Младший вовсе был дурак

— Антон то, Антон это… Антон, сходи туда, Антон, сгоняй быстренько на край света, Антон, помогай, очень нужно, а если что-то пойдет не так, то ты сходишь прямиком нахуй! Шастун бормочет себе под нос, и наконец — наконец! — можно безнаказанно материться, не выслушивая от нянюшки, что дети из приличной семьи так не выражаются. У Антона много вопросов: во-первых, на кой черт им до сих пор нужна няня, если ему, самому младшему, уже исполнилось восемнадцать, во-вторых — почему их в принципе воспитывает незнакомая женщина. Ответы, впрочем, тоже ясны: у родителей много дел, и не выгонять же старую женщину на улицу за ненадобностью, учитывая, что она всю жизнь посвятила славному семейству Шастунов. И все-таки нотации чертовски бесят. — Давай, Антон, это просто учеба, что может пойти не так! У всех дар, значит, и у тебя тоже! Кровь не пропьешь! — продолжает распинаться он, раздосадованно пиная камень. — Все будет хо-ро-шо! Последнее слово он выговаривает с характерной маминой интонацией: иногда кажется, что ее оптимизма хватит на то, чтобы каждая собака на их землях уверовала в лучшее будущее, вот только на Антона эти чары не действуют. Не теперь, когда он уже умудрился приложить учителя заклинанием — не смертельным, конечно, но достаточно мощным, чтобы он отправился в больницу, а сам Антон — нахуй. Точнее, конечно, спасать принцессу, и вообще, это не наказание, а великая честь, потому что леди Ирина так красива, так очаровательна, так умна! Вот только сведений про ее интеллект у Антона не водится, а природных данных недостаточно, чтобы он поперся в драконье логово, то, что через тридевять земель, на вершине большой горы, прямо за бурной рекой и медвежьей норой — в общем, способов убиться в пути достаточно, и сейчас ему грешным делом кажется, что его не просто осудили по общим законам, а именно родители решили подговорить судью и незатейливо избавиться от самого непутевого сына. Младший. Это слово сопровождает Антона всю жизнь, висит на шее тяжелейшим камнем. Быть младшим — значит, вечно оглядываться на всю семью, втайне завидовать чужим успехам и жить в непрекращающейся гонке. Оксаночка умница, печет пироги и вышивает крестиком, будет хорошей женой; Дима — ну просто кот ученый, у него в голове — целая энциклопедия, он будет людей спасать, благородное дело; Сережа умный, хитрый, справедливый — идеальный служитель закона. Антон во всей этой колыбели талантов — не пришей кобыле хвост; болтается, как говно в проруби, и ощущает себя примерно так же — потому что, ну, сколько денег, сил и времени вложено в его образование? А он ведь не тупой, не какой-то дефектный — нет, обычный человек с аттестатом об основном общем и начальном магическом, немного фехтует, немного стреляет, через раз говорит на французском, а по-пьяни — вообще щебечет как на родном. Для восемнадцати лет этого — через край просто, любая семья гордилась бы таким сыном и прочила ему поступление в лучшие институты. Любая — но не королевская. Шаст шагает сейчас по ромашковому полю, нещадно давит чертовы цветы, через раз чихает от аллергии и высматривает впереди этот гребаный замок, где его, по всей видимости, сожрут живьем. Естественно, идти туда хочется не особо. Антон топчется на полянке, хотя ноги за время пути стираются сильно, и кажется, что все, от кончиков пальцев до лодыжек, представляет собою одну большую рану. Он даже смеется мысленно, мол, неженка — как принцессу отбивать будешь, если уже сейчас хочется лечь и умереть? Умирать, правда, рано, но и назад пути нет: суд найдет на любом конце света, семья разочаруется, а если его и заметят где-нибудь в другом городе, то слух о сбежавшем сынишке Шастунов покатится по гадким языкам со скоростью света. А у него ведь даже магии не хватает на то, чтобы замаскироваться, да и после последнего инцидента — вот же гадство! — колдовать не хочется совершенно, так что куда деваться? В конце концов, может, не так уж все и плохо. На подступах к замку Антон зачем-то молится, всхлипывает, выпивает остатки воды из фляги — и отбрасывает ее в сторону. Бабушка говорила, выкинуть что-то в поле — значит, принести жертву духам природы, и те в сложной ситуации защитят от беды. Шаст в глубине души не думает, что какие-то духи могут спасти его от дракона, но природный авантюризм, отчаяние и безнадега заставляют делать последние шаги. Он выхаживает каким-то зигзагом, то и дело оборачивается, хотя вокруг — ни души, и наконец ускоряется, потому что, ну, чему быть — того не миновать, а смерть от лап и когтей даже милосерднее перспективы зачахнуть заживо в нечеловеческую жару. Облегчение накатывает волнами: на каждом шагу, после каждого поворота Антоново сердце вдруг замирает, подпрыгивает до самой глотки — и падает в пятки, после чего, подрагивая, встает на место, когда он понимает, что никто до сих пор не подкрадывается сзади. Зато в тени массивного замка становится наконец прохладнее, и этот робкий, ничего не значащий аргумент идет в крошечный список тех, почему Антон до сих пор здесь. Наконец ему надоедает бояться: он проходит где-то половину окружности, вот уже впереди виднеется самая дальняя от входа башня, а вокруг до сих пор — ни принцесс, ни драконов. Оно и к лучшему — причем и первое, и второе, потому что та принцесса прельщает тоже не особо. Антон вспоминает Ирину улыбку, всегда холодную, не касающуюся взгляда; наигранный смех, скудные познания — в каждой области понемногу, ровно столько, сколько нужно, чтобы сойти за образованную особу; цепкий ум, падкий все больше на сплетни и развлечения. — Да, за такую принцессу и умирать не хочется, — бормочет себе под нос Антон, и в этом тоже есть крупица правды: за лучшими из дев рыцари сами выстраиваются в очередь, только бы совершить подвиг ради прекрасной — тем более, за таких обычно предлагают щедрую награду. За Ириной очереди нет. Антон думает, что, в случае успеха, все равно предпочел бы жениться на злобном драконе — или все-таки выйти замуж, хотя кто его разберет. — Добрый вечер, — звучит томный голос откуда-то за плечом, и Шаст, привыкший уже беседовать сам с собой, инстинктивно отпрыгивает в сторону, пошатывается, падает — и приземляется прямиком на задницу; в голове роятся мысли о том, что нянечка отругает за порванные штаны — но ее нет рядом, да и вряд ли они встретятся снова, так что — какая разница. — Ты не похож ни на дракона, ни на принцессу, — выпаливает Антон. У него за последние дни, проведенные в одиночестве, самоконтроль отключается совершенно: он привыкает говорить то, что первым приходит на ум, а однажды специально выделяет время, чтобы покричать в попавшийся на пути ручей, потому что терпеть напряжение становится невозможно. А теперь — вот, пожалуйста, совершенно незнакомый человек смотрит на него, как на идиота, хлопает ресницами и явно не знает, что сказать. — Извините, я был невежлив, — наконец исправляется Шаст, так и продолжая сидеть на земле: уставшие ноги, если бы могли говорить, сказали бы ему спасибо. — Я не ожидал кого-то здесь встретить, местность-то… непопулярная, — пожимает плечами он. — Вы, кстати, какими судьбами? Это правда подозрительно: он не видел живых людей уже больше суток, с тех пор, как осталась позади последняя крошечная деревенька — да и там старался не попадаться на глаза зевакам, скрываясь под широким капюшоном. Это, что называется, одна ошибка — и он ошибся: незнакомец в плаще в такую жару вызывает еще больше интереса, так что Антон оставляет бесполезную тряпку где-то в лесу, в робкой надежде, что она кому-то еще пригодится, и идет дальше. — Я живу неподалеку, — помедлив, отвечает незнакомец. — А вы? — Неподалеку? — Шастун не спешит отвечать, зато переводит тему, вновь возвращаясь к судьбе собеседника. — И не боитесь страшного дракона? Он кивает на стены замка, отгоняя мысли о том, что, вообще-то, не видел на карте ни одного домика. Во-первых, карты могли и устареть, во-вторых — мало ли, какой отшельник решил поселиться в глухом подлеске. Насколько Антон помнит деление собственных территорий, эта площадь вокруг драконова логова считается проклятой, а значит, ее может занять любой желающий, если только такой самоубийца вообще найдется. Впрочем, мужчина не выглядит ни печальным, ни даже напуганным, так что Антон даже немного завидует. — О, дракон? — переспрашивает тот, будто и не услышал. — Знаете, не так страшен дракон, как его малюют. Я, конечно, видал его только издалека, но, как видите, вполне себе жив и даже немного счастлив. В конце концов, дракону нужна причина, чтобы кого-то съесть — вы ведь тоже не убиваете первых встречных? Шастун пожимает плечами: звучит логично, вот только есть одна крошечная проблема. — А если бы кто-то хотел, допустим, похитить из его башни принцессу, как думаете, дракон бы разозлился? Мужчина смеется, и у его глаз собираются милейшие морщинки. — Мы же не знаем всей ситуации. Возможно, та принцесса ему уже до смерти надоела, и дракон даже согласился бы отсыпать вам мешочек золота, чтобы вы унесли ее куда-нибудь подальше. Может такое быть? Так нелепо, но Антону, со всей его нервозностью, недосыпом и страхом, становится почти смешно. — В сказках о таком не пишут. Он прощается с незнакомцем неуклюже, желает ему удачи, хоть и непонятно, в чем и зачем, зато слышит ответное пожелание — и это почему-то оказывается важным. Чем дальше, тем сильнее просыпается авантюризм, исконно Антоновское «Да все будет чудно», даже если от чуда его отделяют всевозможные круги ада. Так и теперь: солнце светит, вдалеке щебечут птицы, замок вблизи оказывается нестрашным, а поросшие мхом камни — даже красивыми. К тому же, дракона до сих пор нигде не видно, и Шаст осматривается, надеясь проскочить побыстрее: в голову неожиданно лезут мысли о том, что он, первый и единственный, вернется из драконьего логова, и слава о нем пойдет до самого моря, и родители наконец-то будут им гордиться — но Антон быстро понимает, что ему этого и не нужно вовсе. И так много бессмысленного внимания к его скромной персоне, незачем ворошить это гнездо. Ему бы, напротив, вернуться куда-нибудь в тишину. Да что там, это чертово поле кажется не таким уж и плохим: за ним никто не бегает, не просит благословения или совета, — с чего только люди взяли, что он может с таким помочь? — не напоминает о великом долге перед семьей, родом и отечеством. Антон вздрагивает при мысли об этом — и торопливо заходит в замок: на месте, видимо, бывшего черного хода зияет пустой, крошащийся по краям дверной проем, за которым — только тьма коридора. Внутри оказывается темно, холодно, и Антон жалеет, что у него с собой — ни одного источника света, нет даже крошечной соломинки, да и поджечь ее нечем тоже. Если бы Дима был рядом, то наверняка пошутил бы про естественный отбор — мол, как так, не взять с собой вообще ничего, кроме небольшого кинжала в ножнах да запаса провизии на эти дни? И то, еды становится с каждым днем все меньше, и теперь у Антона остается только небольшая сумка, сиротливо висящая на поясе. У Антона точка зрения своя, альтернативная — и нет, это не значит, что он сам по себе альтернативно одаренный. Можно было бы, конечно, с ног до головы обрядиться в стальные латы и взять с собой тяжелый меч, но он не раз слышал, как дракон одним неосторожным чихом превращает таких героев в шашлык на углях, только трупы потом находят неподалеку от замка. Антон понимает: его единственный шанс — либо не попасться под нос чудовищу, либо бежать так быстро, как только сможет, а значит, ничего лишнего на нем висеть не должно. Он бредет по темному коридору, в общем, недолго: дальше начинаются окна, крошечные, под самым потолком, но света становится достаточно, чтобы не переломать себе ноги. И только теперь Антон замечает одну невероятно обнадеживающую вещь: насколько он помнит и может себе представить размер дракона — огромный ящер никак не пролезет в эту часть замка. Это, с одной стороны, странно, с другой — неудивительно, наверное, все-таки замок строился не под драконьи масштабы. Антон впервые думает, что у него есть реальный шанс Ирину спасти. До сих пор он ощущал себя героем плохой былины: в финале он должен был либо умереть, либо убежать, чтобы вся история в целом стала похожа на шутку, которую рассказывают в тавернах подвыпившие моряки. Вся ситуация казалась ему настолько абсурдной, что и перспективу смерти не получалось принять всерьез: мол, он же — сын Шастунов, вырос с золотой ложкой в жопе, его защищает сам ангел-хранитель. Он может хоть бегать по крышам, хоть убегать от бродячих псов — и все равно выживет, потому что смерти не существует. Даже когда Антона приговаривают к спасению принцессы, он вздыхает, нервничает, но относится к этому как к приколу — прогуляться туда, прогуляться обратно; его накрывает глухой безысходностью только на середине пути, когда отступать уже некуда, и тогда, после долгих размышлений, он приходит к тому же, что говорил ему отец: главное — быть хитрым, ловким и проворным, и тогда неповоротливый дракон не сможет тебя достать. В глубине души Антон думает, что родители должны были его спасти от суда, закрыть дома и не пускать ни в какие спасительные походы: так ли важно торжество правосудия, если младший сын бесславно погибнет в драконьей пасти? Но матушка, хоть и картинно утирает слезы платком, все-таки не спешит помогать: провинился — вперед к исправлению, негоже, чтобы королевские дети суду не подчинялись. У Антона так много вопросов к суду, отправляющему его буквально на смертную казнь — а если не пойдешь, то все равно ведь найдут и живьем закопают, а ведь он, по сути, даже никого не убил. Или, как выразилась судья — не успел никого убить, будто у Антона был такой умысел, и нужно непременно послать его на другой край вселенной, чтобы избежать жертв. Хотя сейчас ему кажется, что слухи по обыкновению страшнее реальной жизни: в конце концов, он обходит весь замок по кругу, и до сих пор ему не встречается ни одной ловушки, ни драконьих следов, ни тем более самого чудовища. Правда, принцессы нет тоже — но Антон оживает, боевой дух у него возрождается из пепла, так что он настроен вывести девицу из башни и спастись сам. Первый подвох встречает его за двадцатым, кажется, поворотом: в пустующем коридоре наконец появляется дверь, и Шаст — зачем?! — тянет за ручку прежде, чем успевает подумать. Ход, в целом, не самый умный, мало ли, что скрывается внутри, но любопытство оказывается сильнее: Антон думает, что вряд ли дракон притаился именно в этом помещении пять на пять метров, так что уже смелее шагает внутрь. Там, под тусклым светом единственного помутневшего от времени окна, лежат огромные мешки с золотом. Шастун сам своим глазам не верит — просто потому что в этом проклятом месте оказывается что-то… нормальное? Если только мешки, доверху набитые деньгами, можно назвать чем-то нормальным — но Антон подходит ближе, сгребает монеты в ладонь, перекатывает их между пальцами, будто убеждаясь в их реальности. И, вздохнув, выкидывает обратно: неинтересно. Деньги ему ничем сейчас не помогут: ни Ирину найти, ни у дракона ее же выкупить, ни исчезнуть к чертовой матери. Да и по жизни от них зла больше, чем пользы — Антону все чаще кажется, что он был бы счастливее, родись он в бедной, но честной семье, а счастье все равно не купишь. Поэтому он оглядывается, конечно, прежде чем захлопнуть дверь и отправиться исследовать замок дальше, но скорее из научного интереса: откуда здесь столько денег? А впрочем, Шаст не уверен, что хочет об этом знать — и что его вообще это волнует. До каменной лестницы он доходит, когда уже успевает решить, что потерялся, вздохнуть, в очередной раз похоронить самого себя и проклясть все королевское правосудие разом. Вырезанные в стене ступени уходят вверх, так высоко, что оценить масштаб не хватает взгляда, но Антон шагает туда без особого страха: проход все еще узкий, так что ему ничего не грозит — если только дракон на самом деле не размером с ящерку. Хотя этого дракона вообще никто никогда не видел, свидетелей нет, так что, может, это и вовсе сказка для непослушных детей — но кто тогда сажает принцесс в башню? А может, и Ирина жива-здорова, и Антона просто отправили на перевоспитание, мол, смирись со смертью и научись ценить жизнь? Варианты объяснения происходящего у него — один хуже другого, но, честно, Шаст так и не может понять, почему все так… просто? Он успевает обойти весь первый этаж по кругу, подняться наверх — а из проблем до сих пор только ноющие икры и стекающий по лбу пот. Следуя неясной интуиции, он доходит до самого верха, хотя по пути приходится останавливаться, чтоб отдышаться, выходит на широкую площадку — и вот здесь уже будто может вместиться целый дракон, потому что зала под потолком действительно огромная, но прямой угрозы так и не появляется. Антон заходит за угол, сердце вновь подскакивает до самого горла — и выдыхает. Широкая дверь темницы возвышается перед ним, точно мираж в пустыне. Хочется смеяться — нервно, неудержимо, потому что, ну… Он просто зашел в замок, не пришлось даже выламывать дверь, без каких-либо препятствий добрался до конца маршрута, а теперь смотрит на решетчатую дверь, за которой, в самом углу, на потертых тряпках сидит девица, и его никто не остановил даже? А в честь чего столько шума? Проблем-то теперь — выйти обратно да вывести за собой Ирину. Он кидается к клетке поспешно, торопливо, только бы успеть — и понимает свою ошибку, только когда врезается в неприступные стальные прутья, касающиеся самого потолка острыми концами. На двери — ни одного замка, ни даже крошечной щеколды, вот только Антон трясет ее, наваливается всем телом, а результата — ноль. Разве что сидящая внутри девушка вскидывает голову, иронично приподнимает бровь — но почему-то не выглядит особенно счастливой. — Ну… здравствуй, — глупо говорит Шаст: а что положено говорить принцессе, когда приходишь спасать ее из драконьих лап? Он косится на нее с неожиданным недоверием: не может быть, чтобы Ирина не была счастлива. Она, вообще-то, в плену у чудовища, а Антон — храбрый спаситель. И все-таки девица тихо смеется, кокетливо поправляет длинную растрепавшуюся косу. — Не пытайся, — говорит она, смешливо улыбаясь, — я эту дверь как только не пыталась выломать, даже магию подключила, но все мимо. Вряд ли у тебя получится. «Вот это заявочка». — Но женская магия… — Слабее мужской? — спрашивает Ирина с явной иронией. — Дорогой, это стереотипы. Антон готов уже спорить: да какого лешего даже самая знатная дама может над ним смеяться? Но он вспоминает, как вообще оказался здесь, и все свои магические опыты до сего времени: однажды он умудрился превратить обычную полевую мышь в огромного монстра, а на новый год хотел подарить Оксане новое платье, но в итоге приделал ей уродливый птичий хвост. Птичий! Антон помнит, как в праздничную ночь отец старался, чтобы снять случайное проклятие — только перья летели да слышался пронзительный детский плач. — Но ты хочешь вообще спастись или нет?! Он переходит на «ты», но его это не особо волнует: здесь некому следить за соблюдением приличий, а деву это, видимо, не особо волнует. Ирина по ту сторону решетки смотрит на него виноватым оленьим взглядом, хлопает ресницами. — Здесь не то чтобы очень плохо, — пожимает она плечами, очаровательно морщит нос. — Я дракона видела от силы два раза, а Арсений меня кормит, рассказывает интересные истории, мы гуляем по замку. Ты знал, что он не весь такой пустой и серый? В дальнем крыле очень даже симпатичные комнаты. В моей, например, стоит большое зеркало… Антон вообще перестает что-либо понимать. — Арсений? — Да, — кивает Ирина, — я так поняла, это кто-то вроде… — Она запинается. — …драконьего слуги? Но он в принципе милый, правда, чудной слегка. И я, конечно, хотела бы выбраться, но Арсений сказал четко: жди героя, надо, чтобы тебя спасли, а выберешься сама — будет проклятье страшное. — Какое? Дева пожимает плечами. — Не знаю, но, помилуй, меня принес сюда дракон, и я не хочу проверять его силу. — А комната? Ты сказала, у тебя есть комната? — спрашивает Антон, на проверку еще раз дергая за прутья решетки: те, естественно, не спешат поддаваться. — Почему тогда ты сидишь в клетке? Ирина вдруг снова смеется: тихо, себе под нос, но это вызывает еще большее замешательство. — Арсений говорит, что это — антураж. У Антона еще много вопросов — если честно, куда больше, чем было в начале пути. Он-то думал, что все будет если не просто, то объяснимо: вот тебе башня, вот принцесса, проскальзываешь мимо дракона, забираешь девушку — и на выход, домой, а там можно дальше вести свою обычную жизнь. А теперь оказывается, что ни принцесса не спешит ему помогать, ни сам он не знает наверняка, как вскрыть чертову решетку. Последнее, впрочем, гнусная ложь: и дураку понятно, что открыть двери можно с помощью магии, и Антон даже знает нужные заклинания — вот только маг из него никудышный настолько, что становится страшно. Того и гляди, обратит принцессу в жабу, или уменьшит их в тридцать раз, или вообще наколдует сотню ядовитых змей, от которых убежать не сможет. Он думает об этом совсем недолго — потом за спиной раздается отчаянный дикий рев, и Шастун оборачивается, точно завороженный, наблюдает, как крылатый ящер приземляется, тормозит размашистыми когтями, отчего пол в широкой зале покрывается царапинами. Антон готов сам себя сжечь: каким-то образом он умудрялся до сих пор не заметить, что все вокруг испещрено неглубокими бороздами, а теперь — пожалуйста, дракон приближается, тычет широкой мордой ему в лицо; из ноздрей вырываются клубы дыма. — Ну здравствуй, — говорит тот, и Антон не уверен: то ли он слышит голос, то ли ему кажется. — За принцессой пожаловал? Дракон смотрит на него уже слишком долго: Шаст и надеяться не мог на такой дар. Проходит минута, другая, а он до сих пор жив, даже невредим — только глаза драконьи становятся все темнее, но в выражении морды будто прячется какая-то смешинка. Ящер, точно подтверждая его догадки, фыркает. На Антона высыпается сноп искр, и он отскакивает чуть вбок. Подбор слов оказывается неожиданно тяжелым: Антон видит перед собой приоткрытую пасть, один клык в которой размером почти со все его тело, и злить чудовище не хочется. Тот пока не выглядит разъяренным — скорее, озадаченным, и хотелось бы, чтобы так и оставалось. — За принцессой, — наконец кивает он: врать, кажется, себе дороже. Дальше и говорить нечего, а у Антона и вовсе шаблон трещит по швам. Полагается, что дракон после этого должен начать защищать добычу, но тот только хлопает огромными ресницами, фырчит напряженно и, кажется, опять смеется — Шаст не берется судить наверняка, но от очередной охапки искр отскакивает еще дальше. — Ну… — Дракон окидывает его взглядом, в котором мелькает что-то, похожее на сомнение. — Пришел спасать, а даже двери открыть не можешь? Тут не то чтобы нужны особые силы, это же стандартное заклинание, его все учат. Или там, у людей, что-то изменилось? — Я… боюсь колдовать, — признается Антон, и это, в общем, величайшая глупость, потому что теперь дракон может сожрать его за один укус, но Антону кажется, что этого не случится. — В последний раз, когда я этим занимался, покалечил человека, за это меня сюда и отправили. Не хочу что-то сломать. Дракон смеется так громко, что стены замка дрожат, а в глазах Ирины наконец появляется интерес. — Не хочешь сломать? Но ты же пришел спасать принцессу. — И? Антон действительно не видит связи. — Обычно те, кто пытается спасать принцесс, вламываются с ноги, крушат стены ради развлечения — вон, после последнего героя я до сих пор не вернул на место дверь. Ходят по всему замку, набивают золота по карманам столько, что потом убежать не могут. Потом еще залатывай дыры в стенах, которые эти придурки наносят просто чтобы повеселиться! И ты был бы таким же, если бы мог! Последняя фраза звучит обвиняюще. Антон в целом не понимает, как и когда успел ввязаться в дискуссию с чудовищем, которое терроризирует половину королевства, но отступать уже не хочется — нужно же защитить свою честь. — Даже если бы мог, то не стал бы! — парирует он, и дракон совершенно по-человечески закатывает глаза. — Зачем оно надо? — Говорю же, для развлечения. Это же так классно — принести домой чужие деньги и фамильные драгоценности, а один умник даже пытался отломать мне кусок чешуи! Я что, похож на сувенир? Какой же абсурд: дракон хмурится, выглядит почти обиженным, и, кажется, его тоскливый взгляд пробирается в сердце каждого участника этой нелепой сцены, потому что Ирина из-за решетки неожиданно добавляет: — Ничего ты не сувенир! Антон оборачивается на нее с искренним удивлением: какого черта? Она, может, и вовсе не хочет быть спасенной? Но кому понравится, если тебя притащат в замок на краю вселенной и запрут в клетке? Хотя Ира говорила что-то про свою комнату и прогулки, но все-таки. — Послушай, я не хочу ничего ломать. Я бы и не поперся сюда, если честно… Место не самое удобное, знаешь ли, — окончательно смелеет он. — А как же королевский титул? Антон фыркает. — И пристальное внимание каждой собаки, еще и требований выше крыши? Да я всю жизнь пытаюсь от такого избавиться! Иногда кажется, что жить отшельником было бы проще, вот прямо как ты. Дракон смотрит на него с ответным интересом. Шастун почти забывает, что перед ним — монстр, отправивший на тот свет несколько десятков куда более смелых и отважных рыцарей. И, хотя абсолютное большинство принцесс все-таки возвращались домой, Антон уверен — это только благодаря их отваге и силе. Ну, или был уверен — до сих пор. — Что тебе тогда нужно? — озадаченно спрашивает дракон. — Ни денег, ни славы, ни титула… Принцессу в жены хочешь? Антон оборачивается к Ире и искренне говорит: — Извини, Ирина, но, честно говоря, и эта перспектива меня не радует. Не потому что дева плохая, просто как-то… — Согласна, — фыркает девица из-за решетки, и это вообще-то обидно, учитывая, сколько он прошел, чтобы ее отсюда вытащить. — Но в чем твоя цель?! Дракон уже почти воет — и это тоже не страшно, скорее, смешно, потому что в чешуйчатой голове явно трещат по швам стереотипы. С другой стороны, Антон тоже пришел с набором легенд и мифов, заботливо уложенными в бестолковой черепушке — мол, стоит попасться на глаза монстру, и тот сожрет его заживо, а пока, получается, дракон только защищается от тех, кто крушит его замок? С другой стороны, никто не заставляет его таскать принцесс. — Поспать хорошо, поесть, работу найти нормальную, а не какую родители скажут, — пожимает плечами Антон. — Да, именно в таком порядке. — И, окончательно осмелев, добавляет: — А можно вопрос? Дракон молчит — и Шаст принимает это за разрешение продолжать. — Вот ты говоришь, что рыцари к тебе ломятся, все ломают, воруют… — осторожно начинает он. — А ты не думал, что можно просто не трогать наших девушек, и тогда спасатели не придут? Ну, жить себе спокойно, к тебе же и так никто не подойдет, ты, блин, дракон! — Кх-кх… — закашливается ящер, отчего из приоткрытой пасти все-таки вырывается язычок пламени, и Антон едва успевает отскочить в сторону. — А как скоро люди пойдут войной на одинокого дракона, если поймут, что тот, в общем-то, не опасен? А если поймут, что у него еще и свое добро имеется? Вопрос риторический: Шаст легко может представить, как толпа озлобленных дураков идет в осаду, стоит только сообразить, что огромный замок с историческими ценностями стоит без охраны. Сейчас же легенды о драконе, зачастую преувеличенные до невозможности, бросают тень на всю округу, и только отъявленный дурак или редкий наглец посмеет сунуться в эту сторону. — Справедливо, — признает наконец Антон. — То-то же. Кстати, принцесс я отпускаю. Всегда надеюсь, что придет какой-нибудь культурный рыцарь, чтобы не выпускать даму одну, ты же видел, как сюда тяжело добраться? — Шаст только кивает. — А приходят моральные уроды. Кого-то, это правда, я жег заживо, но они, поверь, сами напросились, а кто нормальнее — так сами ноги ломают на выходе, один умник додумался выйти из окна башни, когда меня увидел. А он ведь ничего не украл, не сломал, я бы его и отпустил! — То есть… нас ты отпустишь? Антон сам своим словам не верит, но, по всему, так и складывается: он не успел ничего разрушить, если не считать призрачные перспективы на брак со спасенной Ириной, но они были и ни к чему. — А вы хотите уйти? — спрашивает дракон как-то… тоскливо? — В смысле? — Ну, ты сказал, что хотел бы пожить отшельником, как я, и с Ириной мы, признаться, слегка сдружились, а тут, как ты понимаешь, не с кем поговорить по душам. Нечасто бывают гости с интеллектом выше, чем у чашечки из фарфорового сервиза. Может быть… — Погоди, — вклинивается Антон: у него в голове мозаика складывается слишком медленно, но он, во-первых, в стрессе, во-вторых, перегрелся: если бы в замке нашелся небольшой пруд или хотя бы лужица, чтобы смыть грязь, он бы задержался хоть на неделю, — но Ирина сказала, что видела тебя буквально два раза, а гулял с ней какой-то Арсений? Если бы Шаст не увидел это своими глазами, то не поверил бы: дракон совершенно по-человечески вздыхает, закатывает глаза — и бьется огромной головой об стену. Кажется, он хотел бы приложить ладонь ко лбу, вот только передние лапки слишком короткие, и у него при всем желании не вышел бы этот трюк. — Кажется, я погорячился насчет твоего интеллекта. Антон зависает: стукнул бы ящера по наглому мокрому носу, да только инстинкт самосохранения все-таки запоздало включается и советует этого не делать. — Ты… человек? — наконец выдавливает из себя он, до жути боясь ошибиться и вывести дракона из себя. — А похож? — усмехается тот. — Меняй. — У тебя есть брат-близнец? — Меняй! — Ты… — Он — оборотень, дурачина, — вклинивается Ирина. — Могла бы сказать! — парирует Антон. — У него все еще одна из форм — это дракон, который может нас обоих сожрать. — Резонно. — Я все еще здесь, — недовольно выдыхает ящер, жмурится — и неожиданно исчезает в облаке пыли, настолько огромном, что Шаст закашливается и упирается лбом в стену. — Ну так что?

҂ ҂ ҂ ҂ ҂

С Арсением оказывается интересно. Антон признает это не сразу: сначала пару часов дуется, что они, оказывается, уже встречались у замка, и Арс ничего не сказал, на что оборотень парирует — мол, как мог, так и подавал знаки, сказал же, что все может быть не так очевидно плохо. Антон спорить боится, — правду сказала Ирина, он все еще может сжечь заживо, даже если в человеческой форме выглядит куда милее, — но все-таки недовольно показывает язык, но Арсений предлагает магический душ — и это перевешивает все. Он неожиданно остается в замке сначала на день, потом — на неделю, и это становится куда более странным, потому что Ирина отпрашивается домой. Причем, ехидно приподнимая бровь, уточняет, что ей сказать в ближайшей деревне, похоронить ли Антона или сказать, что его судьба неизвестна — и в этом такой жирный намек на Антонову связь с Арсением, что Шаст, услышав это, краснеет до кончиков ушей, а Арс смотрит на него, будто всерьез ожидая ответа. Антон выдавливает что-то вроде «Скажи, что я потерялся» — потому что действительно планирует позже «найтись». Арс вокруг Иры скачет кругами, будто он не оборотень вовсе, а беспокойная мамочка-наседка: предлагает взять с собой еду, воду, все-таки отдать Антона в сопровождающие — но девушка отказывается, мол, ни к чему ей лишний балласт. В одно из совместных утр Арсений говорит даже, что может обернуться и подбросить ее до какой-нибудь развилки, но все дружно решают, что план не выдерживает критики: если их заметят, легенда о злом драконе окажется совершенно несостоятельной, а значит, спокойной жизни Арса придет конец. Так что они остаются вдвоем — и это странно, но не плохо. По ночам Арсений, бывает, становится драконом, хотя звериная форма, по его словам, забирает слишком много энергии — но это, во-первых, необходимо, чтобы не растерять навыки, во-вторых — чтобы кто-то нет-нет да заметил летающее чудовище и шепотом рассказал об этом всей округе. Благо, человеческое воображение и тяга к геройству делают свое дело: почти каждый, кто хоть мельком увидал краешек драконьего крыла в небе, всем вокруг говорил, что столкнулся в смертельной битве с драконом и едва уцелел, храбро ранив того в чешуйчатый бок. Кто-то даже находит в полях выпавшие во время линьки чешуйки и приносит, как доказательство и трофей. — Ты был прав, — говорит Антон, когда они сидят на каменном же балконе, свесив ноги в широкие трещины: он поначалу очень боялся упасть, но Арсений сказал, что, если вдруг это случится, он успеет подхватить его заклинанием. — Это действительно похоже на отдых, сидишь себе в глуши, про мир реальный не думаешь, и все интриги, вся гадость там остается. — А я говорил! — Арс смеется и отпивает вина из высокого бокала. — Правда, я не сдержался и выяснил, что Ирина добралась целой и невредимой. — Как ты узнал? Шастун щурится, но в наступивших сумерках этого почти не заметно. — Это моя тайна. Он удивляет сам себя, когда выбирает не спрашивать. Тайн между ними и так много — причем не то чтобы они были особенными, неприступными, способными разрушить все и вся. Нет, просто оба обходят стороной какие-то осколки своего прошлого, только бы не пораниться снова, не впустить эту грязь в их маленький герметичный мир. Антон мало рассказывает о семье — но живет с пониманием, что когда-то придется туда вернуться; Арсений молчит о том, как он здесь оказался — но это, кажется, было несколько сотен лет назад, Шаст тогда еще не родился даже, а историю он знает хоть и неплохо, но об оборотнях-драконах информации там — две капли, и те замешанные на преувеличении и лжи. Антону куда важнее настоящее: то, как они часами обсуждают что-то философское, текущую ситуацию в королевстве. Арсений оказывается о многом осведомлен, но о роли самого Антона он почти не упоминает, хотя в драконьей голове картинка наверняка складывается, а несуразный дурак и младший сын самого короля становятся одним человеком — но это ведь совершенно не важно? Хоть где-то — не важно. Первый полет случается неожиданно. Арсений однажды вечером шутит, мол, давай подвезу, Антон, пьяный от вина и звездного неба, соглашается, и Арс, обратившись, подлетает близко-близко к балкону, почему-то настаивая, чтобы Шаст залез именно так. — А что, с земли — это для слабаков? — спрашивает он, но все-таки вскарабкивается на драконью спину, едва не скатываясь с широкого крыла. — Не знаю, — рычит Арсений: в драконьей форме голос у него странный, чуть хриплый, но обаятельный настолько, что принцессы, возможно, сами бы легли штабелями, если бы у них был выбор. — Я еще никого не пробовал так сажать, может, мы бы и не взлетели. — В смысле? — Антон действительно удивляется. — Ты же сюда целую толпу принцесс перетаскал? — Так то в когтях, а на спину усадить кого-то — это же доверие нужно! — фыркает ящер. — Держись, кстати, крепче, мы набираем высоту. Антону почти не страшно: конечно, земля внизу становится совсем крошечной, величественный замок размывается до серого пятна где-то в темном поле, а уши закладывает так сильно, что продолжать диалог становится невозможно — зато он держится за массивную драконью шею, острые чешуйки царапают локти, но не настолько сильно, чтобы из-за этого страдать, а Арс со спины поддерживает его заклинанием. И это впечатляет, так что Антон, когда оба приземляются в небольшом подлеске, вдруг выдает: — А научи меня колдовать нормально? Я же, ну, тоже должен уметь? — Все, в ком есть хоть капля магической крови, могут колдовать, — говорит Арсений, откашливаясь после обращения обратно в человека: Шаст замечает, что это занимает много сил, и Арс каждый раз ходит, как пришибленный, так что его согласие на полеты становится в разы ценнее. — Правда, я не уверен, что я хороший учитель… И давай сначала отойдем и помоемся, ладно? Когда они вваливаются в подобие душевой вместе, это почему-то не кажется странным; когда раздеваются, а Антон наконец стягивает штаны, чуть стесанные в районе паха острыми чешуйками — тоже. Арсений наспех обещает наколдовать ему нормальной одежды, и Шаст не уверен, что это так уж необходимо, — слишком много энергии необходимо, чтобы творить вещи из ничего, — но все-таки не спорит. Слишком уж завораживает его ситуация, и сам Арсений, вспотевший и грязный, кажется вдруг воплощением неземной красоты. Они друг на друга почти не смотрят. Точнее, не смотрит Арс, а Антон пялится совсем уж бесстыдно, а в голове проносятся ворохом мысли о том, почему он до сих пор не засматривался на девушек и не хотел жениться на многих и многих прекрасных кандидатках. Зато он видит Арсения — и думает, что он слишком, черт возьми, прекрасен. Благо, тот слишком занят подачей воды из каких-то подземных вод — поднять уже существующий источник проще, чем наколдовать хоть каплю в пустыне, — и не замечает на себе липкого Шастуновского взгляда. Или все-таки замечает — учитывая, что он оборачивается насмешливо и тянет: — Ты всегда такой дурак? Это могло бы быть обидным — вот только у Антона глаза загораются, кончики ушей вспыхивают, а луна в крошечном окошке под потолком будто специально выходит из-за облака, очерчивает бледными лучами плоский Арсов живот. — Ну… да? — с полувопросительной интонацией говорит он, но на всякий случай делает шаг вперед. — Что-то ты так не тупил, когда пошел на дракона с одним крошечным ножичком. — Меня приговорили! — фыркает Шаст, и все это совсем уж начинает напоминать балаган: одновременно волнующе и неловко. — Ну… — Арс тормозит, будто обдумывая что-то, — в таком случае, приговариваю тебя к поцелую? Антон почти облегченно вздыхает: значит, ему не показалось, он не поехал крышечкой, и напряжение между ними действительно существует. — Ты не королевский судья, это нарушение протокола. Арсений закатывает глаза — и целует его первым. Антон ловит себя на мысли, что почти не удивляется — и это странно, потому что обстоятельства явно с подвохом. Его вжимает в холодную каменную стену человек, который вообще-то оборотень, который держит в страхе все королевство, а может, не все, а только часть, но Антоновы родители давно назначили награду за голову ящера. Шаст на секунду думает, что мог бы убить Арсения сейчас. Убить — и принести им на блюдечке, чтобы им наконец-то гордились тоже, а имя его прославляли, как спасителя и героя. Но, конечно, эта мысль — дикая, чужеродная, Антон не воспринимает ее всерьез, не раздумывает ни секунды: к чертям такое геройство, где ценой — жизнь существа, которое просто вынуждено защищаться от нападений. Не трогали бы Арсения — и он существовал бы в мире и, желательно, не на самом краю вселенной в заброшенном замке. У Антона не трогать Арсения не получается: он, вообще-то, занят прямо противоположным, обшаривает каждый сантиметр его тела — скорее тощего, чем накаченного и сухого. Арса хочется вкусно кормить, вовремя укладывать спать и не давать тратить больше ресурсов, чем это необходимо — настолько он выглядит уставшим и изможденным, но на поцелуй отвечает с неожиданным жаром, прикусывает Антонову губу острыми клыками — не дракон, а вампир какой-то! — и проходится пальцами по груди. Это, в общем, невероятно глупо, но Шастун мельком думает, что все его тренировки — не зря, только когда Арсений гладит его пресс. Да, не все шесть кубиков, но два очерчены точно, хотя Арсению наверняка плевать. Вода так и льется на них откуда-то с потолка, движимая не темной, но магией, когда Арс спускается поцелуями ниже, прикусывает плечо, зачем-то — предплечья, и наконец с шумом всасывает в рот большой палец, облизывает подушечку; у Антона сердце, кажется, висит на тоненьком тросе — и в этот момент он рвется, а дурацкая мышца с шумом летит вниз, в самые пятки. Все это выглядит почти смешно: они двое, мокрые, испуганные будто, тычутся друг в друга носами, сталкиваются лбами и бьются передними зубами в особенно активном поцелуе. Антон в своем выборе уверен на максимальное количество процентов, но, когда Арс сплетает их пальцы и ведет его в спальню, все-таки тормозит, чтобы спросить наспех: — Уверен? Арсений, — глупый, глупый дракон, даром, что срок жизни приближается к сотням лет, — смеется тихо и говорит так, будто в мире нет ничего очевиднее: — Конечно. И Антон свое сердце теряет снова — на этот раз в другом (почти) человеке. Спальня у Арса — роскошная настолько, что и не скажешь сразу, что половина здания — руины вперемешку с пустыми каменными стенами. Антон вспоминает, как Ирина рассказывала о каких-то хоромах, но мысль о том, что Арс приводил ее к себе, отбрасывает сразу: невозможно. Арсений, конечно, оборотень, но честь и совесть у него есть — признался бы. Шастун ощущает себя тряпичной куклой: руки у оборотня все-таки сильные, а клыки даже в человеческой форме острее обычных, поэтому, когда они котячьим клубком валятся на кровать, Антон не сопротивляется, позволяя себя подмять. Умений и навыков у него нет совершенно, зато есть энтузиазм, и это помогает: он гладит все, до чего может дотянуться, целует Арсову грудь и, когда выдается возможность, скользит ниже по простыням и неуклюже облизывает член. Его неопытность Арсения, кажется, не волнует. Антон хочет уже пошутить про вековое одиночество, но почему-то не может — если он что-то и знает о сексе, так это что нужно сохранять романтическую атмосферу. Так говорили ему все взрослые, мол, это таинство по любви — с другой стороны, они также говорили, что в постели должны оказаться мужчина и женщина, а не два мужчины, один из которых — оборотень, так что кому какое дело? — Ты слегка озверел за годы без… этого, да? — наконец выдавливает из себя он, глупо хихикая в чужой пупок. Арсений — да ладно?! — покачивается, будто в отместку бьет его членом куда-то между плечом и шеей. Антон в крохотном шаге от истерики — это оказывается одновременно возбуждающе и нелепо, и он задыхается от всего сразу, до тех пор, пока Арс не спрашивает язвительно: — А кто тебе сказал, что у меня годы без этого? Шастуну кажется, что отомстить Арсу, отсосав ему — план надежный, как швейцарские часы. Арсений кое-как изворачивается, укладываясь на бок, видимо, чтобы не рухнуть, и Антон вжимается в него всем телом, ощущая себя неуклюжим подростком. Вся физическая подготовка не помогает, когда он нервно давится членом, дышит носом в десять раз чаще положенного, и наконец вбирает член почти до конца, а головка врезается в глотку. А после — Арс осторожно гладит его по бедру, подбирается к ягодицам и наконец наколдовывает какое-то подобие смазки и обводит указательным пальцем кольцо мышц. Антону кажется, что вот теперь-то он умрет на месте — не от драконьего пламени, так от своего собственного, охватившего его с головы до пят. Всего вдруг становится слишком много: Арс от его прикосновений извивается, толкается в рот, отчего Шасту бывает почти больно, но любопытство и энтузиазм, естественно, побеждают — и он будто бросает сам себе вызов, выжимает из Арсения все новые звуки, от тихих стонов до рваных вздохов вперемешку с шипением. Арсений при этом умудряется лениво гладить его по ногам, по внутренней стороне бедра: Антон думает, что Арс — настоящий дракон, не по крови, а по зову сердца, потому что от его касаний кожа горит, а когда тот возвращает пальцы на член, поглаживает, и наконец перекатывает яички, Шаст и вовсе воет волком — хотя он-то оборотнем никогда не был. Антон перехватывает инициативу инстинктивно, искренне веря, что действует на благо их обоих — у него перед глазами уже вспыхивают искры, и нет, Арсова драконья пасть здесь не при чем совершенно. Он укладывает Арсения на спину, по-хозяйски садится сверху, насаживается на член, опускаясь так нетерпеливо, что после нужна секунда на передышку и осознание вместившихся внутрь размеров. Хотя магия наполовину решает проблему гигиены, а возбуждение, умноженное на Арсеньевские пальцы — проблему растяжки, ощущение члена внутри все еще тягучее, болезненное и прекрасное одновременно. Антон покачивается медленно, лениво, будто в отместку за прошлую прыть — и Арс, кажется, вжимается лопатками в кровать, пытается вилять бедрами, но быстро сдается под чужим весом. Секунда — и Арсова ладонь, изогнувшись под невообразимым углом, ложится на чужой член: Шаст от этого вздрагивает, будто и не ждал вовсе, а когда по головке размазывается прохладная смазка, и вовсе скулит и толкается вперед. Арсений хмыкает — и, воспользовавшись ситуацией, толкается вверх, перехватывая инициативу. Они не занимаются сексом, не занимаются любовью — скорее, сражаются друг с другом, полушутливо, но азартно, провоцируя и заставляя забыться и передать власть. Антон и сам ускоряет темп, откидывается назад, упираясь ладонями в матрас, но вскоре, напротив, вжимается в Арсеньевскую грудь носом, кусает и лижет. Арс дрочит ему, как может, подсовывая кисть между телами, и ритм у него — рваный, дурацкий какой-то, то и дело съезжающий, так что сосредоточиться сложно, но Антону хватает и этого — он кончает первым, окончательно проигрывая в этой битве. Арс, впрочем, задерживается ненадолго. И вот в этом — настоящая магия. Антон только теперь замечает, что они до сих пор мокрые, липкие от пота и остатков желеобразной смазки; что бесконечные покрывала и простыни съезжают набок, горло от такого напора болит, а челка липнет ко лбу и, кудрявясь, падает на глаза. Арсений откашливается, — с дымом и искрами, — жмурится довольно, по-кошачьи, и, перекатившись, едва не падает на пол. — Что, в твои-то годы? — начинает Антон, но ему почти сразу прилетает мощный удар подушкой. — Да все, все, понял!

҂ ҂ ҂ ҂ ҂

Проходит примерно с месяц, прежде чем Шаст находит в себе силы вернуться домой — и в этот раз Арсений действительно везет его на спине, а Антоновы штаны предусмотрительно заколдованы, чтобы ткань даже в долгой поездке не протиралась. Со стороны каждого из них это — неоправданный авантюризм и огромный риск, но они договариваются, что, если их заметят, значит, судьба была такая — и придется бежать, но теперь уже вместе. Арсений во время прощания грустит — пытается, конечно, не показывать виду, но взгляд у него бегает из стороны в сторону, а драконьи уши жмутся к макушке так низко, как Антон еще никогда не видел. Шаст уходит, не оборачиваясь, пересекает остаток пути — и наконец возвращается домой. Правда, домом это место никто не считает. Его встречают с почестями — и огромным удивлением, потому что, оказывается, Ирина рассказала, что он пропал без вести, и спустя столько времени Антона успели признать погибшим и даже похоронить пустой гроб. Антон от этой новости уходит в отрицание, но за ним следуют гнев, торг, депрессия и принятие, так что все оказывается не так уж и плохо. В конце концов, кажется, он за это время и сам умер — и возродился из пепла кем-то новым, куда более сильным. Не Антоном ты-же-королевский-ребенок-почему-ты-такой-несуразный, а Антоном, знающим магию куда лучше, умеющим распределять ресурсы и отстаивать границы — не только государственные, но и свои. На Ирине он жениться отказывается. Впрочем, та тоже не печалится, у нее в жизни есть вещи поинтереснее раннего брака. Антон прощается с ней тепло, даже по-дружески: прежнее раздражение уступает место зачаткам уважения и восхищения, когда оказывается, что Ирина не так глупа, как казалась поначалу. Прощается — и исчезает, на этот раз с конкретной целью, скупо предупредив родителей, что уходит искать себя. Искать долго не приходится вовсе: он бродит по полям, на этот раз не боясь почему-то даже случайных опасностей — Арсовы магические уроки оказываются куда эффективнее, чем все, чему его учили до этого, так что Антон уверен, что сможет себя защитить. Но его, как и прежде, будто хранит сама богиня: до знакомого замка он доходит целым и невредимым, входит в знакомую разбитую арку, обещая себе обязательно все здесь починить, и находит Арсения за чтением старенькой потрепанной книжонки. Они планируют жить вместе долго и счастливо — а может, недолго и несчастливо, потому что жизнь не всегда похожа на сказку, и никто не может пообещать им непременно хороший финал. Но Антону чертовски хочется в это верить. В конце концов, он выжил при первой встрече с драконом, тиранящим все королевство, и случайно похитил чужое сердце, тогда как в последнюю сотню лет оно пустовало. Антон шутит, что это, в общем, удобно: не к кому ревновать, если последние возлюбленные твоего мужчины погибли много лет назад. Арсений на это всякий раз отвечает, что, сколько бы красавцев и красавиц перед ним ни стояло, он всегда выберет одного — худшего в мире рыцаря и лучшего человека.