Жизнь после смерти

Франция. Нормандия. Май 1944 года

Огюст, привычно наблюдая за розовеющей рассветной полосой, неспешно спускался по чуть пологому песчаному склону на берег. Яростный западный ветер путался в неровно остриженных седых волосах, настойчиво лез под плотную холщовую куртку. Май в их краях выдался дождливым и холодным. А ветра… К ним старый рыбак с испещренным глубокими морщинами скуластым лицом привык и даже ласково называл сынками. Оглядевшись, Огюст заметил вдалеке соседа Дидье, что в столь ранний час тоже направлялся к своей лодке. Почти все мужчины здесь промышляли ловлей морского угря, этим и зарабатывали на жизнь, а потому не привыкли в их деревне спать до полудня, как городские. Его Лали тоже была ранней пташкой, вот и сегодня встала ни свет ни заря, чтобы успеть завернуть ему с собой нехитрый завтрак. Чем раньше выйдешь в море — тем быстрее вернешься… Это был девиз старого Симонэ. Из года в год, изо дня в день ходил он на промысел. И неважно, что сейчас шла война и бомбили этой ночью совсем близко от их маленькой деревеньки Белльвилль в шесть домов, что затерялась на побережье Нормандии у Залива Сены. Жизнь шла своим чередом, даже если иногда хотелось закрыть глаза и переждать ее тяжелые моменты. Нужно было торопиться. В полдень его уже будут ждать скупщики, чтобы отвезти рыбу в город. Денег, конечно, не заплатят. Но привезут крупы, муку… С голоду они с Лали не помрут. Если бы не война эта и немцы проклятущие, жили бы тихо-мирно, как и сотни лет назад. А теперь и в Париже неспокойно. Но соседи между собой болтают, что скоро войне конец. Что Полковник* там, на Острове, не просто так сидит. Хотя здесь у них кроме бомбежек и отсутствия продовольствия война больше никак себя не проявляла… Ну были у них немцы. Покрутилась мото-бригада и какой-то чин. Позыркали да полаяли, да и отбыли восвояси. Огюст тогда от греха подальше велел Лали спрятаться в старом погребе. Схоронил внучку от немцев. Да как не схоронить, если Лали у него красавица да умница. До прихода фашистов училась на доктора в столице, но успела лишь два курса окончить. Слава Богу, добралась до деда, а то он ночи тогда не спал, узнав, что университет немцы закрыли, преподавателей, как самых активных антифашистов, в лагеря угнали, а студентов по домам распустили. Но успела его девочка вовремя город покинуть, до того как фашисты окончательно в Париже расположились. Теперь вот Лали ему помогала по хозяйству, да и соседей лечила. Хоть лекарств и нет, но она подручными средствами, то бишь народными, справляться пытается… Мечтал старый Симонэ об одном только, чтобы скорее война кончилась, доучилась его внучка в университете, стала хорошим врачом и вылечила бы его застарелую подагру, а может, и сердце, что барахлило с каждым днем все сильнее. Огюст шел по влажному песку, о его старые, видавшие виды сапоги бились волны. Верная, еще крепкая лодчонка ждала его совсем рядом. Еще пару шагов и… Едва подойдя к знакомой корме, Симоне опешил, увидев на мокром песке два распростертых тела без признаков жизни… — Эх! Да как же это… — проворчал старик себе под нос, опускаясь на колени рядом с одним из утопленников. Это оказался совсем молодой еще парень, лет двадцати трех, как его маленькая Лали. Огюст приложил ухо к груди, надеясь почувствовать движение… а паренек вдруг дернулся и захрипел. Симоне охнул и всмотрелся в грязное лицо, на котором были видны следы глубоких порезов, ссадин и синяки… Парень распахнул глаза и, схватив опешившего старика за рукав его куртки, потянул на себя… — Спаси Николя… — с большим трудом прохрипел он, задыхаясь. — Я обещал… Луи. Это были последние слова бедняги, потому что тут же на его губах появилась кровавая пена, а большие темные глаза закрылись уже навсегда. — Да что ж такое… Огюст вскочил и побежал к другому телу, что лежало в паре шагов от первого, ничком. Это тоже оказался парень. Симонэ осторожно перевернул его на спину, наклонился ближе и возликовал. Парнишка, совсем еще ребенок, моложе первого лет на пять, дышал. Рвано и поверхностно. Но дышал! Огюст быстро осмотрел его, чтобы убедиться, что кроме рваной раны на голове других повреждений нет. Парень болезненно застонал и Симонэ, враз забыв о своей подагре, вскочил на ноги и закричал во всю силу легких: — Дидье! Эй, Дидье, бегом ко мне, старый пень… и брезент прихвати. Утопленник тут у нас… Живой вроде! Сосед явно его услышал, потому что забегал вокруг своей лодчонки, а потом, прихватив брезент, бросился к нему на помощь. — Что тут у тебя? — спросил подбежавший рыжий рыбак, чуть моложе самого Симонэ. Огюст только кивнул на пошевельнувшегося парня и, выхватив брезент, стал разворачивать его по песку, чтобы уложить еле живого парнишку и отнести в деревню. Неизвестно, сколько эти двое здесь пролежали, нужно было торопиться. Тот что живой вон какой хрупкий, того и гляди отправится вслед за своим другом к праотцам. Парни на рыбаков никак не походили и у Симонэ появилось нехорошее подозрение… Вдвоем они уложили мальчишку на брезент, когда подбежал еще один из рыбаков с внуком. — Беги в деревню к Лали и скажи, чтобы воду кипятила, но шум не поднимай, — велел старый Симонэ мальчишке. Тот, мельком взглянув на два лежащих без движения тела, закивал в ответ и бросился в сторону деревни, а мужчины подхватили брезент с бесчувственным парнишкой и двинулись в путь. Нести нужно было осторожно, вдруг внутри что повреждено. Этому старого Симонэ внучка научила. Огюст смотрел на белое как полотно лицо мальчишки и молился о милости к нему. Если переживет малец эти сутки, его умница-внучка выходит. Так, в угрюмом молчании, под завывание ветра, дошли до деревни, где их уже встречала встревоженная Лали. Ничего не спрашивая, девушка быстро оценила состояние спасенного и поспешила в дом. Мужчины проследовали за ней по узким улочкам деревушки, в столь ранний час почти пустынным.

***

Лали, сколько себя помнила, всегда была серьезной и рассудительной, и там, где другие пасовали или впадали в панику, она напротив собиралась и выдавала свой максимум. Может быть, именно поэтому она выбрала делом своей жизни медицину. Ведь именно там счет идет на минуты и холодный разум так необходим. Хотя может быть свою роль сыграли и многочисленные болезни деда, и ранняя смерть родителей, которые не смогли отправиться от многочисленных травм после автомобильной аварии под Парижем, и ушли, когда ей было всего десять. Вот и сейчас, глядя, как в их с дедушкой дом вносят еле живого юношу, она ни на секунду не усомнилась в правильности своего выбора. Кроме нее здесь ему не сможет помочь никто. — Сюда, дедушка, заносите на кухню и кладите на стол, — командовала она взрослыми мужчинами четко и ясно, краем глаза следя за кипящей в большой медной кастрюле водой. Мужчины сделали так, как было велено, и быстро ушли. — Ты одна-то справишься? — спросил Симонэ внучку, прежде чем пойти следом за ними. — Конечно, а вы пройдите по берегу, может, еще есть выжившие, — проговорила Лали, спешно облачаясь в чистый передник и убирая волосы под косынку. — Уже идем. — Будь осторожен, — напутствовала деда Лали. Огюст коротко кивнул. Он понимал. Они оба молчат об одном и том же. О том, что ночная бомбежка над морем напрямую связана с появлением в их доме еле живого паренька в красивом шерстяном свитере. — Его, скорее всего, Николя зовут, — проговорил напоследок Огюст. — Тот, что постарше перед тем как… В общем сказал, что позаботиться о нем велел какой-то Луи. Лали прикусила губу, сердце сжалось от боли. Где-то, возможно совсем недалеко от этих мест, этих юношей любят и ждут. И одного из них уже не дождутся… Лали крепко зажмурилась, прогоняя непрошенные слезы, сосредотачиваясь на главном — раненом Николя. Может там, где идут бои с фашистами,, кто-то добросердечный так же позаботится и о её Этьене. — Того, второго, похоронить надо, — сказала Лали деду почти недрогнувшим голосом. — Все сделаем, а ты этим займись, — кивнул на вновь застонавшего парнишку Симонэ. Дедушка ушел и Лали принялась за дело. Осторожно осмотрела рану на голове юноши, а потом промыла и наложила повязку едко пахнущую травяной обеззараживающей мазью собственного приготовления, перебинтовала самодельными бинтами из старой проглаженной простыни. Парень все еще был без сознания и Лали решила, что это скорее всего последствия болевого шока. Тот, конечно, наглотался воды, но не критично. Рана на голове оказалась не столь страшной, как казалось поначалу, поэтому Лали решила снять с юноши свитер и брюки, чтобы осторожно промыть многочисленные мелкие раны и ссадины, а может, и более серьезные ранения, которых не было видно под одеждой. Но в тот момент, когда Лали попыталась стянуть с него тяжелый мокрый свитер, парень снова отчетливо застонал, затрепетал длинными ресницами, прошептал: — Яша… И открыл глаза. Лали смотрела на него сверху вниз, спокойно и доброжелательно, боясь напугать. — Ээ... — хрипло выдохнул он. — Где я? — Вы в безопасности в деревне Белльвилль. Меня зовут Лали Си… Договорить Лали не успела. Юноша сбивчиво задышал, зашевелил пересохшими губами, словно хотел что-то сказать и… снова потерял сознание. Лали облегченно вздохнула. Если пришел в себя и заговорил, то все с ним будет хорошо. Она проследит. Непременно.