Отставка, сэр?

      Иво       Дом наполняла сырость. Отвратительный сладковатый запах гниющего дерева и тканей забивался в ноздри, неприятно обжигал горло. На всех трех этажах не было ни души. Даже чердаки и подвалы стояли пустынны и глухи. Лишь сквозняки гуляли меж щелей заколоченных окон, да скреблись по углам голодные крысы. Давно. Уже очень давно хозяева не возвращались в свой старый дом, а крысы довольствовались лишь кускам старых шелковых обоев да остатками плинтусов.       Сначала я их гонял. Не счесть, сколько крысиной крови пролито моими руками. Но дни шли, сливаясь в годы, в десятилетия, в века, и вот я уже равнодушно наблюдал за тем, как очередная уродливая хвостатая тварь покушается на портрет одного из прежних владельцев дома. Хотя нет, что это я? Пошла к Мордреду, паскуда! Гулкий хруст и последовавший задушенный писк словно скальпель разрезал густой, тягучий застоялый воздух. Так лучше… лучше…лучше… Нет, мне никогда не смириться с присутствием грызунов в доме.       Нужно было снова начинать зачистку. Которую за последние пятьсот лет? Двадцатую? Двухсотую? Я давно сбился со счета. Но ведь на то я и хранитель, чтобы содержать все в порядке? Разве нет?       Порядок… Что бы сказали хозяева, увидев свое родовое гнездо через пятьсот лет? Лорд Лисс перевернулся бы десяток раз в гробу, узнай он, к чему приведет его поспешное отбытие на континент. Без хозяев поместье быстро стали наводнять темные твари. Через каких-то полторы сотни лет по углам начал клубиться черный туман, предвещая рождение дементоров. В подвалах постоянно что-то гудело и завывало. И это уже не говоря о вышеупомянутых крысах и огромном количестве неестественно крупных пауков и многоножек.       С каждым десятилетием нечисти становилось все больше и больше. Бастер ушел в лес почти сразу, заявив, что там он куда нужнее, чем здесь. Что он все равно ничего не смыслит в содержании дома. Что дворецкий сделает все в десяток раз лучше, если хранитель лесов и конюшен не будет мешаться под ногами. Но я перестал справляться.       Сначала были опечатаны гостевые спальни верхних этажей. Скрепя сердце, я проворачивал ключ в замке последней двери. Домовики смотрели на меня полными мольбы глазами. Прошло столь много времени, а ни кто из хозяев так и не появлялся. Даже весточки никакой не приходило. Если так пойдет дальше, то придется опечатать весь дом, оставив только самое малое, а домовики… они отправятся в сон. Да, уже в тот момент было ясно, что именно так я и поступлю. Им было страшно. Я видел, как у них дрожали руки и прыгали губы. Глупые! По-настоящему страшно тогда было именно мне! Ведь это не им, сонным и беспечным, предстояло нести бессменную вахту годы напролет в ожидании хозяев. И если бы понадобилось, я прождал бы вечность.       К концу второго столетия я начал терять надежду на возвращение хоть кого-то из наследников. Мне было отвратительно с фальшью улыбаться засыпающим под заклятиями домовикам и врать, что я обязательно разбужу их, когда придет время. Ведь сам я ни на йоту не верил, что этот час когда-нибудь наступит. Из открытых помещений к тому моменту осталась лишь хозяйская спальня, кухня и комнаты прислуги. Вместе с домовиками поместье погрузилось в беспробудный магический сон.       Я, Иво, дворецкий и хранитель особняка Виндгорф, остался совершенно один.       Дни потянулись безликой чередой в окружении гнили, сырости и мерзких тёмных тварей, скребущихся из-под всех заколоченных дверей. Огромная магическая сила, что питала и защищала это место, притягивала их сюда словно магнит, а мои силы напротив таяли в отсутствие хозяев. Лишенный общения и возможности исполнять единственную цель своей бесконечно долгой жизни, я утратил счёт времени, стал все чаще оборачиваться змеем, чтобы душить грызунов. Вам было бы противно поедать крыс? Мне тоже. А вот мне-змею — нет. Я провел в чешуе так много времени, что с большим трудом уже вспоминал, кто я, и что на самом деле здесь делаю.       Прошло больше пятисот лет, когда внезапно грянул гром. В прямом смысле. Удар был такой силы, что дом содрогнулся до основания. Каждый дюйм от ветхой крыши до камней фундамента завибрировал от громового раската, источник которого был в подвале. Впервые за долгие столетия меня охватил ужас. Я не боюсь смерти от прилетевшего в голову камня или заклятия, вовсе нет! Мне было страшно за дом! Ведь если его не станет, что мне оберегать? Ведь я — хранитель! Дом должен выстоять! Глубокий, животный страх пронизал все мое существо. Я был готов ждать наследников особняка столько, сколько потребуется, но никак не ожидал, что магия, скопившаяся за века, взбунтуется и готова будет вот-вот рвануть на манер маггловских ядерных бомб.       Ноги были словно ватные, а путь до подвала внезапно показался невероятно длинным. Я прыгал через бессчётные ступени, спускаясь вниз так быстро, как только возможно. Легкие отказывались нормально дышать спертым влажным воздухом полным гнили. Сколько лет прошло с того момента, когда я в последний раз стоял на двух ногах, а не полз на животе, прокладывая извилистые дорожки среди вековой пыли? Когда в последний раз обращал внимание на уборку? Как давно я делал по дому хоть что-то?! Ничтожество! Не справился. Не справился! О, в тот момент я был готов повеситься на собственном хвосте! Лишь крохотная надежда, что все обойдется, держала меня на плаву.       Тогда я понял, насколько устал. Веками напролет мои силы уходили на сдерживание этого места, его защиту от посторонних глаз. Пятьсот лет я провел в немом молчании, и язык с трудом шевелился, произнося заклинания, которыми всегда удавалось подавить всплески магии.       — «Не работает. Не работает! НЕ РАБОТАЕТ!» — вилось у меня в голове словно набат.       В полной растерянности я стоял перед опечатанными дверями подвала, на которых лежали подрагивающие раскаленные цепи. Я глянул под ноги, и ощутил, как сердце пропустило несколько тактов. В холодном свете волшебной палочки виднелась глубокая трещину в полу. Кто бы мог подумать, что стоит мне уснуть на несколько десятков лет, как дом тут же взбунтуется?! Теперь открыть этот чертов подвал и угомонить разбушевавшуюся магию будет под силу только хозяину поместья.       Руки безвольно повисли вдоль тела. Не справился. Не уберег. Не сохранил. Я, драккл подери, даже не знал, какой сейчас год, и сколько времени уже держатся печати на комнатах! Я сбился со счета. Мерлин, я так устал ждать! Ходить из угла в угол загнанным зверем, не помня толком, сколько раз расцвели и увяли цветы в запущенном саду.       Рядом возник домовик. Я даже не был удивлен тому, что ему удалось сбросить чары векового сна. Эльф смотрел на меня своими огромными глазищами размером с теннисные мячики. Хотел что-то сказать, но все и так было ясно. Мы больше не можем ждать. Мы не справимся одни. В тот день я решился на отчаянный шаг. Я покинул поместье Виндгорф.       За прошедшие века волшебники изменились мало, а вот магглы… Я ожидал чего угодно, но не этого. Поезда, автомобили, самолеты, электричество, радио! И это далеко не полный список бед! Как маги вообще выживают во всем этом? Как прячутся?       Не описать словами, насколько трудно было разыскать хоть кого-то, кто мог бы унаследовать поместье. Но еще сложнее — уговорить его вернуться. Мне никогда не искупить полностью вины за свой эгоизм. Да, все верно, именно эгоизм двигал мной, когда я, очертя голову, носился по Европе в поисках следов древнего могущественного рода. И я нашел. Нашел ту, кто согласилась принять наследство и вернуться в Виндгорф. И где?! Никогда бы не подумал, что Лиссы осядут в Польше! Вот только с того самого момента как я увидел девушку, сидящую в кресле в уютной светлой гостиной с каким-то журналом на коленях, я понял, что пропал окончательно и бесповоротно.       Мне хотелось схватить ее и увезти в особняк, оставленный предками. Хотелось запереть хозяйку как высшую драгоценность на все замки и цепи и вечно любоваться ею в стенах поместья, что по праву принадлежало лишь ей одной. Я уже и забыл, насколько окрыляющим щемящим трепетом может отдаваться в груди привязанность слуги. Кажется, я еще никогда не испытывал так ярко тяжесть того чувства, которое одновременно было для меня и счастьем, и величайшей карой. Воистину, тот, кто проклял меня полторы тысячи лет назад, совершенно точно знал, что делает! Одного лишь взгляда темных глаз этой невероятной молодой женщины было достаточно чтобы понять: ни одна из моих буйных фантазий не сбудется. С того самого мгновения как я увидел ее я… я не влюбился, нет. Этого было бы мало. Я боготворил ее!       Когда Анна-Луиза Лисс подписала документ о наследовании, моему облегчению не было предела. Теперь не я устанавливал правила в доме. Не я распоряжался имуществом. Отныне и впредь моей единственной заботой было благополучие хозяйки поместья. Впервые за более чем пятьсот лет я вздохнул полной грудью. И да, разумеется, все было не так просто.       Известна ли вам страсть, сжигающая изнутри? Что ж, а помноженная на осознание собственной ничтожности в сочетании с абсолютной невозможностью обладать предметом обожания? Нет? Я вас поздравляю! Вы — счастливый человек! Ну или не человек, кто ж вас знает? А счастливы вы хотя бы потому, что избавлены от моей участи. Подобное не стоит романтизировать. Я вечно буду привязан к владельцам поместья Виндгорф и вечно буду им служить, но никогда в моей голове не сможет появиться даже отголосок мысли о том, чтобы сбросить проклятие.              С моей стороны было подлостью умолчать о реальном состоянии дома. Если говорить точнее, время настолько смазалось для меня, что я даже не замечал, насколько все плохо. После моего отбытия на континент домовики хоть и старались, но привести основные помещения в более-менее жилое состояние у них получилось очень и очень плохо. Миледи явно не ожидала того, что увидела по приезду. От одного только короткого «Ясно», сказанного ею, я готов был утопиться в ближайшем гнилом болоте. Внутри все полыхало. За пол тысячелетия, проведенных в одиночестве, разруха и гниль стали всем нам казаться нормой. Только когда по грязным напольным плитам из темного мрамора звонко процокали каблучки невысокой темноволосой девушки, когда из ее уст прозвучало первое «Reparo», собравшее воедино разбитый горшок в углу, вот в тогда собственная ничтожность легла на шею ярмом. Теперь самоутоплением в болоте мне было не отделаться. Совесть требовала более оригинального и мучительного способа сведения счетов с жизнью.       Я уже мысленно прокручивал варианты самонаказаний за то, что должным образом не подготовился к приезду хозяйки, когда она обернулась и посмотрела на меня взглядом, за который я был готов умереть и воскреснуть сотни раз подряд. Я открыл уже было рот, чтобы начать оправдываться, но застыл истуканом. Миледи улыбнулась и спросила, не найдется ли в этом доме чашки чая с ромашкой. С ромашкой! С ромашкой, Мерлин всемогущий! Да я готов был принести ей целое поле! Никогда не забуду, с каким лицом смотрела на меня тучная продавщица в продуктовой лавке ближайшей деревни. Я улыбался как идиот, а она, вероятно, решила, что я сумасшедший.       Дальше был стыд. Он выжигал все внутри калёным железом. Еще никогда хранителю поместья Виндгорф не приходилось до такой степени краснеть. Когда я просил миледи немного подождать, чтобы комнату должным образом подготовили, то самым натуральным образом сгорал изнутри. Вот прямо на месте, не сходя с заплесневелого ковра в малой гостиной. Ведь тогда я абсолютно точно знал, что сменой постельного белья дело не ограничится. Даже с моим деятельным участием приведение комнаты в жилое состояние могло занять весь остаток дня и хорошо, если мы с домовиками управились бы до наступления ночи.       Хозяйка сидела в кресле, на которое был накинут пожелтевший от времени мебельный чехол со следами плесени, и, потягивая чай, внимательно разглядывала обстановку гостиной. Наконец она кивнула, а мне показалось, что весь замерший, оледеневший мир ожил. Я уже говорил, как быстро я бежал вниз, в подвал? Так вот, вверх по лестнице, в хозяйскую спальню, я взлетел вдвое быстрее! Понадобились тонны заклинаний и четыре десятка аппараций, чтобы к концу дня комната, где до того царили грязь, вонь и сырость, куда никто не заходил Мерлин знает сколько времени, наконец стала жилой! Долгие столетия я провел в одиночестве и немом ожидании, с тех пор как семья Лисс покинула родные стены, а теперь мне отчаянно не хватало времени.       — Уютно. Спасибо.       Эти два слова я слышу будто на яву, стоит мне начать вспоминать то время. Я был готов плакать от счастья и целовать ноги хозяйки. Я, Мордред подери, задыхался как мальчишка, когда она приподнимала уголки красиво очерченных губ в полуулыбке!       — Вы хотели что-то еще, Иво? Если нет, то на сегодня вы свободны. Уже поздно, я устала. Вы, наверняка, тоже.       Я слышал ее будто сквозь толстое ватное одеяло. Смысл фраз шел до меня через всю Шотландию и терялся где-то по пути. Что я хотел? Ох, миледи, чего я только не хотел! Вам определенно стоит быть поаккуратней со словами, а мне стоит сейчас же пойти и сунуть голову в бочку с ледяной водой. Из комнаты я выходил, силясь удержаться от идиотской ухмылки. Отдыхать?! Нет, миледи, вы не понимаете! Я веками не был так полон сил как сейчас!       Остаток ночи мы с домовиками приводили в порядок холл и малую гостиную. Впервые за долгие годы окинув ясным взглядом обстановку, я был в абсолютном ужасе. И вот здесь я оставил свою хозяйку ждать готовности спальни?! Я отвратителен! Надо было сначала подготовить все, а уже потом тащить ее в Виндгорф! Будь проклят мой эгоизм и отчаянный страх! Я до того боялся, что миледи в любой момент может отказаться от возвращения сюда, что позабыл обо всем на свете. Вот только, привезя ее в поместье, я стал бояться в сотни раз сильнее.       Когда она впервые спустилась в холл, держась за отполированные деревянные перила, когда прошла по начищенным до состояния зеркала темным мраморным плитам и посмотрела вверх на сверкающую хрустальную люстру, я каждую секунду медленно умирал. Мне чудилось, что она вот-вот глянет на меня с презрением, выскажет все, что думает по поводу состояния дома, а затем развернется, соберет вещи и уйдет. Что она одним-единственным жестом растопчет меня, сотрет с лица земли несмотря на то, что ростом ниже на голову! Несмотря на то, что я по сравнению с ней — ходячая древность, а она — лишь девчонка! Я боялся настолько, что изо всех сил сжимал за спиной руки, чтобы унять колотящую дрожь.       — Накормите меня? В чае меня устроит чабрец.       Знаете, тогда она меня все же убила. Не знаю точно, можно ли умереть от счастья, особенно в моем положении, но ощущение было ровно такое, будто сердце взорвалось и рассыпалось миллионом осколков, а душа стерлась в пыль. Ни одна овсянка в мире еще не была исполнена такого внимания как та, которую я варил тогда утром.       Вы думаете, на этом все кончилось? Нет. Нет! И еще раз — нет! Я продолжал умирать снова, снова и снова! Каждый раз, когда она улыбалась, выражала свою благодарность, была вежлива или на мои откровенные промахи говорила что-то в духе: «Я верю, что в будущем вы не допустите подобного недоразумения, а теперь уберите это и принесите чаю», мне хотелось взвыть и вывернуться наизнанку! Хотелось иссечь спину прутом и приползти, моля в покаянии о прощении. Я так отчаянно нуждался в том, чтобы излить душевную боль в физическую! Ведь я не мог просто взять и сказать: «Миледи, вы слишком добры! В действительности я достоин казни, но умирать мне рано, я должен поддерживать дом в должном состоянии, так что пусть будет наказание». Я не мог! Но и выносить все это дальше было выше сил.       А потом я допустил фатальную ошибку. Я взялся за кнут. Решил, что могу самостоятельно назначить себе наказание, что не имею права и дальше вот так внаглую пользоваться добротой хозяйки.       Воздух со свистом рассекали гибкие плети. Алые борозды покрывали спину и плечи. Я был уверен, что миледи уже спит, и ошибся! Мерлин всемогущий, как же я ошибся! Никогда, даже в самом дурном сне я не мог бы предположить, что, проснувшись ночью, хоть кто-то из хозяев предпочтет сходить за водой на кухню самостоятельно, а не разбудить зовом слугу. Еще меньше я ожидал, что, услышав возню в комнатах прислуги, кто-то из рода Лисс пойдет проверять, что же там происходит! Нет, такого я и представить не мог. Боль застилала глаза, уши заложило от мерзкого свиста плети, и я не услышал, Мерлин! Я просто не услышал, как она вошла! Я стоял к дверям спиной и не видел даже, как начала проворачиваться дверная ручка! Зато я услышал приказ.       — Стоять!       Лишь богам известно, насколько давно в последний раз я ощущал эту силу, что сковывает тело, лишает сил и возможности сделать хоть что-то по-своему, даже просто вздохнуть без позволения. Все, что остается — это голос хозяина. Окутывающий, обволакивающий, властный, его невозможно ослушаться. Приказ остается тем единственно важным, что существует во всем мире.       — Повернитесь, Иво.       Повернуться?! Я все еще стоял спиной к дверям. Голой изодранной спиной к дверям, где замерла молодая женщина, которая занимала абсолютно все мои мысли. В чьих темных глазах я тонул с головой будто в бездонном ледяном озере без возможности глотнуть хоть каплю спасительного кислорода.       Стыд. Каждую кровавую борозду на теле будто наполнял раскаленный свинец. Наивный глупец! Как я только мог предположить, что плеть избавит меня от этого гнетущего волчьего завывания в груди? Но приказ был отдан. Медленно, будто сквозь тягучий кисель я повернулся лицом к хозяйке дома. Рука с зажатой плетью опустилась сама собой. Будто осужденный на эшафоте я ждал оглашения приговора и дальнейшей казни.       Неизвестность давила со всех сторон, сжимала ледяными тисками. Было ощущение, что каменный пол уходит из-под ног. Хозяйка в одной лишь шелковой сорочке и накинутом на плечи легком халате стояла прямо напротив меня, держа в тонких пальцах подсвечник. Темные волосы, сплетённые в свободную косу, черной змеей лежали перекинутые через плечо. Я словно завороженный глядел, как рыжие отблески огня пляшут на матовой бледной коже изящной шеи.       Не говоря ни слова, она отставила подсвечник на тумбу у дверей и сделала шаг в комнату. Затем еще. И еще. Внутри все подобралось. Боль мешала нормально соображать. Так близко от миледи я мог оказаться, лишь когда подавал ей чай! И никогда в здравом уме не предположил бы, что она вот так сократит дистанцию по собственной воле. А она все подходила. Медленно, осторожно, будто боялась спугнуть. Ха! Спугнуть меня! Хотя кого я обманывал? В тот момент я едва сдерживался, чтобы не упасть к ней в ноги, моля о прощении за все на свете, за все неудобства, которые она вынуждена была испытывать лишь от того, что согласилась спасти проклятый старый дом. На ногах меня держал лишь приказ.       В собственных сбивчивых мыслях я пропустил момент, когда она приблизилась вплотную. Лишь ощутив аромат ее духов я осознал, насколько непозволительно малым вдруг стало расстояние между нами.       — Что происходит?       Звучание тихого, вкрадчивого голоса громовым раскатом отдалось в маленькой комнате. Мерлин помоги! Я молчал! Я просто стоял и трусливо молчал, глядя на хозяйку. Она заглядывала в мое лицо снизу вверх, а мне казалось, будто я — полное ничтожество, песчинка на ладони бога.       — Говорите, Иво. И говорите честно. Всю правду. Это приказ.       Я содрогнулся всем нутром. Приказов, отданных таким голосом, мне еще не доводилось получать.       — Это… Наказание… Я не подготовил дом к вашему приезду, я был ослеплен и боялся, что вы передумаете. Я же вижу, что не могу сделать ваше пребывание здесь комфортным, простите меня, я не…       Язык путался, мысли никак не хотели оформляться в связные фразы.       — То есть вы решили наказать себя без моего ведома, так? — перебила она. — Даже не узнав, достаточным ли будет ваше искупление. Я права, Иво?       Меня захлестнула липкая волна ужаса. Я совершенно не знал, что отвечать, и как завороженный не мог отвести взгляда от лица хозяйки. На красивых губах Анны-Луизы расцвела легкая полуулыбка. Я не увидел движения, лишь почувствовал как запылала кожа на животе под обжигающим прикосновением ее пальцев.       Воздух в одно мгновение без остатка выбило из груди. Сердце, пропустив удар, сорвалось в бешенный галоп, а она все продолжала водить кончиками пальцев с аккуратными ухоженными ногтями по коже подтянутого живота вдоль пояса черных брюк.       — Я все еще жду ответа.       Ответ?! Мерлин всемогущий! Неужели она о чем-то спрашивала?! А если и так, то о чем?! Мысли носились по голове спятившими осами.       — Вы правы, миледи, — сглотнув, наконец выдавил я.       Внутри все поджималось от этих прикосновений. Было совершенно не понятно: казнить меня собирались или миловать? Неизвестность взрывала голову изнутри, а колотящееся сердце было готово проломить грудную клетку. Я не мог мыслить здраво. Словно в омуте я снова и снова тонул во взгляде темных глаз. Для меня существовали только скользящие по кромке брюк кончики пальцев, опалявшие кожу сильнее самой злой плети. Я готов был биться о стену, истязать себя сколько придется, лишь бы она прекратила эту безумную пытку.       — Так значит, вы подумали, будто привели в поместье слепую, — усмехнулась она, лукаво глянув на меня.       Я не знал, что ей ответить. Воистину не знал! Все, что было в моих силах — продолжать, задыхаясь, всматриваться в тонкую женскую фигурку перед собой, изо всех сил сжимать в руке плеть и до бесконечности считать секунды в ожидании приговора.       — Видимо, все так, раз вы молчите, — ухмылка на чувственных губах стала шире. — Так знайте, Иво, мне прекрасно известно о ваших терзаниях. Я вижу, как вы жаждите угодить, как изводите себя думая, что я недовольна вами, но из вежливости молчу.       Сказать было нечего. Поперек горла встал ком. Выше я говорил, что мои дела были плохи? Оказалось, что худшее еще впереди! Легкие пальцы скользнули от живота вверх, по обнаженной груди и дальше, по плечу, вниз по руке, пока наконец не остановились на моей кисти из всех сил сжимающей плеть. Рука сама собой разжалась, и вот я уже наблюдаю, как хозяйка перебирает, рассматривая, плеть.       В наступившей гробовой тишине, нарушаемой лишь потрескиванием свечей и моим тяжелым дыханием, я завороженно наблюдал, как меж ее белых тонких пальцев проскальзывают гладкие полоски плетёной чёрной кожи, и все никак не мог отдышаться после прикосновений этой невероятной женщины. У меня и этого дома было много хозяев, но чтобы таких!       — Раз уж вам так хочется быть наказанным, Иво, будь по-вашему.       Боги! Угомонившееся было сердце вновь сорвалось в галоп. Я втянул воздух сквозь стиснутые зубы, готовясь выполнить дальнейшие распоряжения и мысленно прикидывая, что надо будет опуститься на колени.       — Я забираю у вас вот это, — она подняла руку с плетью. — Отныне и впредь, пока я хозяйка этого дома, вам запрещено наносить себе увечья в счёт искупления вины за проступки. Я лишаю вас привилегии самостоятельно назначать себе наказания. Если же вам станет необходимо отпущение грехов — будете спрашивать меня за каждый в отдельности. Все ясно?       — Предельно.       Собственный голос казался тогда каким-то глухим. Я ожидал чего угодно, но не этого. Замешательство было настолько сильным, что я не сразу заметил, как миледи развернулась и направилась к выходу из комнаты.       — Ах да, и еще, старайтесь работать так, чтобы заработать поощрение, а не выдумывать себе наказания. Я ожидаю, что завтра вы займётесь библиотекой. Поблажек не будет, — остановившись в дверях, сказала Анна-Луиза.       Затем миледи взяла с тумбы подсвечник и вышла из комнаты, унося с собой плеть. Я же был оставлен стоять посреди комнаты обнаженный по пояс и с горящими алыми следами на спине. В тот день я, хранитель поместья Виндгорф, получил самое жестокое наказание из всех, что были до. На меня легла тяжесть осознания, что обожаемая мною хозяйка поместья находится буквально на расстоянии вытянутой руки, но я никогда не смогу коснуться ее без дозволения. Я пойман в ловушку собственных желаний. Из раза в раз меня будет рвать на части. Ведь все, что я смогу хоть когда-то предложить ей — это бесконечно преданное служение. Каждый день она будет пить чай, приготовленный мной, будет ходить по комнатам, которые прибраны моими усилиями. Она будет так близко ко мне и одновременно бесконечно далеко. Все, что мне останется — защищать и поддерживать эту хрупкую маленькую женщину, которая всего в двадцать три года стала хозяйкой большого дома.

***

      В камине трещали, разбрасывая яркие искры, жаркие языки пламени. В большом библиотечном зале впервые за долгие годы было тепло, сухо и чисто. Анна-Луиза, подперев голову кулаком, сидела в удобном кресле у огня и листала газету с оживающими фотографиях на сероватых страницах.       — Иво, что вы знаете о мистере Снейпе?       — Он пожиратель смерти, миледи.       — И все?       — Еще он двойной агент.       — И какая же у него приоритетная сторона?       — Своя собственная, миледи.       — Я хочу его видеть. Организуйте нам встречу.       — Но…       — Меня ищут, Иво. Лишь вопрос времени, когда они догадаются заглянуть к родителям.       — Но мы предприняли все меры…       — Найдите его и приведите. Это приказ.       Внутри зашевелилось неприятное подтачивающее чувство. Как же давно я не испытывал ревности… Все во мне кричало, что этот человек разрушит шаткое равновесие, которое нам удалось выстроить за прошедшие четыре месяца, но ослушаться приказа было невозможно.       — Как пожелаете, миледи.

***

      Чернильное небо было щедро усыпано звездами. Легкий ветер едва задевал кроны, качая клонящиеся под тяжестью плодов ветви. Заросли темного сада качнулись, зашуршав.       — Змей! — раздался хриплый оклик в кромешной темноте августовской ночи.       Иво, сидевший на садовой скамейке вытянув вперед скрещенные ноги, приоткрыл глаза и покосился в сторону раскидистой кряжистой яблони. Там, в тени, облокотившись могучим плечом о ствол, стоял высокий человек.       — Я, кажется, уже просил не называть меня так, — щурясь, отозвался хранитель поместья.       — Это было давно. Я забыл, — хмыкнул Бастер.       Фыркнув, дворецкий вновь откинулся на спинку скамейки и устремил взгляд поверх макушек яблонь и груш. Ночи последнего месяца лета уже были прохладными, а в кустарниках больше не пели птицы. Густую полночь разрывал лишь стрекот сверчков.       — Когда она вернется? — нарушил тишину Бастер.       — Скоро. Как только врачи решат, что ни ей, ни детям ничто не угрожает, — закатив глаза, с мученическим вздохом ответил дворецкий.       — Как по мне, у своих родителей-магглов она в гораздо большей опасности, чем здесь.       — Ее муж так не считает.       — Ее муж знает не все, — хмыкнул хранитель лесов. — Если бы это место охраняли только мы с тобой, может был бы повод для волнений, а так…       — Ты же не думаешь, что я не говорил им об этом? Не держи меня за идиота, — поморщившись, ответил Иво.       — О, ну что ты! Как можно? — наигранно оскорбился Бастер. — Кстати, почему мастер все еще в Азкабане? Ты ведь можешь без труда войти туда и забрать его.       — Вот поэтому в отсутствие хозяев главный здесь я, а не ты, — презрительно сощурив желтые глаза, хмыкнул змей. — Мастера Снейпа мало вытащить из тюрьмы. Это, как раз, дело техники, не более того. Но треклятое министерство должно дать ему спокойно жить. Иначе мы получим дементора во плоти вместо мастера, несчастную миледи и страдающих детей. Я уже такое видел, больше не хочу. Завтра мистер Поттер снова пойдет в министерство. Если его поход не увенчается успехом, мы начнем действовать сами.       — Как у вас все сложно, — широко зевнув, лениво ответил хранитель лесов и конюшен. — Когда соберешься в Азкабан — свистни, — добавил он и с этими словами, развернувшись, направился в густые заросли терновника.       — Если вознамерюсь поотрывать головы всем встречным и поперечным — обязательно, — тихо фыркнул Иво и вновь возвел глаза к звездному небу.