Возвращение

Утром Джуди вскакивает с постели как можно скорее, чтобы только не сталкиваться с разговорами на тему: «А что это вообще было?». Слой почти болезненного страха вдруг образовывается во всей комнате. Нет, конечно, она не может отрицать того, что сама позволила всё и даже больше, однако необъяснимая злость на выдру за столь вопиющую наглость, заставляет её буквально пулей выскочить из комнаты на тесную общую кухню, где шкварчат сковородки и снуют туда-сюда звери, проживающие на данном этаже. — …не рано ли проснулась, пташка? — Джуди резко оборачивается — на неё смотрят её рогатые соседи-подколисты, которых хлебом не корми, а дай кому-то что-то вякнуть. И ведь их поведение зачастую тоже было далеко за пределами нормы или вообще — здравого смысла. — После такого бурного секса обычно спят без задних ног! — …не ваше дело! — бросает Джуди, отворачиваясь и чувствуя, как вспыхивают огнем щеки и сколько любопытных тут же прислушиваются к разговору. — …и чего это ты такая убитая? — не отстают лоси. — Выдрочка оказалась фригидней, чем ты думала, а? — …ну, уж не фригидней вас, парочки, которая лишь делает вид, что с высокой колокольни плюёт на спокойствие других, но при этом через день затрахивая друг друга и меня заодно своими скандалами на пустом месте! — и тогда Джуди, сжимая кулаки, решает сказать наконец-то то, что раньше считала неприличным озвучивать. Лоси замирают с открытыми ртами. Вся их напускная веселость и пошлость тут же испаряется. Один из них — Джуди вечно их путает, несмотря на то, что они различаются, хотя бы тем, что в ухе одного, — что постарше, — есть красивая серёжка, — тут же будто виновато опускает взгляд и тычет партнера в бок. Второй, который вечно имеет неосторожность «выносить сор из избы» и жаловаться соседям на «непонимание» во время перекуров в коридоре, со злостью бросает полотенца на пол и, огромными шагами пересекая кухню, удаляется через запасной выход на аварийный балкон. — …довольна, ушастая? — буркает оставшийся лось и поднимает полотенце с вышитыми на нём словами: «Невозможно быть свободным от того, от чего убегаешь… Фридрих Ницше». — …кажется, вам давно пора поговорить… — смягчается Джуди, вдруг испытав некоторую удовлетворенность от того, что всё же открыла глаза на происходящее этим двум идиотам. — …ага — бегу и волосы назад! — …какие же вы оба… упрямые! — восклицает Джуди. — …да не станет он говорить, — истерично гримасничая, отвечает лось, — вещи соберет и свалит к маме! — …ну, тогда… давай… — Джуди бросает красноречивый взгляд на затормозившего рядом енота с дымящейся овсянкой на подносе, и давая тому понять, что он может быть свободен, — я поговорю с ним… раз уж заварила эту кашу, согласен? — …нет уж, спасибо, — и лось, кашлянув, смотрит в сторону выхода, — с твоими талантами языком мести… он, глядишь, не просто свалит на пару дней, а бросит меня к чертовой бабушке! Я сам поговорю! Снова напомнив ей о том, какую ошибку она совершила, рогатый соседушка, от души топая копытами по кафельному полу, направляется «исправлять ситуацию», а остальные звери, ещё пару раз покосившись на неё, — вдруг ощутившей себя полностью голой, уязвимой и беззащитной, — возвращаются к своим делам, оживленно переговариваясь. На негнущихся ногах плетясь к ящику за почтой, Джуди останавливается напротив каморки консьержки. И даже заглядывает туда, пытаясь сказать, что на днях собирается сдать комнату и рассчитаться. Правда, броненосихи нет, а в её кресле восседает явно непомещающаяся там капибара. — …эй, а перерыв для кого написано?! — тут же рявкает она. — …простите, а где… — Джуди обводит комнатушку взглядом, пребывая в растерянности — она только-только начала привыкать к строгой старушенции, которую хоть и не любили, но уважали, — миссис Браун? — …не будет её больше! — …почему? — …спятила она, видать! Вчера с внуком на пейнтбол ходила и озверела! Чуть не затоптала двух леммингов! Джуди чувствует, как сердце пропускает удар. — …а ты че хотела-то, Хоппс, кажется? — …д-да, верно, — заторможено кивает крольчиха, — но откуда вы меня знаете? — …а кто же тебя не знает, лучше спроси! — усмехается капибара. — Теперь твою рожу только по телику и крутят! Только ты ошиблась, милочка моя… не только хищники могут дичать — броненосцы не относятся, как таковые, к этому семейству… — …да-да, секунду — вы сказали они были на пейнтболе? — вдруг понимает, что к чему, Джуди. — …да, так и сказала… — кивает капибара, — а ты что, снова в расследование полезешь? — …ну, я просто… — и Джуди прищуривается, вкидывая голову. — А откуда вы знаете, что я проводила расследование? — …это просто интуиция, девочка… — с заминкой отвечает капибара, натянуто улыбаясь, — иди давай — работы у меня много! Пока нерадивая консьержка, пыхтя, разбирает бумаги, Джуди уже несется к себе — все слова, данные себе ещё ночью, о том, что она больше никуда не полезет, не станет вести никаких расследований, благополучно откладываются, так как зацепка слишком уж жирная, и упустить её — это просто-напросто недостойно звания лучшей выпускницы полицейской академии, — и замирает, как вкопанная, едва открыв дверь. Всё, о чем она успела подумать, всё, что хотела проверить, словно исчезает из головы — там враз становится пусто. Зато нарастает гул в ушах, когда она видит выгибающееся на её постели тело Выдрингтон. Откинутое за ненадобностью, одеяло комком валяется в ногах, едва не свисая с кровати. Вцепляясь в подушку зубами, и часто дыша, выдра упирается тремя лапами в матрас, а четвертая лапа меж тем находится между ног. Хоппс понимает, что стоит выйти и дождаться, пока та закончит, но вместо этого она остается на месте и с каким-то странным, словно до этого оно было запретным, удовольствием наблюдает. Стараясь не шуметь, она закрывает двери. И прислоняется к ним спиной, будто не сможет устоять без опоры. Никогда бы она не подумала, что может быть что-то, что буквально пригвоздит её к месту. Напрягая всё тренированное, к слову, тело, — это видно по довольно симпатичным мускулистым задним лапам, — и пытаясь по пасть в оптимальный ритм, выдра соблазнительно покачивает пятой точкой. Движения становятся всё резче, — и Джуди отмечает, что ночью выдра не позволила себе ничего грубого, даже намека на подобное невозможно было уловить, — и очевидно, даже болезненнее. И вот в подушку срывается первый стон — от которого у Джуди ещё больше закладывает уши и тяжело пульсирует в паху, — крольчиха зажмуривается, пытаясь не поддаваться желаниям тела, но, кажется, всё решено за неё. Что-то горячее, неимоверно обжигающее течет по венам, когда она, сделав пару торопливых шагов, оказывается в кровати и припадает к выдре сзади…