What Can Be Borne/Что можно выдержать

      — Будь моим, Танджиро, и ты, и твоя семья больше ни в чем не будут нуждаться.       Танджиро слышал в этих словах, в тихих и темных шепотах на ухо, что-то, чего Музан не договаривал: отказать ему, означало бы обречь его семью на бедность, а отца — на смерть.       Но, Музан никогда не сказал бы ничего подобного. Танджиро не помнил, когда и каким образом Музан познакомился с его семьей, знал он лишь то, что Кибуцуджи появился будто бы из воздуха, когда здоровье его отца ухудшилось три года назад, и у них не было ничего другого, кроме как опереться на него.       Какое-то время всё было хорошо. Он понимал дискомфорт своих родителей, принимая такую ​​помощь от Музана, но этот человек казался таким добрым, таким щедрым, Танджиро был ослеплен его красивой утонченностью, его тайной улыбкой и электрическим взглядом. Иногда Музан приносил сладости для малышей, а затем тайком подкрадывал Танджиро и Незуко, когда дети не смотрели, как бы говоря: «Я знаю, что вы слишком взрослые для конфет, но есть ли кто-нибудь, кто не любит сладкое?»       Тогда Танджиро чувствовал, что его признают. Но теперь воспоминания, тяжелые и холодные, скисали в глубине его разума.       Музан наклонился вперед.       Танджиро заставил себя не отходить. Даже когда он чувствовал горячее дыхание мужчины на своем лице, даже когда рука обнимала его щеку, даже когда он чувствовал движение губ Музана на расстоянии волоса от его собственных, — Ты когда-нибудь целовался, Танджиро?       Глаза Танджиро на мгновение встретились с пристальным взглядом Музана. Его глодало унижение, когда он зашептал с дрожащими губами, — Никогда.       У Музана перехватило дыхание, а в следующий момент его рот оказался на губах Танджиро. Он украл его первый поцелуй. Или не украл? Он же платит за это, не так ли? Платил годами и терпеливо ждал, чтобы получить свой приз.       Губы Музана теплые и мягкие, они казались роскошными на фоне потрескавшегося рта Танджиро.       Это же нормально? Его первый поцелуй, с красивым мужчиной, который без ума от него.       Однако, Танджиро хотелось плакать.       Музан наконец отстранился, но его руки не покинули Танджиро, удерживая его там, где он хотел. Танджиро пытался скрыть горе от своего лица: не дать глазам налиться слезами. Но он не умел врать, никогда не умел. Нет, Музан не мог увидеть его сопротивление.       Но когда он снова посмотрел на Музана, все, что он увидел — это темное и ядовитое удовлетворение, плавающее в его слишком ярких глазах.       Танджиро периодически ловил его глаза сияющими. Но этого не может быть; Музан не какой-то демон, даже если Танджиро наконец-таки понял его чудовищную природу.       — Откройся мне, дорогой, — приказал Музан, играя большим пальцем с нижней губой Танджиро. На этот раз, когда он целует, это сделано намеренно. Его рот крепко прижался к губам Танджиро, его язык скользил по стыку губ Танджиро, его руки и тяжелый наклон тела уговаривали Танджиро лечь на подлокотник дивана.       Диван, на котором Танджиро пил чай с покойной женой Музана, читал сказки его дочери, пока сидел с ним. О боже, это произойдет здесь? Он собрался отдаться этому человеку прямо здесь?       Танджиро открыл рот, с трудом сказав, — Подожди...       Но Музан использовал этот момент, чтобы углубить поцелуй, прижимаясь к Танджиро, когда язык Музана вторгнулся в его рот, облизывая его собственный, переполняя его новым, приятным ощущением. Горячо, ему стало жарко.       Танджиро не знал, что делать. Он не хотел ничего делать, но теперь он здесь, для своей семьи, для своего отца. Они бы никогда не попросили его об этом, но он должен, он не мог подвергнуть их риску из-за своей гордости, своего эгоизма. Он старший сын, умеет держать язык за зубами.       Он нерешительно задвигался, пытаясь соответствовать движениям Музана, не зная, как сделать из этого добро, стоящим миллионов, вложенных в него. Что бы он ни сделал, должно быть, Музану стало приятно, потому что он застонал ему в рот, атакуя в ответ еще более яростно.       Танджиро почувствовал, как руки Музана спустились по его телу, он дрожал от легкого прикосновения, когда они двигались по нему, расстёгивали его пиджак, затем опускались, чтобы проскользнуть под его рубашку, пока пальцы Музана, наконец, не коснулись кожи. Танджиро издал непроизвольный вздох от прикосновения.       Руки Музана такие восхитительные. Даже несмотря на то, насколько горячий его рот, желание, ярко горящее в его глазах, когда он целовал Танджиро, его руки почти холодны на лихорадочной коже Камадо.       Не слишком ли быстро? Его только что поцеловали, в первый раз, а теперь?       Мурашки пробежали по коже Танджиро, когда руки Кибуцуджи скользили вверх по коже, "съедая" гладкие равнины его торса, а его тщательно ухоженные ногти слегка царапали нежные вздутия и впадины юных мускулов. Рубашка Танджиро вздергивалась все выше и выше, открывая его живот прохладному воздуху в гостиной.       Танджиро задышал чаще, прижимаясь ко рту Музана, когда руки коснулись его груди и сжали сосок. Ощущение от этого неожиданное, яркая вспышка боли. Музан отстранился, давая Танджиро возможность сделать глубокий отчаянный вдох. Музан наблюдал за его лицом, когда он делал это снова, пытаясь истязать грудь Танджиро с выражением мрачного восхищения.       Танджиро пытался вынести это, не совсем понимая, что он должен делать. Каждое прикосновение, каждое резкое царапание ногтем по чувствительной плоти заставляло Танджиро дрожать, наполняя комнату высокими жалобными звуками. Его лицо горит, глаза мокрые от слез и стыда.       Музан смотрел на него сверху вниз, облизывая губы. Его взгляд переместился вниз, от широко распахнутых глаз Танджиро к его полуобнаженному торсу и дальше.       Ужас наполнил Танджиро, когда он понял, что где-то во всем этом, его тело начало реагировать, а в штанах становилось тесно.       Танджиро наблюдал, как рука Музана начала спускаться вниз, тонкие пальцы скользили по его животу, и он ничего не мог с собой поделать, он сжал ноги вместе, замыкаясь, бормоча, — Подожди, пожалуйста, я никогда не...       Музан смотрел на него сверху вниз, будто хотел съесть заживо.       — Воистину, ты такой невинный. — сказал он с прожорливым взглядом. Но затем Кибуцуджи отступил, встал, и на один бредовый момент Танджиро действительно подумал, что Музан отпустит его, облегчение и что-то вроде нежной благодарности захлестнуло его.       Но он почувствовал себя намного глупее, когда Музан поднял его с дивана и сказал, прижимая Танджиро к груди, — Конечно, такой особый случай заслуживает кровати.       Танджиро спрятал лицо на плече Музана, подавляя рыдания. Рука Музана сделала небольшие успокаивающие движения на его спине, и Танджиро ненавидел то, что это утешало его, ненавидел то, что годы знакомства научили его свернуться калачиком ближе к груди, к его устойчиво бьющемуся сердцу.       Скрип открывающейся и закрывающейся двери предупредили Танджиро о том, что они, скорее всего, достигли места назначения, но его все еще шокирует всё происходящее.       Кровать Музана. Здесь можно почувствовать запах мужчины.       Танджиро открыл глаза и посмотрел на незнакомый потолок, в незнакомой кровати, утопая в слишком знакомом аромате. Он почувствовал, как кровать сдвинулась под ним, когда Музан присоеденился к нему, ползая между его ног, пока он снова не наклонился над Танджиро, его рука взяла Камадо за подбородок и заставила его встретиться с ним взглядом.       Хватка Музана крепче, сильнее, чем раньше. А Танджиро задался вопросом, не совершил ли он ошибку.       Он сможет справиться с этим, напоминал себе Танджиро. Что бы ни случилось на его пути, он справится с этим ради своей семьи.       Музан кровожадно ухмыльнулся ему.       — Вернул огонь в глазах, как я вижу, — бормотал Музан, потирая пальцем нижнюю губу Танджиро. — Хотя, надеюсь, что ты не считаешь меня врагом. Знаю, что это для тебя унизительно, но я просто выражаю свое желание.       Музан опустил свое лицо, используя предплечье, чтобы упереться в кровать. Их тела прижались друг к другу от груди к паху, тепло и давление заставили тело Танджиро выгнуться.       Музан укусил его за шею.       — Муза-ах! — тело Танджиро реагировало без его разума, его руки сжимались в простынях, его бедра сжимались вокруг бедер Музана. Хорошо, это приятно, ужасно и больно, и Танджиро так жарко, что он захотел выползти из всех своих слоев, оставить даже свою кожу, чтобы избежать извращенного тепла, пронизывающего его.       Музан прижимался к нему снова и снова, он слышал, как скользкие звуки рта Музана касаются его горла, облизывая и посасывая участок кожи, который он только что задел зубами. Каждое короткое, быстрое дыхание Танджиро втягивал в себя полные легкие Музана: его желание, его веселье, его чувство победы. Танджиро корчился, его движения почти непроизвольны, поскольку его тело слепо реагировало на уровень стимуляции, которого раньше никогда не чувствовал.       Даже когда Музан отрывался от него, усаживаясь между его ног, тяжелый жар его взгляда удерживал Танджиро прижатым и его дыхание поверхностным. — Думаю, пора со всем этим покончить, — сказал Музан, дергая ткань рубашки Танджиро. — Хорошо?       С приливом унизительного жара Танджиро понял: Музан ожидал, что он разденется сам. Нет, не просто ожидал этого, но с полной уверенностью знал, что это будет.       Медленно Танджиро поднял дрожащие руки, затем одну за другой расстегнул пуговицы на рубашке.       — Хороший мальчик, — хвалил Музан низким голосом, его рука массировала собственное возбуждение через брюки. Музан создал такую ​​непристойную, но одновременно красивую картину, и Танджиро пытался сосредоточиться на ней, превратить ее в желание. Он должен сделать это для своей семьи, но разве может быть хуже?       Такой ход мысли мало помогал, просто заставлял его задуматься о том, насколько все было бы проще, если бы он по-другому относился к Музану; если он желал его, любил его. Но почему-то, несмотря на щедрость Музана, его годы снисходительности, Танджиро просто не мог найти в нем ничего, что помогло бы его полюбить.       Танджиро "вылез" из блейзера и классической рубашки, дрожа, когда руки Музана вернулись к нему, скользили по его торсу, приподнимая майку на ходу.       — Изысканно, — сказал Музан, впиваясь глазами в открытую кожу Танджиро. Он гладил Танджиро до плеч, затем завивал их. Танджиро задыхался, его тело инстинктивно прижималось к кровати, спасаясь от когтей Музана. Но, конечно, ему от него никуда не деться; Танджиро мог только наблюдать, как красные линии расцветают на его груди вслед за пальцами Музана.       — Ты легко делаешь метки, — сказал Музан, позволяя одной руке не двигаться, пока другая рисует узоры на его коже, — Это очень приятно.       Танджиро краснел, извивался, не обращая внимания на свою кожу и все, что к ней прикасалось. Он не понимал, почему это заявление вызвало у него такой стыд. Ощущение только усилилось, когда Музан опустил руку, проводя кончиком пальца от впадины ключицы, по груди, мимо пупка и вниз по темному следу волос к пуговице его штанов, рассекая его пополам одной тонкой красной линией.       На этот раз Танджиро знал, что не сможет отказать ему, как бы он ни хотел. Поэтому вместо этого смотрел в потолок, пока Музан расстегивал ширинку, спускал штаны и нижнее белье вниз с бедер и снимал их с тела.       На мгновение Танджиро остался один, нетронутый на кровати, и это совсем не казалось настоящим. Быть обнаженным на этих прекрасных простынях в окружении запаха сигарет, дорогого одеколона и чего-то вроде злого умысла — все это похоже на кошмарный сон.       Затем Музан вернулся, его руки на теле Танджиро перевернули другого на живот. Танджиро карабкался, пытался встать, но рука опустилась на его шею, прижимая его лицо и плечи к матрасу. Горячие слезы унижения выступили у него на глазах, когда Музан одной рукой удерживал его, а что-то другое стекало ему по спине чем-то прохладным и скользким. Скорее всего, это смазка, и Танджиро благодарен Музану за то, что тот сделает это хотя-бы не на сухую.       Танджиро не смог сдержать хныканье, которое покинуло его, когда он почувствовал пальцы Музана в себе.       — Даже здесь ты великолепен, — сказал Музан голосом как отравленный мед, массируя анус Танджиро. — Скажи мне, ты когда-нибудь ласкал себя в этом месте раньше?       Лицо Танджиро стало красным от этого вопроса. — К-конечно, нет! — ради бога, он живет в одной комнате со своими братьями, у него почти никогда не бывало времени или уединения, чтобы хоть как-то развлечься, не говоря уже об экспериментах, выходящих за рамки основ.       При этом он чувствовал всплеск возбуждения Музана, желал, чтобы он мог сказать это с любой степенью правдивости, которую он имел, хотел бы, чтобы он мог сказать, что у него была дюжина любовников, тысяча поцелуев, что-нибудь, что сделало бы себя менее привлекательным для человека, стоящего за ним. Каждая частичка его тела, его опыта, его жизни, которой Музан доставлял удовольствие, чувствовала себя испорченной, неправильной из-за того, что он привлек внимание таким образом, таким человеком.       Музан без предупреждения толкнул в него палец. Танджиро дернулся, его глаза широко раскрылись при незнакомом вторжении, странном ощущении того, что его сломали. У него перехватило дыхание, слезы, наконец, начали капать из его глаз, когда Музан ввёл в него палец, постепенно погружаясь чуть глубже с каждым толчком. Танджиро изо всех сил старался не двигаться, чтобы заглушить его хныканье. Это для его семьи, напоминал он себе, если он просто вытерпит это (до тех пор, пока Музан желал его), тогда они могут быть счастливы, здоровы, вместе.       Но, зарывшись лицом в простыни богатого мужчины, подняв задницу в воздух, когда Музан вдавливал в него второй палец, Танджиро чувствовал себя недостойным этой близости. Они были бы в ужасе от этого, в ужасе от него: «Мне очень жаль. — думал он, — Мне очень жаль, мама, папа... Простите меня...»       Внезапно он почувствовал, как рука, удерживающая его шею, поднялась, чтобы втереть в его плечи успокаивающие круги. Его жалкое тело реагировало на псевдо-доброту, как ребенок на колыбельную. Расслабление. Его мышцы дрожали при снятии напряжения.       — Вот и всё, — ласково и покровительственно ворковал Музан, — Если ты не расслабишься, будет больно.       Уродливый крик вырвался из горла Танджиро, когда третий палец вошёл слишком быстро после второго, его тело раскачивалось от толчков Музана в его анусе. Истерические когти вонзились в его внутренности. Это неправильно, его не должно быть здесь, он не должен допускать этого, почему это происходит?       Пальцы Музана вышли из него. Танджиро замер.       Его мозг не замечал, как Музан двигался позади него, пока он не почувствовал головку члена у своего входа. Рука Музана сжало бедро Танджиро до синяков, а затем он вошёл, дюйм за ужасным дюймом, пока полностью не окутал его.       Танджиро не мог дышать. Слишком много, он слишком заполнен, слишком окружён ароматом Музана, жаром его тела за спиной, внутри него.       — Я н-не могу, — пытался сказать он сдавленным голосом. Слезы текли по его лицу, и он почти не чувствовал их. — Не могу, пожалуйста...       — Ш-ш-ш, — бормотал Музан на ухо, — Ты можешь и будешь, а взамен у тебя будет всё, о чём ты когда-либо мечтал.       Танджиро открыто рыдал, когда Музан начал двигаться, ощущение, что кто-то движется внутри него, совершенно ему чужое. Его ноги превратились в желе всего за несколько толчков, и когда он опустился на кровать, Музан следовал за ним, втрахивая его в простыни. Это его собственная пытка, его член теперь вынужден прижиматься к кровати с каждым толчком, его разум терялся в вихре ощущений, охвативших его. Хуже того, приятное, мучительное трение о его член, кажется, делало его тело более восприимчивым к подавляющему ощущению присутствия Музана внутри себя. Не каждый звук, который покидал его, это звук боли, не всякая дрожь, пробивающая его сквозь пальцы, звук отвращения.       Триумф скатывался с Музана волнами, садистское удовлетворение пронизывает его запах, заключенное в каждой капле пота, стекающей по его телу. Его толчки стали жестокими и быстрыми, снова и снова вонзая его член в Танджиро. Он оттянул голову Танджиро за волосы, сдвигая их тела достаточно, чтобы Музан ударил что-то внутри Танджиро прямо там, где раньше он просто дразнил его, поэтому, когда Танджиро кричит, это не только из-за укусов.       Музан притянул Танджиро достаточно близко, чтобы слизать слезы с его щеки, упиваясь его бедствием, его подавленностью. — Теперь ты мой, — Музан дышал ему в ухо, его темп неумолимый, его голос сочился ненавистным ликованием. — Ты когда-нибудь будешь только моим, понимаешь?       Танджиро открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог.       Музан крепче сжал волосы Танджиро, сильнее вжался в него, — Ответь мне, шлюха, скажи, кому ты принадлежишь!       — Т-тебе! — Танджиро закричал, понимая, что у него нет выбора; знал, что это правда, — Я-я твой!       Музан застонал, толкнул лицо Танджиро обратно в постель, его толчки стали злобными, когда он толкался в Танджиро, в это странное место внутри него, постоянное, невероятное и несчастное одновременно. Все тело Танджиро дрожало, когда он чувствовал, что его приближало все ближе и ближе к оргазму, его тело находилось в эйфории, в то время как его разум находится в беспорядке, и едва ли прошла минута, прежде чем он напрягся и кончил.       — Я знал, что ты справишься, — усмехнулся Музан, ни на мгновение не дрогнув, — Ты мой, Танджиро.       В конце концов, Музан скатился с него, отошёл на чистую половину кровати и начал курить. Этот едкий запах табака, который разбудил Танджиро, заставил его неуверенно подняться на колени.       — Иди, помойся, — сказал Музан, голосом снова становясь спокойным и равнодушным. — Ты грязный. Та дверь - ванная. Музан неопределенно махнул зажженной сигаретой влево, затем сделал долгую затяжку, наблюдая, как Танджиро напряженно пробрался через комнату.       Танджиро был очень благодарен за то, что пробрался в ванную, наткнулся на огромную душевую кабину и включил воду. Он хотел содрать свою кожу, стереть воспоминания о прикосновениях Музана.       Он взял средство для мытья тела, желая помыться, затем остановился на запахе.       Конечно, это тот гель, который использовал Музан.       Танджиро спокойно стоял на мгновение, затем ужасный, раздирающий землю крик поднялся в его груди, поднялся по горлу, готовый вырваться сквозь зубы, чтобы освободиться. Но Танджиро проглотил его.       Он старший сын, он сделал то, что должен был сделать для своей семьи. Он смог выдержать это.