Шарф, чай и крыша

Был новогодний декабрьский вечер. За окном, на робкую землю волной сыпались хлопья пушистого снега. В руках у мужчины была кружка с изображением шарфа. От содержимого доносился приятный аромат кофе. Поверх горячего напитка были насыпаны зефирки. Возможно, в этом и была своя атмосфера, но Ламберт не мог её словить. В голове было ни единой мысли, а на плечах лежал мохровый красный шарф. В квартире было слегка душно. По телевизору шли российские многосерийные фильмы. Тикали часы, граждане ожидали, когда на них пробьется заветная цифра "00:00". А Ламберт ждал, когда пробьется заветная цифра его смерти. Возможно, это слегка грустно звучит, в принципе, как и вся его жизнь. На прикроватной тумбе, которая, почему то, стояла возле дивана в гостиной, лежали очки с прямоугольными линзами. Носил он их исключительно дома, потому что выглядел в них как додик. А дома его никто не видит. Он помнит, как Геральт советовал ему завести собаку или кота. Йеннифэр сказала, что две псины в одном помещении будет слишком много, поэтому посоветовала все таки кота. Во второй его руке была газета, купленная по 30 рублей в ларьке с сигаретами. Ламберт читал в них только заголовки статей, потому что все остальное нет смысла читать - там просто словесный понос. Мужчина сидел так минут тридцать. До курантов оставался всего-лишь какой-то глупый час. Будет новый год, будут те же лица, тот же бар, та же квартира и те же сигареты. Ламберт устал от этого. Всё повторяется вновь и вновь. Словно этап его саморазвития остановился в том возрасте, когда он, ещё будучи подростком, встретил Кейру. Ламберт мог бы свалить все беды на неё, потому что она была похожа на ведьму, но не стал. Он же все таки джентльмен. Его лицо сморщилось при воспоминании о бывшей, и отложив газету мужчина решил прогуляться. Еле как встав с кресла, потому что тело все затекло, и похрустев спиной медленно направился в сторону коридора, ища по дороге новогоднюю шапку, которую достала его племянница неделю назад. Найдя эту шапку под тумбой, и оттряхнув её от пыли, Ламберт встал в коридоре напротив стекла в полный рост. На его шее был алый шарф, кожанка, свитер, тонкие клетчатые брюки и сапоги. Прекрасный набор. Выйдя из квартиры и закрыв её, Ламберт внимательно посмотрел на брелок, что был в его руке. На нем изображена Эйфелева башня, красного оттенка, что странно. Вокруг были белые точки. Возможно, капли краски. В подростковом возрасте он ходил в художественную школу. И его любимый материал для рисования - уголь. Когда рисуешь углем, над линиями не нужно стараться. Нет определённой чёткости. Свобода действий. То, чего не было у него самого. В подъезде пахло краской из баллончиков, сигаретами и сыростью. Возможно мочой. Пройдя вниз по ступеням, мужчина поморщился от резко включённого света. Когда дверь подъезда закрылась, Ламберт втянул носом свежий воздух. Он вскружил голову. Стало даже легче на душе. На его плечи мигом опустились снежинки, и когда одна из подружек остального снега опустилась на кончик носа мужчины, тот поморщился, стряхнув её. Ламберт постоял минут, может, десять, и решил вернуться в подъезд, но перед этим кинул тлеющую сигарету на заснеженный асфальт. Поднявшись по ступеням на пятый этаж, прислонившись спиной к грязной батарее, мужчина вздохнул. На душе, может, и было какое-то облегчение, но тот рой в голове, что отвлекал от самой идеи отдохнуть, так и не уходил. Никогда не уходит. Решив, что просто так стоять и тереться своей дорогой кожанкой о батарею идея не из лучших, он придумал новую затею для своей неусидчивой задницы - посидеть на краю крыши. Возможно, идея не из лучших, но ему так похуй. Выйдя на заснеженную поверхность крыши, Ламберт просеменил к её краю. И просто сел на задницу, доставая пачку сигарет. Когда мужчина уже хотел всунуть сигарету меж губ, услышал сзади себя шорканье баллоневых штанов. Обернувшись, Ламберт широко раскрыл свои янтарные глаза, глядя на парнишку, что стоял в трех метрах от него. На нем были темно-синие баллоневые штаны, холодная даже на вид белая куртка, на лице пару снежинок, прилипшие пряди тёмных волос и на щеках яркий румянец. Кончик носа тоже немного стерт. — Пацан, ты чего тут забыл? — Ламберт продолжал непринуждённо сидеть, держа в руках сигарету, в которой уже не был заинтересован. — А ты? — На его руках были мокрые перчатки. — Я первый спросил. — Ты так одиноко стоял возле подъезда.. Мне тебя стало жалко. — То, что я один, не делает из меня одинокого. — Ты противоречишь своим же словам, — Мальчик прошёл ближе к нему, и присев рядом протянул зажигалку. — Нужно? — Откуда? Разве тебе не говорили, что с огнём играться не нужно? — Мне двадцать один. — Хм. — Ламберт удивлённо протянул тому сигарету под выразительный, уставший взгляд небесного оттенка глаз. — Даже не извинишься? — Парниша поджёг сигарету и сделал затяг, стянув перед этим перчатки. — За что? За то, что не смог понять, сколько тебе лет? Да из-за твоих баллоневых штанов можно подумать, что тебе пять. — То есть тот факт, что на мне одеты баллоневые и удобные, тёплые штаны, делают из меня ребёнка? — Парень рассмеялся, выдыхая сгусток дыма от сигарет и воздух. У того были обветренные, чуть порозовевшие губы. — Я даже в детстве не носил баллоневые штаны. Так что не знаю. — Лютик, — Юноша протянул худую, бледную ладонь Ламберту, и тот немного потупился. То есть, он сейчас сидит, сороколетний мужик, курит с студентом, которому нет даже тридцатника, и сейчас будет с ним знакомится? — Ламберт. — Мужчина протянул свою ладонь в ответ и несильно сжал её. Кожа у того была горячей, нежной, приятной. Словно бархатной. И голос мелодичен. И кончики ушей у того слегка покраснели. И костяшки на ладони стерты, видны малые порезы. Он всегда, почему-то, замечал, кажется, самые незначительные детали и давал им много смысла. — Не замёрз, мелкий? — Ламберт приподнял уголок губ, ощущая, как неприятно стянулась кожа, но не обратил на это как такового внимания. — Разве что немного, — Лютик одел обратно свои мокрые перчатки. Они были вязаные, и пару ниток голубой пряжи торчали из рукоделия. Ламберт глубоко вздохнул, и стянув с себя шарф, замотал Юлиану его на шею. Тот глупо на него посмотрел, видимо, не особо понимая. Мужчина ощутил себя неловко, и тут же принялся оправдываться: — Да ты ж заболеешь такими темпами. Потом меня ещё обвинишь, что я, взрослый мужик, не согрел такую мелкотню, как ты.. — Лютик звонко рассмеялся, и стянув с Ламберта ещё и шапку, натянул её на себя. Она была ему большая, и свисала на веснушчатый нос. Понпон с натуральной козьей шерстью, судя по всему, защекотил нос Лютика, отчего тот громко чихнул, принявшись натирать свое лицо. Мужчина издал смешок, убрав понпон назад. — Будь здоров. — Угу, пасиба, — Лютик посильнее закутал шарф на своей шее, потрогав его. — У тебя парфюм вкусный, и цвет у шарфа красивый. Кстати, почему ты один? — Тебя какой вариант устроит? Логический или философский? — Давай сразу два. — Логический - у всех моих знакомых семьи. Философская - я злой и обиженный мудак, и со мной никто не желает общаться. — Ну почему никто? Я желаю! — А ты почему один? — Весь пыл Юлиана утихомирился, и тот стал теребить понпон шапочки. — Моя семья отмечает этот Новый Год с моей младшей сестрой за границей, друзья тусуются в клубе, а я такие праздники не люблю шумно отмечать. Хочется какой-то атмосферы, что-ли.. — Ещё сигарету? — Да, давай. Выкручив по ещё пару сигарет, и сблизившись за многими диалогами, они и не заметили, как время дошло до заветной цифры 00:00. Лютик встал с заснеженной крыши, и отдав Ламберту лишь шапочку, а шарф оставив у себя, улыбнулся. — С Новым Годом, Ламберт. Мужчина поднялся следом, и обнял его, сам не понимая своих действий. С души словно упал огромный камень, когда худые ручки обняли его в ответ. От Лютика пахло ромом, вишней и чаем. Под взрывающиеся звуки фейерверков, Ламберт поправил волосы мелкого, сам замечая, как замёрзли ладошки. Взамен на шарф, парень отдал свои перчатки, хотя те и были Ламберту малы. — С Новым годом, Лютик.