Черная королева

            Беллатриса Лестрейндж ненавидит магглов до горького привкуса на губах. Они похожи на табак — мерзкие, пакостливые, с резким ароматом удушливого дыма, который оседает на волосах, одежде и коже, да так, что на силу выведешь. Она терпеть не может Лондон за пределами магического барьера, но послушно стучит каблуками по вымощенной камнем мостовой. Как обычно, по приказу повелителя. Город надрывается затяжным кашлем, гудит, как растревоженный улей. Его стенания раздражают. Среди магглов она похожа на черную тень: грозную и хищную, с широкими разлетами рукавов и полов мантии. Беллатриса Лестрейндж выше подобной челяди — единый взмах, выверенный и точный, без манерной ленивости, и все эти жизни в ее руках. Между тонкими пальцами перекатываются с тихим стуком шарики чужих судеб. Парочку из них она оборвала буквально минуты назад, легко и играючи.       Они сталкиваются неожиданно, когда Беллатриса уже почти сворачивает в нужный переулок, чтобы выйти к Косой аллее. И обе замирают друг напротив друга, заинтригованные. Завороженные то ли дымным силуэтом, то ли ускользающей усмешкой, гадая, была ли она все же или нет? Каждая видит в другой что-то свое. У безумия разные оттенки, в конце концов. Белые, черные, пепельные, бордо…       Беллатриса понимает всего мгновением позже. Она встречает редкую хищницу — монохромная фигура, сотканная из нитей коварства и изворотливости, полна величественной стати и подозрительно знакомых томных интонаций, что замирают на алых губах. Она почти видит в завихрении ее ауры злорадный проблеск черной магии; та вьется агатовыми лентами, стелется следом длинным шлейфом, отражается в каждом ее шаге обсидиановым огнем. Такие, как она — редкость, это признает даже Беллатриса. Даже среди магов.       Сильная, амбициозная, полная злого гения и поразительного живого безумия, теплящегося в груди вместо сердца. Такая… очаровательно колючая, такая красивая. Жаль лишь, что кровь в ее венах застоявшаяся, гнилая, маггловская. Антрацитовая пыль, словно в насмешку, складывается в терновую диадему над головой этой женщины, невидимую никому, кроме них двоих. Белые нити вокруг натянуты и сардонически звенят, полные неудержимого чистого волшебства. Беллатриса темные губы кривит в отвращенном приветствии, а затем все же откладывает убийство импозантной незнакомки с копной черно-белых кудрей, когда та посылает ей игривый воздушный поцелуй и смеется.       Круэлла Де Виль.       Новая баронесса. Владелица Адского холла.       Имя на языке вяжет крыжовниковой терпкостью и горечью тех самых дурных маггловских сигарет, которые она курит, чуть прихватывая мундштук губами. Вместо палочки у Круэллы — трость с крепким набалдашником, вместо смеха — ледяной злорадный звон. И глаза пронзительные — грозовые… Глаза королевы, глаза убийцы, насмешливые, полные мрачного торжества.       «Она могла бы стать достойной Блэк… — со злой усмешкой думает Беллатриса, — …родись в правильной семье». Какое-то время Беллатриса со странным оттенком переливающегося интереса наблюдает за Круэллой с открытых партеров в модных домах, когда есть время отдохнуть от нудных пожирательских собраний.       Кружево спутанных будней захватывает ту с головой, и Круэлла с огромным удовольствием погружается в сладостную нирвану экстравагантных показов, лениво плетущихся в ожерелья интриг и игр на арене английской моды. Но Беллатриса точно знает — неприступная Круэлла рассматривает ее в ответ, как нечто любопытное, скорее, немного нелепое, но имеющее потенциал. О-о-о! Круэлла Де Виль определенно умеет подбирать себе противников под стать. Беллатрису она одаривает большей частью своего драгоценного внимания, изредка смея с легкой пренебрежительностью взглянуть на потрепанную мантию, а затем выпустить дымный кумар ей в лицо. Угроза скользит в каждом стуке ее трости, в каждом наклоне головы, особенно, если тот вызван любопытством. Но Пожирательнице ли Смерти бояться подобных капризов?       Беллатриса время от времени кидается в нее зелеными вспышками, когда они остаются один-на-один. Танцует у разожженного камина со скрипучим, срывающимся на визг хохотом. Не попадает ни разу, хотя рука не дрожит. Все просто: в зрачках Круэллы не отражается и тени страха. Кто тут из них двоих ферзь, а кто — пешка, тот еще, на самом деле, вопрос. У Круэллы — флёр таинственности, за Беллатрисой же стоит грубая сила и неудержимая жестокость. Обе они победительницы по-своему. Об истории Круэллы Беллатриса узнает немногим позже: где-то из уродских вырезок газет, что никак не дают полноты картины (лицо у Круэллы там неизменно прекрасное, но застывшее, неживое), где-то из взволнованных шепотков, а где-то из неосторожно оброненных фраз самой чертовки.       — Так, значит, брошенная бедняжка с несчастной судьбой? — в какой-то момент издевательски сюсюкающим тоном дразнит Беллатриса, брови складывает домиком и вид в целом приобретает несчастный. — Мне нужно тебе посочувствовать? — почти с искренним участием спрашивает Беллатриса, а затем скалится в ответ на колкую улыбку.       Круэлла руки греет у камина, смотрит на нее с кошачьим прищуром, а затем срывается в тот самый жуткий ледяной хохот. Обрывает его так же резко и внезапно, на одной ровной ноте, а затем цепкими пальчиками ловит подбородок склонившейся к ней Беллатрисы. Улыбается в чужие вишневые губы едва ли с взволнованным трепетом.       — Брошенная бедняжка с несчастной судьбой лежит в безымянной могилке вот уже несколько лет, — с неясным предвкушением шепчет Круэлла, и голос ее глубокий и томный срывается на игривый грудной рокот. — Она слишком долго держала меня в узде.       — Стало быть, ее ошейник не был достаточно крепким, — цедит Беллатриса с угрозой. Черные кудри волнами спадают ей на грудь, и Круэлла с садистским удовольствием накручивает одну прядь на палец. Сплошная провокация, как ни посмотри. — Слабым не место в этом мире.       — О, это так. Поэтому рядом с тобой здесь и сейчас я, — с торжественным злорадством подчеркивает Круэлла, а затем опускает на мгновение взгляд на чужие губы. — Алый был бы тебе к лицу, — замечает она с долей профессионализма. — Не хочешь примерить?       Беллатриса смеется хрипло и низко, а затем подается вперед и действительно примеряет. Алый ложится на ее губы идеально. Остро и резко, до ярких вспышек перед глазами и темного удовольствия, клокочущего где-то внутри. Беллатриса вкладывает в чужую ладонь свою палочку ради шутки, но то, как она довольно гудит в руках Круэллы, невольно наталкивает на мысль.       Какая-то иррациональная магия в Круэлле Де Виль все же есть.