Моль

Дыхалка начинает сдавать где-то на сороковое поднятие штанги, мышцы плеч предательски потряхивает, на секунду меня одолевают предположения, что грёбанный вес может вполне свалиться на меня и прижать к потной лавке на пару часов. Дрожащими руками я медленно вытягиваю руки с тяжелыми дисками, чтобы аккуратно поставить штангу на перекладину. Шумно вдыхая и выдыхая, я сажусь на скамью. Левое плечо тянет основательно, отдавая пульсацию в шею. Тупая боль раздражает, но я доволен тем, что очень устал. Сегодняшний сон будет обеспечен. Пустой спортзал всё ещё хранит в себе амбре чужого пота и немытых ног, над белой пластмассовой дверью тикают круглые часы в синей оправе. Привстав, я ковыляю до уже старенького и потрепанного временем и чужими руками козла, на котором валяется моё полотенце. Прямо за козлом тянется зеркало в полный рост – оно заляпано, в некоторых местах даже оцарапано. Взяв полотенце, я окидываю себя беглым взглядом: темные шорты висят на мне как-то неестественно широко, зато майка туго обтягивает грудную клетку, волосы беспорядочно прикрывают глаза. Тяжело вздыхая, я сдуваю непослушную челку. Кажется, что прибыл я из другого мира, натянув на себя чужую одежду и судорожно размышляя куда мне дальше бежать. Трель посреди гробовой тишины, характерная входящему сообщению, требует к себе внимание из глухой раздевалки. Проход в неё располагается прямо позади меня, перекинув полотенце через плечо, я уверенно направляюсь в её сторону. Достаю телефон из спортивной сумки и обнаруживаю сообщение от Антона с чёткими указаниями. «Пороховская. 23:19. Уйми своего злого волка. Надеюсь, все связки остались при тебе.» Окей… Стягиваю с себя одежду на ходу, пока направляюсь в душевую. Пока я намыливал голову, странное осознание понемногу начало прорисоваться: не хочу я ни на какую Пороховскую, не хочу рассказывать о своем дне и видеть единственного человека, которому я не безразличен. Я ничего не хочу. Но всё же, крайне быстро переодевшись, с влажными волосами я направляюсь прямиком на парковку, в голове уже выстраиваю маршрут. Пороховская. Доезжаю без пробок, быстро. Осмотревшись, легко нахожу свободное место, где могу припарковаться. Выключаю зажигание и откидываюсь на водительское сидение, смотрю в окно и отмечаю, что людей практически нет, магазины и общепит начинают включать свои неоновые вывески. День катится к своему полному завершению, я решаю выйти из машины и, откинувшись на пассажирскую дверь, залипаю на небо. Розово-дымчатый закат медленно ускользает от моего взора, забирая вместе с собой трепетный момент вечности. И тут я ощущаю это, ловушку на кончиках пальцев, слабо покалывающих и заставляющую верить в то, что всё прекрасно. Жизнь полна удивительного: ты видишь прекрасные вещи, ты существуешь, ты дышишь, наблюдаешь, улыбаешься, кажется, что ты живешь вечно и никогда не испытаешь боли. Обычный закат заставляет меня пропустить всё это сквозь себя. Я был ему благодарен за это и одновременно разочарован. Мне никогда не нравилось проявлять свои эмоции, ни при других, ни с самим собой наедине. Было в этом что-то слабое, унизительное, отталкивающее и неконтролируемое. И только недавно я понял – запрещая это себе, я своими же руками создал собственную ахиллесову пяту. Мой психолог говорит, что эта проблема идёт из детства: сдержанное воспитание отца, безразличие матери. Антон утверждает, что я человек такой и с некоторыми раскрываюсь как есть, просто не замечаю, бывшая говорила, что я социопат. Почему-то больше склоняюсь именно к последнему. В любом случае, в нескончаемых попытках самокопания, чтения книг по саморазвитию и сеансам психолога, я пришёл к выводу, что что-то в моей жизни не так. Вот так бывает, начинаешь разбираться в одном, в итоге выскабливаешь центнер говна за двойным дном. Всё началось с того, что я проиграл крупное дело на круглую сумму. Это было неприятно, но не более, я не ощутил того, что должен был: разочарование или никчёмность. Свою карьеру я построил как нельзя лучше, умение держать лицо, отличная память, способная вызубрить каждый кодекс и закон, подвешенный язык и вуаля – идеальный адвокат. Девять из десяти дел в мою пользу, крупные суммы денег в благодарность, ощущение полной власти над судьбами людей. Я всегда хотел выигрывать. Но не в этот раз, мне было… Безразлично? Впервые то, что разогревало во мне неугасающий огонь, стало протлевшей спичкой. Решив, что это просто период, я не обратил на это внимание, но всё обрело новый поворот при смерти моей тёти, которая растила меня всё детство и была ближе родителей. Я снова ощутил н и ч е г о. Ни в день, когда узнал, ни на похоронах, ни в последующий год. Это было мерзко, как гаденькая черная слизь, которая укутала мою никчёмную душонку. Доволен? Всегда боялся плакать или улыбнуться больше нужного, ну получай! После того, как Антон, мой лучший друг, который остался последним мне близким человеком, попал в аварию, я понял, что с этим надо что-то делать. Не нормально, сожалеть о вечернем матче, который я пропущу из-за беды друга, не нормально размышлять о выборе чёрного костюма в случае плохого исхода. Всё это привело меня к еженедельным сеансам терапии и длительному копанию внутрь себя. Итог, который я получил, неожиданный. Мне не интересно. Не интересно работать или развиваться, получать и тратить деньги, интересоваться политикой и размышлять как бы я мог хоть что-то изменить. Не интересно любить кого-то или получать любовь, есть разную еду, видеть новые места, получать новые эмоции. Я заплесневел и израсходовал себя полностью. Раньше мне всегда хотелось ощущать все эти первые разы. Первые попойки, пачки сигарет, поцелуи, катания на американских горках, падения, горящие костры, ссоры, концерты, ночные примирения, разочарования, повышения… Всегда старался впихнуть не пихаемое и ощутить скопом всё, что можно. Но не сейчас. Пройдёт ли это? Возможно. Мне даже прописали таблетки. Таблетки, чтобы вернуть желание жить? Занимательно. О суициде стараюсь никому не заикаться, но не могу не признаться себе, что думаю об этом. Особенно в такие моменты как сегодня, когда закат выталкивает изнутри что-то, что очень похоже на человечность и присущую ему боль. Он тащит медленно, за тоненькую вязанную ниточку, так, чтобы я и сам не заметил. От этого мурашки обнимают полностью всё мое тело, ведь тогда я могу начать чувствовать и ощущу всё то, что накопилось, не спрашивая, оно вывалится всё разом: перемешанное, обволакивающее, требующее своего законного внимания. И это тот самый момент, которого я боюсь больше всего. Закат ушёл, оставив после себя горечь, я шмыгнул носом, ветер неприятно задувал под полы куртки. Я начал оглядываться, ловить глазами друга, в этот момент, из зоомагазина напротив, вырулила знакомая фигура с торчащей кепкой из-под капюшона и пачкой корма для собак в руках. Он быстро перебежал дорогу, направляясь ко мне со своей характерно-кривой улыбкой. – Привет. – Освободив одну руку, Антон протягивает мне кулак, в который я неслабо ударяю. Подростковые приветствия никак нас не оставляют. – Привет. – Я приглашающе открываю заднюю дверь пассажирского салона, на сиденья которого тут же грохается собачья еда. – Погнали. – Не дожидаясь меня, оповещает уходящий голос. Я ставлю машину на сигнализацию, засовываю ключи в карман джинсов, догоняя друга. Мы двигаемся вверх по улице, к Свердловской набережной. Каждый тупит в свои мысли, из звуков вокруг лишь шелест деревьев и скрипы шин. Я замечаю, что шнурок на правом кроссовке развязался, опускаюсь, чтобы его перевязать, Антон тоже останавливается, оглядывается то на меня, то вокруг. Я наконец схватываю, что не просто так меня позвали, не так часто мы прогуливаемся по набережной в вечер четверга. – Ты как? Как там дела твои? Работа? – Вставая, осыпаю друга вопросами. Отмахивается, немного щурится и начинает лупить взгляд в одну точку. Я выжидающе смотрю, мы так стоим ещё немного и как-то синхронно снова начинаем двигаться. – Просто… Просто, – Всё ломается, не понятно зачем и перед кем. – На работе нас обязуют голосовать за определенного кандидата в депутаты. И это всё? – Ну классическая ерунда, вроде. – С какого перепуга? – Взъерошивается мой друг. – Неправда! В плане, разные ситуации происходят, но это, чёрт возьми, мой голос! Моя свобода выбора, моё право. Я кошусь на него и лишь непринужденно пожимаю плечами. – Когда люди не принимают такие вещи всерьёз, это и становится нормой. Нельзя такому давать происходить. Мне вроде бы хочется взять вилы и побежать вместе с Антоном защищать свои права, кому как не мне понимать, насколько важна свобода каждого человека. Но есть одна проблема – мне почему-то всё равно. И друг это чувствует и видит, ощущаю, как его из кожи выворачивает от собственной беспомощности и понимания, что он, однако, один. – К равноправию мы так долго шли, целые столетия, чтобы каждый мог иметь полноценную свободу. И безразличие в этой ситуации самое страшное, Марк, ты разве не понимаешь? – Да понимаю я всё, – Тут мне становится конкретно так не по себе, осуждения от тебя оказывает больше эффекта, чем страх за твою жизнь. – Ты просто очень восприимчивый. – почему-то хочется назвать его ещё юным, хоть мы и одного возраста. – Не знаю, возможно, ещё недостаточно разочаровался… – В чем разочаровался? В чем? – Не знаю, в жизни. – Ммм… Ну, приехали. Я тут же стопарю нас у ларька, ступени которого уходят в подвальном помещение. – Ты же знаешь, я всегда приму твою сторону несмотря ни на что. Если хочешь, то пойдём на митинг или в интернете всем расскажешь, заведём блог, будем приглашать всяких звёзд, кормить их печеньями и ругать правительство. Прославимся, нас посадят в тюрьму. – Антон лишь закатывает глаза, уголки его рта прерывисто дергаются, и это уже что – то. – Я не хочу, чтобы ты делал что-то только из-за меня, я хочу, чтобы ты сам чего-то хотел. И это может быть даже отличным от моих желаний, главное, чтобы была какая-то вера… Я не знаю. Я понял куда он клонит, в мою пассивность, незаинтересованность… Я не был увлечен не только политической частью своей жизни, я в принципе самим фактом жизни не интересовался. Большинство людей же живут для себя, в своём вакууме, у них куча других дел, своё неучастие они выбирают. Я же даже не имею права на выбор. – Я за тебя переживаю, – заключает Антон. – Ты всё ещё… – Да, всё ещё… Не знаю, что это ещё за «всё ещё», но не заметить это сложно. Я особо стараюсь не раскрывать свои темные мысли другу, но реакция и состояние говорят сами за себя, учитывая, что он всегда читает меня как открытую книгу. – Давай напьемся. – Подвожу главное заключение нашему разговору, всё же красная вывеска «Продукты 24» неспроста переливается над нами. – Уже скоро полночь, думаешь, продадут? – Уверен. Алкоголь нам и правда продали, хоть и спросили паспорт. Какой в этом смысл уже? Вы и так нарушили закон, не хотите нарушать его дважды? Дойдя и расположившись на набережной, мы распивали уже вторую бутылку вина, предусмотрительно купленную с закрученной крышкой. Вино было кислым, отдавало спиртягой, но особо хмельным я себя от него не ощущал. – О, Марк, смотри, бабочка… - Восхитился какой-то тле Антон. — Это обычная моль. – Я переключал на телефоне музыку в то время, как эта тварь лезла прямо в светящий экран. – Тупые вредители, – продолжал я ворчать, отмахиваясь от насекомого. – Зачем они только существуют, их бы истребить. – Не совсем согласен. – Парировал меня мой друг, щелкая зажигалкой у лица, пытаясь прикурить стрельнутую сигарету. Он дважды затянулся и передал тлеющий огонек мне. Меня снова одолела подростковая ностальгия – одна сигарета на двоих. – Тебе только кажется, что они вредители, вернее в действительности так, наверное, и есть, но именно их вредность и создает экологическое равновесие. – Хочешь сказать, что разрушения происходят во благо? – Ну да, например, в Южной Америки или в Австралии, я не помню… – опрокидывая бутылку вина, Антон дважды глотает, а то и трижды, словно раствор поможет ему вспомнить точную геолокацию. – В общем, где-то на юге вывели новый сорт кактуса, который легко начал распространяться, став настоящим сорняком и вредителем, ну там, для фермеров. Это прям было бедствие! И как думаешь, что, вернее, кто спас ситуацию? Завезли эту моль в страну, она питалась кактусами и этим самым восстановила баланс. – Ну, люди сами накосячили, за них потом природе пришлось прибирать. – У каждого своя мораль. – ухмыляется друг. – А у тебя какая? – Выдыхаю дым и передаю сигарету. – Не знаю, я считаю, что всё, что существует, оно не просто так. Даже герои никогда не стали бы героями, если бы не злодеи. Черное, белое. День, ночь. Зима, лето. Радость, боль. Короче, всё вокруг – это эквилибр. – Заканчивает тираду и тушит бычок о мусорку поблизости. – Ну, тебя понесло, цирковые номера даже приплёл. – Да алкоголь это всё. Усмехаюсь от ситуации, от разговора, от приятной и такой хрупкой атмосферы вокруг. Тут начинает играть какая-то дабстеповская музыка, и мы с Антоном, как бешенные сломанные работы, двигаемся по дороге, оставив недопитую бутылку на бордюре. – Смотри метро, поехали домой. Уверенным шагом мой друг направляется к стеклянным дверям. – Алло, оно уже давно не работает. – Начинаю отключать музыку, потому как Антон каким-то образом протискивается внутрь и убегает из поля моего зрения. Неужели уже открылось? Я вбегаю за ним, на удивление двери легко подаются, внутри абсолютно темно, замечаю лишь в будке осмотра слабое движение. Хочется позвать кого-нибудь, уж слишком зловещий антураж вокруг. Замечаю полоску света внизу, там, куда спускаются эскалаторы, которые на удивление работают. Глаза начинают понемногу привыкать к темноте, и я замечаю этого придурка, спрятавшегося у турникета. Целенаправленно двигаюсь в его сторону и ровно в ту секунду как он выскакивает, чтобы испугать меня, успеваю первым крикнуть ему в лицо, замахнувшись руками, в итоге пугается, естественно, он. – АааааАа! – Ну, не ори. – перехватываю его за локоть, наблюдая за светом в самом низу метро. – Тут наверняка кто-то есть, не просто так двери же открыты. Пойдём обратно. – Раз двери открыты, значит всё работает. Антон поворачивается в сторону турникетов и легко перепрыгивает один из них, я делаю то же самое, мы останавливаемся у двигающего вниз эскалатора. – Ерунда какая-то. – Проверяю телефон, залипая на расплывающихся цифрах 04:09. – Четыре же утра? – Показываю ему телефон, а сам задумываюсь, неужели алкоголь пришёл в голову запоздало. – Может, часы отстали? Мой телефон сел. Пойдем спустимся, повезёт – уедем домой, нет, то нас просто выгонят. Всё ровно ты к машине уже не пойдёшь. Всё кажется логичным, и мы ступаем на эскалатор, спускающийся вниз. Вокруг всё выглядит как обычное работающее метро, может, сегодня праздник какой-нибудь, и оно круглосуточное? Двигаемся мы быстрее обычного, или же это очередной эффект от выпитого… Как-то всё вокруг напрягает, оглядываюсь на друга, стоящего рядом. Его лицо безмятежное и даже какое-то радостное. Слабая улыбка приятно растягивается, взгляд на меня полон доверия и спокойствия. И всё это подкупает, я также расслабляюсь. – Мне всегда нравился запах метро, не могу его описать, но вкатывает прям. - Признаётся Антон, закатывая рукава толстовки. Мы ступаем на серый бетон и, оглядываясь, направляемся прямо до конца станции. – Очень странно. – Всё же заключаю я. Вокруг всё горит, тишина, ни одного человека, как будто просто забыли выключить свет и закрыть дверь. Антон плюхается на лавку, снимая полностью свою кофту. – Душновато. Согласен, такая духота характерна в каких-нибудь тропиках, после дождя. Сняв куртку, кидаю её на лавку и, перекинув одну ногу, сажусь напротив друга. – И что теперь? Антон трет глаза, и я залипаю на его странные черно-синие татуировки, поднимающиеся из ворота футболки на шею, руки его тоже опоясаны вплоть до кистей. – Не знаю, есть предложения? – ссутулившись и оперившись локтями в колени, он складывает подбородок на свои худые костяшки. Мне хочется спросить, и чего мы тогда пришли, но отчего то молчу, пофиг на всё уже. Я поднимаю голову и начинаю рассматривать дико огромную нестандартной формы люстру. Вокруг двух полноценных кругов с лапочками две крупные дуги, смотрятся максимально по-неандертальски. Они вроде как должны быть соединены в полноценную окружность, но их так и не закончили. Изнутри дуги заполнены каким-то жёлто-белым стеклом, которое даёт яркое отражение от себя, отчего глаза начинают болеть при длительном осмотре. – Инопланетная люстра какая-то. – Подает голос мой друг, заметив, куда я уставился. – Как портал в другое измерение выглядит. Это уж точно. Я отрываю свой взгляд от люстры, когда слышу характерный звук приближающегося поезда метро. Он и правда выходит из тоннеля, сверкая своими фарами, оглушая уши неприятным шумом. Останавливается и тут же открывает двери. Мы сидим прям напротив последнего вагона. В нём пусто, как и во всем поезде. Антон встает и спокойно начинает идти в его сторону, мне хочется отчего-то возразить, но я не нахожу причин. Мы садимся в абсолютно пустой вагон. – Черт, так башка болит. – Да, вино явно было паленное. – чувствую, что самого подташнивает. Двери закрываются, и мы тут же начинаем двигаться. Странно, я не услышал характерное предупреждение: «Будьте осторожны, двери закрываются, следующая станция…». Скорей всего я просто не обратил внимание, или её забыли включить. Мне показалось это не таким важным, и я, прикрыв глаза, начал впадать в слабую дрему.