Смерть в маске

      В вечерней полутьме массивный особняк высился над головой, давил тяжестью. Хотя камень, из которого он сложен, был светлым, но в опустившихся на лондонский пригород сумерках стал серым, безликим. Линии были плавными, текучими, кованые решетки облекали балконы, увивали растительными мотивами в железном исполнении. Красные искры догоревшего заката погасли в арочных окнах, растворившись в желтоватом свете, который пробивался лишь из нескольких комнат. Остальные же окна стояли черными провалами, словно взирали в душу своими пустыми слепыми глазницами. Затягивая в свою тьму, растворяя в ней свет. Казалось, даже жара отступила в этом месте, а промозглый туман, который не был виден, но ощущался кончиками пальцев, просачивался откуда-то из-под земли.       Пышные колонны, сквозь мрамор которых проступали изящные цветы, не выглядели чересчур помпезными, напротив, словно подчеркивали величие массивного сооружения, оттеняли своей грацией. Но сколько бы ни пытался дом на возвышенности маскироваться, прятаться за плавными линиями, пускать пыль в глаза своим нарочитым гламуром, он все же не мог спрятать одного. Свою черную душу.       Хотя, возможно, это было лишь иллюзией, поскольку Гермиона знала, кому он принадлежит. Обернулась через плечо — ворота высились позади, казалось, настолько прочные в металлической солидности, что уже не могли распахнуться, вросли в землю и пустили корни. Она вновь вернулась взглядом к дому. Рука Тома сжала ладонь в жесте поддержки. Она тряхнула головой, в которую полчаса втирала снадобье для укладки волос «Простоблеск».       Увидев ее напускную решимость, Том помялся лишь секунду, а после потянул ее в сторону парадного входа по усыпанной гравием подъездной дорожке. Зачем та в этом роскошном особняке, в который никогда не заедет дорогущий роллс-ройс? Разве что крылатые кони спустят карету с небес, это казалось вполне уместным здесь, рядом с журчащим фонтаном, серебрящимся в свете луны, и темными застывшими фигурами живой изгороди. Сложенные из веток и листьев силуэты наблюдали, провожая взглядами. Гермиона будто слышала шепотки за спиной. Напряженно выпрямившись, сведя лопатки до боли, она едва удерживала себя от того, чтобы обернуться и проверить, не тянется ли чья-нибудь лапа, сложенная из колючих веток, ей вслед.       Непривычно высокие тонкие каблуки вязли в гравии. Вряд ли дамы прибывали сюда на приемы аппарацией прямо в сад, как мог себе позволить хозяйский сын. Если только через ограниченно открытый камин или специально очерченную площадку для перемещений. Если в этот особняк в принципе допускали незнакомых, не состоящих в ближнем кругу. Возможно, вход в святая святых министра был заказан для людей, которые не становились на колени, лишь едва переступив порог. И тем более — для людей вроде нее.       В шорохе листвы, которую мягкими пальцами перебирал ветер, в журчании воды она слышала это. Словно обвинительные нотки звучали в нагретом воздухе, тянулись возмущенными тычками в спину. «Грязнокровка!». «Как посмела явиться?!». Она передернула плечами, прикрытыми лишь тонкими бретельками очевидно маггловского платья. Крепче сжала ладонь Тома. Он деликатно сделал вид, будто ничего не заметил, вежливый и чуткий, как всегда.       И хотя казалось, что ноги переступают лишь едва, но вот высокие двери уже распахиваются прямо перед ними, сами по себе и пугающе безмолвно. Словно ждут, словно приглашают сделать этот глупый шаг, чтобы потом захлопнуться позади, отсечь пути отступления. Хотя они наверняка уже были отрезаны множественными защитными чарами, стоило оказаться в саду. Но тогда открытое пространство, расцвеченное фиолетовым закатом звездное небо над головой создавало обманчивую иллюзию, что свобода рядом, а уйти можно в любой миг. Однако это была очередная ложь. Из нее, казалось, соткано все вокруг.       Прохлада, приносящая облегчение после жары, дохнула в лицо. Незримый порог, отделяющий гладкий черно-белый мрамор холла от грубого камня крыльца тонкой полосой, стал Рубиконом. Том же без колебаний шагнул вперед так, словно имел на то полное право. Для него действительно не было в этом ничего необычного, он вырос здесь. Казалось, он принадлежал этим стенам, будто сошел с изящной мозаики в холле, покинув изображенный там Эдем. Сложенная из искрящихся цветных осколков змея, лоснящаяся черно-зеленой чешуей, обвивала древо жизни. Массивный хвост стелился по траве, а рядом с тонким раздвоенным языком наливалось сочным цветом изумрудное яблоко. Змея лениво шевельнулась и повернула к Гермионе треугольную голову, обожгла рубиновым взором, светящимся демоническим огнем.       — Том!       Резкий вскрик вырвал из заторможенного сиропа, в который сгустился воздух, и Гермиона отвела взгляд от гипнотизирующих глаз. По винтовой лестнице стремительно протопали маленькие ботинки, а мимо промчался невысокий вихрь из растрепанных волос и сбившегося пиджака. С разбега прыгнул на Тома, который пошатнулся от тяжести, и повис на его шее.       — Осторожней, ты теперь уже большой пацан, — мягко усмехнулся тот. — Скоро с ног сбивать будешь.       — Я давно тебя не видел! — оправдывался мальчишка, но слез с шеи брата и ступил на мрамор пола.       — Да, с завтрака, — тот только потрепал его по волосам. — Познакомься с Гермионой. Позволь представить тебе моего брата — Каус.       Она смотрела на руки Тома, лежащие на плечах мальчика, а накопившееся напряжение постепенно отступало, размывалось в этой детской беззаботности и непосредственности.       — Здрасьте, — большие темные глаза распахнулись шире, изучая ее с любопытством. — Ой, только не говорите мадам Розье, что я так сказал… Чрезвычайно рад с вами познакомиться.       Сделав шажок вперед, он церемонно согнулся в полупоклоне. Эффект несколько подпортила все еще задранная штанина брюк и растрепанная прическа.       — Мне можно просто «здрасьте», — склонившись ближе, заговорщицки шепнула Гермиона. — И на «ты».       — А ты классная! — Каус заметно расслабился и улыбнулся во весь рот. — И платье у тебя очень красивое, яркое! Я люблю яркое! — он досадливо дернул черный рукав пиджака.       — Спасибо, — Гермиона выпрямилась, а напряжение отступило окончательно возле этой кипучей энергии.       Мальчик казался таким обычным, таким прямым и наивным, что рядом с ним все начинало выглядеть простым и теплым, словно наполнялось светом. Уже и винтовая лестница, уходящая ввысь колодцем, не давила, а стала легкой и изящной со своими тонкими коваными перилами, и змея на мозаике отвернула красные глаза, ленивая и почти безопасная. Поддавшись секундному порыву, Гермиона достала палочку из сумки и легко повела ею, шепнув заклятие. Каус восторженно вскрикнул, разглядывая свой пиджак, который теперь стал таким же красным, как ее платье.       — На пару часов хватит, — смущенно улыбнулась она. Обернулась на Тома — тот наблюдал за сценой, склонив голову набок, с непонятным выражением на лице. — Ничего?       — Ничего…       — А я там такое сделал! Пошли, покажу!.. — Каус, схватив Гермиону за руку, настойчиво потянул вверх по лестнице. Она взглянула на Тома с немым вопросом, он только тихо кивнул:       — Еще полчаса есть до ужина, пошли посмотрим. Если ты не против, конечно.       — Твой брат просто очарователен. Вы вроде и похожи, но в то же время совсем разные, это так забавно!       Гермиона с интересом изучала длинный коридор, гладкий мрамор пола, картины в золоченых рамах на стене. Рядом с искренне довольным ребенком, который тянул ее за руку, чтобы продемонстрировать свои сокровища, все казалось теперь таким теплым, безвредным и совсем не опасным. Она вглядывалась в пейзажи и натюрморты на стенах, перемежающиеся изящными, словно светящимися изнутри мозаиками с цветочными мотивами, а какая-то смутная мысль крутилась в голове. Не сразу, но она осознала, что все-таки кажется странным, что так отличается от других домов волшебников. Здесь не было ни одного портрета.       Но она не успела сильно задуматься над этой деталью, поскольку Каус распахнул одну из дверей и устремился в комнату. А затем она вздрогнула от неожиданности — шипение ударило по слуху низкими нотами, заползая под кожу, неприятно извиваясь по ребрам. Она отпрянула, вырывая руку, и метнулась взглядом к Тому. Он, однако, не среагировал никак, будто не заметил ничего необычного в том, что изо рта его младшего брата вместо человеческой речи теперь выходит шепот, прокатывается шелестом и срывается на щелчки. Она обмерла на несколько секунд, а потом осознание пришло, упав пыльным мешком на голову.       — Это… Парселтанг, да? — спросила внезапно севшим голосом. Том на секунду нахмурился, затем кивнул.       — Да. Он позвал свою питомицу.       — Ты… ты понимаешь, что он говорит? Мерлин, как я могла забыть, это же у вас семейное! Но министр никогда на людях… Что неудивительно, звучит чрезвычайно… жутко, — неловко закончила она и переступила ногами, смутившись собственной непроизвольной реакции.       Она пыталась убедить себя, что ничего необычного в этом нет. Директор Дамблдор же умеет общаться с русалками. Почему бы семейству Гонтов не говорить со змеями? Такие же животные, как остальные — повторяла она себе, глядя, как яркой черно-красной полосатой лентой маленькая змейка взбирается по ноге мальчика, а затем уютно устраивается в его руке, обвившись вокруг предплечья и почти слившись с пиджаком. Но она не могла убедить себя в том, что это ни капли не имело отношения к темной магии — она знала, что имело. По крайней мере, старший Гонт был связан с ней неразрывно.       — Я хотел дождаться тебя, чтобы показать! — Каус перешел на нормальную речь, а его голос стал возбужденным. — Смотри, я сделал все так, как ты учил, и получилось!       Он подбежал к столу. Гермиона подошла следом, неотрывно глядя, как мальчик берет в руки коробку. Поднимает крышку — наверно, хочет продемонстрировать наконец свою гордость, какую-нибудь игрушку или головоломку. Гермиона шагнула ближе… а в следующий момент поперхнулась воздухом, когда разглядела, что лежит внутри. На пучке травы посреди коробки, свернувшись клубочком, покоилась маленькая мышь, поблескивая плотной серо-коричневой шубкой в свете люстры.       — Полевка, — прокомментировал Том спокойно. — Сам поймал? Молодец.       — Она… мертвая? — только и смогла выдавить из себя Гермиона.       — А мертвые умеют делать так? — лукаво поинтересовался Каус и приказным тоном обратился к зверьку, ткнув пальцем в окоченевшую тушку. — Проснись!       Мышь тут же зашевелилась, сжимая миниатюрные когтистые кисти в воздухе, затем перекатилась и встала на лапки, в ужасе осмотрелась черными глазками-бусинками. Ринулась к краю коробки, оценив свое незавидное положение, но голос Кауса настиг ее, когда она взбиралась по картонной стене.       — Стой!       Зверек замер, вцепившись лапками в бумажную кромку, зависнув в напряженной позе на пути к бегству. Лишь длинные прозрачные, едва заметные усики испуганно подрагивали. Гермиона могла только ошарашенно смотреть, как мальчик спокойно берет мышь за хвост, поднимает в воздух. Та зависла со скрюченными перед грудью розовыми кистями. Гермиона не могла отвести взгляда от черной полоски на коричневой шкурке, которая очерчивала позвоночник.       — Ужин подан! — торжественно объявил Каус и поднес полевку к змее.       Та осматривала предоставленный деликатес лишь пару мгновений, а затем молнией ринулась вперед, разинув пасть, захватила голову мыши целиком. Гермиона вскрикнула, отступив назад. На секунду ей показалось, что змея сейчас подавится, настолько широко разверзлась ее пасть и настолько большой была голова мыши, почти как ее собственная. Распахнутыми от ужаса глазами Гермиона смотрела, как рот открывается еще шире, удивительно, как не разрывается, нижняя челюсть касается руки мальчика. Шея змеи утолщается бугром, а глаза смотрят в пространство будто в задумчивости. А затем по длинному телу проходит волна, сокращая мышцы от шеи и дальше вдоль туловища, а серая тушка начинает втягиваться.       Змеиный череп проступил под натянутой кожей, тускло блестя на буграх в желтом свете люстры. Челюсть поелозила вправо-влево, примеряясь. Изогнувшись у шеи странным зигзагом, змея подтянула свое длинное тело ближе к жертве, а затем медленно и лениво распрямилась. Волна перекатилась под чешуей, и мохнатая мышка полностью втянулась в рот, словно на нее натянули жуткий чулок из змеиной кожи, лишь судорожно дернулась задняя лапка напоследок и скрылась. Гермиона непроизвольно зажала рот рукой, сдерживая тошноту. Пасть лениво закрылась, змея удовлетворенно сузила зрачки, проталкивая еду глубже одним тягучим движением. Широкие контуры полевки обрисовались утолщением посреди ее тела.       — А теперь ей нужно поспать! — радостно объявил мальчик и опустил змею на подушку из травы в коробку. Бережно поставил на стол.       — Переварить, — поправил Том абсолютно спокойным голосом. — Сейчас тепло, метаболизм происходит быстро, думаю, завтра уже Уаджит будет выпрашивать у тебя вкусняшки со стола. Но ты не поддавайся, ее теперь…       — Можно кормить только через пару недель! Знаю. Но ты видел, видел?! У меня получилось зачаровать мышь!       — Ты молодец, — Том привлек мальчика к себе и удовлетворенно потрепал по голове. Поймал взгляд Гермионы, в котором явно нетрудно было считать ужас пополам с отвращением, ведь только эти две эмоции сейчас захлестывали все ее существо. Нахмурившись на секунду, обратился к брату: — Иди, помой руки перед едой и спускайся на ужин.       Дверь хлопнула. Гермиона наконец смогла отвести взгляд от коробки, в которой, словно диковинное украшение в витрине, неподвижно устроилась змея.       — Тебя что-то беспокоит? — спросил Том, прервав тягучую тишину.       Гермиона какое-то время помолчала, пытаясь сформулировать мысль, чтобы это не звучало слишком резко. Но подходящих фраз все не находилась, и она, тяжело выдохнув, словно сделала шаг с моста в холодную воду:       — Твой брат милый мальчик, веселый, подвижный, но… ты не замечаешь за ним ничего странного?       Том непонимающе пожал плечами.       — Нет. Что ты имеешь в виду?       — Например, вот, — она указала на коробку.       — Это всего лишь домашний питомец, Гермиона. Люди заводят кошек, собак. Чем змея хуже?       — Я не об этом. Тем более я помню, что змею ему подарил ты. Но, если ты не заметил, он только что убил животное!       — Маленькую бесполезную мышку? Тебя это смутило? Но таков закон природы, закон жизни. Хищник должен питаться мясом. И если ты не знала, совы, которых держит добрая половина студентов Хогвартса, тоже едят мышей и мелких зверьков. А если бы Уаджит не была такой ленивой и избалованной, она сама поймала бы эту полевку и все равно ее съела.       — Нет, ты не понимаешь… — Гермиона отвела глаза и закусила губу, немного помялась, прежде чем продолжить. — Он сделал это без каких-либо сожалений, не испытывая никакого сочувствия. Ребенок его возраста уже должен понимать такие вещи, как жизнь, смерть, боль другого. Конечно, тут дело может быть в воспитании, в родительском примере… — она на секунду споткнулась и бросила на Тома взгляд искоса. — Я не хочу тебя пугать, но тебе стоит обратить внимание на психику брата. Жестокое обращение с животными, возможно… один из признаков психопатии.       Том пристально смотрел на нее пару секунд, словно раздумывая, не ослышался ли, а затем его губы расплылись в ироничной улыбке.       — Психопатии? Скажешь тоже. Он абсолютно нормальный ребенок, я в его возрасте был таким же. Правда, гораздо более мрачно смотрел на мир. Так что с ним все хорошо, он не бо́льший психопат, чем я. А у меня, вообще-то, в голове никаких отклонений нет, в отличие от многих окружающих. Я бы сильнее озаботился его душевным здоровьем, если бы он, напротив, начал рыдать над затоптанным жуком или дохлой мышью.       — Да, пожалуй, из всех моих знакомых ты — самый нормальный. Извини, я, наверно, просто переволновалась и несу всякую чушь, — Гермиона устало провела ладонью по лицу, но тут же вспомнила, что нужно не размазать макияж, и отдернула пальцы. Она уже была не рада, что завела эту тему и озвучила свои мысли. — Ты лучше знаешь своего брата, доверюсь твоему суждению. Раз ты говоришь, что все в порядке, то так оно и есть.       — Хорошо, если мы все прояснили… Пошли вниз?       Гермиона глубоко вздохнула и несмело кивнула. Расправила плечи — она не заметила, как так сжалась и сгорбилась. Ну что она в самом деле, все же в порядке, Том рядом, не поприветствуют же ее Авадой в лоб? «По крайней мере, пока сейф закрыт», — возникла неприятная мысль, которая проскрежетала в голове, будто когти по стеклу. Но об этом лучше сейчас не думать… И потом не думать, просто быстро бежать. Какой чудесный и, главное, безупречный план.       Том выжидательно смотрел на нее, придерживая дверь, и она собралась с силами, вышла в коридор первой. Каблучки стучали по мрамору в гробовой тишине, словно молоток, вбивающий гвозди. Дом такой большой и такой пугающе пустой. Лишние звуки, казалось, вязли в этом холодном воздухе, умирали, не успевая зародиться. Будто она и мягко ступающий позади Том были единственными живыми людьми в этом просторном каменном склепе.       У лестницы он пошел с ней вровень, указывая дорогу:       — Столовая вниз и направо, через холл. Еще на первом этаже гостиная и чудесный дуэльный зал. В смысле, бальный… — поправился, на секунду запнувшись.       Но Гермиона уже не слушала, только замерла с ногой, занесенной над последней ступенькой, а пальцы сами собой крепче вцепились в перила. За голосом Тома она услышала другой звук, тихий, но заметный. Звук шагов — кто-то уверенно, но неспешно спускался по лестнице следом за ними. Волоски на руках сами собой встали дыбом. Шаги отчего-то звучали знакомо, словно полустертое воспоминание. Как о человеке, которого знал когда-то давно, но не видел много лет, почти позабыл, и лишь подсознание буквально кричит о чувстве дежавю. Но разве могла она быть знакома с этим человеком?       Ленивые шаги приблизились, и в тот момент, как они замерли, Гермиона поняла, что окончательно перестала дышать. Даже если бы слух ее вдруг отказал, не почувствовать его присутствия на всех уровнях реальности было никак нельзя. Словно массивная звезда, тяжестью своей искажающая пространство, прогибает все вокруг. Обжигает жесткими радиационными лучами, что проникают сквозь кожу, вызывают мутации в крови, ломают и преобразуют в дрожащее желе. Но свет этот не греет, а наоборот, вытягивает все тепло.       Медленно и заторможенно она развернулась — ощущение, что он находится прямо за спиной, было более невыносимым, чем мысль о том, чтобы столкнуться лицом к лицу. Напротив ее глаз, несколькими ступенями выше оказались начищенные ботинки. Нехотя подняла голову, ведя взглядом вдоль черных брюк с идеальной стрелкой, по черной же рубашке. Одежда еще больше подчеркивала бледность кожи, удивительную для такого жаркого лета. А заглянув в голубые глаза, столь знакомые своим правильным миндалевидным разрезом, она невольно вздрогнула. Будто глаза Тома, ее Тома, смотрели с чужого лица. И как она раньше не замечала? Фамильное сходство было просто кричащим и неоспоримым.       — Гермиона… — не вопрос, а утверждение. — Рад встретиться с тобой.       Мягкая проглоченная «эр» и четкий акцент на «о», он произносил ее имя до боли привычно, совсем как Том. И у него явно не имелось тех проблем, что у нее, с внезапно пропавшей речью. Он продолжил размеренно спускаться, оглядывая ее со странным интересом. Она дважды беззвучно открыла рот, пытаясь что-то сказать, но не зная до конца, что именно. Представляться он явно не собирался, Том тоже не планировал спасти ситуацию и просто молча наблюдал за сценой.       — Приятно познакомиться, мистер Гонт, — наконец выдавила она из себя, когда он поравнялся с ней. Остановился, подал ей руку.       Она заторможенно взглянула вниз и после секундного раздумья нерешительно вложила свою ладонь в его — проигнорировать жест будет крайне невежливо. Однако он пожимать руку не стал, а просто продолжил спускаться по лестнице. Его ладонь оказалась прохладной, а хватка на удивление аккуратной. Обойдя Гермиону, он остановился парой ступенек ниже и вновь повернулся к ней, будто вспомнив совершенно случайно. Поднес ее ладонь к губам — теперь ему не пришлось даже наклоняться для этого. Она вздрогнула, ощутив мимолетное прикосновение, и его захват тут же ушел. Она бы и вовсе усомнилась, что его губы все-таки дотронулись до ее кожи, если бы не нахальный лукавый взгляд, что на мучительно долгий миг впился в ее глаза, под которым в голове словно лопнула струна, вибрировавшая до этого от напряжения, обжигающим хлыстом ударила по щекам, залила жаром румянца. Это было хоть и на грани ощущений, без громких заявлений и нарушения общественных условностей, но вместе с тем явно и недвусмысленно демонстрировало его полное пренебрежение какими бы то ни было правилами.       После этого тягучего мига Гонт внезапно, потеряв к ней всякий интерес, развернулся и продолжил свой путь. Гермиона, нервно кусая губы, смотрела в его ровную спину. Правая рука, в отличие от левой, почти не делала взмаха при шагах. От двери из холла он обернулся, полоснул острым взглядом по Тому и Гермионе, ехидно поднял бровь:       — Нужно особое приглашение? — и, не дожидаясь ответа, скрылся из виду.       Она чуть не подпрыгнула, когда рука Тома легла ей на спину. Обернулась через плечо — он ободряюще улыбнулся и кивнул в сторону входа в столовую.       — Не бойся, тебя не съедят. Хотя бы потому, что ужин уже приготовлен.       — Не скажу, что это вызывает грандиозное облегчение, — Гермиона нервно хихикнула. — Но спасибо за попытку.       Действительно, чего это она, ведь и правда, не съедят же? Расправив плечи, Гермиона спустилась по ступенькам вниз. Они пересекли холл и прошли к столовой. Помещение оказалось под стать самому особняку — просторное, с высокими потолками, украшенными лепниной, с золочеными подсвечниками по углам. Но против воли взгляд метнулся к человеку, который стоял перед камином и задумчиво смотрел на игру языков пламени.       Пока Том отодвигал ей стул — один из всего лишь пяти за этим длинным столом, с идеально упорядоченной сервировкой, серебряными приборами, разложенными вокруг тончайших фарфоровых тарелок, — и пока она занимала место, появилось время рассмотреть этого человека. Первый шок прошел, и сейчас Гермиона уже вновь могла воспринимать и анализировать. Он действительно был довольно похож на Тома, особенно когда стоял вот так, полубоком. Высокая худощавая фигура, горделивая осанка. Контрастная светотень камина вырисовывала изящные черты лица колеблющимися мазками, скругляя остроту, которая запомнилась по фото из газет.       Теперь он казался более человечным, более живым, без наигранной идеально выверенной улыбки. И хотя с первого взгляда смотрелся непринужденно, но все же нельзя сказать, что он был полностью естественным — и в позе, в этих заложенных за спину руках чувствовалась какая-то театральность, нарочитость, даже наклон головы казался продуманным и срежиссированным. Ощущение фальши только усилилось, когда он одним плавным движением развернулся на каблуках. Гермиона тут же отвела глаза, притворившись, будто рассматривает лепнину каминного портала. Но она чувствовала, что холодный взгляд впился в нее. Под кожей словно мигом загорелось пламя.       Обстановку немного, как это ни странно, разрядил Каус, скрипнувший дверью. Даже змея, которая устроилась у него на плечах, словно модный полосатый шарфик, уже не вызывала у Гермионы прежнего напряжения, на контрасте с этим бритвенно-острым взглядом хищника, который только что ее изучал. Мальчик деловито забрался на соседний с ней стул. Она услышала с противоположной стороны стола тихий смешок.        — Отличная трансфигурация, Гермиона.       Сначала она не поняла, что он имел в виду, но потом увидела, как он осматривает красный пиджак сына. К ее облегчению, никакого негатива или возмущения ее самоуправством он не высказал, а его взгляд, упав на мальчика, смягчился. Внезапно он поморщился, медленно и неуверенно поднял руку, потер висок.       — Все в порядке? — Том тоже заметил жест.       — Да. Голова заболела. Тяжелый день, — устало вздохнув, он одним плавным движением опустился на стул. — Вчера прибыла делегация из Германии, так что с утра непрерывные встречи, переговоры и прочее-прочее.       — Стали более покладистыми?       Том спокойно включился в беседу, будто самая обыденная вещь на свете — обсуждение международных отношений за ужином. Было так непривычно понимать, что как раз это для него и есть обыденность. Гермиона, слушая краем уха, расстелила салфетку на коленях — только не хватало обляпаться при министре. Хотя она и понимала, зачем они здесь, но все равно какое-то иррациональное чувство появилось внутри — перед родителями Тома опозориться вовсе не хотелось.       — … я доволен проделанной тобой работой — договор подписан, никаких обвинений нам предъявлено не было…       Гермиона медленно подняла голову, оторвавшись от созерцания черной льняной салфетки на своих коленях, когда смысл слов достиг ее сознания. Том что, участвует в делах отца? Он не говорил ничего такого, однако Томас Гонт спокойно, будто она не присутствовала за столом, обсуждал какие-то прошлые дела. Но прикосновение к ноге отвлекло, она еле удержалась, чтобы не вскочить и не отпрыгнуть прочь. Змейка, которой, видимо, наскучило сидеть на плечах у Кауса, теперь сползла на пол и лениво обнюхивала ее ногу, пробуя тонким дрожащим язычком. Она все еще казалась странно толстенькой после этого отвратительного «ужина», но уже проснулась и отправилась исследовать обстановку. Гермиона со смутным сочувствием подумала, что без магии тут не обошлось. Но сытая змея же вряд ли на нее польстится? Она слишком большая для такого миниатюрного аспида.       Та тоже не сочла ее угрозой или пищей и внезапно скользнула вверх, обвиваясь вокруг ноги. Гермиона вцепилась в кромку стола от неожиданности, а непроизвольная дрожь отвращения пробежала по голени вслед за этим извивающимся прикосновением. Красная головка появилась из-за подола платья, уставилась на Гермиону маленькими глазками. Змея взобралась выше и заползла на черную салфетку. Под ее ошарашенным взглядом уютно устроилась на коленях, свернувшись кольцом.       — Ты ей понравилась! — довольно заявил Каус.       Заметив их диалог, Томас Гонт оторвался от беседы со старшим сыном. Мазнув по Гермионе взглядом, осмотрел стол и нахмурился. Кожа меж его бровей сдвинулась лишь едва, будто нехотя реагируя на движение. «Наверно, это те омолаживающие зелья, что колют в лицо», — заторможенно подумала она.       — А где Белла? — спросил он. — Приступать к ужину без нее, должно быть, невежливо.       Не дождавшись какого-либо ответа от удивленно переглянувшихся сыновей, он нетерпеливо щелкнул пальцами и внезапно перешел на Парселтанг. Гермиона непроизвольно отодвинулась по стулу как можно дальше, уперлась в спинку. Змея на ее коленях лениво приподняла голову, выглянув из-под стола на Гонта, что-то ответила и тут же опустилась обратно. Тот прошипел сквозь зубы и внезапно раздраженно стукнул кулаком по столу. Гермиона подпрыгнула на месте.       — Не понимаешь, да? — в тихом голосе Кауса прозвучало искреннее сочувствие. — Я переведу. Он приказал Уаджит сходить за мамой. Она ответила, что только поела, устала и никуда не пойдет, ей хорошо у тебя на коленках. Папа злится и говорит, что она — бесполезная трата змеиной кожи и он пустил бы ее на кошелек, но цвет слишком, как это?.. вызывающий, во! — мальчик довольно улыбнулся.       Теперь Гермиона поняла, что черный юмор тут явно семейное, хоть и звучит на Парселтанге гораздо более жутко, чем обычно из уст Тома. По крайней мере она надеялась, что это был юмор. Гонт тем временем раздраженно махнул палочкой, с той сорвалась огромная змея, по меньшей мере королевская кобра, метров двух в длину. Он что-то шепнул, и та неспешно кивнула, целеустремленно скользнула к дверям и скрылась в проеме, лишь длинный хвост мелькнул напоследок.       Напряженное молчание повисло в столовой. Через полминуты Гермиона неожиданно для себя поняла, что машинально поглаживает свернувшуюся на коленях змею, а чешуя той вовсе не гладкая, а фактурная, приятная для пальцев. Уаджит сначала замерла под внезапной лаской, потом довольно потерлась щекой о бедро Гермионы сквозь салфетку.       Тишину вспорол стук каблуков по мрамору. Их обладательница уверенно приближалась, а ритм был чуть более отрывистым, чем размеренная походка спокойного человека. Резким. Двери распахнулись от толчка, и в столовую стремительно вошла женщина. Длинное черное платье утягивало и без того стройную фигуру корсетом, подчеркивая декольте, расходилось пышной юбкой. А увидев ее статную осанку, Гермиона непроизвольно расправила плечи. Рядом с этой дамой она мигом почувствовала себя неуклюжей и неотесанной — и высокая укладка переплеталась сложными косами, не чета ее с трудом причесанным в нечто условно приличное волосам, и на каблуках она держалась уверенно, грациозно покачивая бедрами. Гермиона же последний час изо всех сил старалась не оступиться, а смотрелась при этом, она не сомневалась, не лучше коровы на льду.       Ни на кого не глядя, женщина проследовала к последнему свободному месту. Под взглядом старшего Томаса стул отъехал, нарушив своим скрипом по камню напряженную тишину, и она царственно опустилась за стол. Том сориентировался первым.       — Белла, позволь представить тебе Гермиону Грейнджер, мою девушку. Гермиона, как ты уже могла догадаться, это Беллатриса Гонт, моя, — он на секунду запнулся, — мачеха.       — Очень приятно, — Гермиона была счастлива, что голос не прозвучал позорным писком. Белла, проигнорировав ее, повернулась к мужу:       — Сколько я просила не посылать за мной этих тварей? — она недовольно поджала губы, подчеркнутые винной помадой.       — Я перестану, как только ты научишься смотреть на часы, — небрежно бросил Томас. Взмахом руки заставил полукруглые серебристые крышки, сохраняющие тепло, пропасть с блюд на столе, и спокойно начал накладывать себе запеченное мясо.       — На часы я прекрасно умею смотреть. И они сейчас указывают строго вниз, на нет-никакого-настроения-часов, — фыркнула Беллатриса.       — Если у тебя нет настроения, то это только твои проблемы, — парировал Томас. — У нас гости, веди себя культурно.       Гермиона уткнулась в тарелку, делая вид, что она чрезвычайно увлечена нарезанием куска ростбифа. Жар залил щеки, а волнение о том, правильный ли нож она взяла из трех, лежащих рядом, отошло на задний план. Было очевидно, что ее тут видеть не рады, как минимум мадам Гонт уж точно. Да и министр наверняка просто делает вежливое лицо, как любой профессиональный политик, скрывая, что ему тоже претит сидеть за одним столом с грязнокровкой. Но еще более стыдным казалось слушать это переругивание, которому явно именно она стала причиной.       Она смущенно поерзала на стуле. На коленях что-то зашевелилось, и Гермиона чуть не подпрыгнула на месте, когда вспомнила про угревшуюся змею. С замиранием сердца она смотрела, как та шевельнулась недовольно, подняла голову, оглядываясь. Взгляд черных глаз остановился на кромке тарелки, и плоский нос, казалось, втянул в себя аппетитный запах, а тонкий язык попробовал воздух, мелькнув раздвоенным кончиком. А затем змея развернула голову и вперилась прямо в Гермиону. За эти несколько долгих секунд та уже успела попрощаться с жизнью, вспомнить, как быстро человек умирает от змеиного яда и какая концентрация нейротоксинов нужна, чтобы дыхание остановилось.       В голове, к немалому облегчению, всплыло, какие заклинания можно применить против яда, когда змея наконец вновь шевельнулась. Она выразительно посмотрела на торчащий край тарелки, затем снова на Гермиону. Нетерпеливо качнула головой и что-то прошипела, будто раздраженная ее непонятливостью. В пугающих звуках Парселтанга явно почудилось почти человеческое «дай!».       Гермиона нерешительно взяла маленький кусочек мяса и опустила под стол. Очень надеясь, что его сейчас не откусят вместе с ее пальцами. Но Уаджит приняла угощение преувеличенно аккуратно. Заглотила целиком и опять свернулась клубочком на черной салфетке. Гермиона старалась не думать, что этот кусочек мяса теперь лежит внутри толстой змейки рядом с дохлой мышью прямо у нее на коленях.       — А твои родители правда не умеют колдовать?       Гермиона подняла взгляд, услышав звонкий голос — пока она отвлеклась на змею, почти забыла о том, что вокруг нее есть еще люди. А Каус, нехотя размазывая пюре по тарелке, явно решил, что разговор будет интереснее.       — Да. То есть нет, не умеют.       — Надо же! А я никогда не видел таких! Должно быть, тяжело им, ничего сделать не могут — ни огня разжечь, ни воды сотворить.       — Люди хорошо живут и без магии, — объяснила мальчику Гермиона. — Чтобы разжечь огонь, они изобрели спички, зажигалки, а вода точно так же поступает по трубам. Вообще говоря, водопровод придумали как раз магглы, только у них он работает не на магии, а с помощью специальных механизмов — насосов.       — Как интересно! Том, а ты знаешь, что такое на-со-сы? — получив кивок в ответ, он радостно затараторил: — Ой, а мне расскажешь? Или, может, книги какие-нибудь есть маггловские, я бы почитал!       Громкий стон, который издали ножки стула по каменному полу, прервал это воодушевление, и мальчик затих. Гермиона обернулась на звук и тут же встретилась с разъяренным взглядом черных глаз. Беллатриса раздраженно отшвырнула от себя приборы — жалобно звякнул фарфор. Поднялась на ноги, оперлась руками на стол и наклонилась вперед, не отрывая взгляда от Гермионы.       — Какого черта ты себе позволяешь?! — выплюнула она. — Наглая девка, еще и со своей маггловской дребеденью! Не смей учить моего сына этой чуши!       — Белла, сядь, — Томас медленно вытер губы салфеткой и откинулся на спинку стула. — Не понимаю, чего ты взъелась, разностороннее образование — это прекрасно.       — Не понимаешь? — мадам Гонт повернула голову к мужу, теперь глядя на него возмущенно, сверху вниз. — Серьезно, Том?! Ты усадил ее за один стол со мной, заставил меня участвовать в этом фарсе и теперь делаешь свои излюбленные невинные глаза?       — Ты ведешь себя неприлично, — Гонт раздраженно поджал губы, а во взгляде промелькнула тень.       — Да плевать мне на приличия! Если тебе плевать, то мне и подавно! Каус, пошли отсюда, я не дам тебе общаться с этой шалавой!       — Я… я еще не доел! — во взгляде мальчика промелькнул испуг, он крепче вцепился в вилку. — И мне нравится Гермиона. А что такое «шалава»? — спросил у Тома чуть тише. Что не очень спасло ситуацию — Гермиона сидела ни жива, ни мертва, а в животе, казалось, ворочались скользкие змеи, заставляя недоеденный ужин проситься наружу. Неловкость и стыд стояли комом в горле, хотя понять, в чем виновата, она никак не могла.       — Он никуда не пойдет, — отрезал Томас. Сталь в его голосе казалась острее любого ножа на столе. Посуда неприятно задребезжала, а бокал Беллатрисы издал жалобный высокий звон. Гермиона испуганно вздохнула, однако на мадам Гонт демонстрация темперамента мужа никакого эффекта не произвела.       — Просто чудесно, — с ненавистью прошипела она. Швырнула салфетку, которую комкала в руке, на стол, прямо в свою тарелку. — Ну а я ухожу! И мы с тобой еще поговорим!       Гермиона очень надеялась, что последняя фраза относилась к Томасу Гонту, а не к ней. Но поднимать голову от стола, чтобы удостовериться, она не рискнула, только слушала, как каблуки процокали к двери. Глаза щипало, в горле встал комок, и она изо всех сил старалась не расплакаться. С другой стороны, а на что она рассчитывала, когда заявилась сюда, на прием с распростертыми объятиями? Странным было только то, что этот пугающий мужчина не окатил ее тем же вязким презрением.       — О да, поговорим, не сомневайся, — тихо ответил мистер Гонт вслед жене. Гермиона осмелилась поднять голову и взглянуть на него мельком — он смотрел на громко захлопнувшуюся дверь с усталым раздражением и бессознательно тер висок.       — Я могу принести… — предложил Том, глядя на отца настороженно. К сцене ранее он отнесся абсолютно равнодушно.       — Не стоит, — отмахнулся тот.       — Но если… — Они словно понимали друг друга с полуслова, отвечая раньше, чем собеседник закончит предложение.       — Нет. Это не поможет, причина моей головной боли в другом, — бросил он. Перевел взгляд на Тома. — В тебе.