Моль

Какие-то шуточки тут происходят. Хиханьки и хаханьки. Ребята все головками ударились, построили башенки, коноплю, походу, вон там, в соседней комнате, выращивают. Логичное тогда поведение. Общество наркоманов. Нет, спасибо, я это уже проходил, не зашло, та ещё дрянь, как-то оставаться мне тут не привлекает, да и играть в их куколки тоже. Одно дело актер по собственному желанию, от души душевно, так сказать… Но не когда ультиматум ставят. Элла выделила мне комнату с кроватью, душем, шкафом и чертовыми сухоцветами. Они, кажется, занимают треть комнаты, стоят мёртвые в прозрачной вазе у окна и «украшают» тут всё. Бесят. Очень бесит, что у меня есть одеяло, вода помыться, вода попить, вода смыть толчок, блин, а у Антона благо корыто, которое делишь с кем-то, хотя бы под себя не ходит. Мне даже дали какие-то тряпки, похожие на хлопковые рубашки крестьян 17 века и поесть, только вот в еду явно было что-то подмешано, так как следующие полутора суток я проспал. И это, наверное, бесит больше всего - лишение контроля, выбора. Конечно, кому нужен мужик, выламывающий двери и орущий выпустить его к другу. Пошли поедим и мы тебя куда угодно отведем. Ага. Разрывает на части от их спокойного отношения ко мне, меня лучше посадите в кандалы и не кормите, а не Антона. Но нет, тебе и поесть, и кровать, и успокойся, чувствуй себя как дома. Слишком уж много чести. Вопросом их повышенного внимания к моей персоне я бился недолго. – Я дала тебе отоспаться, чтобы ты отошёл от дурмана роткаманна. – заявила мне Элла после моей очередной попытки вырваться из этого пристанища. – У меня для тебя плохие новости, чтобы избавиться от дурмана этого парниши, тебе лоботомию мне придётся делать, стирать воспоминания всей жизни, голову нахер сносить. Она лишь безэмоционально слушала, сидя с ногами на своем столе, подперев коленом подбородок, прям как обезьяна, или слишком плохая версия гепарда. – Ты очень на него похож. Не удивительно, что Ленс ничего не заметил, хоть и провёл столько времени с тобой. И харизмой, и лицом, и этим огнём внутри. – Знаешь, что? Да мне насрать, можешь уже отпустить моего друга, и мы просто свалим отсюда? –Это было глупо. Глупо нервничать и давать эмоциям брать вверх, не вникать в происходящее и не мотать на ус всю информацию. Но меня волновал лишь Антон и факт того, что эти аборигены могли с ним сделать, если уже не сделали. – У меня есть то, что тебе нужно. А у тебя то, что нужно мне. Теперь она стала похожа на рыбу удильщика. Видит лишь лампочку, идею, за которую готова биться до последнего, не исключено, что я так же выглядел. – Ты заменишь его. Никто не поймёт, что ты не Наганн. – Зачем тебе это? – А зачем тебе этот роткаманн. Это было условие: я притворяюсь неким Ноганном, а она… Она не могла отпустить Антона полностью, жить спокойно. «Все его боятся. Я тоже, я не могу позволить ему жить тут или где-либо ещё. В другом месте его тут же забьют.» Он просто будет жить. Такой себе компромисс, учитывая, что они каждую секунду ожидают от него вспышку тепловых ударов по мозгам или волну цунами. – Веди меня срочно к нему. Я очень хотел увидеть друга и одновременно боялся. Мы прошли, как я и предполагал, на три уровня вниз, через ещё одни ворота, охраняемые двумя амбалами, далее кодовая дверь, обычная дверь, и, наконец, очень темный, сырой и узкий коридор. Чтобы пройти тут двоим людям рядом — это нужно очень постараться. Клетки расположены максимально близко друг к другу, при желании, если каждый заключённый вытянет руку, они смогут дотянуться друг до друга. Это было лишено смысла, пока я не понял, что, заходя за решетку, за ней располагается ещё дополнительная, за которой уже и сидит узник. И вот, я стою прямо напротив той самой решетки. Их «карцер» не так плох, как я представлял, да, здесь пахнет не очень и совсем мало света, но я вижу подобие кровати с матрасом, унитаз, рукомойник, и хоть и кривой, но стул и стол. За которым как раз сидит мой друг. У него напуганный бегающий взгляд и порванная на горле футболка. – Антон? – шепчу зачем-то. Сзади меня стоит один из смотрящих охранников, и я понимаю, что он здесь, чтобы подслушивать, хоть и вид его крайне незаинтересованный. Антон встает со стула и медленно подходит к решетке. – М.. Ма.. Рк? – О, нет, а вот сам Антон хуже, чем я ожидал. Сказать, что он напуган – ничего не сказать. Он, скорее, в ужасе. Последний раз я его таким видел, когда мы ещё школьной шпаной учувствовали в стрелке и один из пацанов на арматуру напоролся левой рукой. Он так сильно орал, а торчащий кусок железа лишь больше придавал ситуации неуместности, что ли. Ты видишь такие вещи по телеку в ужастиках и меньше всего ожидаешь увидеть в жизни. Все испугались тогда очень, Антона, кажется, даже вырвало. Но это состояние страха длилось около двух часов, пока скорая не приехала. После остался лишь скребущий, горький осадок, который просто каждый переварил. Сейчас же мой друг находился в некой спирали тех двух часов. Он держался обеими руками за прутья и судорожно меня рассматривал. – Я так раддд… Тебя видеть. – Тоже прошептал он. – Я не могу сейчас тебя отсюда вытащить. – Начинаю с самого наихудшего, чтобы не выстраивать ему надежды. – Но я это сделаю. Всё будет хорошо. Он неверующе мотает головой опуская её. – Ты хоть понимаешь, где мы? – всё также смотря вниз бормочет. – Это не Россия вроде как, хоть и говорят все на русском, здесь холодно, но в то же время душно. – Дышать тяжело. – подтверждаю на автомате. – Да, и, Марк… Марк, здесь нет дня, ты заметил? Этого я не заметил, да и о дыхание только сейчас задумался. Как ни странно, вопросом, где мы именно, я почему-то не задавался, хоть и странностей здесь происходило неимоверно. Важно вытащить Антона, а что это за Рейвенхолл я как-нибудь потом на досуге поизучаю. – Мне не по себе. Я не понимаю, почему они меня здесь держат. – Он нервно начинает ковырять решетку уже ставшими очень грязными ногтями. – Называют меня каким-то реликтом или как там… Как от чумного шарахаются. – Они думают, ты опасен. Из-за… татуировок. Да, знаю, если всё ещё задаёшься вопросом, где мы, то ставлю ставку на гребанное средневековье. Они типа верят в колдунов и считают, что твои тату дают тебе эту самую силу. Я планирую убедить их в обратном, не бойся, я вытащу тебя. Не забывай, что я адвокат, так что у них просто нет шансов. – В средневековье только адвокатов не было… Всех просто сжигали. Я ловлю его руки, отдирая их от грязного металла. – Посмотри на меня. – Он лишь смазано кидает на меня взгляд и отводит его обратно, но его пальцы остаются в моих руках и это уже хорошо. – Никто тебя не сожжёт, не убьет и не причинит никакого вреда. Я обещаю. Тебя… Тут кормят? – Типа того, да как-то кусок в горло особо не лезет. Он рассказывает, что в соседней клетке сидит старик, который воет каждые четыре часа, я попал пока на его тихое время, он также слышал женские голоса и персидский язык, людей здесь немного. По большей части кажется, что он вообще здесь один. Сидит спокойной и смотрит в маленькое глухое окно размером от руки до локтя в потолке, и понимает, что даже день и ночь не сменяют друг друга. – Марк, нам надо… Вернее, тебе надо понять, где мы находимся по геолокации, и в какую сторону двигаться обратно. – Может, снова к поезду? – Выглядел он не особо на ходу в последний раз. В голове судорожно вырисовывается план: узнать, где мы именно, вытащить Антона, и просто нахер сматывать удочки. Нет. Слишком рвано, слишком громоздко, нужно продумать детали, врубиться в саму систему здесь, выловить выгоду. Пока она вырисовывалась лишь в том, что я притворяюсь некем Наганном, и за это Антон живёт. Наганн, нужно копнуть в него. – Я обещаю. - Перевожу дыхание, тащу друга больше на себя, словно намереваясь обнять сквозь преграду. – Я очень постараюсь как можно быстрее тебя вытащить. – Никаких контактов. – Быкует охранник, Антон сам тут же отлипает. – И хватит уже балакать. Мы переглядываемся, и его грустные глаза рушат все мои основания, он не сможет тут так долго… – Ты меня недооцениваешь. – Тут же, словно прочтя мысли, кидает Антон. Обнимает уже сам себя руками, криво усмехается, дрожит слегка, но такой уверенный в себе в этой дранной футболке. В этих своих проклятых татуировках. Сам как-то выдвигал теорию, о том, что с ними чувствует себя сильнее, что силы они ему придают. Да уж, бесстрашный Антон, куда уж. Уходить сложно, очень. Хоть и понимаю, что вот так, стоя с ним у клетки, ничем не помогаю. Меня отводят обратно в павильон, там я уже самостоятельно нахожу свою комнату. Подхожу к окну нормального размера и даже затрудняюсь предположить сколько сейчас времени. Гнетущая ночь и правда не хочет отступать, сколько бы я не пялился в это окно, она не уходит. – Ты должен сидеть здесь, пока Элла не вернётся с совета 3 частей и не посвятит тебя в твою дальнейшую роль. – Кидает мне бледный, Ленс, вроде бы, когда я начинаю подозрительно много шататься вокруг. На мой вопросы о том, почему здесь всегда темно, он окидывает меня наитупейшим взглядом, словно пытаясь передать им, каким он видит меня со стороны. Ясно, понятно. И так я оказываюсь заключен в 4 х стенах на протяжение… Я даже и не знаю, как тут измерить время. На протяжение уже 6 своих трапез? В еду мне более ничего не подкладывают, вроде, так как сплю я скверно, и сколько бы я не засыпал, просыпался или бодрствовал, за окном всегда ночь. Из-за заключения Антона я нахожусь в постоянном РНУСе – Раздражении, Напряжение, Угнетение и гребанном Страхе. И бесконечная ночь лишь усиливает эти ощущения. Помимо тупого ощущения беспомощности положения друга, я, как малолетка, бешусь от своего заключения – всё это напоминает мне школьные годы, когда мать закрывала меня в комнате. «Главное наказать за проступок – иначе в голове не уложится». Да, только я уже не нашкодивший подросток, а взрослый человек и от этого ещё абсурднее от происходящего. – Выпусти его, блин. Пожалуйста. – Вырывается из меня, как только я встречаю Эллу, идущую из теплицы в своей кабинет. Она даже не смотрит на меня, для неё мои слова сравнимы дуновению ветра, идёт себе дальше, и даже не думает останавливаться. Нет. Я сегодня вытащу его, несмотря ни на что. Я захожу с ней, закрываю дверь и тут же на неё облокачиваюсь. – Я устал от этого дерьма. Ты сейчас же его выпускаешь. – Ты даже не выполнил часть сделки, из-за которой он ещё дышит, а уже ставишь мне новые условия? Она непоколебима и очень… дергана, её глаза сегодня густо подведены, а в руках много толстых папок, которые она с пренебрежением скидывает на стол. – Я здесь главная, я управляю 2 частью Крона, и никто мне не указ, что я должна делать. – Слишком пафосно и рвано она садится в кресло, окидывая меня презрительным взглядом, из стола она вытаскивает пачку размером в кулак и достает что-то похожее на сигареты, только никаким огнём она их не прикуривает, просто вдыхает серую тонкую палочку и даже дым не выпускает. Может, это и не сигареты… Но с пару затяжек, её лицо становится более уравновешенным. – Дак, ты здесь главная, надо же. Кто-то мне что-то наконец начал рассказывать! – Держи. Это всё, что тебе нужно знать. Она выуживает лист А4 из своей толстой папки и кидает его на край стола. Я нехотя подхожу и окидываю его. «Я побывал на той стороне, и могу лишь с прискорбием заявить, что все слухи оказались правдой, там и правда испепеленная часть Земли. Более, нет места безопасного…» Я не дочитываю, лишь бросаю взгляд полного негодования на Эллу. – Это твоя речь. Сегодня. Чем быстрее, тем лучше, ситуация с каждым днём лишь ухудшается. – Ты хочешь, чтобы я притворился Ноганном, который где-то побывал и не советует туда же двигаться людям. Она утвердительно кивает. – Но это ложь. – И что? Ложь также и то, что ты считаешь своего «друга» обычным человеком. – Нет, это не сравнимые понятия, эта информация, которую ты не в состояние подтвердить в силу своего незнания. Здесь же каждое слово – ложь, начиная с того, кто это говорит. – Он не вернулся, значит, вероятность правдивости высокая. Какая разница, кто гонец? Я сминаю лист надвое и падаю в кресло, в котором оказался самый первый раз, придя сюда. Оно неудобное, дико. Ткань грубая, ручки слишком высокие, шея плохо ложится на спинку, это кресло настолько же несуразное, как и всё происходящее вокруг меня. – Какая вторая сторона? – Наконец пытаюсь я открыть глаза на происходящее. Здесь всегда темно, если у тебя есть тату – ты проклят, вокруг нет ни единой зелени, все бледные и очень болезненно выглядят, о витамине Д как будто бы никто и не знает. Хочется думать, что это безумный город без интернета и электричества, где-нибудь на северном полюсе, и тут 30 дней ночи, как в том ужастике про вампиров. Хочется, и я даже практически убеждаю себя в этом. Зачем знать правду, которая никак не пойдёт в лад с твоим пониманием мира? И правда, зачем… – Ты же в курсе замедления Земли и того, что половина планеты всегда в световом дне, а вторая в ночи? – Да… Нет, чего, подожди? Она смотрит на меня внимательно, как будто проверяя, правда ли я не в курсе или просто дурочка играю. – Поэтому, что ли, здесь всегда темно… Но как такое в принципе возможно… Это невозможно. – Боги. Тебя в той пещере, в которой нашли, и вырастили что ли? Ещё около восьмидесяти лет назад Земля замедлила своё движение настолько, что всегда повернута одной стороной к солнцу, потому что за один полный оборот вокруг солнца, она делает ровно 1 оборот вокруг своей оси. И это кажется… достаточно обоснованным, только вот. – Восемьдесят лет назад? Какой сейчас год? – Что-то мне подсказывает, что и правда, зря я с тобой связалась... – Какой. Год. – Да 2021 год, ты окей вообще? – Но, как… Восемьдесят лет назад была война, вторая мировая. Гитлер… Напал на Россию? – Россия? Ты о старом название? -Она вздыхает очень измученно, убирает свою курительную палочку и, разминая шею, начинает говорить монотонным голосом, как учитель школьнику. – Ещё столетия два назад первые атомные электростанции начали взрываться, засоряя всю территорию вокруг, началось с Канады, вроде бы, после сразу война, взрываться начали не просто электростанции, а бомбы. Скидывали кто куда, и на Земле практически не осталось места для населения, большая часть стала радиоактивной. Все отказались от любого завода, наименее засоряющего планету, мы полностью перешли на ГЭС, ветряные мельницы, солнечные батареи, и потом Земля просто замедлилась. Возможно, из-за того, как сильно мы её потрепали, или что-то в космосе поспособствовало этому, а может и роткаманны приложили руку, я не знаю. Но факт есть факт, мы теперь живём в полной темноте, с электричеством очень туго из-за недостатка ресурсов, то же самое с растительностью, её просто нет. Знаешь, как сложно содержать людей в таком состояние мира? А они… – А что происходит на светлой стороне? – Там ничего не происходит… – Слишком аккуратно отвечает, смотря на меня исподлобья. – Там всё сожглось, а люди не понимают, не верят, здесь безопаснее, им нет смысла уходить отсюда. Если бы я жил в вечной темноте без электричества, думаю, я бы тоже хотел свинтить туда, где получше. Да уж. Мир разрушен. Неплохо. Но. Это не мой мир. Здесь тот же год, те же названия стран, те же события, но немного иные, словно один из возможных вариантов развития планеты. И не более. – Поэтому тебе следует сказать об этом. – Уже очень спокойно продолжает, как мать, уговаривая съесть ребенка невкусную кашу. – Ты даже не врёшь. Ты лишь говоришь информацию для того, чтобы обезопасить остальных. – Но я же не знаю этого наверняка. – Ты даже не знал о двойном разделение, о чём речь… А это неприятно. – Всё, что я хочу, это безопасность Ан… роткаманну. Мне нужно что-то большее, чем просто его жизнь, пусть он живёт здесь, я могу говорить эту вашу речь и всякое такое, но он мне нужен рядом. Её коробит, очень, и так крыло не по-детски, когда вернулась, словно отчитали в этих её советах и тут я со своим, вижу, как шестерёнки слабо, но очень упорно двигаются в её мозгу. Она встает и отходит к окну, поворачиваясь ко мне спиной. Не хочет показывать своё смятение. – Нет. – В голосе его сосем нет. – Сейчас это невозможно, но, если ты хорошо сыграешь и всё вокруг стихнет, я дам ему свободу, хорошо? – Хорошо. – Говорю в её худую спину, ощущая, что только что заключил сделку с дьяволом.