Моль

Глаза разлипаются с титаническим трудом. Ощущение, что я отработал двое суток без сна, прилёг буквально на минутку, и меня тут же будят, не дав насладиться великолепием сна, обволакивающего мой разум. Чёрт, надеюсь, что ни я, ни Антоха не проспали свою остановку. Вагон всё такой же пустой, несётся с остервенеем, скрипя по рельсам. Лампочка в противоположном углу несчастно мигает, в остальных вагонах, кажется, и вовсе нет света. Антон дремлет на моем плече, сведя брови вместе, кажется, ему снится что-то не очень приятное, ещё бы, в такой-то атмосфере. Неужели мы так сильно наклюкались, что вырубились, как только присели. Тут же резко осознаю, что мы оставили свои вещи на станции. Шикарно. Где мы вообще, когда приедем? Начинаю высматривать карту метро или хотя бы таблоид, но абсолютно ничего не нахожу. Железные поручни полностью проржавели, в некоторых местах и вовсе погнулись, на сидении напротив нас вижу насыпанную то ли землю, то ли уже разлагающийся мусор. Окна запотевшие и очень грязные. Уборку тут явно никто давно не проводил, повезло же с вагоном. Поезд неожиданно останавливается, оглушая меня своим писком. Меня отдергивает влево с мощнейшей силой, и я припечатываю Антона к боку сидения, он тут же просыпается, недоумевая. Кажется, остановка была максимально аварийной. – Чего, приехали? – сонно бормочет друг. Я бегло оглядываю Антона, проверяя, не сильно ли его придавил. Он лишь смотрит по сторонам, стараясь увидеть хоть что-то в окне. Я встаю, прохожусь по всему вагону. Натянув рукав свитшота, протираю наименее грязное окно. Ничего. Абсолютно ничего не понятно. Вроде бы нужно просто подождать, сесть, может, поспать, но энергия внутри меня так и распирает. – Пойдём, как думаешь? Антон хмурится, но всё же встает и двигается в мою сторону. Мы подходим к двери, ведущей в соседние вагоны, я нехотя нажимаю на ручку, которая оказывается очень потной, вернее, даже склизкой. – Такое ощущение, что здесь всё заблювали и обсосали. –озвучиваю свои мысли вслух. Дверь поддается легко, и мы спокойно начинаем переходить в линейку последующих вагонов, практически в каждом нет света, а в тех, где он есть, разглядывать особо ничего не приходится. Нигде нет ни указателей, ни карт, ни каких-то объявлений или реклам. В одном мы находим оторванное кресло и огромную дыру в полу. Удивительно, как этот поезд мог в принципе ехать. Когда мы доходим до кабины машиниста, вопросов становится ещё больше, так как там никого. Мы молчим. Также молча выходим в глухой, слепой туннель. Мы как будто мысленно понимаем и договариваемся о том, что возвращаться точно не вариант. Антон очень нервно достает свой телефон и с попытки третей включает фонарь. Мы продолжаем молча двигаться вглубь, постоянно думая, а вдруг чудесным образом этот поезд снова поедет и просто придавит нас. Чем дальше, тем душнее, с помощью фонаря мы смотрим лишь себе под ноги, но я невольно замечаю некие водоросли, похожие на огромные сопли, которые свисают с потолка. Иногда мне кажется, что они шевелятся, но я убеждаю себя в том, что это ветер, не ощущая при этом никакого дуновения. – П-п-пришли… – Констатирует друг, повернув фонарь влево и указывая на платформу. Платформа выглядит очень обычно и очень заброшено. Подтянувшись, мы вылазим из туннельной ямы, садимся на разбитый кафель и просто сидим на пыльном полу. Прямо в центре платформы одиноко горит люстра с канделябрами, в которую воткнуты настоящие свечи. Помимо нашего фонаря, это единственный свет вокруг. – Это, кхм... – Антон, прочищая горло, продолжает. – Это, наверное, тайная станция метро. Знаешь, их в СССР строили, чтобы высшие лица быстро могли передвигаться в случае ядерной войны. И мне это кажется логичным. Очень нормальным и обоснованным. Только вот… Только вот те самые сопливые водоросли, похожие, скорее, на диких змей, извиваются прямо над нашими головами. Потолок здесь высокий, но они его заполнили полностью, наращиваясь друг на друге, и опускаясь ниже и ниже… Ладони Антона покоятся на кафеле, сам он, опустив голову, яро пялится вниз, думаю, до него тоже начинает доходить, что что-то не так, но никто не хочет говорить об этом вслух. Я в голове рассматриваю варианты развития события, в особенности касающихся этих полуживых тварей. Они опустятся на нас полностью, задушат, съедят? Это хищные растения что ли? Неожиданно, именно Антон вскакивает, кидает «Чего сидеть-то» и уверено движется в так называемый выход, только вот вместо выхода и эскалаторов, заколоченная досками платформа в несколько уровней. Мы в тупике. Я оглядываюсь, пытаясь рассчитать хоть малейший шанс на спасание, но постоянно вижу лишь эту траву. Хочется даже предложить спуститься вниз и пойти в обратном направление… Но что-то на психологическом уровне не даёт идти в сторону противоположно направлению поезда. Антон голыми руками пытается оторвать доску за доской, на садит лишь занозы в пальцы. – Тох, бесполезно. – Всё же останавливаю, когда его пальцы начинают уже кровоточить от бессмысленных попыток. Он издает дикий вопль, который проносится по всей площади, садится на пол, прислонившись спиной об конструкцию. Я сажусь рядом и думаю, как заставить и его, и себя двинуться не обратно, а дальше по туннелю, это кажется наиболее логичным сейчас. Проходит, как мне кажется, целая вечность, когда я начинаю ощущать вибрацию спиной, будто что-то падает сверху вниз, задевая каждую доску. Мы встаем и медленно начинаем отступать, наблюдая, как с самого верха приходит нечто наподобие деревянного шахтового лифта. С помощью механизма открываются ранее оцарапанные Антоном заколоченные доски, и мы узреваем фигуру с керосиновой лампой, очень худую и длинную. Это человек, но как будто больной, не евший никогда фруктов и витаминов. На нём что-то похожее на фрак, в руках трость. Не смотря на обстановку вокруг, он кажется менее сюда вписывающимся, чем мы: вспотевшие, грязные, испуганные и, кажется, недостаточно трезвые. По возрасту, ему может быть как двадцать пять, так и сорок пять. Но если ему и под сорокет, он неплохо сохранился, старит его только глубокая носогубная складка и множество морщин на лбу. Мы какое-то время просто разглядываем друг друга и взгляд его очень недобр, особенно на Антона. – Так и знал. – Проговаривает, харкает, и достает из-за пояса длинный пистолет, очень похожий на револьвер. – Ну, давайте. – Указывает в свою лифтовую «кабину», естественно, угрожая нам. Мы молча заходим. Он закрывает импровизированные двери лифта за нами и дергает крупный рычаг. В ту же секунду эта громоздкая и очень неустойчивая посудина начинает неуклюже подниматься ввысь. – Наганн? – Подает голос бледный, приподняв свою лампу и слишком пристально смотря мне в лицо. Я соображаю крайне медленно и одновременно сумбурно. Нам угрожают, и определенно куда-то тащат, он один, нас двое. Логичнее сейчас среагировать или всё же понять, что именно предстоит в дальнейшем. И наганн…? Он что, маркой револьвера тут хвастается? – Я понимаю, что мы, возможно, вторглись совсем не туда, куда нужно, мы даже ничего и не увидели, если и было что спрятано. – Очень путанно и быстро начинает говорить Антон. – Я тоже, бывало, попадал в нелегитимные ситуации, так что в моем случае, скорее, противоположно, нет никакого смысла… Договорить ему не дали, отвесив рукояткой пистолета по затылку. – Молчи, роткманн! – Не на шутку злится бледный. – Почему он вообще разговаривает? – вперив в меня свои прозрачные глазища, интересуется и всё злостно посылает на Антона взгляд. – Про свободу слова не слышал, что ли? – Отвечаю первое, что приходит на ум, размышляя над словами друга. Решил, что тут контрабанда? Вполне, кому ещё мог усраться пустой тоннель. – Только Ноганн мог так сказать, где ты был всё это время? – смягчившись, уточняет, осторожно смотря в открытые участки лифта, в которые так и норовят заползти гадкие водоросли. Наганн – это имя? И он принял меня за него, или просто так называет. Роткманном зовет Антона, мы что ли подписались на какую-то ролевуху? – Да знаешь, тут дела, там дела, всего понемногу. – Как-то вяло начинаю ему подыгрывать. – А где нашёл этого? – тыкает в не на шутку разозленного друга. – Да на помойке подобрал. – Ну спасибо уж. – Вперив в меня глаза, возмутился Антон. Я лишь пожимаю плечами, мол, а что, давай подыгрывать. Бледный в очередной раз недоволен проявлениями речи моего друга, но не рукоприкладствует, я же в очередной раз начинаю размышлять о том, как выбить у него из рук преимущество над нами. – Элла будет рада твоему возвращению. Честно, мы уже полностью утратили надежду. Сейчас начинается самое смутное время, боюсь, как бы не повторились события прошлой декады. ГЭС уже не справляется, слухи развиваются, в гипертермию уже мало кто верит, с каждой стороны света развивается идея переселения. В целом, многое изменилось в твое отсутствие, Наганн. – Да ладно? – Как бы то ни было, завтра будет совет 3 частей. Я, конечно, предполагаю дальнейшее развитие событий, но этот Дофин Кирилл так и остается непредсказуем. – продолжает он нести свой бред. Снова устремляет на меня взгляд своим маленьких глазенок, ожидая ответ. – Да, вся эта информация полная противоположность услады ушей моих… – Чего? – недоумевают маленькие глаза. – Да паршиво, говорю, чел. Паршиво. Антон лишь усмехается на заднем плане, почесывая свой затылок, видимо, хорошо он ему вдарил. Мы слишком резко останавливаемся на своём «лифте», бледный открывает дверь, пропуская меня вперед, а Антона выводит ровно под дулом пистолета. Первое, что бросается в глаза – это гребаная темнота. Мы в лесу? А может в пещере, или в центре пустыни? Мы можем быть абсолютно где угодно, потому что ничего не видно. Бледный хватает меня за плечо и уверенным шагом начинает двигаться вперед, тыкая дулом пистолета в спину моего друга. Лампа осталась у лифта, и мы идём просто в никуда. Под ногами ощущаются какие то крупные камни, по которым крайне сложно идти, я слышу то ли шум воды, то ли ветра, снаружи очень душно и холодно. – Я не вижу куда иду, чего ты в меня всё тыкаешь, я боюсь, что войду в какое-нибудь дерево. – слышу жалобные стезания друга. – Поверь, в дерево ты точно не войдешь. Мы двигаемся довольно быстро, моя уверенность и сосредоточенность полностью пропадает, так как ощущаю я себя полностью беспомощным. Как этот мужик только понимает куда идти? Наконец, в самой дали я начинаю видеть какие-то подобия огней, местность вокруг медленно так же начинает вырисовываться: много камней, очень много, они огромные, высокие, острые, круглые, абсолютно разные. Слева от нас вроде бы вода, справа всё так же темнота. Прямо перед нами, наконец, образуются два факела, воткнутые в гравий, и высокая самодельная лестница из дерева, поднимающая высоко вверх. На ступени пятидесятой я, наконец, могу рассмотреть куда мы идём. Это поселение, или даже целый город, сложно сказать, так как я не могу понять, насколько высоко это всё расположено, с каждым поднятием лестницы можно сойти вправо или влево, где располагаются узкие улочки с одноэтажными и двухэтажными домами. Люди активно живут своей жизнью, словно сейчас и не ночь. Кто-то делает кружки за гончарным кругом, кто-то стучит молотком по доске, кто-то вычерчивает невообразимые знаки на земле, каждый занят черт пойми какими вещами. И все похожи друг на друга как на подбор – своей нездоровой бледностью и не очень счастливым взглядом. Помимо домов и людей, сложно что-то вычинить ещё: вокруг много пустой земли, редкие дома и сами люди. Но чем выше мы поднимаемся, тем архитектура становится более эстетичной. На уровне девятом, как мне кажется, появляются не просто обычные двухэтажки, а красивые сооружения с пилястрами и капителями. В одном из дворов я замечаю бассейн, в другом что-то похожее на квадроцикл. Эта высокая гора, камни, люди, здания и их вещи максимально не сочетаются друг с другом, как будто девятилетний пацан с переполненной фантазией собрал из лего данное место. Наконец мы останавливаемся у металлического ограждения. Нам открывают дверь два лысых парня, оценивающе окидывая нас взглядом. Один их них тут же хватает Антоху и куда-то его тащит. – Куда вы его повели? – прочистив горло, говорю максимально невозмутимым голосом. – В карцер. – Чего? Зачем? – Он же роткаманн. – И что? Он с мной. Он… Мне не дают договорить, лишь кидают взгляд полного отвращения. – Если так надо, увидишь его потом. Пока нужно вернуться домой. И здесь я начинаю сдавать, может, нахер это всё? И просто нужно делать ноги из этого пристанища… Только понимаю, что без Антона я никуда, а чтобы его забрать, наверняка придётся применять силу, которая у меня уже низится к минусовой отметке. Я тащусь дальше за бледным, стараясь запомнить, в какую сторону уволокли моего друга. Мы проходим буквально на три уровня повыше, где стоит одинокий… павильон? Одноэтажное здание треугольной формы напоминает дизайнерское решение какого-нибудь общественного пространства. Внутри находятся длинные ряды бледно-зеленых растений под искусственным освещением, пройдя сквозь них, мы попадаем в светлый холл, а после сразу заворачиваем в первую дверь налево. Внутри я вижу стол, окно в пол, женщину и… Кресло! Я тут же ввалюсь в него. – Это что? – Слышу я низкий женский голос. – Нашёл в районе склепа, пока обход делал. С ним был ещё роткаманн. Это же Ноганн, да? Говорит как он, выглядит как он… – Можно мне воды? – Решаюсь проявить своё желание. Глаза мои закрыты, я слышу возню и закрывание двери. Наконец, перед моим лицом появляется стакан. Я принимаю сидячее положение и с готовностью беру стакан, который тут же осушаю. Переведя дыхание, поднимаю глаза, натыкаясь на серо-голубой внимательный взгляд, принадлежавший женщине, по ней сразу видно, что ей не меньше 40, выдают её руки и шея, черты лица крайне резкие, немного даже мужские. На голове у неё огромная копна сплетенных то ли кос, то ли дредов. Всё это слабо сочетается с её миниатюрной худой фигурой, облитой в обтягивающую футболку с горлом и темными штанами. – Наганн? – Спрашивает женщина. – В какой ненастный день ты пришёл. Я молча смотрю на неё в надежде, что меня не начнут ничего расспрашивать и она признает меня им. – Взгляд другой. - Хмурясь проговаривает. – Может, я много пережил, и он всего на всего изменился. – Почему бы не попытаться? – Да? Как зовут твоего отца? – Говнюк его зовут. – Ну вот видишь, самозванца легко вычислить. И правда. Это было бы сложнее. – Где Антон? Вернее… Роткаманн. – А где ты его подцепил? Зачем тебе этот? – Она отходит от меня обратно к своему столу, скрещивает руки, опираясь о столешницу. – Он мой… Что вообще с ним не так, почему меня к вам повели, а его сразу в тюрьму какую-то? – Потому что он роткаманн. – Тут же отвечает недоумевая. – Ты что, с луны свалился? Удивительно, как он вообще выжил, вернее, как ты с ним ещё выжил. Всё это кажется полным безумием. И тут я понимаю, что скорее всего, Антону стакан воды никто и не даст. – А почему я мог с ним не выжить? Он мне всегда казался спокойным мальцом, бывает, конечно, драматизирует время от времени, но с кем не бывает. Насильственных наклонностей я не замечал. – Да ты шутник, как тебя зовут? – Марк. – Я Элла. И я хочу сказать тебе, что либо он уже затуманил твой разум, либо ты просто глупый малый. Роткаманны – это опасные существа, их даже людьми сложно назвать. Ты видел знаки, что покрывают его тело? – Знаки?? Чего? Какие знаки? – Рисунки на теле. Это отличительная черта, которая определяет, что перед тобой не просто человек. Эти символы наделяют этих существ определенной силой, с которой очень сложно справиться. Я, честно говоря, думала, их уже истребили, но, как видно, нет. – Она в задумчивом жесте опускает подбородок на пальцы и очень часто начинает моргать. Я обвожу взглядом всё помещение: здесь светлые стены и темный пол, окно выходит на впечатляющий вид с водой и тёмной-тёмной ночи, стол и кресло, более здесь ничего нет, ну ещё я, Элла и моё резкое осознание. У Антона татуировки по всему телу, которые здесь воспринимаются как причастность к шаманству какому-то… – И что с ним сделают? Элла скрещивает пальцы и вытягивает руки над головой, неприятно хрустя всем телом. Взгляд её спокоен, слегка лишь задумчив. – Убьют, конечно. Его вид запрещен для существования.