в этом не было ничего удивительного, — Позволь помочь тебе. — Мне не нужна помощь, — огрызается Гречкин, злясь по сути на самого себя. — Что-то не так, Кирилл, что-то жрет тебя изнутри, — Гром выглядит взволнованно, и Кирилл готов плюнуть ему в лицо. Что эта галлюцинация о себе возомнила? — Так не мешай трапезе, иначе мои демоны сожрут и тебя, — перед глазами все плывет, мысли путаются, а язык заплетается в узел, Гречкин едва ли может отличить реальность от иллюзии, он едва ли может контролировать, что происходит. — Тебя они сожрут быстрее, если не попросишь чьей-то помощи, — Гром запускает пальцы в свои волосы, руша причёску. — Я понимаю, у тебя нет никаких оснований доверять мне. Мы едва ли знакомы. Но твои родители, друзья, не знаю, вторая половинка? Поговори с ними. — У меня нет ни родителей, ни друзей, ни второй половинки. Я один, и со своими проблемами разберусь в одиночку. — Кирилл, это не дело. Твои тараканы в башке вредят и тебе, и обществу в целом. Я тебя в участок не просто так постоянно катаю. Есть за что. Из-за твоих проблем страдают другие. Я не виню тебя, я вижу, что ты не от хорошей жизни как мудак себя ведёшь, но я хочу, чтобы ты разобрался со своими заморочками, я просто не знаю, что могу сделать. — Ох, да ладно, мои галлюцинации пытаются нотации мне читать и жизни учить, — Кирилл закатывает глаза на речь следователя, — Что ж за отстойные наркотики мне подсунули. — Ты что-то принял? — А ты сам как думаешь? — Гречкин выплевывает едкий смешок в лицо Грому. — Что ты принял? — Я не знаю, — юноша смеётся, на самом деле до конца не представляя, чем он был напичкан сегодня. Да и какая разница? — Но судя по всему что-то очень сильное, раз мне привиделся ты. — Привиделся? — Тебя здесь нет, ты в моей голове, ты злая шутка моего больного воображения, — Гречкину невероятно тяжело произносить это вслух, потому что разрушать эту иллюзию не хочется. — Я здесь, Кирилл, я перед тобой, посмотри на меня, — голос Грома мягкий и обволакивающий, твёрдый и спокойный. Он не перекрикивает музыку, его голос сам по себе заглушает собой все вокруг. — Да толку мне на тебя смотреть, если твой образ и так выжжен у меня на сетчатке, — Гречкин жмурится и закрывает лицо руками, чувствуя влагу на своих щеках. — Кирилл, посмотри на меня! — Нет, нет, нет, убери свои руки, — Кирилл смотрит на мужчину через пальцы и снова дёргается, срываясь на истеричный, отчаянный крик, — не исчезай, пожалуйста, не исчезай. Бежать Гречкину некуда, он зажат со всех сторон чужими потными телами. Он в ловушке. И вот-вот все закончится. Вот-вот все испарится, рухнет, растворится в разноцветных бликах и вспышках. Часы бьют двенадцать, а карета Золушки превращается в тыкву. Кирилла всего трясёт, он истерически дергается в безумной панике. Блондин сам не знает почему мысль, что сейчас Гром исчезнет, и он останется совсем один среди всех этих знакомых незнакомцев, приводит его в ужас, но взять себя в руки он не может. И вдруг его запястья обхватывают крепкие горячие руки. Гречкин тут же замирает. Сердце колотится как бешенное, но он не может сделать и вздоха. Все тело пульсирует, а открыть глаза страшно до невозможности. Если Гром был всего лишь галлюцинацией, то тогда чьи это руки? Кто-то отводит ладони Кирилла от лица, но Гречкин продолжает жмуриться. — Прошу, посмотри на меня, — все тот же знакомый спокойный голос, и Кирилл не верит в происходящее. Он резко распахивает глаза, безумно смотря на мужчину перед собой. Нет, нет, не может такого быть. — Я не исчезну, не бойся, я буду рядом, — взгляд у Игоря обеспокоенный, он смотрит на огромные зрачки Кирилла, растекшиеся по глазу, и не знает, слышит ли его сейчас парень, но ему очень важно, чтобы смысл этих слов дошёл до светловолосого, — Слышишь? Не исчезну. — Гром, готовность пять минут, — плеча Игоря легко касается какой-то мужчина, тут же исчезая в толпе. — Тебе нужно подышать свежим воздухом, — Кирилл не успевает опомниться и придти в себя, как его начинают тащить за руку в сторону выхода из клуба. Он не сопротивляется, не возражает, он банально не соображает, что происходит. В голове белый шум. Ноги едва ли подчиняются ему, а потому парень несколько раз спотыкается и чуть не падает, но Гром успевает вовремя среагировать и поймать блондина. Ослепляющий свет прожекторов, оглушающая музыка — Кириллу кажется, что он вот-вот откинется, но в следующий момент его наконец вытаскивают на улицу. Игорь без труда прислоняет хлипкого парня к каменной стене здания, и тот мгновенно стекает по ней вниз, оказываясь на холодном асфальте. — Я попрошу официанта принести тебе воды, — Гром кусает губу, и Гречкин отмечает, что он ещё никогда не видел мужчину таким обеспокоенным, — Посиди здесь, я вернусь минут через пятнадцать. — Куда ты? — Кирилл вскидывает голову, и взгляд у него такой испуганный, что Игорь, кажется, готов пустить под откос всю операцию, тщательно разрабатываемую последнюю неделю, и остаться здесь вместе с светловолосым парнем, благополучие которого внезапно стало волновать его больше, чем поимка преступника. — Работа, — коротко отвечает Гром, все равно в подробности происходящего Кирилл сейчас вряд ли сможет вникнуть, — Пожалуйста, не уходи никуда, я вернусь. Гречкин ничего не говорит в ответ и просто снова начинает смеяться. Игоря этот беспричинный смех и раздражает, и пугает одновременно. Какое-то время он мнётся на месте, тупо смотря на бьющегося в приступе истерики Кирилла, а потом парень резко замолкает и взгляд у него становится такой холодный-холодный, что аж жутко. — И чего ты здесь стоишь? Игорь ничего не отвечает. Просто кидает на Гречкина ещё один встревоженно растерянный взгляд, а затем уходит, оставляя его одного.

***

Кирилл не убивался от нераздельной любви. Не думал ночами о прекрасном мужчине. Не страдал в ожидании новой встречи. Он все своё время проводил в клубах и барах, заливая свой здравый разум алкоголем и отключая сознание другими веществами, а потому о Громе он почти не думал, только лишь в то недолгое время, когда был трезв. Да и то, каждый раз ловя себя на мысли о следователе, он тут же пресекал их, наливая стопку чего-то крепкого, потому что эти мысли были противны. Они были неестественны, преступны. О них никто не должен был догадаться. Правда с этой миссией Гречкин, кажется, уже крупно облажался. Игорь знал. Или по крайней мере догадывался. Идиотом он не был. Напротив, Кириллу казалось, что Гром самый умный человек из тех, кого он когда-либо встречал, а значит, он точно начал все понимать. Хуже было то, что сам Кирилл позволил ему догадаться. В глубине души он желал этого безумно отчаянно. Он хотел излить мужчине свою душу, рассказать свой самый страшный секрет, обнажить всего себя, не снимая одежды. Ему просто нужно было поговорить об этом хоть с кем-то, потому что он молчал слишком долго, но сам начать диалог он бы никогда не смог, а потому оставалось надеяться, что Гром все поймёт без слов. Глупо, но в этом грубом полицейском с старомодным картузом и вечно разбитыми костяшками он видел свою единственную надежду. В словах Игоря он почувствовал, что-то не похожее на ненависть, отвращение, зависть или похоть, с которыми встречался до этого. Это было что-то новое, что-то необычное, что-то очень приятное, что-то, что хотелось распробовать. Внутри Кирилла боролись две половины. Одна устала молчать, устала прятаться и скрываться. Она хотела забить на все и наконец позволить себе влюбиться. Хотела броситься в объятия мужчины и рассказать ему, как тяжело ей приходится. Другая считала, что это мерзко и противно. Что лучше уж умереть, чем рассказать кому-то о том, кто он такой на самом деле. Эти половины раздирали Гречкина изнутри. Он улыбался, смотря на Грома, а внутри каждый раз бушевал Девятый вал, споря с Везувием. Кирилл чувствовал, что эти половины никогда не помирятся, не придут к единому решению, просто растерзают парня на части и все тут. Ничего поделать с этим Гречкин не мог. Ему оставалось просто ждать и заливать свою боль от истерзанных внутренностей алкоголем.

***

Операция проходит быстро, без сучка и задоринки. Игорь даже немного расстроился, что все получилось так просто. Столько шуму было, а в итоге. Мелочь. Гром посадил задержанного в полицейскую машину, вовремя подъехавшую к клубу, передав преступника в надёжные руки, но сам остался стоять на улице. — Ты чего мнёшься, Игорек? — спросил полицейский, сидящий за рулем, высовываясь из окна, — Залезай давай, ехать надо. — У меня дела есть, мне идти надо, — покачал головой Гром, — Пусть Цветков сам отчитается о задержании Прокопенычу. — Так ты ж преступника задержал, а не Цветков. — Он все видел, рассказать сможет, я потом просто рапорт напишу и все. — Фёдор Иванович тебя за такое по головке не погладит. — Скажи, что живот скрутило, а я потом сам разберусь, — махнул рукой Игорь. — Ну, как знаешь, — пожал плечами водитель, а затем ухмыльнулся, смотря на Грома, — Что девчонку красивую в клубе встретил? — Можно и так сказать. — Эй, парни, — окликивает полицейских Зайцева, подходя к машине, — там у чёрного входа крики какие-то, дерётся кто-то похоже. Может сходить проверить? — А охранники этому месту нахера тогда? — фыркает водитель. — Я разберусь, — бросает Гром, сразу поняв в чем дело. Едва завернув за угол здания, Игорь переходит на бег. «Что-то случилось с Кириллом», — набатом бьет в голове, и сейчас у полицейского нет времени на рефлексию, чтобы понять, почему эта мысль его так пугает. Перед его глазами предстала занимательная картина. На асфальте у служебного входа были разбросаны осколки стекла. Кирилл, оставленный мужчиной без присмотра на жалкие 15 минут, вжимал худощавого юношу — судя по всему, официанта, которого Игорь попросил принести Гречкину воды — в стену, скалясь на него и чуть ли не брызжа слюной, пока тот пытался оттолкнуть его, ударяя парня и руками, и ногами. Гром в миг подлетел к парням, за шкирку оттащив блондина и скрутив ему руки за спину. — Майор Игорь Гром, — мужчина выудил удостоверение из кармана брюк и показал его официанту, который испуганными глазами смотрел то на него, то на Гречкина, который в руках Грома шипел и извивался, как бешенный. — Он напал на меня! — вскричал парень, всплеснув руками, тут же приложив ладонь к носу, из которого текла кровь, — Я вынес ему стакан воды, как вы и попросили, а он вдруг разозлился на меня, схватил стакан и бросил его в меня. Вот, видите, порезы остались. Брюнет показал на красные следы у линии челюсти. — А потом как бросится на меня. Ну я и ударил его. А что мне стоять и терпеть? Чтобы избил меня? Я не виноват вообще! — Да тише, ты тише, никто и не говорит, что виноват. Скорую вызвать? — Да нет, спасибо, у нас в баре аптечка есть, обеззаражу раны и нормально, — махнул рукой официант. — Заявление писать будешь? — Кирилл попытался укусить Грома, но тот хорошенько тряхнул его, даже не смотря на парня. — А толку? Это ж сын олигарха местного. Себе дороже, — нахмурился брюнет, — Проблемы потом у меня будут. Но вы не отпускайте его лучше пока, он же вообще невменяемый. Того и гляди ещё на кого нападет. А лучше сразу в наркодиспансер скатайте его, ему явно не помешает. Потирая плечо официант зашёл обратно в клуб, оставив Грома и Кирилла наедине. — Тебя ни на секунду одного оставить нельзя, — прорычал Игорь, отпуская Гречкина. — А ты мне кто? Батя? Че нос свой суёшь не в своё дело? — Я сотрудник полиции, твои правонарушения — мое дело. — И что ты мне сделаешь, товарищ полицейский? Паренёк заяву писать отказался. — А мне не нужно заявление, чтобы задержать тебя по статье 115 укрф, — Гром лёгким движением прижал парня к стенке, снова заломив тому руки за спину, — Я все своими глазами видел. Это потом уже когда разбирательство пойдёт, посмотрим, что делать с тобой будем. Послышался щелчок наручников, а затем Игорь начал осматривать парня, руками проходясь по его телу. Снова раздался смех. Теперь он уже определённо бесил. Ничего больше. — Что, Гром, кинки у тебя особенные, да? Любишь подчинять, да? Фетиш такой? Поэтому полицейским стать решил? Да, давай, лапай меня, лапай, извращенец, мне нравится, люблю когда на меня надевают наручники. Хочешь буду звать тебя папочкой? — Где ты там тачку свою припарковал? — абсолютно невозмутимым голосом спрашивает Игорь, игнорируя все насмешливые выпады Гречкина. — Эй, слышь ключи верни! — парень внезапно понимает, что его правый карман чёрных скинни джинсов опустел, и начинает бешено извиваться в руках полицейского, который спокойно вжимает его лицом в стену, сильно давя на лопатки. — Запомни, принцесса, командую здесь я. Вопросы задаю я и устанавливаю правила тоже я, — Игорь прислоняется к парню и низким хриплым голосом шепчет прямо на ухо, обжигая своим дыханием нежную кожу, — Ты меня понял? — Да, папочка, — бездумно выдыхает блондин, сопровождая свои слова тихим стоном. Игорь был не прочь поиграть. Но он ненавидел, когда что-то выходило у него из-под контроля, а потому играть Кирилл должен был строго по его правилам. Мужчина крепко сжал плечо юноши и потащил его за собой в сторону парковки. Автомобиль Гречкина найти было несложно. Красная Ламборджини, стоящая как четыре почки Грома и большой палец правой ноги, была криво припаркована и занимала сразу два парковочных места. — Ты охуел? Мою малышку не трожь! — возмущённо вскричал парень, стоило Игорю коснуться двери машины. Полицейский рассмеялся, ничего не ответив, и затолкал Кирилла на пассажирское сидение, заботливо пристегнув его, пока блондин испепеляющим взглядом пытался передать всю ненависть к мужчине, но уже не вырываясь, зная, что это бесполезно. — Дай я сам поведу, — пробует новую тактику Гречкин, слегка наклоняя голову в сторону и сводя брови домиком. — Ты пьян и обкурен, а ещё под арестом, — строго отрезает Гром, словно родитель, запрещающий есть ребёнку шоколад перед обедом. Кирилл раздосадовано откидывается на спинку сидения, хмурясь и выпячивая губы вперёд, как делал уже до этого. Не будь у него наручников, он бы показательно скрестил руки на груди, и Игорь это знает. Сам в детстве так же делал, когда не получал то, чего хотел. Он смотрит на парня на пассажирском сидении, а в груди что-то щемит. Он ведь ещё совсем мальчик. Глупый наивный мальчик, который к своим двадцати годам так и не повзрослел толком. Он просто не успел это сделать. Все как-то закрутилось, завертелось, и вот его жизнь уже пошла под откос, а он так и не научился принимать отказы, отличать хорошее от плохого, брать на себя ответственность за свои поступки. Все как-то с самого начала пошло не так и сейчас восстановить что-либо было уже очень трудно. Игорь не знал, чем ему помочь, с чего начать и как вообще разобраться в этом хаосе зелёных глаз с расширенными зрачками, зная о парне ровным счетом ничего. Гром был лет на десять старше Кирилла и, смотря на него, он невольно вспоминал себя в его возрасте. Что он делал десять лет назад? Примерно в это время он окончил академию и сразу же поступил на службу в МВД. Он горел этим делом. Он грезил несбыточными мечтами, наивно смотря на все вокруг и веря в такие вещи как справедливость, правда, закон. Веря в дело, которому он собирался посвятить всю свою жизнь. Веря в людей. Этого делать не стоило, но он был юн, и ничто не могло его уберечь от жажды совершить ошибку. А потом ещё одну. И ещё. Он хотел испробовать все прелести этой жизни на собственной шкуры. Он был готов обжечься, оступиться, упасть, разбить колени и снова встать, чтобы бежать куда-то вперёд навстречу новому и неизведанному. Перед его глазами был целый необъятный мир, в гущу событий которого ему не терпелось броситься. А что было перед глазами у Кирилла? Блондин вытянул шею, чтобы посмотреть на себя в зеркало заднего вида. — Какой же я красивый, — он самодовольно улыбнулся, а затем добавил, преувеличенно разочарованно вздохнув, — правда жаль, что мёртвый. Игорь повернул голову на парня, на мгновение отрывая свой взгляд от дороги, но ничего не сказал. Перед глазами у Кирилла небо кислотно желтого оттенка, размазанные деревья, прыгающие дома и раздвоенный свет красной Луны. Впереди у Кирилла светло-серое ничего. Но это его личное дело, которое Игоря никак не касается. Какое-то время они едут в тишине. Гром думает о чём-то своём, а Гречкин слюнявит окно, прислонившись к нему лицом и смотря на мелькающие пейзажи города за стеклом. — Сигареты есть? — спрашивает парень, не поворачиваясь на водителя, который не сразу отзывается на реплику. — Не курю, — врет Игорь. Курит. Конечно, курит. С такой работой сложно не курить. В Питере сложно не курить. Просто сейчас с собой сигарет не оказалось. Месяц назад собирался бросить. Пару дней назад опять сорвался. Просто в квартире было так пусто и тихо, что хоть вой. Никаких серьёзных дел на работе уже давно не было, а потому Игорь возвращался домой непривычно рано, и от ничего неделания хотелось лезть на стенку. Единственное занятие, которое нашёл себе мужчина в тот вечер — курение. Вот до чего докатился. Курил уже просто от скуки. Прелесть. Возможно ему и правда стоило познакомиться с какой-нибудь девушкой, как Прокопенко советовал. Гром пробовал. Вот только никто не вызывал у него интереса. Хотя что уж там, в последнее время интереса у него не вызывало решительно ничего. Все просто как-то опостылело и надоело. Обычно в такие периоды работа спасала, но поимка преступников шла как-то слишком быстро и просто, и в этом тоже занимательного было мало. Может поэтому он и возился с Гречкиным? Просто от скуки. Такое объяснение Игоря более чем устраивало, потому что если не от скуки, то почему, черт возьми, сейчас он вёз этого придурка не в полицейский участок, где ему было самое место, а в его дорогой особняк? — Мне кажется, ты что-то перепутал, — протянул Кирилл, стоило машине подъехать к его дому, — У меня в хате менты, конечно, тоже часто бывают, но это не значит, что я живу в мусарне. — Заткнись, а, пока я не передумал, — рыкнул Игорь, вылезая из машины, пока ещё не до конца успев оценить, насколько тупой была идея привести парня сюда. — Хорошо, папочка, — усмехнулся Гречкин, но полицейский уже не мог слышать это, захлопнув дверь Ламборджини. Игорь вытащил парня из машины и потащил его за собой по ступенькам ко входу в роскошный особняк, купленный на папины деньги. Сам отец Гречкина жил не здесь, да и вообще в Петербурге проводил лишь малую часть своего времени. Гром не был уверен было ли это связано с полнейшим нежеланием видеть сына, но чутьё ему подсказывало, что не из-за большой любви к собственному отпрыску он купил ему отдельное жильё сразу же по наступлению совершеннолетия оного. — Снова облапаешь меня, чтобы найти ключи или все же наконец снимешь наручники? — спросил блондин, когда они подошли к двери. Майор закатил глаза и молча снял с юноши наручники, после чего Кирилл показательно прошипел касаясь запястьев, хотя на них не осталось ни следа. — Я понял, ты любишь по-жесткому… — Ой, да открывай ты уже, — Гром дал легкий подзатыльник парню, чтобы призвать его к действию. Дом Кирилла описывать бессмысленно. Все равно от самого Кирилла там было ровным счетом ничего. Безвкусная дизайнерская мебель, дорогой ремонт по последней моде, планировка по европейским стандартам и каждый миллиметр роскошного дома, пахнущий папиными деньгами — все это не его. От самого Гречкина тут были только осколки разбитого бокала, валяющиеся на полу, небольшой кровавый след на стене, судя по всему от удара костяшками, и смятая футболка, лежащая, словно коврик, у входа в какую-то комнату. — У тебя есть аптечка? — спросил Игорь, оглядываясь по сторонам и осматривая дом. — Эм, не знаю, — пожал плечами Кирилл сбрасывая обувь, — посмотри в ванной. Она же там обычно хранится? Гречкин махнул рукой куда-то, где должна была находиться ванная комната, и Игорь направился туда в надежде найти хоть что-то полезное. В ванной никакой аптечки не было. Пустые бутылки из-под алкоголя, красные стринги, мишура, несколько оливок — да, но ничего чем можно было бы продезинфицировать раны. Впрочем, Игорь нашёл ватные диски. Хоть что-то. — В ванной нет, — крикнул Гром, проходясь по пустому коридору. — Ну тогда на кухне, — послышалось откуда-то справа. — А где… — начал было мужчина, заходя в ближайшую комнату, но после быстро осекся и нахмурился. На полу, прислонившись спиной к стене, сидел Гречкин. На его губах блестела янтарная жидкость, которая от неосторожности стекала вниз по подбородку. В руках у парня была бутылка крепкого алкоголя, который он даже не удосужился налить в стакан перед употреблением. Юноша тяжело дышал, а цветом кожи практически сливался с белой стеной, что не могло не пугать Игоря. В один шаг оказавшись подле Кирилла, майор выхватил бутылку у него из рук и поставил его на небольшой столик, находящийся рядом. — Ты что творишь? — возмутился Гречкин, собираясь встать на ноги, но тут же пошатнулся и чуть не упал. — Тебе сегодня хватит, — Гром крепко ухватился рукою за талию юноши, чтобы не позволить ему свалиться с ног, а затем прижал его к стене, из кармана доставая любимые наручники. — Да ну брось, — Кирилл закатил глаза и предпринял слабую попытку сопротивления, но это никак ему не помогло, поскольку в следующую же секунду, на его запястье звонко защелкнулось кольцо наручников. Когда раздался второй щелчок, Гречкин вытаращил от удивления глаза и уставился на запястье полицейского, вокруг которого красовался металлический браслет. Такого поворота событий юноша не ожидал. Но они определённо позабавили его и, можно сказать, взбудоражили. Кирилл вскинул одну бровь и посмотрел на Игоря, даже не пытаясь скрыть бесовскую улыбку. — Так мне будет спокойнее, — неуклюже объяснил Гром, которому под взглядом парня вдруг стало неловко, потому что он и сам не знал, что за черт его дёрнул надеть на них обоих наручники, но теперь, когда они уже были прикованы друг к другу, идти на попятную было поздно, так что Игорю оставалось делать вид, что он знает, что делает, — Так где тут кухня? Гром быстро понимает, что его идея была, откровенно говоря, тупая. Кирилл еле стоит на ногах, спотыкается на ровном месте, заваливается из стороны в сторону, постоянно врезается в Игоря и наступает своими босыми ногами на обувь мужчины. Делает он это скорее специально, чем от влияния алкоголя, и Гром это знает, но ничего не говорит. В «аптечке» находится только старый бинт, пару пластырей и несколько пачек аспирина. На этом медицинское богатство Гречкина заканчивалось. Пришлось довольствоваться этим. — У тебя есть чай? — Ты решил, что пришло время для чаепития? — Я решил, что тебе нужно протрезветь. — Я слышал, что в этом помогает принятие тёплой ванной или контрастного душа. — Я не собираюсь снимать с тебя наручники, — Игорь был на редкость упрямым. Это отчасти и было причиной его успеха на службе. Он всегда боролся до конца. Даже тогда, когда это было не нужно. — А я и не просил, — невинно пожимает плечами юноша, — Примем ванну вместе. Тебе не помешает расслабиться в конце тяжёлого рабочего дня. Кстати, твоя эта операция прошла успешно? Кирилл говорит таким лёгким и непринужденным голосом, словно они с Громом встречаются уже несколько лет и всегда по пятницам принимают вместе ванну, рассказывая друг другу, как прошёл день. Игорь даже впадает в ступор, думая о том, что слова Гречкина звучат так обыденно, так естественно, так… правильно? — Да, все прошло хорошо, — Гром трясёт головой и отводит взгляд в сторону, надеясь, что его щеки не покраснели. Господи, да что же это с ним творится? Что этот мальчишка с ним делает? Нет. Ничего правильного в этом точно не было. — Чай в левом верхнем шкафчике, — хмыкает Гречкин, откровенно наслаждаясь смущением майора. Пока Игорь возится с чаем, парень скучающим взглядом наблюдает за ним, не имея возможности занять себя чем-то. Но для Кирилла никогда не было проблемой найти способ развлечь себя, тем более в нетрезвом состоянии. Юноша ловко запрыгивает на столешницу, дергая рукой с наручниками, (не)случайно притягивая мужчину к себе так, что он оказывается между ног блондина. Игорь тут же напрягается и на долю секунды на его лице проскальзывает взволнованность и удивление, а затем он снова прячет взгляд, не давая парню прочитать на его лице что-то еще. Кирилл кусает губу, пытаясь скрыть уж совсем издевательскую улыбку, которая могла бы вогнать Грома в краску ещё сильнее и возможно даже спугнуть. Но смотря на смущённого полицейского не улыбаться было просто невозможно. Видеть мужчину таким было очень непривычно и даже неожиданно. Вот он гроза преступников, гордость полицейского отдела, тупой громила, каким его многие считали. Но сейчас Гречкин смотрит на него и не видит того сурового майора, которого он знал до этого. Это другой Игорь. И этот Игорь, честно говоря, нравится Кириллу даже больше. Он хочет смутить его ещё больше. Хочет заставить покраснеть его всего до кончиков пальцев. Хочет поднять его голову и заглянуть в глаза. Отыскать там что-то живое, чувственное, настоящее. Кирилл все ещё очень пьян, но сейчас внутри все жжет не от крепкого алкоголя, он в этом практически уверен. Хорошо это или плохо, он решит завтра, если сможет вспомнить. Если захочет вспомнить. Потому что на утро ему определенно захочется откреститься от всего, что он успел наговорить и наделать сегодня. Он сошлёт все на алкоголь и наркотики, отшутясь и навесив Грому лапшу на уши. Он всегда так делал, и всегда прокатывало. Но самому себе соврать уже не получится. Придётся снова напиться, чтобы задушить в себе чувство вины и отвращения. Это чертов замкнутый круг. Круг, в котором Гречкин жил уже далеко не первый год. — Чайник вскипел, — прокашлялся Гром, и вытащил Кирилла из пьяных обрывистых размышлений. Судя по всему Игорь тоже на какое-то время задумался о чём-то, потому что они простояли в таком положении довольно долго, а на лбу мужчину проявились складки от того, что его брови были все ещё нахмурены. Всучив Гречкину кружку горячего чая и взяв из аптечки пластыри и бинты, Гром потащил юношу за собой обратно в комнату, где недавно нашёл парня с бутылкой алкоголя. Судя по всему это была какая-то гостиная, но Игорь не особо рассматривал помещение, сразу же подхватив бутылку виски и усадив Кирилла на мягкий бархатный диван, опустился рядом. — Что ты делаешь? — начинает шипеть Кирилл, стоит мужчине прикоснуться к его порезу на щеке ватным диском, пропитанным алкоголем. — Дезинфицирую раны. — Коньяком? — Ничего более подходящего я не нашёл, — бурчит полицейский, продолжая своё занятие. — Спасибо, кончено, но мне не нужна твоя помощь, — Гречкин хмурится, пытаясь убрать руку Грома со своего лица, — Я и сам могу это сделать. — Просто заткнись и не рыпайся, — Игорь щипает блондина за руку, очень по-взрослому решая проблемы. — Решил сегодня поиграть в доброго полицейского? — хмыкает блондин, все же переставая мешать Игорю. — Это временная акция, так что наслаждайся, пока можешь. Мужчина аккуратно берет ладонь Кирилла в свои руки, мягко проводя большим пальцем по разбитым костяшкам, слегка прикусывая губу, а парень не может не отметить, как очаровательно он выглядит в этот момент. — Подуй, чтобы не болело, — в шутку говорит Гречкин, а Гром правда дует. И от этого так тепло. Неоправданно тепло и приятно. Гречкин не уверен, что может вспомнить, когда в последний раз кто-то так заботился о нем. На ум приходит только случай, произошедший больше десяти лет назад. — Ты напоминаешь мне мою маму, — Гром вопросительным взглядом смотрит на юношу, не понимая, является ли его реплика очередным язвительным подколом, — Когда мне было семь, я подрался с ребятами постарше, не помню из-за чего, честно говоря. Мне всегда тяжело давались взаимоотношения с людьми, я не особо вписывался и это было заметно. Часто возникали конфликты, а в том возрасте решать их умели только дракой. Я пришёл домой весь грязный и побитый. Помню, я знатно напугал маму своим видом. Она все выспрашивала, кто это сделал со мной, но я молчал, как партизан. Мы сидели на этом же диване, пока она обрабатывала мне раны, корила за то, что ввязался в драку, сказала, что слова могут решить все конфликты, — Игорь молча слушал Кирилла, перебинтовывая ему руку, — Мне тогда зуб выбили. Я сказал, что хочу новый золотой, прямо как у пиратов. Я просто обожал пиратов в детстве. Вот, смотри, — парень широко улыбнулся, сверкнув своими зубами, — Правда их я поставил гораздо позже. Мама тогда мягко улыбнулась, посмотрев на меня, и сказала, что я и так выгляжу, как самый настоящий отважный пират, побывавший в опасном сражении, — Кирилл на какое-то время затих, а потом тихо добавил, — Это мое последнее яркое воспоминание о ней. — Твоя мама… — Умерла, — помог Игорю парень, — Погибла в автокатастрофе, спустя несколько дней после того случая. Какой-то пьяный мудак вылетел на встречку. Мне даже не дали увидеть ее перед смертью, отец попросту не пустил меня в палату, сказал, что это может травмировать мою психику. Как будто смерть единственного родного человека без этого никак меня не заденет. В комнате повисает молчание. Кирилл не знает, почему, а главное зачем рассказал все это Грому, но предпочитает винить во всем алкоголь. Парень не любил вспоминать о прошлом. Ничего хорошего в нем не было, а если и было, то мысль о том, что это уже никогда не вернуть, ранила ещё сильнее. В Игоре он нашёл какой-то слабый отголосок того недолгого счастья, что ощущал в детстве. Но он помнил, чем это закончилось в прошлый раз, прекрасно зная, что не стоит сильно радоваться, не стоит цепляться, не стоит привязываться, не стоит привыкать. Чтобы не думать об этом, блондин переводит свой взгляд на наручники, удивляясь, как хрупко его собственная рука выглядит в них. Это эстетично. Не то чтобы парень много понимал в этом, но все мы под градусом превращаемся в ценителей искусства. Взгляд скользит дальше по наручникам на запястье Игоря, а затем на его длинные пальцы. Хочется прикоснуться. Кирилл не сдерживает себя. Слишком пьян, чтобы это делать. Пальцы мужчины мягкие и тёплые. Пальцы Кирилла до жути холодные. От этого контраста по коже Грома пробегают мурашки, но он не подаёт вида, продолжая обрабатывать спиртом переносицу и игнорируя то, как парень начинает играть с его пальцами, гладя их, приподнимая, сгибая и разгибая. Его прикосновения осторожные и практически невесомые. Его прикосновения до мурашек по коже приятные. Его прикосновения дразнят своей невинностью и непродолжительностью. Его прикосновения мешают сосредоточиться. — Прекрати, — одёргивает руку Игорь, давя в себе рвущееся наружу «продолжай» — Как скажешь, папочка. — И прекрати называть меня так. — Разве тебе не нравится? — спрашивает Кирилл, приподнимая брови, словно искренне удивляясь. «нравится. в этом и проблема», — думает Игорь, но вместо этого говорит: — Нет. — Хорошо, — пожимает плечами юноша. — Все, я закончил, — объявляет Гром, прилепливая последний пластырь на подбородок парня. — Это нужно отметить, — Кирил усмехается и тянется к бутылке алкоголя. Игорь накрывает своей рукой руку Гречкина, которая сейчас отчего-то кажется ничтожно маленькой. Парень начинает тянуть бутылку на себя, но майор не собирается так просто сдаваться. Блондин дёргает руку с особым рвением, и капли янтарной жидкости расплескиваются на руки парней. — Прости, — виновато тянет юноша, а затем наклоняется и влажным прикосновением языка, слизывает алкоголь и со своей ладони, и с руки Грома. Игорь замирает в беспамятстве, кажется, переставая дышать, наблюдая за тем как длинный язык юноши облизывает его кожу. В реальность происходящего почему-то верится слабо. Кирилл поднимает голову и облизывает губы, смотря прямо в глаза полицейскому. Он непозволительно близко и прямо сейчас его следовало бы оттолкнуть, но мужчина позволяет ему приблизиться ещё сильнее. Он чувствует сбивчивое дыхание Гречкина на губах, видит, как тот нервно кусает свои. Парень жутко пьян, в этом сомнений нет, но уже не так сильно, как в баре, а эффект наркотиков давно успел пройти, поэтому у него не хватает сил, чтобы окончательно убить расстояние между ними. Кирилл ждёт, пока это сделает Гром, не решаясь закончить начатое. Думай, думай думай, — проскальзывает в голове Игоря. Думать в такой ситуации невероятно тяжело, но он должен напрячься. Первый вариант — вмазать Гречкину прямо в лицо. Сделать это будет, конечно, сложно из-за положения, в котором они сидят, но что этот мальчишка, черт возьми, себе позволяет? Сначала на нервы действует, теперь целоваться лезет. Нужно поставить его на место. Нужно оттолкнуть его сейчас, пока ещё не слишком поздно. Нужно четко обозначить, что между ними — ничего и никогда, чтобы он уяснил это раз и навсегда. Нужно, нужно, нужно, нужно. Но так не хочется. Гром должен сделать это, принять роль взрослого и ответственного на себя, потому что Кирилл глупый мальчишка, неопытный, наивный, пылкий, а ещё пьяный. Он к принятию здравых решений сейчас не готов. А готов ли Игорь? Наверное он должен поговорить с Гречкиным и все обсудить, и он вроде бы знает, что так будет правильно, но едва ли понимает почему. Почему он должен оттолкнуть Кирилла? Потому что он младше его на десять лет? Потому что он ветреный, неопытный и безответственный? Потому что он богатенький избалованный мальчик? Просто потому что они слишком разные? Потому что у Грома очень опасная работа? Потому что он посвящает абсолютно все своё время ей, и никакие отношения в его график не вписываются? Потому что Игорь по своей натуре волк одиночка? Потому что он боится обжечься, наученный горьким опытом? Потому что отношения это слишком сложно и непонятно для Грома? Потому что Кирилл потом обязательно об этом пожалеет? Если честно, все эти аргументы звучали как-то слабо и неубедительно. Хотелось Игорю совершенно другого. Думай, думай, думай Второй вариант — поддаться своим желаниям, убить это до дрожи в коленках мешающее расстояние между губами, поцеловать Кирилла страстно и нежно одновременно, почувствовав горький вкус алкоголя на своём языке, обхватить его лицо своими руками, большими пальцами впиваясь в скулы до синяков, уложить спиной на диван, навалившись сверху, не разрывая прикосновения, а затем поцелуями спуститься ниже, вгрызаясь в бледную кожу на шее, потом понять, что диван слишком мал для них обоих, и подхватить парня на руки, чувствуя, как холодный металл врезается в кожу, отнести блондина в ближайшую спальню и разложить на кровати, а потом взять его, вытрахать всю дурость из этого мальчишки, не снимая наручников, чтобы на утро у обоих остались следы, напоминающие о прошедшей ночи, словно парные браслеты дружбы, только для взрослых. Нет, это тоже не то. Как бы ему не хотелось этого, он не мог так поступить с мальчиком. Нужно было что-то другое. Ну же, Гром. Думай, думай, думай. Игорь решает выбрать, что-то среднее между первым и вторым вариантом, что-то нейтральное, что-то, что не изменит ничего кардинально, потому что сейчас принимать ответственные решения Гром был не готов, с этим парнем все было как-то слишком сложно, слишком запутанно и непонятно. Разбираться во всем этом Игорь не спешил, поэтому он просто встал с дивана, потянув Гречкина за собой, и сказал: — Тебе нужно проспаться, здоровый сон и вся хуйня, пойдём. — Я не хочу, — глупо по-детски насупился Кирилл, вновь не получив то, что хотел. Ему не нравилось, что у Грома это вошло в привычку: не давать блондину то, что он хочет получить. Маленький избалованный ребёнок к такому не привык, а потому и вредничал чисто из принципа. У Грома не было сил строить из себя ответственного родителя, поэтому он просто тяжело вздохнул и поднял парня на руки, заломив тому одну руку за спину — по-другому никак, уж извините, наручники — и почувствовав, как холодный металл врезается в кожу. — Ай, — взвизгнул белобрысый юноша, — Можно поаккуратнее? — Где твоя спальня? — На втором этаже первая комната направо. Дотащишь? — Ты весишь, как котёнок, не волнуйся, это не составит труда. Гречкин не решил, стоит ли ему возмутиться или поблагодарить следователя за комплимент, поэтому просто проигнорировал реплику. Отнеся, Кирилла в спальню, Игорь разложил Гречкин на кровати, конечно, не так как хотелось бы, но что есть, то есть. Он уже собирался было снять наручники, но блондин внезапно поймал его руку, в попытке остановить. — Не надо, — Гром удивлённо посмотрел на парня, не понимая, что происходит, — Не снимай. — Что? Почему? Кирилл закусил губу и отвёл взгляд в сторону, кажется, не решаясь честно ответить на этот вопрос, но Игорю это было и не нужно. Не понимая почему, он и сам знал ответ. Либо Кирилл был слишком предсказуем, либо Гром внезапно получил дар прочтения людей. — Если ты хочешь, чтобы я остался, так и скажи. — Нет, я просто… — Гречкин снова замялся, — Я очень беспокойно сплю, когда принимаю наркотики. Я вижу кошмары, и в этом приятного мало. И я… да, я хочу, чтобы ты остался. — Тебе не нужны наручники, чтобы удержать меня, — устало качает головой мужчина. — Я не знаю, как иначе, — Кирилл пугливо поднимает взгляд на полицейского и говорит так искренне, так отчаянно, так беспомощно, так честно и обнаженно, что у Игоря внутри что-то с треском ломается. — Просто попроси. Гречкин не верит. Не верит, что все может быть так просто, потому что ещё никто не оставался с ним, просто потому что он просил об этом. — Пожалуйста, побудь со мной, я больше не могу спать в одиночестве. Игорь снимает с них наручники и откладывает их в сторону, а Кирилл едва заметно трясётся, смотря на мужчину исподлобья в ожидании, когда он уйдёт. Но он не уходит. Сбрасывает свою обувь, садится на кровать и не уходит. — Тебя раздеть или ты в одежде спишь обычно? — Я, эм, да, то есть нет, я сам разденусь, — Гречкин сползает с кровати, с недоверием смотря на Грома, выискивая подвох. Кирилл привык искать в людях подвох. Он всегда был. Только в Громе его разглядеть пока не удавалось. Ну не мог он просто взять и правда выполнить просьбу Кирилла. Они кто друг для друга вообще? Друзья? Едва ли. Игорь либо безумный альтруист, помогающий всем без исключения, либо тут должен был быть подвох. На сумасшедшего майор не сильно смахивал, поэтому Гречкин разумно ожидал второго. — Отворачиваться будешь? — спросил Кирилл, теребя футболку в руках. Черт, нужно взять себя в руки. Этот майор просто сводит его с ума. — А нужно? — Да нет, пялься сколько влезет, — пожал плечами юноша, расстегивая пуговицы на и без того практически полностью расстёгнутой рубашке. Мужчина все же отвернулся, чему блондин усмехнулся себе под нос. Смысла в этом особо не было, все равно Гречкин предпочитал спать в трусах, поэтому раздевшись и надев на себя не особо длинную футболку, он тут же упал на кровать рядом с полицейским. — Тебе дать какую-нибудь одежду? — Нет, спасибо, мне и так нормально, — помотал головой Игорь, быстрым оценивающим взглядом, пробегаясь по юноше. — Как знаешь. Кирилл накрывается одеялом чуть ли не с головой и отворачивается от Грома, но закрывает глаза лишь тогда, когда чувствует, что мужчина ложится рядом. Гречкин решает не искать подвох, хотя бы в этот раз. Он позволяет себе расслабиться и наивно поверить в добрые намерения человека, которого практически не знает, просто потому что он устал и ему хочется спать, а рядом с Громом он чувствует себя спокойно и защищенно. Глупо? Более чем. Но Кириллу всего двадцать лет, и, может быть, он и мёртв, но бабочки, порхающие в его животе, вполне себе живые, и парню слишком жаль убивать столь прекрасные создания. Это может подождать до утра, тем более, кажется, подобное происходит с ним впервые. Кирилл быстро засыпает, а Игорь конечно же не задерживается надолго. Ну как он может остаться здесь? Он берет и уходит из дома, как только слышит, как Гречкин начинает сонно сопеть. Наверное, он должен был это сделать. Должен был уйти. Но не смог. Кирилл же попросил его остаться, он и остался. Пускай это странно, неправильно, но какая разница? Если парню приснится кошмар, Игорь будет рядом, чтобы успокоить. Что в этом может быть неправильного? Гречкин жмётся к Грому, словно котёнок сворачивается под боком и отчего-то дышит тяжело-тяжело. Игорь, не отдавая отчёт своим действиям, начинает гладить его по голове, и на какое-то время дыхание юноши восстанавливается. Полицейский чувствует, что делает что-то важное. Пускай он не бегает сейчас по городу, не ловит преступников, не расследует преступления, но почему-то то, что происходит сейчас, тоже кажется ему важным. Покой этого наглого блондина кажется ему не менее значимым, чем покой целого города. Это уже точно неправильно, но Гром предпочитает не слишком зацикливаться на размышлениях о природе своих действий. Ему на работу только через 7 часов, а дома все равно никто не ждёт, так какая разница, как он проводит своё свободное время? Он же помогает человеку, верно? А это как-никак его призвание, значит он делает все правильно. Спустя какое-то время юноша начинает скулить так жалобно, что Гром просто не может не обнять его, не прижать к себе и не прошептать на ухо бессмысленное «тише, тише, я рядом». Рядом. Ну и что? Что это вообще значит? Чем это должно помочь? Игорь не знает, но это действительно работает. Кирилл затихает и снова начинает мирно сопеть, а Гром решает наконец забыть про своё правильно/неправильно, и вскоре тоже засыпает, чувствуя чужое размеренное дыхание на своей шее, говорящее о том, что кошмар парню больше не снится.