Жизнь после смерти

Они приходят к нему после поездки в Арроманш. Теплые, радостные, наполненные солнечным светом и запахом маминого лимонада. Николя просыпался с мягкой улыбкой на губах и слезинками в уголках глаз. Ему снился большой промышленный город, с огромными зелеными парками и заводскими трубами, школа из красного кирпича в три этажа и футбольное поле перед ней. Он бежал и буквально вносил в ворота тяжелый тряпичный мяч. За его спиной от восторга завывали мальчишки, а он чувствовал себя как минимум героем-челюскинцем.* А потом восторг сменялся растерянностью, крепкими объятиями уходившего на фронт отца, воем бомбардировщиков над головой и окриком патруля в ненавистной серой форме с нашивками. Николя проваливался в эти сны каждую ночь, пока однажды… не увидел в них того, кого ждал слишком долго. Мужчину, в глазах которого был целый мир, в форме офицера СС. Но это Николя не напугало, потому что через мгновение китель сменился светлой рубашкой, его руки неуверенно легли на крепкие плечи, а их дыхания смешались, оставляя на губах легкий аромат дорогого табака. Николя проснулся с чувством острой потери и трепещущего в груди восторга одновременно. Он только что целовался… Целовался с мужчиной, что вот уже полтора месяца занимал все его мысли. Николя потрогал собственные губы кончиками пальцев, словно желая удостовериться в том… чего не было наяву. Но было раньше! Николя был уверен. Он знал этого мужчину. И не просто знал, а любил… Любит. Не зря же они с Лали решили, что во снах к нему возвращается память… Улыбаясь собственным мыслям, Николя скатился со своего диванчика и принялся одеваться. Вроде Лали еще спит. Это хорошо. Слишком много она на себя взвалила и хрупкий организм едва справлялся. Последнюю неделю Николя практически полностью отстранил девушку, которую мутило буквально от всех запахов, от готовки. И тогда оказалось, что он очень неплохо умеет готовить. Руки быстро вспомнили главное, как и голова. Постный фасолевый супчик, да и рыба, кусочек которой могла проглотить даже Лали, получались у него очень неплохо. Единственным, что тревожило Николя, оставалось болезненное, угнетенное состояние Лали и то, что Огюст так и находился в неведении относительно ее положения. Девушка по-прежнему опасалась ему доверится, боясь отрицательной реакции. Николя не понимал ее опасений, как не представлял он и того, как они будут объясняться с дедом, если обещанная акушерка из Руана все-таки объявится на их пороге. Пройдя на кухню, Николя принялся разводить огонь в очаге, когда взгляд его упал на стопку свежих простыней. Лали, освобожденная теперь от готовки, взялась за нехитрое шитье — подлатать старые простыни, да и начать готовить приданное будущему малышу. Дел у них теперь невпроворот. Со стиркой, готовкой, уборкой у Николя, и с шитье у Лали. Шум за дверью заставил Николя насторожиться. Огюст вот-вот должен был вернуться с промысла, но второй голос… был девичий. Николя узнал его. Значит, Лали ходила на берег встречать деда, а не спала сейчас у себя, как он решил. Необычно. Дверь в дом открылась, и Николя замер от произнесенного Огюстом: — Я думаю, что мальчик будет — Шарлем назовем! А потом чуть не рассмеялся от облегчения, услышав растерянный шепот Лали:  — Дедушка, ну какой Шарль! Увидев улыбающегося Николя, Огюст продолжил как ни в чем не бывало: — Ну как же. В честь Полковника! Значит, тяжелый разговор таким вовсе не вышел. Николя переглянулся с вмиг успокоившейся Лали и одобрительно кивнул. Все случилось как нельзя лучше. Огюст и не думал упрекать свою малышку, что вот так, без венца, сошлась со своим Этьеном. Наоборот, за завтраком, на скорую руку приготовленным Николя, Огюст вдруг заговорил о том, что таким зятем, как Этьен, можно гордиться. Полицейский художник, а не абы что, а теперь вот в Сопротивлении воюет… Единственное, что Огюста расстраивало, и в этом Николя был с ним абсолютно солидарен, состояние здоровья внучки. Оказалось, что дед и раньше подмечал в ней изменения, но думал, что худеет его девочка от недоедания, на вечной фасоли и чечевице. — Кажется, у Дидье какая-то свояченица из соседней деревни корову держит. Старый пень мне должен… за то, что когда-то по молодости спас его, во время шторма. — проговорил воодушевленно Огюст. — Теперь пускай долг молочком отдает. А увидев как поджала губы Лали, продолжил: — Не возражай, малышка! Тебе сейчас нужно! — и с этими словами обрадованный Огюст поднялся и заторопился к двери, чтобы поскорее поговорить с соседом о вожделенном молоке. — Рассказала? — спросил Николя очевидное, когда они остались наедине. — Да, — кивнула Лали, шмыгая носом. — Мне теперь постоянно плакать хочется, но это пройдет, наверное. Николя поднялся, чтобы убрать со стола, но Лали его остановила и принялась помогать. — А ты сегодня заспался. Сны хорошие видел? Николя молчал долго, но желание поделиться сокровенным с кем-то, кто, наверное, поймет, оказалось непреодолимым. — Хорошие. Очень. И Николя рассказал Лали о снах… и метаморфозах в них. О бездонных кофейных глазах и о поцелуе, который мечтал подарить единственному человеку на земле… Лали опустилась на стул и тоже долго молчала, прежде чем сказать: — Я знала… Ты, когда в горячке лежал, все время звал его… Николя почти задохнулся от неожиданности, прежде чем нашел в себе силы переспросить:  — Его? — Йакова Петрович… — ответила ему Лали со своим очаровательным французским прононсом. Николя замер, перекатывая его имя на языке. Значит, человека из снов зовут… Яковом. Додумать Коля не успел. Со двора вдруг послышался шум, затем стук в дверь и мягкий старческий голос произнес: — Есть кто дома? Мадемуазель Лали Симонэ здесь живет?..