Heaven As We Knew Has Perished

Я знаю, что в раю так же много ворот, как и в аду. Человеку нужно научиться различать их, иначе он потеряется.

Чимин был милым малышом и милым ребёнком. Совершенно очаровательным, с мягкими щёчками, которые округляли его лицо, и пухлыми губами цвета лепестков лилий. Он был из тех детей, кто не поднимали шума, надевая школьную форму рано утром, из тех, кто стеснялся, но при этом стремился завести друзей за игровым столом. Зеница ока своих родителей, их милый маленький ребёнок, который заслуживал всего мира. Чонгук помнит это всё, эти нежные слова, которыми Чимин часто описывал своё детство в ранних часах утра, когда они вместе лежали в обнимку в туманной комнате. Всё в Чимине — нежного, светло-розового цвета. Его личность, кожа, поведение. Его желание просто быть счастливым, чтобы о нём заботились и любили. Хотя Чимин был милым ребёнком, подрастая, ему не доставалось слишком много внимания. Его замкнутая личность и сильный недостаток самоуважения были вызваны жесткой дисциплиной и отзывами преподавателей танцев, довольно быстро покончившими с беспрецедентной самоуверенностью, которой обычно обладали дети его возраста. Диета и плотное расписание Чимина, чьё тело было от природы пухловатым, не позволяли ему заниматься многими вещами в детстве. Он не гулял с друзьями после школы, ведь тогда бы он пропустил тренировку. Ему не разрешали ходить на чью-нибудь вечеринку в честь дня рождения, куда его приглашали, потому что родители не хотели, чтобы он испытывал искушение есть праздничный торт. Чонгук думал, что, вероятно, именно поэтому Чимин всегда тянется к сладостям, когда испытывает стресс. Ему никогда не разрешали их есть, даже в детстве. Он гадает, как тот это переносил. Ведь Чимин из тех, кто всё принимает близко к сердцу, обращает внимание на каждую мелочь в тоне, с которым люди разговаривают с ним, ищет любые признаки неодобрения. Должно быть, ему было ужасно тяжело — чувствовать себя неполноценным в теле, которое он не мог особо изменить в том возрасте, быть помещённым в отдельную категорию от других детей. Каково это было — не иметь возможности испытывать обычную радость, как все остальные в детстве, такую как шоколадки и походы в зал с игровыми автоматами, быть вынужденным проводить вечернее время для игр в тёмной студии и сталкиваться с неудовлетворительным отражением в зеркале. Быть вынужденным испытывать глубокую неуверенность в себе в возрасте 6 лет. Чимин душераздирающе красив, настолько, что от одного взгляда на его неземные черты время останавливается. Всегда таким был, по мнению Чонгука. Чимин никогда этого не видел, всегда в себе сомневался. Это похоже на сказку — появление Чонгука в его жизни. Он не уверен, можно ли считать его принцем, но любит он Чимина точно так же. Сестра Чонгука — Джина — пробовала ходить на балет, когда ей было 8 лет. Первое использование грубого тона домашним инструктором привело к тому, что её уволили на месте. Мать Чонгука не потерпела бы, чтобы кто-то подрывал уверенность её маленькой девочки. Чонгук проводит пальцами по фотографии в рамке на полке в гостиной Чимина, рассматривая его старое фото со школьной поездки. Он выглядит там восхитительно неуместно, держась за руки со своими одноклассниками, с маленьким детским рюкзачком на узких плечах. Чонгук рассматривает мягкие щёчки, знакомую уязвимость в глазах, которая есть в нём и сегодня. Он смотрит на его мягкий животик, пухлые пальцы и нос-пуговку. На его Чимине сейчас не осталось ни капли того прелестного детского жирка. Он весь кожа и кости, потому что годы отвращения к себе и сдержанности привели к тому, что он потерял самую очаровательную в себе вещь. Чонгуку хотелось бы, чтобы он был пухлее — на нём бы было намного больше места, чтобы трогать, пачкать розовым, кусать, обхватывать пальцами. Чонгук берёт фотографию в рамке, решая взять её с собой домой. В квартире Чимина зловеще тихо, некоторая мебель собирает пыль, а на столе на кухне лежит стопка неоткрытых писем. Никто не жил здесь в течение месяца. Чонгук зацепляется глазами за нетронутый чайный сервиз, который Чимин поддерживал в безупречном состоянии, стоящий на одной из кухонных полок. Всё пространство потеряло цвет, который имело раньше. Теперь оно не тёплое и золотое, и дневной солнечный свет, обычно светивший сквозь окна, теперь застывший и бледный, резкий. Мягкий диван выглядит старым и изношенным, гладкая деревянная поверхность кофейного столика не отполирована и тускла. Из прихоти Чонгук заходит в спальню Чимина, его шаги по плиточному полу громко раздаются по квартире. Кровать аккуратно заправлена после последнего раза, когда тот здесь спал, пушистое розовое одеяло лежит на мягком матрасе. Чонгук думает обо всех моментах, когда видел здесь юношу, свернувшегося калачиком, запутанного в простынях, с кожей, усеянной засосами и грубыми отпечатками от ладоней. Чонгук обычно брал полотенце и вытирал его, чтобы они могли пойти спать вместе под развешенными над милой кроватью гирляндами, которые Чимин специально оставлял включенными. Чонгук разворачивается и выходит, беря ключи от машины с кофейного столика и направляясь к входной двери. Он только собирается надевать обувь, когда замечает лежащий на полу конверт. Чонгук подбирает его, чернильными пальцами скользит по деталям. Оно пришло вчера. Он быстро открывает его, вытаскивая официальное письмо. Уважаемый Пак Чимин,

После неоднократных попыток связаться с Вами, за которыми последовало полное отсутствие ответа с Вашей стороны и Ваше отсутствие на работе, мы вынуждены отозвать Вашу должность в Сеульском Национальном Балете. Мы не знаем о причинах, из-за которых Вы сделали этот выбор и не оповестили нас о нём. Тем не менее, мы желаем Вам успеха в будущих начинаниях. Мы провели с Вами 4 прекрасных года и будем очень по Вам скучать. Оплата Вашего баланса была отправлена на Ваш банковский счет.

С благодарностью, Ким Хаён Председатель Сеульский Национальный балет

Чонгук сворачивает письмо и кладёт его обратно в конверт. Он надевает свои ботинки и уходит, спускаясь вниз по голой лестнице. Его тяжёлые шаги громко отзываются эхом в тихом здании. Домовладелец Чимина не слишком хотел, чтобы он съезжал. Даже предложил снизить арендную плату, отчаянно желая иметь доход. Хорошее предложение, но не то, которое он хотел рассматривать. Чимину больше не нужно это место. Тем не менее, Чонгук переместит всю мебель Чимина в другую пустую квартиру на своём этаже. Ему нравятся вещи Чимина, ведь каждый маленький предмет содержит в себе его личный отпечаток. Вот почему он вообще сюда пришёл — чтобы попрощаться, даже несмотря на то, что человек, более всего привязанный к этому месту, сейчас не с ним. Чонгук садится в машину, осторожно кладя конверт и фото в рамке на пассажирское сиденье. Он начинает свою тихую поездку до дома, делая остановку в китайском ресторане, чтобы взять обед. В последнее время Чимин плохо питался. Может быть, ему удастся убедить его сделать пару укусов, если он даст ему небольшое угощение. Чонгук прибывает домой достаточно скоро. Он едет в лифте и заходит в квартиру, закрывая за собой дверь. Чонгук заходит в гостиную, замечая, что домработница готовится уходить. Заметив его, она подпрыгивает, и её лицо на секунду застывает. — Сэр, — приветствует она пустым голосом. — Он позавтракал? — спрашивет Чонгук, несмотря на то, что уже знает ответ. Рисовая каша и фрукты лежат на обеденном столе нетронутыми. — Нет, — отвечает она, внезапно начиная собирать свои вещи быстрее. — Ты хоть пыталась? — спрашивет Чонгук более резким тоном. — Я начинаю думать, что ты бесполезна. Она набрасывает себе на плечо сумку с напряжённым выражением лица. Это женщина средних лет, вероятно, ей чуть за сорок. — Я пробовала, — отвечает она. — Он не хотел просыпаться. Чонгук отпускает её взмахом руки, направляясь в спальню. Он тихо открывает дверь, замечая дремлющего Чимина, свернувшегося калачиком под простынями. Он спит уже около пятнадцати часов. Чонгук подходит к нему, садится на кровать и стягивает простыни, чтобы открыть лицо Чимина. Оно изможденное, его скулы почти выпирают, вздохи, покидающие его лёгкие, прерывисты. Он проводит пальцем по его тонким чертам лица, по губам, которые остались прежними, по густому вееру ресниц, и затем под носом, чтобы почувствовать его дыхание. — Милый, проснись, — просит Чонгук, пробегаясь пальцами по его волосам. Чимин издаёт бессмысленный звук во сне, что-то бормочет. От движений Чонгука его глаза наконец открываются, и юноша издаёт пронзительный звук, затягивая его в постель. Чонгук снимает куртку и с лёгкостью поддаётся тому, проскальзывая под одеяла с Чимином. Он обхватывает рукой его тонкую талию, держа близко к себе. Его кожа холодна, к шее Чонгука прижимаются потрескавшиеся губы. — Кто-то плохо слушает, — Чонгук мягко упрекает его, зарываясь носом в волосы Чимина. Они только вымыли их шампунем прошлой ночью. — Я не голоден, — недовольно говорит Чимин хриплым голосом. — Я не хочу есть. Чимин, опьянённый наркотиками — совсем другой человек. Под кокаином он загорается, как маленький ребенок, поевший сладостей. Он быстро выплёвывает предложения, его пальцы на руках и ногах подёргиваются, зрачки становятся расширенными. С Чимином под кайфом от белого наркотика у Чонгука было невероятно много хорошего секса, выносливость юноши поднималась до крыши. К сожалению, последствия наркотика сказываются на нём настолько же тяжело, высасывая его энергию, как пиявка. Чонгук не позволяет ему нюхать кокаин слишком часто. Но с метамфетамином совсем другая история. В первый раз, когда он сделал инъекцию Чимину, где-то месяц назад, тот не мог ничего делать, его тело было перегружено наркотиком. Но он прекрасно пристрастился к метамфетамину, как будто был рожден для этого. Первые несколько часов Чимин был озадачен, в основном, дизориентирован, но сказал Чонгуку, что он никогда ещё так хорошо себя не чувствовал. Как только наркотик вышел из его организма, где-то двенадцатью часами позже, Чонгук ввёл ему ещё. Он делал так три дня, так что Чимин почти всегда был на наркотике. Как только прошли 72 часа, Чимин стал умолять его дать ему ещё. Говорил, что не может ясно мыслить, что ему кажется, будто он умирает, что его горло и язык так пересохли, что это соперничало с засушливой пустыней. Он закатывал истерики, колотил своими маленькими кулачками по груди Чонгука, и всё ради жалкой капли, которую Чонгук был рад выделить ему. Теперь он, кажется, постоянно находится под кайфом. Его движения вялые, мысли не здесь. На выходных после своего выступления Чимин пришёл на работу поздно. Это было необычно для него, потому что юноша обычно гордился своей пунктуальностью. Это стало повторяться. Шли дни, и он приходил всё позже и позже, в итоге всё-таки уступив Чонгуку и решив оставаться дома, когда просыпаться по утрам стало слишком сложно. Чимин не ходил на работу больше месяца. Чонгук поднимает его, и Чимин хнычет от потери тепла одеял. Он перемещает их к обеденному столу, садясь на стул и усаживая юношу себе на колени. Он переводит внимание того на пакеты с едой, которые он купил. — Я принёс обед, — объявляет Чонгук, открывая некоторые крышки, чтобы Чимин мог понюхать еду. Тот всё ещё слегка дремлет, положив голову на плечо Чонгука. — Детка, проснись, — он подталкивает его, проводя пальцем по задней части его шеи. Сегодня один из плохих дней. Обычно Чимину не так плохо, он более сознателен, старается не засыпать, однако сегодня он ничего не хочет так сильно, как исчезнуть. Он сам сказал это прошлой ночью, ни к кому конкретно не обращаясь, думая, что Чонгук был вне пределов слышимости. Чимин потерял большинство своей мышечной массы. Теперь, когда он стоит, его рёбра выпирают, а линия челюсти настолько острая, что ей можно резать масло. — Детка, — повторяет он. На ласковом слове глаза Чимина открываются, и Чонгук подносит ложку риса к его губам. Он улыбается, когда Чимин послушно открывает рот, пропуская еду. Юноша медленно жуёт с одной рисинкой, прилипшей к губам. Когда он проглатывает, он говорит: — Я не хочу просыпаться, — в его голосе слышна усталость. — Я не хочу. — Ты должен, — твёрдо отвечает Чонгук. — У меня такое ощущение, что я уплываю, — шепчет Чимин, кулаками держась за футболку Чонгука. Он звучит действительно напуганным, и снова закрывает глаза. — Открой глаза, — неодобрительно говорит Чонгук. — Смотри на меня, — он командует ещё жёстче, впиваясь пальцами в талию Чимина. Чимин открывает глаза, прижимая свой нос-пуговку к его носу. — Посмотри на мои руки, — говорит Чонгук, перенаправляя его угол зрения на место, где те лежат на его талии. Чимин слушается, переводя взгляд своих красивых глаз на то место, куда он хочет. — Я держу тебя, — говорит он. — Ты не уплывёшь. Ты останешься прямо здесь, со мной. Несколько секунд Чимин молчит, думая об этом. — Ты уверен? — спрашивает он тихим голосом. Чонгук посмеивается. — Конечно. Если ты будешь есть, то потяжелеешь. Тогда ты уж точно не уплывёшь. Ты сейчас совсем крошечный, — говорит Чонгук, скользя большим пальцем по плоскому животу Чимина сквозь мягкую ткань футболки. — Не хочу быть тяжёлым, — хнычет Чимин. — Тогда ты больше не сможешь меня носить. — Я всегда смогу тебя носить. — Что, если я буду таким тяжёлым, что раздавлю тебя? — Чимин хихикает. Теперь, сладко смеясь, он звучит более проснувшимся. Чонгук пользуется возможностью и даёт ему глоток воды: жидкость обязательно оживит его сильнее. — Я всё равно буду носить тебя, — улыбается Чонгук, скармливая ему ещё одну ложку риса. После этого обед проходит гладко, и юноша становится более оживлённым. Он рассказывает Чонгуку про сон, который ему снился, где он посещал клубничную ферму. Чонгук же говорит, что если он будет нормально себя чувствовать, то сможет поесть клубнику, которую он купил и которая стоит в холодильнике холодная и свежая. Большинство людей это бы раздражало. Но Чонгуку нравится больше всего. Иметь Чимина полностью для себя — лучшее, что он когда-либо испытывал. Ощущать, как юноша во всём зависит от него. Каждый божий день прекрасен, когда он пробуждается рядом с телом Чимина, слышит раздраженный стон, который срывается с его губ, когда он будит его — музыка для его ушей. Сгиб локтя у Чимина почти почернел от следов иголок, став тёмно-фиолетовым. Он стал больше похож на ребёнка, его разум свёлся к однообразию и пределам их дома. Чонгук не знает, увял ли он так из-за какого-то защитного механизма или же наркотики настолько износили его мысли, но он счастлив. Чимин не ступал за пределы входной двери уже долгое время. Чонгук включает фильм для Чимина, как только они заканчивают есть и тарелка становится пустой. Чимин не ел два дня, так что это значительное улучшение. Он кладёт тарелку в раковину, чтобы позже её помыла домработница. Чонгук выкуривает сигарету на балконе, смотря за Чимином, пока тот неотрывно смотрит фильм, сидя на диване. В последнее время с каждым днём холодает, что заметно по тому, как Чонгук обернул юношу в одеяло. Чимину звонили друзья. Всё началось с ряда сообщений от Сохён в ночь выступления, в которых она просила поговорить. Чонгук ответил на них все, стараясь отогнать подозрительность. Джин звонит по три раза каждый день. Однажды Чимин даже ответил на один из его звонков по собственной воле, но не смог удержать на нём своё внимание, заявив, что не мог понять, что говорит Джин. Чонгука не было дома. Это приводит в бешенство. Они счастливы. Почему все хотят разрушить то, что он построил для них? Когда все его мысли сокращаются до вкуса никотина на языке, его телефон начинает звонить. Он достаёт устройство из заднего кармана и отвечает на звонок. — Алло? — Чонгук, привет! Как поживаешь? — Намджун произносит его имя так, как будто хочет о чём-то поговорить, его тон неестественный. — Нормально. Только что поел, — отвечает он. Он рассеянно вспоминает, что забыл поставить тарелку с клубникой Чимина на кофейный столик, чтобы тот поел. Он сделает это позже. — Это хорошо, — говорит Намджун. — Что собираешься делать сегодня вечером? Чонгук смотрит на вид за окном, отмечая серое небо. Возможно, скоро пойдёт дождь. — У меня ничего не запланировано, — отвечает Чонгук. — Хочешь выйти поужинать? — С тобой? — в ответ спрашивает Чонгук, глубоко затягиваясь и чувствуя дым, клубящийся в лёгких. — Да. Ещё Юнги и Тэхён. Чонгук застывает, но лишь на мгновение. — Можешь привести и Чимина. Я и Юнги, мы ещё не встречались с ним, — предлагает Намджун. Чонгук бросает взгляд на Чимина, свернувшегося калачиком на диване. Он видит, как его голову начинает укачивать, волосы мягкой копной падают на спинку дивана. — Я не могу. Чимин не очень хорошо себя чувствует, — он отвечает. — Я…э, — голос Намджуна дрогнет. Чонгук слышит, как кто-то говорит с ним приглушённым голосом на другом конце линии. — Хорошо, ничего страшного. Без проблем, — завершающе говорит Намджун. — Хорошо, — отвечает Чонгук, желая скорее закончить разговор. — Тогда как насчёт следующей недели? — внезапно спрашивает тот. Чонгук подозревает, что он с Юнги, и тот подсказывает ему, что говорить. — Посмотрим. Может быть. — Отлично! Мы давненько тебя не видели, Гук, — говорит Намджун более мягким голосом. — Да, э… Как-то был занят. — Да, я понимаю, — отвечает Намджун. — Надеюсь, Чимину будет лучше. — Спасибо, — коротко говорит он. — Пока, Гук, — прощается Намджун, и линия замолкает. Чонгук кладёт телефон, последний раз затягиваясь и гася сигарету о гладкие перила. Он замечает, как один из соседей, пожилой мужчина, неодобрительно смотрит на него со своего балкона. Чонгук удерживает его взгляд, после чего разворачивается и уходит обратно внутрь. Чимин снова заснул. Его лицо прижато к мягкой диванной подушке, губы расслаблены и сухи, дыхание выходит короткими порывами. Его кожа бледна, на ней медленно проступает пот. Чонгук садится рядом с ним и притягивает его к груди, обхватывая руками податливое тело. Он сжимает, желая слить их тела воедино, раствориться в одном. В этот раз он не пытается разбудить Чимина, вместо этого давая тому задремать у него на плече. Чонгук целует его мягкие губы, скользя пальцами по пояснице. — Мы счастливы, я и ты. Мы нуждаемся лишь друг в друге.

***

Чонгуку снится сон. Он не уверен, о чём, лишь знает, что он потерялся в лабиринте и не может выбраться. Он знает, что тут холодно и плохая видимость. Такое ощущение, что на его глазах козырек велосипедного шлема, и зрение затуманено, когда он пытается разглядеть, что находится вокруг. Он делает медленные шаги, опасаясь, что наступит на дрожащую землю, и она провалится под ним. Это случилось однажды во время выходных с его семьёй в Португалии. Они посещали ферму, кажется, потому что его брат хотел особых впечатлений, а в итоге Чонгук провалился сквозь кучу листьев в канаву. Он растянул лодыжку, но не хотел плакать, вместо этого обругав брата за то, что тот вообще предложил сюда прийти. Это было ненормальное количество яда и сарказма для мыслей двенадцатилетнего ребенка, но он всё равно их чувствовал. Чонгуку кажется, что он застрял в вакууме. Он не слышит и не видит. Здесь нет ни ветра, ни какого-либо давления, ничто не касается его пальцев на руках или на ногах. Он моргает и оказывается в другом месте. Чонгук сидит на стуле, а перед ним телевизор. По нему идёт реклама, которую он смутно помнит из детства, про новую конфету, вместе с которой шла игрушка. Запоминающаяся мелодия рекламы вызывает приступ ностальгии в сердце Чонгука. Его нос улавливает запах. Это что-то острое… нет, не острое… что-то тёплое. Это рагу, которое няня готовила для него, когда шел дождь. Хорошо, думает Чонгук во сне. Снаружи холодно, поэтому рагу будет кстати. Он слышит голоса, бормотание и слова. Сосредоточив на них своё внимание, он различает, что они говорят. — Какая жалость. — Я всегда знала, что с ним что-то не так. — Мёртвые глаза у этого мальчика. Все их слова сливаются в голове Чонгука, и он напрягается сильнее, пытаясь определить, кто говорит и что. Всё больше людей начинают говорить, образуется мешанина перекрывающихся предложений и слогов, и теперь он может разобрать только несколько слов за раз. В его животе поднимается волна тошноты, на висках собирается пот. — Как ты мог так со мной поступить? — слышит он, и его глаза распахиваются, с губ срывается сдавленный крик. Кулаками Чонгук сжимает простыни, его грудь вздымается. Он садится на кровати, мысленно ориентируясь на реальность, возвращаясь на землю. Он знает, что температура снаружи ниже нуля, но он обливается потом, его футболка прилипает к коже. Чонгук испускает дрожащий выдох, автоматически кладя руку на то место, где должно быть бедро Чимина. Его пальцы находят лишь простыни. Он резко поворачивает голову в ту сторону кровати, где Чимин должен крепко спать. Пусто. Сейчас где-то середина дня, около 4 часов. Струйка золотистого солнечного света просачивается в окно, рисуя узор на обезумевшем лице Чонгука. Он встаёт на ноги, вырываясь из дверей спальни, чтобы найти Чимина. Он сразу слышит голоса, которые доносятся из прихожей. — Чимин, послушай меня… Чонгук сразу же узнаёт его. Это Джин. Он стоит у входной двери, одетый в тёплое пальто. Джин выглядит измотанным, его выражение лица искажено тревогой и беспокойством, пока он смотрит вниз на Чимина, который, кажется, вдвое меньше его, стоящего в дверном проёме. — Хосок, его родители… — Хён, я не могу уйти, — тихо отвечает Чимин, будто боясь, что его услышит Чонгук. — Почему? — озадаченно спрашивает Джин. Чонгук видит, как глаза другого парня скользят по шее и ключицам Чимина, изучая отметины. — Ты не должен здесь быть, — говорит Чимин, настолько тихо, что его почти не слышно. — Па… Чонгук разозлится. — К чёрту Чонгука, — плюёт ядом Джин с горящими глазами. — Где ты был, чёрт возьми? Я не видел тебя месяц! Что он с тобой делает? — Хён… — дрожащим голосом говорит Чимин, вздрагивая от внезапной смены тона друга. — Собирай свои вещи, — говорит Джин. — Мне некуда идти, хён, — шепчет Чимин, повторяя то, чем Чонгук регулярно кормил его с ложечки в течение последних 4 недель. Джин выглядит шокированным, его округлённые глаза горят возмущением и неверием. — Ты идёшь ко мне, — говорит он со сжатыми челюстями. — Ты даже не знаешь его, Чимин. Он… Чонгук выходит из спальни. — Чимин, — говорит он, привлекая их внимание к себе. Он видит, как лицо того бледнеет, глаза расширяются. — Внутрь. Сейчас же. Чимин выглядит нерешительно, переводит взгляд с одного на другого. Джин продолжает смотреть на него с глубокой печалью в глазах, словно прося не сдаваться. — Чимин, — повторяет Чонгук ещё более жёстким тоном. — Прости, хён, — говорит Чимин, после чего разворачивается и направляется в спальню. С тихим щелчком он прикрывает за собой дверь. Чонгук поднимает взгляд, оказываясь лицом к лицу с Джином. Тот парень кипит, его обычно спокойное лицо теперь красное. — Что ты с ним сделал? — требовательно спрашивает он, смотря на Чонгука. — Он остаётся здесь, со мной. Мы пара, которая живёт вместе, — отвечает Чонгук, приподнимая бровь. — Вот почему Чимин не хочет с тобой говорить. Ты не хочешь, чтобы он был счастлив. Джин кажется ошеломлённым его словами и смотрит на него, как на сумасшедшего. — Не думай, что я не заметил, как свысока ты с ним разговаривал. Ты делаешь ему больно. — Он мой. Я могу говорить с ним, как захочу, — отвечает Чонгук, подходя к тому ближе. Джин внимательно наблюдает за этим. — Да ты ебанутый, — отвечает Джин. — Я знаю, кто ты. И что ты делал. Чонгук пристально смотрит на Джина с ожесточенным лицом. — Вот как мы сейчас сделаем, — говорит Чонгук, подходя ещё ближе, и между ними остаётся едва ли два фута. — Ты разворачиваешься и валишь подальше от моего здания, прежде чем я позвоню копам, сообща о твоих нападках на нас, — его тон расслаблен, спокоен, как будто он ведёт обычный разговор с другом. — Как ты смеешь… — Как я смею что? Ты припёрся сюда, ко мне в дом, порча безупречную репутацию своего отца и пытаясь разрушить мои отношения. Без понятия, что там ты думаешь, что знаешь, но какой-то мелкий слушок ничего не изменит. Джин остаётся на месте, до сих пор стоя за порогом. — Я не знаю тебя, и не имею ни малейшего понятия, как ты узнал, где я живу. Драгоценный сын Сенатора Кима — сталкер? — спрашивает Чонгук, и на его губах растягивается улыбка. — Это я-то сталкер, — с каменным лицом произносит Джин. — Это же смешно. — Убирайся отсюда к чёрту, пока я не сломал тебе нос, — с улыбкой говорит Чонгук. Джин выглядит опешившим. — Я даю тебе пять секунд, чтобы развернуться, прежде чем позвоню в полицию. Можешь попрощаться со следующими выборами Папочки. Джин начинает уходить примерно через четыре секунды после отсчёта, неестественно выпрямившись. Он поворачивается к Чонгуку, как только вызывает лифт. — Я не знаю, через что ты прошёл. И правдиво ли хоть что-то из того, что я слышал, — начинает он. — Но ты не победишь. Я не позволю тебе. Чонгук смотрит на него со стиснутыми челюстями. Как только приходит лифт, Джин заходит в него, и двери за ним закрываются. Он стоит на месте в тишине ещё несколько секунд, голыми ногами чувствуя холодную плитку в дверном проёме. Чонгук закрывает дверь, разворачиваясь и идя прямо в спальню. Он останавливается прямо перед Чимином, который сидит на кровати, прижав ноги к груди, зарыв голову между колен и обняв себя руками. — Сколько раз я говорил тебе не открывать дверь? — спрашивает Чонгук. — Откуда он знает, где мы живём, Чимин? — Я н-не знаю, — отвечает Чимин, так и пряча лицо. Чонгук замечает, как его ногти вонзаются в свои ноги, пальцы которых поджаты. Чонгук смягчается. Он не хочет, чтобы у Чимина случился ещё один приступ, чтобы он разрушил покой, который они вместе построили. Было время, когда однажды ночью он кричал, пинал Чонгука, который держал его, когда он попытался сбежать. Всё, что потребовалось для его успокоения — это одна доза. Чимин пытается играть на фасаде своего психического здоровья, но иногда в нём видны трещины, когда он сталкивается с тем, что раньше было его жизнью. Этот кризис, должно быть, мучителен, и Чонгук видит, что тот борется с ним, не желая признавать реальность. — Ты хотел идти с ним, детка? — спрашивает Чонгук мягким голосом. Он садится на кровать и кладёт руку на заднюю часть шеи Чимина. Он успокаивающе рисует круги на его коже и наклоняется, чтобы поцеловать маленькую родинку, которая там находится. Чимин трясёт головой. — Тогда в чём проблема? Ты здесь, со мной, — говорит Чонгук, осторожно выпутывая Чимина из маленькой коробки, в которую тот себя поместил. Он отрывает руки от его миниатюрного тела и кладет их себе на плечи. Глаза Чимина до сих пор плотно закрыты, словно он боится того, что увидит, если откроет глаза. Мягкий свет спальни выделяет отметины на его шее и ключицах, некоторые из которых фиолетового и красного цвета. Он настолько красивый, что от этого сердце Чонгука почти останавливается, и он протягивает палец, чтобы провести по отметинам: некоторые тускнеющие, некоторые свежие и яркие. — Есть ли какие-то проблемы, милый? Чимин снова трясёт головой. — Используй слова, — подталкивает Чонгук. — Нет, — говорит Чимин. — Никаких проблем. Чонгук легонько целует его в глаза, а затем в мягкий кончик носа-пуговки. После этого требуется немного больше времени, чтобы вытащить Чимина из его раковины, но у Чонгука получается. Этим вечером они вместе готовят еду, и Чимин отвечает за то, чтобы время от времени помешивать кастрюлю с пастой. Чонгук включает музыку, обнимает Чимина сзади и покачивается вместе с ним на кухне. Чимин молчалив. Чонгук знает, что он останется таким до следующего утра.

***

С Чимина льётся пот, его бёдра напряжены, пока он трахает себя на члене Чонгука, и от силы его круговых движений бёдер кровать скрипит. Сейчас где-то 4 часа утра, вокруг его красивого носика всё ещё остаётся немного белого порошка. Чонгук собирает его и втирает ему в десны, наслаждаясь дрожью, проходящей через его тело, и тем, как пухлые губы начинают сосать его палец так же естественно, как он дышит. Радужное свечение ночника, который установил Чонгук, делает его похожим на картину, где каждый маленький штрих — искусство в чистом виде. С каждым прыжком его бёдер член Чонгука задевает его простату, и с губ Чимина слетают всхлипы. Его движения становятся более отчаянными, глаза закрываются, бедра двигаются беспорядочно и самозабвенно. Его розовый член покачивается при каждом движении, оставляя влажные полосы предэякулята на животе, поблескивающие на свету. Кровать под ними скрипит, её каркас трясётся. Внезапно Чонгук хватает его за бёдра и прижимает вплотную к себе, останавливая его движения прямо перед тем, как Чимин собирался кончить. Чимин хнычет, падая ему на грудь. — Помедленнее, милый, — говорит Чонгук, прикасаясь губами к мочке его уха. Чимин вздрагивает, когда Чонгук вталкивает в него свой член круговыми движениями, медленными и глубокими. Прямая стимуляция простаты заставляет Чимина свести глаза, пока его тонкие руки слабо цепляются за Чонгука. — Стой… Мне нужно… — быстро выплёвывает он, бёдрами двигаясь назад на член и мягкими ягодицами полностью садясь ему на колени. Чонгук тянется вниз и хватает двумя руками мягкую плоть, сжимая её и впиваясь ногтями в кожу. — Ты устанешь, — упрекает его Чонгук, пальцами двигаясь вниз, чтобы почувствовать то место, где они соединены. Он обводит сфинктер юноши и основание своего собственного члена. Чимин вздрагивает и берёт его ещё глубже. Он начинает тереться о его живот, преследуя свой оргазм. Чонгук опускает руку вниз между их животами и хватает член Чимина, жёстко сжимая его основание. Тот испускает резкий вскрик, зарывая лицо ему в шею, и полностью перестает двигаться. — Слушай меня, — говорит Чонгук, усиливая собственническую хватку на Чимине, чьё дыхание ускоряется. Он знает, что Чимин не может это контролировать, что это происходит, потому что он под кайфом, но он должен слушать. Чонгуку нужно было дать ему кокаин: его гормоны были не в порядке, и он был ужасно подавлен, его разум был пуст. Теперь он похож на кролика в течке, который ничего не хочет, кроме как кончить. — Тебе нужно слушать Папочку, — мягко шепчет Чонгук ему на ухо. Чимин хнычет и съезжает ногами вниз по кровати. Чонгук проводит рукой по его гладкому бедру, ощущая нежную детскую кожу. Он переворачивает их так, что Чимин оказывается окружён им со всех сторон. Он рассматривает поврежденную кожу его шеи, драгоценные капельки пота, скапливающиеся на его ключицах. Чонгук противостоит желанию обхватить пальцами его красивую шею и сжать, осознавая, что это выведет Чимина из себя. Он пробовал душить его в постели неделю назад, и тогда Чимин потерял самообладание: разрыдался, пальцами вцепился в его руки и отчаянно брыкался ногами, пытаясь вырваться из его хватки. Вероятно, это было связано с травмой месячной давности, после которой Чимина невозможно было успокоить в течение нескольких часов. Вместо этого он толкает ноги Чимина прямиком до груди, и юноша сразу кладет руки на заднюю часть своих бёдер, привыкший к этому. Затем он начинает по-настоящему вбиваться в него, из-за чего каркас кровати ударяется об стену, матрас опять начинает скрипеть. Он чувствует, как дырочка Чимина раскрывается на его члене, всё ещё так восхитительно плотно держа его, а свет ночника теперь мерцает на его лице. С затруднениями, Чимин до сих пор пытается отвечать на его толчки, однако Чонгук твёрдой рукой прижимает его таз к кровати. Он наклоняется вниз и беспорядочно целует Чимина, пытаясь отвлечь его, надеясь сосредоточить энергию юноши на поцелуе. Это работает, пока Чимин с криком не кончает, пачкая липкой белой жидкостью их животы. — Мне надо ещё много времени, милый. Лучше держись, — посмеивается Чонгук, продолжая трахать его на протяжении оргазма, вбиваясь своими бедрами в его, зубами с наслаждением впиваясь в его челюсть и тонкую кожу на шее. Из горла Чимина начинают слышаться булькающие звуки, его ногти царапают спину Чонгука, а дрожащими пальцами он старается держать себя раскрытым. Чимин кончает ещё раз, едва ли спустя несколько минут, удивляя Чонгука. Его член испускает белую субстанцию, будто бы вынужденно. Чонгук замедляет свои толчки, вместо этого решая вращать бедрами, и таким образом ловко прижимает головку члена к измученной простате Чимина. Глаза юноши закатываются на затылок, а струйки спермы, текущие из его члена, увеличиваются каждый раз, когда Чонгук нажимает сильнее. — Поверить не могу, — выдыхает Чонгук. — Ты идеален. — Слишком, это слишком… — бормочет Чимин, сильнее впиваясь пальцами в плечо Чонгука. Он выходит из него настолько, что только кончик остаётся в его тепле, и вбивается обратно, вырывая резкий крик из Чимина, чей член выплёвывает ещё больше спермы, как протекающий кран. — Кажется, я сломал тебя, милый, — хихикает Чонгук. — Я уплываю, у-уплы… — начинает Чимин, и его бёдра падают на кровать, выскальзывая из его хватки. Чонгук нагибается быстрее и тянется к Чимину, чтобы схватить его лицо, потное, розовое и сияющее. — Ты не уплываешь, — убеждает его Чонгук, гадая, откуда взялся его этот иррациональный страх. Иногда Чимин говорит это во сне, что он уплывает, и Чонгук никогда не может точно понять, что он имеет под этим в виду. Когда слова слетают с его губ, у него всегда прерывистый сон, так что Чонгуку часто приходится будить его и утешать, показывать ему, что он дома. Из глаза Чимина вытекает слеза, его лицо сморщивается, как будто он сейчас заплачет. Чонгук прекращает двигаться, уже ожидая его всхлип, покидающий губы. Он цепляется за Чонгука, руками пробегает по его коже, как будто пытается зацепиться за него для поддержки. — Детка… — начинает Чонгук, нагибаясь вниз и вытирая его слёзы. Глаза Чимина плотно закрыты, словно он боится их открывать. — Открой глаза, — подталкивает он, целуя Чимина в губы. Он пока не выходит из него, так как не знает, расстроит ли это его ещё больше. Глаза Чимина до сих пор закрыты, по щекам текут слёзы, а его тело трясётся от страха. — Чимин, — настаивает Чонгук. Частью своего веса он надавливает на его маленькое тело, прижимая их грудь и ноги вместе. — Ты здесь, со мной. Я лежу на тебе. Ты не можешь уплыть. Он перемещает руки Чимина на свои плечи. — Видишь, ты чувствуешь меня над собой, — дыхание Чимина начинает немного выравниваться, но остаётся прерывистым. Нежно и ласково он прижимает кончики пальцев к плечам Чонгука, пока лицо его искажается в надрывном рыдании. На нём так заметен страх, первобытный и разбивающий сердце. — Открой свои глаза, детка, — вынуждает его Чонгук. Наконец Чимин приткрывает их, немедленно встречаясь с темными глазами Чонгука. — Видишь? Мы дома. Я не дам тебе уплыть, милый. В облегчении Чимин испускает дрожащий выдох, крепко держась за Чонгука. Тот чувствует, как его сердце бьётся со скоростью миллион миль в час. — Папочка, я… — Хмм? — Я хочу лечь спать, — говорит Чимин ему в шею. — Прямо сейчас? — спрашивает Чонгук. — Да, пожалуйста. — Хорошо, — отвечает Чонгук. Он переворачивает их так, что Чимин оказывается сверху, тянется за одеялом и набрасывает его поверх них. Он пытается выйти из Чимина, но тот не слишком хорошо это воспринимает и яростно трясет головой в шею Чонгука. Чонгук с нежностью утешает его, решая остаться в таком положении, несмотря на то, что его эрекция доставляет боль, а тепло Чимина никак этому не помогает. Он перебрасывает руку через поясницу Чимина. — Я держу тебя, — говорит он. — Ты никуда не денешься. А даже если это случится, я поймаю тебя и притяну обратно вниз. Он не уверен, услышал ли его юноша. Чимин уже засыпает, его маленькие руки покоятся на его груди. Его вес на нём настолько маленький, что Чонгуку кажется, будто ветерок из открытого окна может сдуть его. Он протягивается к своему телефону, открывая гугл. Несмотря на то, что мозг кричит ему не делать этого, его пальцы пролетают над виртуальной клавиатурой, печатая причину своего беспокойства. Результат появляется быстрее, чем он бы того хотел.

Внезапное и большое потребление метамфетамина вместе с другими препаратами в некоторых случаях может приводить к галлюцинациям, серьезной эмоциональной нестабильности, а также приступам тревоги. Если не пресечь, это может привести к иррациональному поведению, такому как селфхарм, а также к другим симптомам психического расстройства. Если ещё не поздно, звоните…

Чонгуку интересно, должен ли он чувствовать вину. Он пытается заставить себя почувствовать это, почувствовать себя ответственным и встревоженным своими действиями, тем, что он сделал с Чимином. Он не чувствует совершенно ничего, лишь равнодушие. Словно так и должно быть, такова их судьба, только для них. Чонгук пробегается руками по спине Чимина, чувствуя его кожу, прикасаясь к тому, что его. Чимин нуждается в нём, нуждается в этом. Чонгук выходит из него, как только тот крепко засыпает. Он дрочит себе в ванной, ощущая под голыми ногами холодную плитку и не имея в себе сил встретиться глазами с отражением в зеркале. Затем он возвращается в постель, забирается под одеяла и крепко прижимается к другому, так, что между ними не остаётся ни капельки пространства. Он держит Чимина так крепко, что уверен: завтра от хватки на его коже там будут фиолетовые полосы — но не может остановиться. Он теряется в мягком дыхании Чимина, грудь которого, кажется, дрожит с каждым вдохом, а кости ребер кажутся более тонкими, чем раньше. Вероятно, однажды они оба испарятся.

***

В последний раз Чонгук проводил целый день со своим братом 3 года назад. Был весенний вечер, и погода была настолько прекрасна, настолько она вообще могла быть, дул прохладный неизменный ветерок, неспешно рассекая воздух. Он чувствовал под пальцами влажные травинки настолько живого зеленого цвета, что тот успокаивал его глаз. Он сидел на коврике для пикника, в клеточку, который показывают в фильмах, а в нескольких футах от него стояла корзинка с едой. Хён забрал его на день погулять. Сначала отвёл в парк аттракционов, предположив, что Чонгук, будучи девятнадцатилетним, попадал в пределы возраста, когда детям нравилось кататься на аттракционах и выигрывать плюшевые игрушки в ларьках. Когда они были помладше, он брал туда Чонгука чаще, пока не стал завален работой и обязанностями брачной жизни. Чонгук рассматривает его обручальное кольцо, блестящее золотом в полуденном солнце. — Чонгук-а, — сказал тот, ласково протягивая руку и взъерошивая его волосы. Он взял себе выходной, чтобы провести его вместе с Чонгуком, и пришел заниматься с ним теми вещами, которые они делали часто, будучи младше. Он хотел возродить в младшем брате немного жизни. Но не знал, что было уже слишком поздно. — Как дела в школе? — спросил он с ленивой улыбкой на губах. Чонгук пожал плечами, делая глотки из коробки сока у него в руках. — Нормально. — Ты хорошо учишься? — спросил он. — Недавно я столкнулся с Тэхёном. Он сказал, что у тебя на носу экзамены. — Мне не нужно учиться, — пробормотал Чонгук. Его брат нахмурился. — Почему это? — Потому что я унаследую бизнес, — сказал Чонгук, поднимая взгляд на брата. — Это буду я, а не ты. Его брат рассмеялся, наверное, думая, что его слова подразумевали шутку. — С радостью приму такой исход, — он улыбнулся. — Но неважно, бизнес или нет, тебе нужно учиться. Заботиться о себе. Я уже несколько недель не видел тебя за ужином. Чонгук продолжал смотреть на него, и мешки под глазами у него были такие большие, почти почерневшие. Его пальцы дернулись, крылья ноздрей затрепетали. — Хён любит тебя, Чонгук-а, — сказал его брат. Слова отзывались эхом в голове Чонгука, снова и снова, как заезженная пластинка. Хочу, чтобы ты исчез Я хотел бы никогда не рождаться Хён любит тебя Чонгук, как ты мог так со мной поступить?

***

У Чонгука звонит дверной звонок. Этот звук слишком резок для его ушей, и он медленно просыпается, открывая глаза. Чимин ещё лежит, свернутый калачиком, рядом с ним, размеренно дыша и одетый лишь в нижнее белье. Чонгук подносит палец под его нос, чтобы ощутить вдохи и выдохи, проверяя. Всегда проверяя. Дверной звонок снова звонит. Чонгук встает с кровати, немного потягиваясь и сначала направляясь к окну. Он раскрывает шторы, рассматривая вид за окном. В темном бархатном небе, где виднеется одна-две звезды, высоко висит луна, а внизу, как маленькие муравьи, ползут машины. Они уснули утром, если он правильно помнит. Чимин будет в отключке ещё какое-то время. Чонгук подходит к входной двери, сужая глаза, когда видит изображение с камеры. Это Намджун, Юнги и Тэхён. Их лица выглядят расслабленно, однако Чонгук замечает морщинки от стресса на лбу у Намджуна, слегка стиснутые челюсти Юнги, то, как Тэхён постукивает своими длинными пальцами по бедру. Они держат пакеты с едой на вынос и алкоголем, все одетые в теплые пальто. Чонгук открывает дверь. — Гук! Привет, — приветствует Намджун. — Привет, — отвечает он, положив руку на дверной косяк. Его рот кажется затхлым от никотина и старой травы. Он смутно вспоминает, что холодильник пуст. Скоро ему придется выйти и купить что-нибудь, чтобы заполнить его. — Давненько мы уже не тусили вместе, да? — Намджун улыбается. — Ага. — Тэхён улетает через неделю, — говорит Юнги. Чонгук переводит взгляд на Тэхёна, и тот слегка улыбается ему. — Уже? — спрашивает Чонгук. — Да, Гук. Подумал, что стоит приехать и познакомиться с местом пораньше, обустроиться там, — говорит Тэхён. — Так ты пустишь нас? — грубовато спрашивает Юнги. Чонгук раздумывает несколько секунд, прежде чем отступить в сторону и пропустить их в квартиру. Внутри темно, свет выключен, а воздух застоявшийся и холодный. Парни снимают обувь и с глухим звуком шагов по плиточному полу проходят дальше внутрь. Юнги включает свет и ставит сумки с едой на кофейный столик, пока Намджун занимает место на диване. Тэхён остается стоять, держа руки в карманах, и разглядывает квартиру. — Где Чимин? — спрашивает он. В его словах слышится неуверенность, и выглядит он так же, словно не знает, в каких они сейчас отношениях. Чонгук знает: он хочет, чтобы они вернули всё к тому, как было раньше, чтобы они вновь стали лучшими друзьями, несмотря ни на что. Он беспрерывно писал ему, просил встретиться и рассказывал о своих новостях. — Он спит, — коротко отвечает Чонгук. — Сейчас 8 вечера, — указывает Юнги, прищуриваясь. — Он устал. Занятой день, — говорит в ответ Чонгук. Лицо Тэхёна остается непроницаемым, хотя Чонгук видит разочарование в его глазах, то, как он бессознательно облизывает губы и отворачивается, в какой-то момент смотря в сторону двери в спальню, за которой беспробудно спит Чимин. — Так что, это прощальная вечеринка? — спрашивает Чонгук, усаживаясь на диван рядом с Намджуном. — Я хотел увидеться перед отъездом, — отвечает Тэхён. — А они? Для моральной поддержки? — фыркает Чонгук, указывая на двоих. — Прекрати вести себя как мудак, — говорит тот. — Тебе нужно многое исправить. — Значит, да, — невозмутимо отвечает Чонгук. — Гук, — встревает Намджун. — Не оставляй всё на плохой ноте. Чонгук поднимает взгляд на Тэхёна, чьи глаза светятся надеждой, тонкие пальцы нервно сжимаются, пока тот до сих пор стоит в центре гостиной. Он одет по-обычному, в простую белую футболку с черными джинсами и ремнем. Последний лучше выделяет его тонкую талию и широкие плечи. — Он в любом случае уезжает. Как будто меня ебёт, чем мы будем сегодня заниматься, — говорит Чонгук. Он предпочтёт не думать о Тэхёне, о жизни, которая у него будет. О должности в компании, которую, он уверен, отец предложит тому, как только тот выпустится. Чонгук тянется к кофейному столику и вытаскивает один из уже свернутых косяков, которые хранит там в ящике, ловко зажигает его и делает глубокую затяжку. Он не хочет думать. Не тогда, когда не знает, что сделает. Он видит, что сердце Тэхёна разбивается от его слов. Хотелось бы Чонгуку рассмеяться. — Чонгук… — Он придёт в себя, садись, — говорит Намджун и включает телевизор, чтобы создать фоновый шум. Чтобы они не сидели просто так в гостиной, где напряжение было настолько сильным, что воздух хоть ножом режь. Тэхён всё-таки садится, хотя с некоторым колебанием. Чонгуку видно, что остальные заставили его поверить в то, что это была хорошая идея. Ему доставляет какое-то удовольствие знать о том, что он до сих пор контролирует Тэхёна, остаётся в его мыслях и стоит за его чувством вины. Чонгук не хочет видеть его счастливым, видеть, что у того есть то, чего у Чонгука нет. Он заставит Тэхёна почувствовать себя так дерьмово, как только может. Он решает превратить это в шутку. Просто чтобы увидеть страдания Тэхёна. Юнги начинает разливать напитки, и между ними завязывается разговор, хотя в основном поддерживают его лишь он и Намджун, отчаянно стараясь вовлечь в него и остальных двух. Чонгук злобствует. Он побуждает Намджуна продолжать рассказ о своей с Чевон поездке в Чеджу на выходных, пока опустошает бокал за бокалом соджу. Юнги устало смотрит за ним, а Тэхён развлекается со своим стаканом в руке. Они также едят, и Чонгук наслаждается жареной курочкой. Он уже давно не ел её. Его переносимость алкоголя выросла так сильно, что он едва ли чувствует хоть какое-то влияние соджу на его организм, его растворение в крови. Он думает о Чимине, который крепко спит, свернувшись калачиком на их кровати. Ему бы понравилось присутствовать на этом небольшом сборище, ведь он всегда рад поговорить с людьми и повеселиться. Когда он осознаёт, вокруг чего крутятся его мысли, вернее, кого, он испускает смешок. Даже сейчас он думает о Чимине. Он думает о том, чтобы провести губами по задней части его шеи, по его щекам, пробежаться пальцами по его мягкой коже. Он вспоминает о том, как пару месяцев назад иногда будил Чимина тем, что шлепал губами у его живота, а юноша ворочался, и его смех звенел по квартире, как колокольчики. Он давно не слышал, чтобы Чимин так смеялся. Мир сейчас кажется невообразимо маленьким, вращающимся по линейной оси. Их мир находится прямо здесь, в этой квартире, так высоко, где никто не сможет достать. Их собственный уголок в галактике, только для них. — Блять, — слышит он, и его грёзы прерываются. — Что такое? — спрашивает он, смотря на Юнги. — У нас закончились сигареты, — отвечает Юнги. — Я схожу куплю, — говорит он в ответ, беря инициативу. Ему всё равно нужно проветрить голову, прогуляться. Он встаёт с дивана и берёт с кухонного стола свой кошелёк, проходя прямо мимо Тэхёна на пути к входной двери. Когда он надевает обувь, до него доносится бормотание, но он не зацикливается на этом, решая скорее выйти. Снаружи ужасно холодно, почти убийственно, и открытые пальцы Чонгука немеют, пока он идёт по улице. В это время большинство семей сидят дома, в своих уютных квартирах, и проводят вечер с дорогими им людьми. Вероятно, в компании горячего шоколада или хорошего фильма, думает он. Прогулка идёт ему на пользу, а кондиционер в продуктовом магазине посылает неприятные мурашки по коже. Несколькими стойками ниже слышится шумная болтовня подростков. Чонгук берёт три пачки бренда, который любит Юнги, и направляется пробить их. Девушка за кассой смотрит на него снизу вверх с тошнотворно-сладкой улыбкой. — Не хотите ли вы добавить ещё 10000 вон к вашей покупке? — С чего бы? — возражает Чонгук, уже доставая свою карту. — Вы получите лотерейный билет, который может выиграть вам отдых в Грецию на двоих, — говорит она. — Все расходы оплачены. 8 дней и 7 ночей. Эти слова не должны звучать так привлекательно, но звучат они именно так, и обещание, слетающее с губ девушки, отзывается в нём, словно какой-то ответ, убежище. Он представляет себя и Чимина на отдыхе, отодвинутых от этого мира ещё дальше, создающих новый дом на греческом острове. Он представляет Чимина на сверкающем пляже, волны, щекочущие их кожу, дневной сон на широкой, просторной веранде с видом на голубой океан. Чимину очень понравится это. Он никогда не покидал Корею. Отстранённо Чонгук думает о том, что он мог бы позволить себе этот отдых и ещё сотню таких же на те деньги, что он зарабатывает, при этом делая совершенно ничего. Но прямо сейчас он чувствует, что это правильно. Словно это секрет на них двоих. Чонгук бросает на ленточный конвейер для продуктов несколько леденцов с небольшой стойки у кассы. Девушка кажется удовлетворённой, пробивая сладости. Она протягивает Чонгуку лотерейный билет, гладкая поверхность которого блестит у кончиков его пальцев. Он платит и бросает половину билета, как это требуется, в урну для лотереи снаружи магазина. Пока он идет домой с покрасневшим от холода носом и сияющими решимостью глазами, вторая половинка надёжно остаётся лежать у него в кармане. Скоро они будут далеко отсюда. Чонгук не помнит большую часть пути домой, которую он провел, теряясь в потоке мыслей, за которыми не мог уследить. Холодный воздух колется, и Чонгук пробирается сквозь него, стиснув зубы, чтобы они не стучали. Резкий свет от фонарей освещает дороги, пустые и безжизненные в это время ночи. Когда он начинает приближаться к контейнеру для переработки мусора с одной стороны дороги, его шаг сбивается. Чонгук думает о том, что случилось 6 месяцев назад, когда они впервые здесь встретились, и кажется, что прошла вечность с того времени. Тогда Чимин был настолько другим. Он вспоминает, как мечтал увидеть его, встретиться, и в течение последующих нескольких дней его преследовало ощущение тех пальчиков на своем плече. Он не знает, сколько стоит так, просто застыв и смотря перед собой, почти видя их двоих из прошлого. Тогда Чимин был гораздо более здоровым, его кожа сияла. Чонгук наконец-то выходит из транса, когда внезапно чувствует резкое дуновение холодного ветра. Он проделывает остаток пути домой без особых раздражителей. Заходя в зону ресепшн своего здания, он наслаждается комфортной там температурой, консьерж кивает ему. Едя наверх в лифте, Чонгук тянется к заднему карману и похлопывает билет, проверяя, что тот всё ещё на месте, чтобы он мог показать его Чимину. Он подходит к своей двери, набирает код и открывает её. Внутри тихо. Не слышно разговоров, ни ленивого голоса Юнги, что-то рассказывающего, ни фирменного смеха Намджуна. Так тихо, как это обычно бывает, когда здесь лишь они вдвоём — он и Чимин. Должно быть, они ушли. Чонгук особо не задаётся вопросом, почему, осознавая, что так ему нравится больше. Он хочет разбудить Чимина, показать, что он купил… Чонгук запинается о пару обуви в проходе. Он смотрит вниз и видит сникерсы Тэхёна. Это вызывает у него приступ тревоги, осознание того, что тот всё ещё здесь, приводит его разум в состояние боевой готовности. Обуви Намджуна и Юнги больше нет. Он медленно заходит внутрь, сперва оглядывая гостиную. Пусто. Телевизор выключен, коробки из доставки и бутылки от соджу аккуратно расставлены, готовые быть выброшенными. Типичный Тэхён. Чонгук рассматривает квартиру, сужая глаза, когда замечает дверь в спальню. Она открыта, внутри горит свет. Чимин Чонгук резко двигается к комнате, с горящими глазами и настолько сильно стиснутыми челюстями, что ему больно. Он останавливается у открытой двери и смотрит. В его голове шум, а в уши вернулся звон. Тэхён стоит над ещё спящим Чимином, который до сих пор свёрнут калачиком точно так же, как когда он заснул много часов назад. Парень поправляет одеяло, лежащее на его скудно одетом теле, и наклоняется вниз, чтобы подоткнуть его. Он делает всё осторожно, ласковыми движениями, словно не хочет разбудить того. Чонгук наблюдает за этим с широко раскрытыми глазами. Он впивается ногтями в свои бёдра, и чувствует, как к нему подкрадывается какое-то тёмное чувство. Тэхён садится на корточки у кровати и пробегает пальцами по мягким волосам Чимина. Он продолжает смотреть на него, будто пытаясь запечатлеть лицо в памяти, с эмоцией в глазах, которая слишком знакома Чонгуку. Он наклоняется ниже и целует Чимина в лоб, положив свою большую руку ему на щёку. Он смотрит на Чимина как на драгоценность, фарфоровую куклу, которая может сломаться от малейшего прикосновения. — Какого хрена ты по-твоему делаешь? — спрашивает он неестественно громко звучащим в тишине квартиры голосом. Тэхён подпрыгивает, замечая его, и округляет глаза. — Гук… Чонгук быстро заходит внутрь и сильно толкает Тэхёна. Спина его друга врезается в стену, и от удара его губы покидает резкий выдох. — Хочешь забрать его тоже, а? — Чонгук выплёвывает, и кажется, будто его глазные яблоки сейчас выкатятся. Вены на его шее вздуваются, а в ушах громко звенит. — У тебя встал на моего парня? Тэхён с округленными глазами словно теряет дар речи, открывает рот, чтобы что-то сказать… — В чём дело? — гневно вопрошает Чонгук, накручивая себя. — Ты хочешь его трахнуть, не так ли? — Нет… — Я знал. Я знал с того момента, как вы только встретились, что ты хотел его, — говорит Чонгук. — Ты так смотрел на него. Тэхён молчит, стиснув челюсти. — А знаешь, что? — внезапно говорит Чонгук. — Ты можешь трахнуть его, — решает он, после чего подходит к спящему Чимину. Он стаскивает одеяло, оставляя того лишь в нижнем белье. — Я дам тебе разок выебать его, если после этого ты свалишь к чёрту из моей жизни, прекратишь забирать то, что принадлежит мне, — он даже не осознаёт слова, которые вылетают из его рта, его разум затуманен гневом. — Гук, прекрати… — начинает Тэхён. Чонгук толкает тело Чимина, и тот перекатывается на спину, его руки падают вниз. Он до сих пор крепко спит, видя сны. Тэхён немедленно обращает внимание на шрамы от шприца и бледнеет. — Какого… — подавленно выдыхает он. Он падает на колени и хватает его руку. — Какого хрена… — Чего ты ждёшь? — издевательски спрашивает Чонгук. — Вытаскивай свой член. Выеби его. Могу и отдать тебе одну последнюю вещь, ты, чёртов благотворительный фонд… Тэхён встаёт и набрасывается на него, чётко ударяя в челюсть и отталкивая его этим на несколько шагов назад. Он чувствует последствия удара несколькими секундами позже, когда его голову прошибает настойчивая боль. — Чёрт возьми, ты накачиваешь его наркотой, — восклицает Тэхён с округленными от шока глазами. — Я должен был понять, не удивительно, что он не просыпался… Чонгук смеётся, не обращая внимания на жгучую боль в челюсти. — Ты нихрена не знаешь. И я не обязан ничего тебе объяснять. Я чертовски тебя ненавижу, всегда ненавидел, — выдаёт он. — Ты разрушил мою жизнь. Мою семью, моё будущее. Всё кончено из-за ТЕБЯ! — кричит он. Тэхён поднимает на него взгляд, сжав челюсти. — Знаешь, что? — говорит он. — Я устал быть твоей сучкой. Чонгук неотрывно смотрит на него, его разум затуманен злостью. — Я должен был остаться здесь и наладить с тобой отношения, — говорит Тэхён. — Но ты безнадёжен. — Разве? — Чонгук испускает смешок. — Это ты у нас тот, кто практически бездомный, живёшь за мой счёт, на то, что ты забрал у меня. Видимо, твоя жадность не знает границ, и даже мой бойфренд не в безопасности от тебя… — Мне нравится Чимин, — говорит тот. — Правда. У меня есть к нему чувства, и это не какое-то открытие. Тем не менее, я никогда и не мечтал что-либо инициировать, ведь наша дружба стоит на первом месте, что бы то ни было. Меня уже тошнит от твоих чёртовых обвинений меня в результате своей жизни. — Тошнит? Это был ты, кто всё испортил для меня… Тэхён толкает его, сильно. — Это я сказал тебе заваливать все экзамены? — кричит он яростно. — Я заставлял тебя ходить к Джихуну и накачиваться наркотой каждый день после школы? Я даже, чёрт возьми, пытался остановить тебя. Грудь Тэхёна вздымается от злости. — Это из-за меня ты так обкурился, что пропустил заключительное заседание и потерял свою должность в компании? Слова врезаются глубоко, раня Чонгука. — Это я заставил тебя переспать с твоей невесткой? — в этот раз Тэхён кричит громче всего, его глубокий голос разносится по комнате. Кажется, словно от него трясётся всё сооружение. В голове у Чонгука пустота, его пальцы дрожат. Слова, жгучие и безжалостные, захлёстывают его. — Ты не имеешь права винить меня хоть в чём-либо, Чонгук. Ты сам проебал свою жизнь, — выплёвывает Тэхён. — И я всегда был здесь, чтобы собирать тебя по кусочкам, быть рядом, несмотря ни на что. С меня достаточно, — затем он указывает на Чимина. — Ты собирался позволить мне с ним переспать? Да что с тобой не так? Он не твоя собственность! — Он мой… — Да всё должно быть твоим. Я постоянно молчал о хороших новостях, потому что никогда не хотел, чтобы ты чувствовал себя плохо. Я ничего не говорил, даже когда ты переспал с моей девушкой в школе. С тобой я забросил колледж, не задавая вопросов, потому что хотел быть хорошим другом и не оставлять тебя, когда тебе было грустно. Я не позволял себе жить из-за тебя. С меня хватит. Ты не сможешь давить на мое чувство вины за то, что я принял одно решение ради себя. Чонгук не чувствует своих пальцев. — Неудивительно, что твоя семья чертовски тебя ненавидит, — говорит Тэхён, и тогда Чонгук срывается. Он бьёт Тэхёна кулаком в нос, заставая парня врасплох и опрокидывая его на пол. Он не осознаёт, как долго продолжает бить того окровавленными кулаками, пока его верхняя губа оттянута к зубам в злобной усмешке, а перед глазами мелькают белые пятна. С каждым ударом кулака о лицо Тэхёна, который откидывает его голову в сторону, в нём нарастает какое-то чувство, всплывает на поверхность волнообразная ярость, которая накапливалась почти всю его жизнь. Проходит какое-то время, прежде чем Тэхёну удаётся скинуть его с себя, кашляя кровью. У него разбит нос, а губа лопнула. Его кулаки по бокам дрожат, словно он старается остановить себя от ответного удара. Чонгук хватает его за воротник. — Я больше никогда не хочу тебя видеть, — он выплёвывает ядовитые слова, смотря в налитые кровью глаза Тэхёна, чей нос и рот окрашены в красный. — Мне похуй на тебя. Всегда было похуй. Ты был просто жалким неудачником, моей маленькой грушей для битья, и угадай что, ты и сейчас ей являешься, — гневно говорит он. — Я не хочу ничего слышать от тебя, даже если ты сдохнешь. Тэхён неровно встаёт, одна половина его лица уже расцветает фиолетовыми пятнами. — Вероятно, я давно должен был это сделать. Ты как яд, заражённая конечность, которую нужно отрезать, — он с трудом выговаривает каждое слово. — А Чимин, он заслуживает гораздо большего. — Такого, как ты? — смеётся Чонгук. — Я люблю его. Лицо Тэхёна ожесточается. — Ты не знаешь, что такое любовь, — отвечает он. Слова повторяются в голове Чонгука, эхом звеня посреди всей статики. — Он не такой, как мы, Гук, — произносит Тэхён. — Ты можешь избивать меня сколько угодно, но это не изменит правды. Он хрупкий, совсем другой. Я не хочу, чтобы его жизнь пошла ко дну из-за тебя. Даже если уже слишком поздно. — Я знаю, что для него лучше, — Чонгук выдавливает сквозь сжатые зубы, его костяшки пальцев ободраны, кожа натёрта. — А теперь проваливай отсюда. Тэхён продолжает стоять на месте, глядя на него глазами, полными эмоций. На секунду перед глазами Чонгука проносятся все годы дружбы, годы непоколебимой верности Тэхёна. Возможно, всё было предназначено закончиться таким образом, каждая секунда каждой минуты, что они провели вместе, вела к этому моменту. Это конец периода братства, в котором присутствовал и комфорт, и глубокое, холодное чувство неполноценности, пронизанное глубоко засевшей внутри неуверенностью. Тэхён любит его, он знает это. Но Чонгук, вероятно, действительно никогда не знал, что означает любовь. Так и должно было случиться, их пути должны были разойтись, пока всезнающая Вселенная наблюдает за всем. Тэхён поворачивается к Чимину и смотрит на него в течение нескольких секунд, сам находясь в удручающем состоянии. Перед его белой рубашки запятнан яркими кровавыми лужицами, а ноздри пускают тёмную субстанцию, как сломанный кран. Его губа разбита, боковая часть глаза и скула уже расцвели фиолетовым цветом. — Прощай, Чонгук. Хорошей жизни, — он тихо произносит, как только отрывает взгляд от Чимина, проходит мимо него и выходит из квартиры. Каждый его шаг по плиточному полу напоминает зловещий звон гонга, и Чонгук чувствует, как начинает катиться по наклонной, а разговор и его реальность нависают над ним, как чёрная тень. Демон, пришедший получить расплату за его грехи. Звук захлопывающейся двери отзывается по квартире, и внезапно Чонгук оказывается где-то в другом месте. Он не уверен, где, лишь, что это кажется знакомым. Он лежит на простынях, и матрас настолько мягкий, что он сразу чувствует, как проваливается в него. За его прикрытыми веками свет, рассеянный и мерцающий, навевающий воспоминания о ранних часах утра летом в их доме отдыха на юге Италии. Чонгук открывает глаза, и его разум и тело в замедленных секундах распознают окружение. Он вбирает всё по частям: большие французские окна рядом с его кроватью, открывающие вид на богатые цветочные сады, знакомый звук болтовни садовников, которые ухаживают за цветами, шум воды из шланга. Он смотрит на дорогой белый потолок и изящество мебели — со вкусом подобранные сочетания белого, кремового и цвета шампанского. Он дома. Его голова пульсирует, и он чувствует кровь, засохшую у ноздрей, застоявшийся привкус во рту. Его конечности болят, а поверхность носа жжёт с каждым вдохом. Чонгук прикладывает некоторые усилия, чтобы сесть, но каким-то образом у него получается это сделать, и он замечает, что одет в строгую белую рубашку и отглаженные брюки, на его талии тяжёлый ремень. Ткань очень помята. Чонгук подбирает телефон и смотрит на время и дату.

3 часа дня, 26 июля 2017.

Дата звучит в его голове снова и снова, пока не начинает кричать, как военные барабаны, банши. В животе у него возникает тошнотворное чувство, скребущее и злобное, такое глубокое, что он чувствует его всеми костями. Решение Чонгук вскакивает с кровати, направляясь в смежную комнату отдыха в своей части дома. Он останавливается у большого телевизора, берёт пульт и включает его. Он уже на верном канале. Чонгуку кажется, что он плывёт где-то далеко-далеко. Он смотрит на то, как его брат даёт речь на трибуне, о которой он мечтал чаще всего. Он окружён прессой, что с жадностью слушает и делает пометки, важные вопросы сидят на кончиках их языков. — Я обещаю выполнять все свои обязанности и сохранять безупречную репутацию и этику, которые поддерживал мой отец на протяжении последних тридцати лет. Это мое наследие, и для меня большая честь быть избранным советом директоров в качестве следующего генерального директора Jeon Realty, моя жизненная сила и неотъемлемый долг… Чонгук смотрит с широко раскрытыми глазами на то, как его брат присваивает себе всё то, о чём он мечтал с самого детства. Он не понимает точно, что чувствует. Гнев? Озадаченность? Неверие? Это плохой сон. Должен быть им. Этому нет объяснения. Чонгук должен был быть на заседании в 10 утра, дать свою речь, предложить своё видение ситуации и ждать голосования. Голосования, которое бы выбрало следующего наследника Jeon Realty, крупнейшего конгломерата недвижимости в стране. Он пропустил его. Воспоминания прошедшего дня туманны в голове у Чонгука, когда он пытается их восстановить. Едва ли что-то осознаёт, лишь тупую боль. Его зрачки расширены, и отстранённо он понимает, что всё ещё находится под кайфом, красными глазами сверля экран телевизора. Его брат заканчивает свою речь и вежливо кланяется репортёрам, уходя со сцены. Ведущий мероприятия занимает его место, упоминая что-то о нововведениях. Это не правда. Такого не может быть. Он набирает номер отца, прежде чем успевает это осознать. Тот отвечает на третий гудок. — Чонгук, — его глубокий голос раздаётся с того конца линии. — Отец… — Каково это? — спрашивает его отец. — Я не понимаю, как это могло… — выдаёт он отчаянно, шагами меряя комнату. — Ты только что превзошел мои ожидания, Чонгук, — говорит его отец. — Ты ещё больший неудачник, чем я думал. Кажется, будто ему за шиворот выливается ведро ледяной воды, он застывает. Не может вымолвить ни слова, охваченный полным неверием и шоком. — Мы ждали час. Целый час. Пресса, репортёры, члены совета, которые слетелись, только чтобы посмотреть на твою презентацию, твоё видение нашего будущего. Нижняя губа Чонгука начинает дрожать, и только затем он осознаёт, что по лицу текут слёзы, жгуче-горячие на его сухой коже. — Я позвонил персоналу, чтобы узнать, что ты лежишь в отключке на кровати, окружённый гирляндой шприцов. Ты правда думал, что я не знаю, что ты был нетрезв большую часть последних пяти лет? Мой собственный сын, бесполезный наркоман, грязь на обочине? Они спросили у меня, нужно ли тебя будить, но я сказал, что не надо. Ты создал свою постель, ты и лежи в ней. — Отец… — Замолчи. Имей совесть молчать. Чонгук удерживает сильное рыдание, ещё расширяя глаза. — Это всегда должен был быть твой брат, — говорит его отец. — У него есть голова на плечах, идеальная для этого. Но всё же ты моя кровь. Думал, я дам тебе шанс, дам тебе выгоду сомнения. Моему безнадёжному сыну. Его отец переводит дух. — Я сделал это, и в итоге узнал, что ты и есть та обуза, которой был всегда. Та, которая опустошает наши ресурсы, приносит позор нашей семье своими пороками. В такие моменты мне хочется, чтобы вместо тебя в нашей семье родился Тэхён. Он бы сделал миллиард из одного цента, при этом с честью. Чонгук дрожит. Он осознает это отстраненно, по тому, как трясётся его телефон в руках, дребезжит у уха. — У меня сейчас нет больше времени, чтобы впустую его на тебя тратить. Ты заработал себе жалкий проигрыш, тусклое будущее. Используй то время, что осталось до нашего возвращения домой, чтобы порефлексировать, подумать над тем, какой позор ты навлёк на всех нас, и, что хуже всего, на себя. Линия обрывается. Нет. Это невозможно. Чонгук проверяет будильники на телефоне, замечая, что они все прозвенели вовремя. Он просто не проснулся. Сейчас он чувствует себя неуравновешенным, непредсказуемым, его мысли разбегаются в стороны. Прошлой ночью он вколол себе бо́льшую дозу, чтобы успокоить нервы, в итоге лишь потеряв единственную вещь в мире, которая была ему небезразлична. Чонгук думает обо всех месяцах приготовлений, идеях для бизнеса, за одобрение которых он боролся зубами и когтями, обширных исследованиях и мыслях, которые он вложил в каждую из них. О папке с предложениями и его речью, которые лежали аккуратно разложенными на его столе, предназначавшиеся для сегодняшнего дня. И всё напрасно, кануло в ночь, которую он не может даже вспомнить. Чонгук думает о своём хёне, любимом сыне. Сыне, который надо всеми одерживает победу со своей ослепительной улыбкой и классным характером, тактичным юмором и харизмой — билетом к успеху. Он умный, ужасно умный, и у него доброе сердце. Всегда есть кто-то лучше. Лицо Чонгука мокрое от слёз. Следующие несколько минут проходят как в тумане, он возвращается к постели, садится на неё, держась руками за голову, всё ещё в неверии. Раздаётся стук в дверь. Чонгук игнорирует его, не желая ни с кем сейчас разговаривать. Он не отвечает и на последующее стучание. Он трясётся, ногтями вцепляется в кожу головы и сидит с настолько широко раскрытыми глазами, что они чуть ли не выкатываются. Он не может это осознать, боится, так как не знает, что теперь делать. Дверь его спальни открывается. Он слышит мягкие, грациозные шаги, прежде чем видит пару милых тапочек, которые останавливаются перед ним. — Чонгук? — он слышит, как голос его невестки рассекает воздух. Он поднимает на неё взгляд. Она смотрит на него с озабоченностью, нежностью в глазах. — Ты в порядке? — спрашивает она. Чонгук думает о том, что она прямо-таки постоянно крутится рядом. Он старается не задумываться о подтексте её порой долгих прикосновений и взглядов, почти соблазняющих в своей сути, словно она пытается искушать его. Он думает о том, насколько она ведёт себя по-другому, когда рядом его брат, едва ли смотрит на него. Его брат. Чонгук рывком тянется и грубо целует её, запутывая руку в её волосах. Она резко выдыхает и нежной рукой нажимает на его грудь. Когда они отстраняются друг от друга, она начинает лопотать. — Чонгук, что… — Не делай вид, что не хочешь этого, — сквозь зубы скрипит он, выглядя, как сумасшедший. — Я видел, как ты на меня смотришь. Чонгук принимает отсутствие ответа за согласие и снова сокращает расстояние между ними. В этом нет близости, ни единой капельки. Он делает это не потому, что она его привлекает. Он делает это, чтобы ранить своего брата, забрать его вещь, как он сам сделал с ним. Лишь грубые касания и блуждающие руки, а всё, что видит Чонгук — это нежность в глазах брата, когда тот на неё смотрит, представление того, как разобьётся его сердце, когда он увидит свою любимую жену, потерявшую контроль над собой в руках его маленького братика. Прежде чем он успевает это осознать, он уже внутри неё, её летнее платье задрано к бёдрам, лицо прижато к матрасу. Чонгук с остервенением вбивается в её тепло, нажимая рукой на затылок, чтобы удерживать её внизу. Её непристойные стоны отзываются эхом в его ушах, и он не останавливается, даже когда слышит, как множество машин заезжает в ворота их семейного дома. Через несколько минут раздаётся стук в дверь. — Чонгук, — он слышит дружелюбный голос своего брата через дверь. Она слышит его тоже, и начинает царапаться, чтобы выбраться. Чонгук не позволяет ей, растягивая губы в угрожающей усмешке и наблюдая, как её лицо бледнеет. — Пожалуйста… — она умоляет с расширенными в отчаянье глазами. Он не уверен, любит ли она его. Должно быть, да. — Нам нужно поговорить о том, что случилось сегодня. Можно я зайду? — снова спрашивает его брат через дверь озабоченным голосом. Жена того начинает плакать, по её щекам текут слёзы ужаса. Тем не менее, она неосознанно встречает его толчки, двигает бёдрами навстречу. Тупая шлюха, думает Чонгук. Если их поймают, её жизни придёт конец. — Входи, Хён, — говорит Чонгук с улыбкой, с жадностью смотря на то, как глаза его невестки в панике округляются. Дверь открывается, и Чонгук ещё никогда не был так счастлив. Ему интересно, каково это было для его брата. Застать своего драгоценного братика, трахающего его жену, в которую тот так безнадёжно влюблён. Чонгук видит горе в его глазах, то, как его мир разлетается на миллион осколков менее чем за секунду. — Что… — тот выдыхает. Он до сих пор в полном шоке. — Дорогой… — кричит она, протягивая к нему руку. — Он делает мне больно… Чонгук приподнимает бровь: — Не ври. Он отброшен от неё, прежде чем успевает это понять, его брат подхватывает её на руки и набрасывает поверх неё свой пиджак. Чонгук больно бьётся спиной о комод, острый край врезается в него. Его брат осматривает ту сверху донизу и руками успокаивающе держит за плечи. — Тебе больно? Она всхлипывает, её глаза наполняются влагой. — Я просто ш-шла рядом, и он з-затянул меня сюда, я даже не знала, ч-что происходит… Его брат переводит на него взгляд, горящий злостью и разочарованием. — Он п-просто удерживал меня, и это б-было так страшно, я з-звала на помощь… — Она врёт! Скажи ему чёртову правду. Ты пришла сюда, умоляя об этом, — выплёвывает Чонгук, застёгивая штаны. Он начинает к ним идти, и его разум снова накручивает себя. Когда он становится слишком близко, брат отталкивает его на несколько шагов назад. Он кипит от злости. — Не приближайся к ней! — яростно кричит его брат. — Хён… — Что здесь происходит? — раздаётся другой голос. Сердце Чонгука уходит в пятки. В дверном проёме стоит его отец с пылающими глазами. Его присутствие очень внушительно, рукой он крепко держит трость для поддержки. — Чонгук ранил Наын, — обвиняет его брат, всё ещё придерживая ту у своей груди. Отец расширяет глаза, смотря на свою невестку: — Милая, что он сделал? — Он и-изнасиловал меня, — с рыданием произносит она, зарывая лицо в груди мужа. — Она врёт! — кричит он. — Забери её. Звони доктору, — командует его отец. Брат до сих пор кажется шокированным, не хочет верить, что Чонгук мог сделать что-то подобное. Несмотря на это, он исполняет команду, крепко держа руками её лёгкое тело, защищая, когда они выходят из комнаты. Чонгук дрожит. — Отец, она говорит неправду… — Уходи, — произносит его отец. В голове у Чонгука становится пусто. — Что… — Уходи. Ты больше не мой сын, — слова режут больно, и внезапно Чонгуку не хватает воздуха, на него наваливается вся тяжесть произошедшего. — Отец, прошу, — молит Чонгук. — Поверь мне, я бы никогда… — Я не хочу никогда ничего от тебя слышать. Никаких звонков. Никаких встреч. Ты больше не часть этой семьи. Хорошо, что твоей матери сейчас нет рядом, чтобы видеть тебя таким. По его щекам текут слёзы, и от того, настолько сильно он стискивает зубы, болят челюсти. — Твои существующие активы сохранятся. Наш юрист будет на связи. У тебя есть время уйти до вечера, — говорит он, после чего разворачивается и сразу выходит из большой комнаты, оставляя Чонгука одного. Какое-то время он просто стоит там. Не уверен, как долго. Остальное проходит как в тумане. Он знает, что кто-то прибыл, чтобы собрать его вещи: всю одежду, каждую фотографию, каждое напоминание о нём — всё было сложено в чемоданы. Его провели до входа, где ждала машина, готовая доставить его до нового дома — многоквартирное здание под его именем. Другая машина с его вещами следовала за ним. Никто не попрощался с ним, хотя он чувствовал глаза невестки на своей спине сквозь одно из окон, пока он окончательно покидал дом Чонов. Каждый шаг к машине, из большой прихожей, через которую он проходил бесчисленное количество раз, эхом отдавался у него в пустой голове и ничего не чувствующем сердце. Его высадили, и на этом всё. Его жизнь, законченная в одно мгновение. Неделей позже к нему приехал юрист с бумагами запретительного судебного приказа и контрактом. Они ничего не расскажут прессе о том, что произошло, и не подадут уголовную жалобу на его нападение, если он всё время будет держаться от них на расстоянии 100 футов. Они будут делать ему ежемесячные выплаты, но на этом всё. Изнасилование — это игра трусов. Он бы никогда не сделал этого, даже если бы опустился до самого дна. Что забавно, учитывая, что он уже достиг его. Он помнит, как две недели спустя позвонил своему брату, когда внезапное постоянное одиночество в странной квартире ещё не стало привычным. — Хён, — сказал он, не понимая, что делает. Он никогда не чувствовал какой-либо братской любви к тому, ни на секунду, хотя был зеницей ока брата с самого момента своего рождения. Тем не менее, было что-то недосказанное, то, что он должен был произнести, несмотря на годы односторонней ненависти. Благословение за все годы, что они знали друг друга, за кровь, что они делят. На другой стороне линии его брат молчал, хотя Чонгук слышал его дыхание. И всё-таки он взял трубку. Возможно, но мог бы помочь Чонгуку, заново построить мосты… — Мне нужна твоя помощь, — начал он. Несколько секунд висела тишина. — Как ты смеешь? — в итоге сказал его брат. Слова не были злыми, были сказаны мягко. Уязвимость и горе были отчётливо слышны, но Чонгук не мог заставить почувствовать себя виноватым. У его брата было всё, чего он когда-либо хотел. — Я не делал больно Наын… — Даже если это так, — прервал его брат. — Даже если всё было обоюдно, — его голос надорвался, и в следующих словах был слышен океан боли от предательства. — Чонгук, как ты мог так со мной поступить? Он не смог заставить себя ответить. Откуда ему начинать, как ему распутать этот невероятно запутанный клубок мыслей в голове — беспорядок бушующей неуверенности и комплекса неполноценности, которые берут свои корни в успехе брата? Как ему облечь это в слова — то, что он не жалеет о том, что разбил сердце брата, а лишь что результат оказался таким? Что даже после всего этого Чонгук ненавидит его. — Я… — произнёс он, потеряв нить мысли. У него в животе поселилось тянущее чувство, и он не знал, была ли это вина или что-то глубже, чему он, однако, не мог дать название. — Я знаю, что ты потерял многое, Чонгук-а. Чонгук-а, любя, даже после всего этого времени. — Я потерял всё, хён, — ответил он. — И я знаю, что всегда говорил тебе, что буду рядом, несмотря ни на что, — сказал его брат надломившимся голосом, а последующие слова почти что прошептал. — Но боюсь, что теперь ты потерял и меня. После этого звонок закончился, а слова брата продолжали громко звенеть у него в ушах. Чонгук моргает и снова оказывается в настоящем времени, стоящим в спальне в той же самой позе. Кажется, что прошёл час, а может, больше, и с него льётся пот, в голове громкая статика. Потерял всё Он поднимает взгляд и видит Чимина, который всё ещё крепко спит, лежа на спине на мягком матрасе. Не тебя, ты до сих пор мой Он подходит к нему и садится рядом на кровать. Отстранённо чувствует слёзы, текущие по лицу, вызванные паникой и острой гранью нервного срыва. Он так не плакал с того самого дня несколько лет назад, и солёные капли кажутся чужеродными на его коже. Чонгук смотрит на хорошенькое лицо Чимина, до сих пор настолько красивое, хотя его кожа так бледна, что сквозь неё просвечивают вены, как нити индиго. Он всегда отключается, когда получает повышенную дозу в сочетании с резким снижением кокаина. — Они пытаются забрать тебя от меня. Единственную вещь, которая моя, — неровно произносит Чонгук со стиснутыми челюстями и влажными глазами. У него трясутся пальцы. — Я избавился от Хосока. Я избавился от Тэхёна, — говорит он, обхватывая пальцами лицо Чимина. — Что мне нужно сделать, чтобы ты остался моим? — спрашивает он. — Лишь я и ты, куколка. От бессознательного Чимина нет ответа, но Чонгук клянётся, что слышит, как тот, краснея, хихикает. Прямо как делал это все эти месяцы назад. Он задумывается над тем, каким раньше был Чимин: всегда улыбался, всегда с румяными щеками. Чонгук думает о том, насколько теперь Чимин изменился: либо сидит тихо, либо же ведёт себя, как дитя, просит постоянный физический контакт и оказывается на гране истерики из-за малейших вещей. У него жуткие галлюцинации и кошмары, от которых тот просыпается посреди ночи, дрожа и плача, а иногда и крича, если Чонгук оказывается слишком близко. Секундой позже он прилипает к нему, словно тот и есть сама жизнь. Он сломал его, полностью и до конца, сделал его совершенно зависимым. Больше Чимин не различает страха и любви, которые сливаются в один бессмысленный туман, составляющий каждый его день. — И они всё равно пытаются забрать тебя, — говорит Чонгук. — После всего, что я для тебя сделал, чтобы ты оставался в безопасности, рядом со мной. Мысли путаются в его голове, слова теряют смысл даже для его собственных ушей. — Ты мой, — говорит он и тянется к тумбочке, откуда достаёт перманентный маркер. Он пишет своё имя длинными широкими буквами на голом животе Чимина.

Ч о н Чо н гук

Он улыбается, чувствует себя лучше. И делает это снова, в этот раз на бедре Чимина. Затем ниже по его ногам, на коленях, стопах, потом выше на шее, его ключицах. Он переворачивает его и пишет на спине, наполняясь всё большим энтузиазмом с каждой проходящей секундой. Чимин итак был небольшим, но теперь кажется, что от него осталась только четверть своего прежнего размера: лишь выпирающие кости и жутко бледная кожа. Когда он заканчивает писать на ягодицах Чимина, то наклоняется и сильно кусает, ощущая зубами мягкую податливую кожу. Он не осознаёт, что Чимин кричит от боли, пока не чувствует, как в рот попадает кровь, после чего немедленно отстраняется от него и целует рану. Он поднимает взгляд на Чимина, чьи глаза в панике расширены, затуманенно и озадаченно смотрят на него. — Б-больно… — говорит его малыш, который, внезапно разбуженный, до сих пор кажется сонным. — Мне больно! Чонгук мягко шикает на него. — Возвращайся ко сну, ангел. Папочка заставит боль уйти. Хотя глаза у Чимина закрыты, крупные слезинки вытекают из их краёв и направляются вниз по щекам. Чонгук не обращает на него внимания и продолжает чиркать своё имя по всему его телу со взглядом сумасшедшего, как будто он умрёт, если хоть одна клеточка кожи Чимина не будет покрыта тёмными чернилами. Он не понимает, как долго занимается этим с побелевшим зрением. Буквы перечёркиваются и пересекаются друг другом, так что это просто выглядит, как сплетение линий на стройном теле Чимина, однако Чонгук считает, что тот никогда ещё не выглядел так красиво. Он забирается в кровать, притягивает Чимина к груди и оставляет поцелуи на стороне его лица. Почему-то Чонгук снова начинает плакать, и звуки его всхлипов громко раздаются в тишине комнаты. Только они вдвоём.

***

Однажды ночью Чонгук просыпается и находит кровать пустой. Часы показывают 3 ночи. В панике он садится, но как только замечает горящий свет в ванной и приоткрытую дверь, то расслабляется. Он опирается на изголовье кровати, ожидая возвращения Чимина. Когда проходит пять минут полной тишины, он решает разведать ситуацию. — Милый? — спрашивает он, открывая дверь. Чимин стоит там, полностью обнажённый, и смотрит на себя в зеркало. Чонгук приближается к нему и кладёт руку на плечо. Чимин не реагирует, словно он не чувствует прикосновения, не видит присутствия Чонгука. Словно он в трансе, неотрывно смотрит в зеркало мёртвым взглядом. Это то, что Чонгук осознаёт первым. По его взгляду кажется, что он где-то далеко, не здесь. Чонгук осматривает следы от укусов по всему его телу, некоторые покрытые кровью, которая осталась после тех случаев, когда он вонзал зубы слишком глубоко. Многие из них находятся на его бёдрах и коже вокруг рёбер, а один особенно глубокий — вокруг его правого соска. Самый тёмный — на шее, где отпечаток зубов Чонгука более чёткий, тёмно-фиолетового цвета. На остальных частях его тела находятся полосы засосов, которые переплетаются вместе, образуя красивую картину. Он не может вспомнить, когда последний раз Чимину удавалось увидеть себя в зеркале. Обычно именно Чонгук берёт его в туалет и чтобы помыться. — Пойдем обратно спать, детка, — мягко говорит Чонгук и притягивает Чимина в объятия. Он кажется таким небольшим в его руках, будто скоро он может испариться, таким худым, будто он может расколоться от малейшего касания, как зубочистка. Испариться У Чонгука встаёт ком в горле. Чимин не может испариться. Юноша не отвечает ему, так и стоит молча, смотря на себя, на своё испорченное тело, на почерневший от шприцов сгиб руки. — Пойдем, хм? — Чонгук говорит ему в ухо, скользит рукой по хрупкой спине, тонкой, как бумага. Он чувствует бугристые кости его позвоночника, кожу над ним, такую тонкую, что она почти прозрачная. Он не знает, сколько Чимин сейчас весит. Завтра он достанет весы и проверит. Чимин до сих пор молчит, его взгляд мёртв, и он не показывает никаких признаков узнавания и понимания слов Чонгука, будто не слышит его. Чонгук поднимает его на руки, и каждая клеточка кожи Чимина оказывается прижатой к нему, а сам парень настолько лёгким, что он едва ли выдыхает от напряжения. Чимин в его руках обмякший, не произносит ни слова, даже когда Чонгук помещает их обратно под одеяла и аккуратно кладёт его себе на грудь. Чонгук перемещает руки так, что они лежат на его животе, как раньше держал его Чимин. Он целует волосы Чимина, крепко держа его за талию. — Мы счастливы, я и ты. Ты счастлив, — говорит он. Он притворяется, что не чувствует слёз, которые капают ему на кожу, тяжелых и холодных.

***

Чонгук не выигрывает поездку в Грецию. На самом деле, он даже не знал, что они уже выбрали победителей. Он зашел в продуктовый, чтобы взять каких-нибудь конфет для Чимина, потому что хотел немного увеличить его массу, вернуть ту детскую мягкость его щёчкам. Чонгук надеется, что сахар вернёт ему немного энергии. Он спрашивает об этом у кассира, когда расплачивается. — Результаты уже есть? Той лотереи? — интересуется Чонгук. В этот раз на кассе мужчина, а не девочка, которая работала в тот раз. — Специальная зимняя лотерея? — рассеянно переспрашивает мужчина, пробивая один за другим большие шоколадные батончики. Затем приходит очередь огромного шоколадного торта для вечеринки, который также купил Чонгук. — Да, — отвечает Чонгук. — Есть, — отвечает тот. — Возможно, вы что-то выиграли. У вас с собой билет? Чонгук кивает. Он вытаскивает обрывок билета, который с благоговением держал возле себя всё это время. Подаёт его кассиру, который берёт его и вводит код в систему. — О, вы и правда что-то выиграли, — говорит он. У Чонгука загораются глаза. Кассир тянется куда-то за собой и достаёт маленький буклет, вырывая одну из страниц. Он подаёт её Чонгуку, который берёт и читает. Купон на 50,000 вон в том же магазине. Никакого отдыха. Никакого нового будущего. Но Чонгук отказывается принимать это. Он платит и выходит из магазина, вручая свой призовой купон старой уличной торговке. Пожилая женщина с благодарностью принимает его, награждая его улыбкой с зубами. Он не обращает на неё внимания, вместо этого останавливая такси. Его разум кипит решимостью. Через пятнадцать минут Чонгук прибывает в хорошее здание, пока день сменяется вечером. Он проходит сквозь дорогие стеклянные двери, и мужчина в костюме тут же отводит его к столику, который явно предназначается для того, чтобы покупатели расслабились и потратили больше денег. Чонгук садится на мягкий диван, желая скорее перейти к делу. — Я хочу поехать на отдых в Грецию, — говорит он ровным голосом. Турагент, кажется, приходит в восторг от этих слов, и с горящими глазами подбирает ему несколько буклетов. В них на глянцевой бумаге расписаны планы путешествий, различные путеводители и подробные комплексные туры. Он выглядит как типичный наемный работник с женой и детьми дома, стремящийся заполучить выгодного клиента. — Очень хорошо, сэр. Когда? Летом там красиво… — Я хочу поехать прямо сейчас. Мужчина выглядит немного удивлённым, но, тем не менее, улыбается и открывает один из буклетов, чтобы показать ему. — Вы будете путешествовать одни или с компанией? — Ещё один человек. Мой парень, — говорит Чонгук, не скрывая того факта, что Чимин мужчина. Вроде бы, у турагента с этим проблем нет, и он открывает страницы с планами путешествий на двоих. — У нас большой выбор планов романтичного отдыха. Могу я спросить, на какой срок вы хотите уехать? Чонгук задумывается. — Я ещё не думал об этом. Пока что давайте остановимся на неопределённом сроке. Турагент замирает, словно он не расслышал Чонгука. — Извините? — У вас есть планы поездок с открытой продолжительностью? Которые не заканчиваются определённой датой. Я могу вам позвонить, когда нам нужно будет забронировать билеты назад, — произносит Чонгук, но внутри сомневается, что они вернутся. Мужчина кажется слегка озадаченным, но всё равно кивает, соглашаясь. — Обычно мы так не делаем, но я организую это для вас, сэр. Чонгук улыбается. — Мне неудобно спрашивать столько вопросов, но нет ли у вас случайно бюджета, в рамках которого вы хотите оставаться? — Нет, — просто говорит Чонгук. — Я хочу всё самое лучшее. Турагент широко улыбается, а глаза его загораются так, будто ему выпал джекпот. — Тогда давайте обсудим детали. Чонгук покидает турагентство 30 минутами позже, с планами привести Чимина в посольство Греции для оформления международной визы и примерной датой вылета через две недели. Он чувствует удовлетворение, словно это всё, что ему нужно. Поездка домой не занимает много времени. Когда он проходит в дверь, Чимин не спит. Он стоит на кухне, нарезая какой-то фрукт. На звук открывающейся двери он разворачивается с небольшой улыбкой на лице. Чимин утопает в одной из худи Чонгука. — Привет, папочка, — его сладкий голос звенит в воздухе. Чонгук подбегает к нему и заключает в крепкие объятия, лишь один вид Чимина успокаивает его сердце. Где-то глубоко внутри он чувствует облегчение от того, что Чимин не спит, как всегда, а бодрствует и чем-то занимается. — У меня для тебя сюрприз, — произносит Чонгук ему в шею, большими руками обхватывая нижнюю часть его спины. — Какой? — спрашивает Чимин уставшим голосом. Чонгук слегка отстраняется, улыбаясь ему. — Мы едем на отдых. Я и ты, — говорит он и ищет в глазах Чимина какую-то взволнованность. Но не находит её, его взгляд остаётся затуманенным. — Да? Куда? — тихо спрашивает Чимин. — В Грецию. Мы должны вылететь через две недели, — радостно говорит он, крепко держа парня. Он немного покачивается вместе с ним, а Чимин чуть ли не падает от того, как его раскачивают. Чонгук зарывается носом в его волосы и оставляет поцелуи на лбу. Он резко распахивает глаза, когда чувствует, как что-то влажное капает ему на ногу, а затем начинает равномерно течь струей. Чонгук сразу отстраняется, и после взгляда на юношу его глаза расширяются. Чимин всё ещё держит нож, которым резал фрукт, но теперь он крепко сжимает его в кулаке, и острое лезвие разрезает его мягкую ладонь. Кровь толстыми ручейками стекает по его пальцам на пол, образуя небольшую лужицу на белой плитке. — Детка! — восклицает Чонгук и вытягивает лезвие из хватки Чимина. Это стоит некоторых усилий, но ему удается осторожно оторвать руку Чимина от кухонного ножа и сразу же бросить тот на пол. Лицо Чимина так ничего и не выражает, словно это не он только что глубоко разрезал свою ладонь. — Тебе больно, милый? — спрашивает Чонгук, пока тащит Чимина в ванную, где промывает рану. Багровые завитки и струйки стекают в водосток, разбавленные водой. — Нет, папочка, — отвечает Чимин. — Оставайся тут, — говорит Чонгук. Он направляется на кухню и вытаскивает аптечку первой помощи, а вернувшись в ванную, находит Чимина стоящим в том же положении, в котором он оставил его — с протянутой к нему рукой, как будто Чонгук ещё держит её. Он промывает рану дезинфицирующим средством и быстро забинтовывает её, наблюдая за тем, как толстый слой бинтов сразу окрашивается пятнами свежей крови. — Ты такой храбрый, что не плачешь, — хвалит Чонгук, оставляя поцелуй на его забинтованной руке. На это Чимин улыбается и начинает весь светиться. — Было ни капельки не больно, — с гордостью говорит Чимин, как маленький ребёнок. — Ты должен быть осторожнее. Больше никаких ножей, если меня нет рядом, ага? Чимин кивает: — Ммм. — Ты будешь меня слушаться, не так ли? — уточняет Чонгук, проводя пальцем по скуле Чимина. — Да, папочка. Чонгук улыбается и наклоняется, чтобы нежно поцеловать его. Это вызывает зависимость, как и всегда — ощущение Чимина в своих руках, его сладкий аромат, что до сих пор не ушёл. Он глубоко целует его, их губы двигаются в такт, и здоровой рукой Чимин цепляется за его футболку. Для него Чимин — это дикая роза, которая никогда не завянет. — Ты ждёшь нашего отдыха, Чимин? — спрашивает Чонгук, прерывая поцелуй. — Ммм, — кивает Чимин, но что-то в его ответе кажется Чонгуку странным. Кажется, будто Чимин до сих пор не здесь, не особо понимает, что говорит. Его глаза всё ещё имеют то выражение отдалённости, словно глубоко внутри его мучает невероятное страдание. Как будто он просто говорит то, что может удовлетворить Чонгука. Тем не менее, вечер проходит хорошо. Они смотрят фильм и заказывают еду, и Чонгуку даже удаётся покормить Чимина кусочком шоколадного торта. Чимин засыпает через двадцать минут после начала фильма, но ничего страшного. Скоро они будут далеко-далеко.

***

Процесс оформления визы Чимина проходит гладко и безупречно. У Чонгука были опасения насчет того, что они захотят задать Чимину вопросы, потому что он знал, что тот не смог бы поддерживать разговор более пяти минут. Посольство посмотрело на его звездный послужной список, победы в области искусств и отсутствие сомнительной истории. Чимин — хороший мальчик, каким был и всегда. Они просто взглянули на его документы и предоставили ему визу, которая позволяла путешествовать. Чонгуку хотелось бы ускорить время, чтобы они могли сразу переместиться на неделю позже, когда будут находиться в тысячах километрах от этого места на исторических Греческих Островах, единые с богами и друг другом. Больше ничего этого, никаких людей, мешающих им. Чимин раньше никогда не был на самолете. Чонгук гадает, будет ли ему страшно или интересно, будет ли его тошнить во время путешествия. В данный момент он обедает с Намджуном и Юнги. Видимо, Тэхён не рассказал им о том, что случилось в последний раз, когда они виделись, а предпочел просто тихо покинуть их. Намджун делает вид, что всё хорошо, пока Юнги ковыряется в своей еде, ничего особо не говоря. Это ещё один выход в свет, предложенный Намджуном, его способ следить за ним и показывать ему, что он заботится. Его хён всегда был довольно своеобразен в выражении своей любви. — Мы с Чимином едем в Грецию, — говорит Чонгук, пока жуёт. Они оба поднимают взгляды со своих тарелок. — Что? — спрашивает Юнги. — Мы собираемся на отдых, — уточняет Чонгук. — Это замечательно! — восклицает Намджун. — Когда? — Через неделю, — отвечает он. Это солнечный полдень, зима понемногу сдаёт свои права. Они сидят у окна ресторана, вид из которого составляет неторопливое движение машин и остальная часть улицы. Юнги не улыбается. — С чего это вдруг? — Я посчитал, что он заслужил это, — говорит Чонгук, разрезая стейк. Мясо не отдохнуло достаточно, немного крови просочилось в мясной сок. — Когда вы вернётесь? — спрашивает Намджун. — Я не знаю. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает он. — Я просто хочу уехать с ним далеко. Там, где нас не будут отвлекать, — говорит Чонгук. — Ни он, ни я больше не работаем. Мы можем начать всё сначала, если нам там понравится, мы оба. — Вы встречаетесь меньше года, — говорит Юнги. — И ещё, разве он не сильно болен? Разве он должен сейчас путешествовать? — Он будет в порядке, — отмахивается Чонгук. — Мы всегда сможем сходить к доктору после того, как приземлимся. — Гук, — говорит Намджун, кладя вилку на стол. — Может, ты не будешь спешить и подумаешь об этом, а? Это важное решение, особенно, раз Чимину нехорошо. — Я знаю, что для него лучше, — немедленно отвечает Чонгук. Он ненавидит это. Он ненавидит, когда люди пытаются вмешиваться в его жизнь, в решения, которые он принимает для них. Чимин — его. Он знает, что, как только они окажутся в Греции, больше ничего этого не будет. Больше никаких любопытных носов, больше никаких людей, которые изо всех сил стараются разлучить их. Чимин будет в безопасности у него перед глазами, и там не будет никого, кто может попытаться забрать его. Там никто не будет их знать. Никто не узнает их корни и их прошлое. Чонгук просит счёт и оплачивает его, прежде чем те двое могут запротестовать. Он поднимается со своего места, как только оплата проходит, и смотрит на них. — Думаю, это прощание. На время, — говорит он. — Я не знаю, будет ли у меня ещё время перед нашим с Чимином отъездом, чтобы встретиться с вами. — Гук… — начинает Намджун. — Увидимся как-нибудь, — произносит Чонгук и выходит из ресторана, после чего направляется к подвальной парковке и садится в машину. У Чонгука нет планов когда-либо снова разговаривать с ними. Чимин — это всё, что ему нужно. Они нуждаются только друг в друге. Никаких отвлекающих факторов, никаких секретов. Он пристёгивается и отъезжает, без чувств какого-либо сожаления или меланхолии. Юнги и Намджун, а также Тэхён были тем, что поддерживало его тогда. Они жили и дышали для него, эмоционально воскресили его. Они были теми, кто убедил его пойти на реабилитацию в первый раз, начать сначала. Всё изменилось. Но дело не только в нём. Намджун уже не тот бездельник, каким он был раньше: работает на нескольких работах с неполной занятостью по всему городу. Теперь у него есть стабильный доход и хорошая квартира, прочные отношения, на которые можно опереться. Сейчас он более уверенный, гораздо более доволен своей жизнью. Юнги смирился с тем, кто он есть. Он всё ещё иногда выступает на сцене за неполную плату, но также толкает наркоту, чтобы сводить концы с концами. Это очень прибыльно, и у него неплохо получается. Чонгук перестал покупать у него после одного месяца, связавшись со старым школьным другом, который соединил его с новым парнем. Юнги всегда предупреждает его быть осторожным. Всегда. Говорит Чонгуку правду в лицо, говорит ему только то, что думает. Благодаря Чонгуку Юнги может видеться с сестрой. Тот должен быть благодарен. По пути домой Чонгук останавливается, чтобы купить Чимину цветов. Он берёт букет тюльпанов, потому что ему так хочется. Аккуратно кладёт массивный букет на заднее сидение и продолжает поездку домой, барабаня пальцами по рулю. Чонгук доезжает до дома в рекордное время, едет в лифте и открывает дверь, как делает это всегда. Он оставляет цветы на кухонной столешнице. Первое, что он слышит — это бормотание из спальни. Чонгук медленно заходит дальше в квартиру и встаёт прямо перед спальней, наблюдая за Чимином. Дверь открыта. Чимин держит у уха телефон и кажется озадаченным. — Я не могу… — говорит он другой линии. Чонгук слушает с пристальным взглядом. — Мы с папочкой уезжаем куда-то далеко на следующей неделе, — тихо отвечает Чимин, сидя на кровати, поджав под себя ноги. Он выглядит особенно мягким под тёплым солнечным светом, волосы на его макушке сидят пушистой копной. Его ключицы выпирают, подчеркнутые свитером с v-образным вырезом, в который он одет. Сосредоточившись, Чонгуку удаётся услышать чей-то приглушенный голос на другом конце линии, говорящий с какой-то безотлагательностью. Он пока не может понять, кто это, но продолжает слушать. — Ой, я имел в виду Чонгука, па… Чонгук знает. Я не знаю, когда мы вернёмся. Мы уезжаем далеко. Всё, что я знаю. Чимин кусает нижнюю губу, очевидно, нервничая от этого разговора. — Я не помню… — он говорит в трубку, выглядя обеспокоенным. Свободной рукой он играется с краем свитера. — Я не могу этого сделать, — беспокойно произносит Чимин через несколько секунд. — Тэ, я не знаю, как… Чонгук быстро заходит внутрь и вырывает телефон у Чимина из руки, и последний полностью замолкает, как только видит его. Чонгук смотрит, как его глаза за какие-то секунды от страха наполняются крупными слезами, которые сразу стекают вниз по щекам. Чонгук прикладывает телефон к своему уху. — Думал, я ясно дал себя понять, — говорит он другой линии. Он слышит резкий выдох Тэхёна на другом конце. — Куда ты его забираешь? — требовательно спрашивает парень. — Как там Токио? Слышал, там очень хорошо в это время года… — Чонгук, пожалуйста. Позволь ему вернуться домой, — говорит Тэхён, и это звучит, как поражение. — Он дома, — лаконично отвечает Чонгук и садится на кровать рядом с Чимином. Сейчас юноша лежит на кровати свёрнутым в калачик, зарыв лицо в колени и обняв себя тонкими руками. Он делает глубокие вдохи. — Не… — Это самый последний раз, когда я позволяю тебе с ним говорить, — произносит Чонгук. — Я передам трубку Чимину. Не волнуйся, я не буду подслушивать. Ты можешь сказать ему всё, что захочешь. Он отрывает руку Чимина от его тела и засовывает в маленькую ладошку телефон. — Давай, милый, попрощайся со своим дорогим Тэхёни. Дрожащими руками Чимин берёт телефон, и его короткие пальцы кажутся особенно бледными на фоне розового телефонного чехла. Он купил его себе несколько месяцев назад, когда ещё работал. Слушая то, что там есть сказать у Тэхёна, Чимин молчит, однако плачет он, кажется, ещё сильнее, слёзы текут по его щекам беспрерывно. Когда его терпение заканчивается, Чонгук выхватывает телефон. Он смотрит на картинку контакта Тэхёна — селфи, на котором тот широко улыбается. Должно быть, тот отправил её Чимину в переписке. Чонгук подносит телефон обратно к своему уху. — Прощай, Тэхён, — говорит он, после чего идёт на кухню и бросает телефон Чимина в блендер. Ему чуть-чуть грустно, потому что он знает, как долго Чимин копил деньги, чтобы купить этот девайс, но в то же время прямо сейчас ему плевать. Чимину больше не нужен телефон. Он нажимает на кнопку включения и наблюдает, как сильные лезвия блендера за секунды раздробляют экран телефона с некрасивым грубым звуком, кусочки стекла и металла превращаются в маленькие частицы. Чонгук решает оставить это здесь, пока оно не превратится в мелкий порошок. Он возвращается обратно в их комнату и хватает Чимина за руку, стаскивая его с кровати. Сейчас Чонгук находится в той фазе, когда уже не понимает, зол он или нет, триггернуло ли его что-то или же у него припадок, или даже всё в порядке. Теперь всё это ощущается одинаково. Он больше не может различить. Граница слишком размыта. — Тебе понравилось звонить Тэхёну за моей спиной? — спрашивает он, и от силы, с которой он хватает Чимина, тот скатывается с кровати на пол. — Н…Нет… — Чимин вскрикивает и начинает рыдать. — Мой телефон зазвонил, и я просто ответил… — Естественно, — говорит в ответ Чонгук. — Ты же у нас просто глупый маленький малыш. Чимин смотрит на него широко раскрытыми стеклянными глазами. — Не так ли? — спрашивает он и, погрузив пальцы в волосы Чимина, грубо тянет за них. Чимин безнадёжно кивает. — Знаешь, я только начинал думать, что мы с тобой в безопасности — я и ты, — говорит Чонгук, и, несмотря на затуманенный разум, нить его мысли внезапно оказывается кристально чёткой. — Но ты только что дал мне понять, что не являешься моим. Что ты не хочешь быть моей деткой… — Папочка, нет… — кричит Чимин. — Именно поэтому я дам тебе именно то, чего ты хочешь, — произносит Чонгук, после чего дёргает Чимина вверх и тащит его по дому. Чимин пытается встать на ноги, старается перенести на них своей вес, чтобы остановить движение, издавая громкие рыдания. Чонгук открывает входную дверь и вышвыривает из квартиры Чимина, который жалко падает на пол, прямо рядом с дверным ковриком. Затем Чонгук захлопывает дверь, слушая, как рыдания Чимина превращаются в громкий вой, эхом отзывающийся по коридору. Он слушает, как тот колотит своими маленькими кулачками в дверь, царапает дерево, умоляя впустить его обратно. Он кричит так, словно его режут, громко и жалобно воет на пустой площадке, принимая ничтожные попытки заставить дверь открыться. Чонгук знает, что он не сумеет вспомнить код от двери. — Прошу… — слышит он крик Чимина. Чонгук не обращает на это внимания, просто идёт к дивану и садится на него. Если это требуется Чимину для того, чтобы научиться понимать последствия, то он с радостью сделает это. Он не осознаёт, как долго Чимин плачет. Кажется, проходит несколько часов, пока его жалобные рыдания доносятся в квартиру сквозь деревянную дверь. К этому моменту он уже прекратил свои попытки открыть её. Чонгук время от времени поднимается, чтобы проверить запись с камер наблюдения. Чимин до сих пор лежит скрученным на полу, теперь в маленьком комочке, и его спина содрогается от рыданий. Чонгук находится на кухне, когда до его ушей доносится разговор. Он возвращается проверить запись на камере. — Милый, ты в порядке? — он слышит, как женщина произносит за дверью. Он узнаёт голос госпожи Ким. Пожилая женщина, живущая этажом ниже со своим мужем. Должно быть, она услышала его крики, будучи на лестнице. Чимин не отвечает ей, продолжает плакать. — Дорогой, тебе нужно сказать мне, что случилось, — она ласково обращается к нему. Её лицо искажено в беспокойстве, вызванном более чем странной сценой. Чонгук смотрит на это через камеру, меж его губ слабо зажата сигарета, роняющая пепел на плиточный пол. Чимин открывает рот, чтобы заговорить, и, несмотря на явные трудности в формировании слов, они всё же покидают его губы. — Папочка внутри, и о-он не даёт мне зайти… — плачет Чимин. — Он внутри этой квартиры, милый? — спрашивает она и указывает на дверь Чонгука. Чимин кивает. Госпожа Ким вытаскивает свой телефон. — Думаю, ты ошибаешься, милый. Это квартира Чон Чонгука. Наверное, ты потерялся. Я позвоню в полицию, может быть, мы найдём твою семью… Чонгук в тот же момент открывает дверь, заставая их обоих врасплох. Как только Чимин видит его, он тут же вскарабкивается на ноги и прилипает к Чонгуку так сильно, что они чуть ли не сливаются воедино. Чонгук кладёт руку ему на спину и улыбается госпоже Ким. Та завершает звонок и сужает глаза, смотря на него. — Он ваш? — спрашивает она. — Мой двоюродный брат. Я был в душе. Сначала и не понял, что он случайно запер дверь, будучи снаружи. Ему не очень хорошо. Она обеспокоенно осматривает Чимина. — Вам нужно отвести его к доктору, кажется, ему больно… — начинает она. — Спасибо за ваше беспокойство. У нас уже запланирован приём. Госпожа Ким кивает. — Хорошо. Дайте мне знать, когда он почувствует себя лучше, — она улыбается, затем переводит взгляд на Чимина. — Забегай ко мне на чай, если вдруг тебе захочется, хм? Кажешься таким милым мальчиком. Чимин выглядит ужасно молодо для своего возраста. Наверное, госпожа Ким подумала, что он подросток, маленький ребёнок. — Обязательно отправлю его к вам, — Чонгук улыбается, пока Чимин продолжает цепляться за него. — Благодарю вас, госпожа Ким. Чудесного дня. Она улыбается ему в ответ и разворачивается, направляясь к лестнице. Спуск по лестнице вызывает у неё некоторые затруднения, ведь пожилой женщине уже явно больше 80 лет. Чонгук поражается тому факту, что она поднялась наверх, только чтобы проверить, что с Чимином. Он закрывает за собой дверь и переводит взгляд вниз на Чимина. — Папочка, прости… — юноша рыдает ему в грудь, увлажняя ткань. Он глубоко затягивается сигаретой и выдыхает горький дым в неподвижный воздух. С помощью пальца на подбородке Чонгук приподнимает его голову, сталкиваясь лицом к лицу с его звездными слезами, щеками в красных пятнах и обкусанными губами. — Ты мой, не так ли? — спрашивает Чонгук и протягивается к нему пальцем, чтобы вытереть слёзы. Чимин немедленно кивает, трясь о его ладонь и пытаясь заставить его погладить щёку, как тот это обычно делает. — Ты не можешь разговаривать с другими людьми, — говорит ему Чонгук. — Они все пытаются разлучить нас с тобой, забрать тебя. Чимин смотрит на него глазами в слезах. — Ты очень ранил меня, Чимин. Я думал, ты хотел быть моим, — говорит Чонгук. — Я хочу! Я хочу… Я хочу быть… — Чимин начинает говорить, но слова не покидают его губ, восхитительный ротик лишь открывается и закрывается, а выражение лица становится удручённым от неспособности озвучить свои мысли. — Я… — Детка, — прерывает его Чонгук, — эти метки, знак моей собственности на тебе, со временем они пропадут, — объясняет он. — Как только это случится, ты больше не будешь моим, — он слегка царапает пальцами кожу Чимина под футболкой, чтобы прощупать отметину от зубов, которую он оставил на его животике, где раньше были кубики пресса. Она только начала заживать, кожа вокруг неё пока что грубая и легко поддаётся ковырянию. Он прекращает это делать, пока снова не начала идти кровь. — Н-нет, — отвечает Чимин, выглядя по-настоящему расстроенным. — И когда они будут пропадать, я буду продолжать сомневаться в тебе. Потому что я не знаю, как ещё сделать тебя своим, если ты, очевидно, этого не хочешь. — Я хочу! — восклицает Чимин, и свежие слёзы начинают скатываться по его щекам и падать на пол. — Хочешь, да? — рассеянно говорит Чонгук, делая затяжку. Он выдыхает дым в лицо Чимину, отчего юноша начинает кашлять. — Тебе понравится что-то более перманентное? То, что останется надолго? Чимин горячо кивает, вдохновляясь этой идеей. Глупый маленький малыш — Даже если будет немного больно? — уточняет Чонгук. — Ничего. Я смогу это сделать, — говорит в ответ Чимин. Губы Чонгука растягиваются в улыбке. Без дальнейших церемоний он поднимает руку и прижимает кончик зажженной сигареты к шее Чимина сбоку, как раз у яремной вены. Чимин вскрикивает от ожога, пытаясь безрезультатно отскочить в сторону. Чонгук вжимает сигарету в его фарфоровую кожу, туша пламя. Он никуда не уйдет. Когда Чонгук отстраняется, на том месте красуется аккуратный маленький кружок, ярко горящий красным. Чимин снова начал надрывно плакать, с его губ срывается икота и всхлипы, маленькое тело дрожит в его руках. — Видишь? Теперь это останется навсегда, — говорит Чонгук и дует холодным воздухом на свежий ожог. Чимин слегка дёргается. — Ты счастлив? — Чонгук спрашивает, наклоняясь, чтобы с нежностью поцеловать его. Губы Чимина дрожат при их соприкосновении, хотя кулачками он продолжает крепко держаться за одежду Чонгука. Несмотря на всё это, он кивает и открывает рот, пропуская внутрь язык Чонгука, когда поцелуй становится жарче. Чонгук нагибается, подхватывает Чимина руками под бёдрами, и тот сразу же обхватывает ногами его талию, делает всё, как положено, как хорошо настроенный инструмент. Они всё ещё соединены друг с другом в области рта, когда Чонгук переносит Чимина в спальню и усаживает его на кровать. В его штанах уже стоит бугорок, когда он подползает к Чимину и заключает его руками со всех сторон. Он проводит языком по его горлу, медленно и настойчиво, один раз быстро задевая свежий ожог. От этого Чимин подпрыгивает, обнимая Чонгука за плечи. Чонгук садится прямо и снимает с Чимина футболку, отбрасывая её в угол комнаты. Затем он продолжает свою атаку на шею Чимина: кусает и облизывает бледную кожу с помощью зубов и языка, оставляет за собой жгучий след, двигаясь вниз по телу Чимина. Чонгук облизывает его соски, обводит впадинку пупка, целует его острые тазобедренные косточки, вонзаясь зубами в их чувствительную впадину. Чимин дышит прерывисто, его узкая грудь немного дрожит, а короткими пальчиками он теперь царапает простыни. Его рёбра выпирают, а талия стала такой тонкой, что руки Чонгука встречаются, когда он держит её с двух сторон. Он стаскивает с Чимина боксеры и берёт в рот его короткую длину, как только она открывается перед ним. Чонгук двигает головой вверх и вниз, страстно посасывая Чимина, обводя языком чувствительную головку. Бёдра Чимина приподнимаются в кровати, он хватает в кулаки волосы Чонгука и раскрывает ноги шире. Чонгук тянется рукой к его дырочке, до сих пор влажной и растянутой с того раза, когда они трахнулись этим утром, и вставляет туда два пальца. Чимин хнычет от этого вторжения, бессознательно трясь своими бёдрами о рот Чонгука. Чимин достаточно маленький, так что это просто. Его член пропорционален всему его остальному телу, короткий и всегда розоватый, а иногда и вишнёво-красный, когда Чонгук чрезмерно стимулирует его. Он едва ли достаёт до задней стенки горла Чонгука, и тот часто дразнит другого об этом, называя Чимина «на зубок». Но это не так важно, ведь ему не нужно использовать его. Чимин был рождён для того, чтобы быть разрушенным, сидя на члене. Пальцами Чонгук находит простату Чимина и начинает беспощадно тереть чувствительную точку, в то же время сужая щеки вокруг длины Чимина. Чимин делает судорожные вдохи, ногтями царапает кожу головы Чонгука, а его бёдра начинают дрожать. Чонгук насилует его простату, стимулируя её точными круговыми движениями, чувствуя, как дырочка Чимина растягивается, чтобы вместить его пальцы. Она узкая и влажная, внутри невообразимое давление. Он вставляет ещё один палец, а другой рукой начинает играться с чувствительной кожей промежности. — Папочка… — скулит Чимин, и Чонгук смотрит на него, проходится глазами по его чувствительным соскам цвета розовых лепестков, которые всем своим видом так и просятся поиграть с ними. Он убирает руку от дырочки Чимина и начинает тянуть за чувствительные горошины, пощипывая и проводя по ним пальцами. Вскоре Чимин испускает резкий вскрик и кончает ему в рот, дёргая бёдрами. Чонгук распознаёт, как оргазм проходит по нему волнами, слыша его дыхание, которое звучит всё выше с каждой секундой. Его бёдра плотно прилегают к лицу Чонгука, а пальцы теперь лежат обмякшие и запутанные в волосах на голове того. Чонгук отстраняется от члена Чимина и начинает искать смазку, которая всегда лежит где-то среди простыней. Наконец, его пальцы находят бутылочку, и, не теряя времени, он открывает её и выдавливает липкую субстанцию себе на пальцы, после чего смазывает свой член. Он пристраивает член к растянутой дырочке Чимина и толкается внутрь, наслаждаясь стоном, который слетает с губ Чимина, и протянутыми руками, которыми тот тянется к нему. Чонгук прижимается к Чимину всем своим телом, грудью, и толкается глубже, пока яйцами не достигает мягкой части его ягодиц. Чувствительный член Чимина оказывается зажатым между их животами, и тот начинает дышать глубоко, сильно сжимая руками плечи Чонгука. Чонгук не полностью выходит из него, а затем резко входит обратно, и шлепок их кожи громко разносится по всей комнаты. Чимин резко глотает воздух, и Чонгук снова это делает, постепенно ускоряясь, когда дырочка Чимина хорошо растягивается вокруг него, привыкнув к проникновению. После этого всё становится влажным и быстрым, Чонгук ебёт его со стиснутыми зубами. Он зацикливается глазами на ожоге на шее Чимина, теперь перманентном аксессуаре. Он задумывается, зачем сделал это. Наверное, было так больно. Зачем я сделал ему больно? Чонгук выталкивает мысли, которые назойливо лезут ему в голову, и вместо этого направляет всю свою энергию на то, чтобы сделать из Чимина хнычущий беспорядок на простынях. С каждым толчком тот подпрыгивает на кровати, его голова повёрнута в сторону, лицо зарыто в подушку. Чонгук двигает бёдрами с бешеной скоростью, теряясь в прекрасном ощущении Чимина вокруг его члена. Он думает о том, как Чимин рос до сих пор — едва получая физическую близость, хотя это всё, чего он когда-либо хотел в детстве — всего лишь быть любимым, гулять и играть с друзьями, как это делали все остальные. Теперь он здесь, его любят так, словно он самое драгоценное существо, которое когда-либо видел мир. Божество, которому Чонгук поклоняется каждую секунду каждого дня, чьё тело — алтарь, без которого он не может быть. Чонгук дал Чимину всё, чего тот когда-либо мог желать. Ему никогда ни придётся поднимать и пальца, работать, утопать в своём одиночестве. Их отношения — это подарок, и Чонгук рад, рад тому, что он не дал Чимину уйти в тот день 5 месяцев назад, не дал ему уйти все остальные разы, что он пытался после этого. Пока тот не перестал это делать совсем, наконец-то сдавшись. Чонгук трахает его сильно и быстро, сквозь него проходит чувство эйфории. Это всё, чего он хотел — иметь Чимина, с момента, когда впервые увидел его. Они вместе, предназначены быть вместе. Чонгука никогда не любили, но Чимин цепляется за него так, словно он — последний глоток воздуха на умирающей земле. Он не замечает приближения оргазма, и, когда кончает глубоко внутрь Чимина, его зрение белеет. Работая бёдрами, он переживает блаженство так долго, как может. — Я люблю тебя, детка, я люблю тебя больше, чем что-либо в моей жизни, — на выдохе говорит Чонгук, внезапно став эмоциональным. Через каких-то несколько дней они войдут в следующую фазу их жизни. Может, это будет не только Греция. Возможно, они станут путешествовать по всему миру, проживут остаток их жизней в каждом раю, который мир может им предложить. В конце концов, вселенная существует для них. — Я тоже тебя люблю, — отвечает Чимин, тяжело дыша. Чонгук садится прямо и замечает, что Чимин опять кончил где-то в середине процесса, а их животы теперь липкие от его спермы. — Я и ты, — говорит Чонгук, прижимая их лбы друг к другу. — Мы — навсегда. Чимин улыбается, и Чонгук нагибается, чтобы поцеловать его, утопая в ощущении близости Чимина. Это всегда будет совершенно ново для него, кружит ему голову так же, как в самом начале. — Я выйду за тебя замуж, — произносит он, как только отрывается. — Мы поженимся так, как ты захочешь. Где угодно в мире. В течение нескольких секунд Чимин молчит. Чонгук нахмуривается, когда видит, что его глаза снова становятся влажными. Они сверкают, как бриллианты, и красота Чимина опять захватывает его дыхание. Ему так повезло, так невероятно повезло… — Что такое? — спрашивает он, сцеловывая слёзы, которые проливаются за линию его ресниц. — Я н-не уверен… — начинает Чимин, сам выглядя озадаченным. — Я не… — Тшш, всё в порядке. Мы можем поговорить об этом позже, — утешает Чонгук, выходя из Чимина, и ложится рядом с ним. Юноша тут же прижимается к нему и обнимает на талию. Чонгук закрывает глаза, а затем снова открывает их, видя перед собой кремовый потолок спальни. Он смотрит на него, размышляя о количестве раз, когда его глазам открывалась эта картина. Больше этого не будет. Чонгук не знает, когда они опять вернутся сюда. Чимин крепко спит, прижавшись к его боку. У Чонгука же сна ни в одном глазу. Возможно, он снова может вылечиться. Он может сделать это. Однажды у него уже получилось. Они вылечатся вместе. Может быть, когда они начнут с начала, Чонгук избавится от наркотиков. Чимин уже не уйдёт, он в этом уверен. Ведь скоро у них будет свадьба. Больше им это не понадобится. Они будут нуждаться только друг в друге. Одна только мысль о женитьбе на Чимине заставляет его сердце неистово биться. Чонгук никогда не являлся приверженцем длительных обязательств, всегда быстро уставал от всего, но Чимин — настоящий наркотик. Он — как сам кислород, который течет через его лёгкие, сияние луны, которое следует за ним каждую ночь. Он так сильно любит Чимина, что иногда не знает, что с собой делать. При одной мысли о Чимине, носящем его кольцо, и их прекрасной совместной жизни он чувствует, что это — всё, чего он когда-либо мог желать. Засыпает он, представляя в голове Чимина с их первой встречи, мягкого и неземного, окруженного в золотой ореол солнечного света с его ослепительными чертами, от одного взгляда на которые у Чонгука захватывало дыхание.

***

Сумки собраны и стоят готовые у входной двери. Их паспорта и проездные документы надёжно лежат в папке на кухонной столешнице. Чонгук купил для Чимина тонны новой одежды: пальто, куртки, летние рубашки, топы, плавки. Когда они прибудут туда, он тоже будет баловать его, но перед этим он хотел быть уверенным, что у того уже есть всё, что нужно. Меньше чем через два дня они будут лететь высоко в воздухе, среди облаков. Он купил им билеты первого класса, так что у них будет своё маленькое пространство. Чонгук представляет, как он опустит ограничитель между сиденьями и заснёт, зарывшись носом в шею Чимина, пока они будут парить в небесах над просторными океанами. Он решил избавиться от наркотиков. Поначалу Чимину будет сложно, но как только они окажутся там, то что-нибудь придумают. Он нашёл хороший оздоровительный курорт в Греции для знаменитостей и тех, кто предпочитают уединение. Если всё станет слишком плохо, они могут поехать туда. Однако хорошие проводы необходимы. Одно последнее путешествие. Чонгук осматривает пакетик героина, который он держит, чистого белого цвета. Это стоило ему дофига денег, и дилер дал полные инструкции касаемо доз, как будто Чонгук был просто любителем. Он держит ложку со смесью героина и лимонной кислоты над горелкой плиты, ожидая, пока элементы расплавятся и смешаются вместе, превратившись в белые завитки на гладкой стали. Сидя на диване, Чимин смотрит по телевизору какой-то мультик для маленьких девочек. Он про принцессу и её друзей, которые путешествуют в стране фантазий. Чимин смотрит это шоу достаточно часто, а иногда даже вспоминает, когда выходят новые эпизоды, чтобы иметь возможность посмотреть их. Мой драгоценный ангел, думает Чонгук, наблюдая за тем, с каким наслаждением Чимин смотрит программу, сидя скрестив ноги и погрузившись в сюжет. Чонгук возвращает своё внимание к ложке и замечает, что там всё полностью растаяло, создав идеальную консистенцию. Он аккуратно кладёт её на столешницу и достаёт шприцы. Они уже старые, некоторые измерительные метки смазаны, но он помнит величины по памяти. Он наполняет первый шприц до идеального объёма. Чистый белый цвет, самая мощная форма препарата. Затем он наполняет второй, в некоторой спешке скорее закончить с этой частью процесса. Кайф будет длиться долго. Он подходит к дивану и садится рядом с Чимином. — Детка. Руку. Чимин автоматически протягивает ему руку, привыкший к этой процедуре. Чонгук никогда не позволяет ему делать инъекции самому, боясь, что тот может научиться этому и использовать неправильно, если окажется один. Чимину не хватает самоконтроля, поэтому Чонгук тщательно следит за его дозами. Чонгук стабилизирует его руку, и в течение минуты ищет вену, а потом точку ввода. Он смотрит на Чимина, который всё так же погружен в сюжет шоу и завороженным взглядом смотрит на принцессу, улетающую в облака на своём Пегасе. Игла входит без проблем, как и всегда, Чимин едва ли дёргается, чувствуя укол в кожу. Он медленно опускает поршень, пока шприц не становится пустым. Он получает реакцию меньше чем через пять секунд. Чимин содрогается всем телом, его глаза расширяются, тяжелые выдохи покидают его красивые губы. Обычно героин начинает действовать через 7-8 секунд, и тот кайф невозможно описать. По юноше пробегает дрожь, Чонгук почти чувствует его эйфорию, удовольствие, которое волнами проходит через него. Он решает сделать инъекцию и себе и закрывает глаза, когда чувствует героин, распространяющийся по своему собственному организму. Ему кажется, что он плывёт среди облаков, парит высоко в небе. Он знает, что это длится меньше минуты, прежде чем всё превращается в медленнотекущее, идеальное состояние опьянения, однако короткий кайф кажется часами, где каждая секунда — жидкое золото. Он перекладывает их так, что они оба лежат на диване, спина Чимина оказывается прижатой к его груди. Юноша лежит беззвучно, не считая странных резких вдохов и дрожи по его спине. Чонгук перебрасывает руку на его живот, внутри радуясь, что они могут провести один из их последних вечеров в этом доме именно так, вместе. Чонгук зарывается носом в сладкие волосы Чимина и закрывает глаза, окунаясь с головой в мир, который начинает видеть. В нём есть огнедышащие драконы и замки, которые плывут по небу, замыслы и идеи, которые нравились Чонгуку в детстве. Всё накладывается друг на друга, создавая красивые картины, к которым тому хочется прикоснуться. Где-то в середине всего этого он слышит, как Чимин что-то говорит, однако его глаза не подчиняются ему, не хотят открываться. Это странно — у него никогда раньше не было проблем с моторикой. Он пытается и пытается, но безрезультатно. Он слышит какие-то звуки, пытается понять, что… Наконец, приложив колоссальные усилия, Чонгуку удаётся открыть глаза. Именно тогда он замечает это: стеснение в груди Чимина и его странное дыхание. Это продолжается несколько секунд, прежде чем юноша начинает содрогаться. Сначала движения слабые, но вскоре они распространяются по всем конечностям, и всё его маленькое тело начинает корчиться. Чонгук старается сдвинуть с места свою руку, придержать его, но не может. У него не получается даже пошевелить пальцами, и он не знает, что делать, как остановить это… Он пытается успокоиться, вспоминая, что Чимин впервые пробует этот наркотик, что реакции могут быть не совсем обычными. Из-за своих извиваний Чимин падает с дивана, из рук Чонгука на пол. Только тогда тот видит его лицо. Изо рта у Чимина идёт пена, его глаза закатились за голову, а всё тело содрогается так сильно, словно у него приступ. И всё, что он может — это смотреть. Чонгук знает и умеет распознавать признаки передозировки. Нет никаких сомнений в том, что он сейчас видит, а также начинает чувствовать сам: ощущение тошноты, которое растёт в его животе, начинающий появляться холодный пот, оторванность от собственного тела. Он тут же понимает, что они не выживут. Ему придётся смотреть на то, как Чимин умирает. И тогда он тоже проглотит пулю. Чонгук пытается заставить себя двигаться, протянуть руку, прикоснуться к Чимину, но он не может. Кажется, будто его пригвоздили к дивану, как на распятии, и он не в силах сделать даже малейшего движения. Я хотел выйти за тебя замуж Они сделают свой последний вздох прямо в этой квартире. И каким-то образом Чонгук примиряется с этим. Он рад, что умрёт с Чимином, что они умрут вместе, начнут путешествие навстречу их следующей жизни. Даже если он сам как-нибудь выживет, то Чимин — точно нет. Если так случится, и он останется один, то он закончит работу сам. Он не уверен, сколько проходит времени, но каждый звук усиливается, и он слышит тиканье настенных часов, как военные барабаны в его ушах. Постепенно осознавать реальность становится всё труднее. Такое ощущение, что его заперли в собственное тело. Он пытается говорить, но не может. Чонгук смотрит на Чимина, запечатлевает его в памяти. Он вспоминает обо всех днях и ночах, что они провели вместе, что он чувствовал, когда они впервые встретились, электрическое чувство, которое он ощутил при первом поцелуе. Кажется, что прошли уже годы с той ночи в квартире Чимина. Он вспоминает, как влюбился по уши в тот момент, когда увидел его, потому что знал, что тот должен принадлежать ему. Он вспоминает улыбчивое лицо Чимина с ленивых летних дней, о нём, сидящем у себя на коленях и проверяющего телефон. Он вспоминает ощущение мягкой кожи Чимина под кончиками пальцев, о его естественном запахе, который Чонгук жадно вдыхал, утыкаясь носом в его шею. Он вспоминает чистое, необузданное счастье на лице Чимина, когда тот замечал, что Чонгук ждет его снаружи после тренировки, о звонком смехе, что срывался с его губ всякий раз, когда он танцевал для удовольствия в их гостиной — самой сладкой мелодии, которую он когда-либо слышал. Чонгук думает о том, что для него не существует другого способа уйти. Я люблю тебя, детка. Он едва ли осознаёт звук сломанной входной двери. После этого всё как в тумане, несколько человек, двое или трое, нечёткие фигуры, врывающиеся в его квартиру. Он слышит их возгласы, выкрики указаний. Каким-то образом у него получается сфокусировать зрение, и он узнаёт одного из них. Хосок. Он выглядит очень по-другому. Его голова побрита, как будто он только что ушёл на службу, лицо измождённое. Он не должен быть здесь — его информатор говорил, что парня отправили в конверсионный центр в Намвон, небольшой городок. Чонгук смотрит за тем, как он подбирает Чимина на руки и выбегает прочь из квартиры. В его голове всё это происходит как в замедленной съёмке, зрение то размывается, то становится ярким. Нет Он хочет закричать, завыть, разбить что-нибудь, побежать за ними. Но он не может. Как бы он ни старался, он не может. Здесь ещё двое, и один из них приближается и встаёт над ним. Черты лица медленно регистрируются в голове у Чонгука. Джин. Он смотрит на Чонгука, и его глаза широко раскрыты, словно в панике. В его выражении присутствует какая-то неуверенность, как будто он о чём-то думает. Чонгук понимает это в одно мгновение. Он думает, стоит ли спасать его. И почему-то Чонгук этого не хочет. Он хочет, чтобы все ушли и закрыли за собой дверь, чтобы всё это закончилось прямо здесь. В одиночестве в его квартире, как это было всегда. Он устал. Чонгук едва замечает, когда его зрение темнеет, глаза закрываются.

***

Когда Чонгук приходит в себя в следующий раз, его окружает белый цвет. Он чувствует его даже с закрытыми глазами, проникающий сквозь его веки. Ему кажется, что он весит миллион фунтов, хотя лежит, а в его голове пульсирует сильная боль. У него в горле сухо, язык во рту очень тяжелый. Чонгук восстанавливает ощущения во всём теле по частям, медленно шевеля пальцами и пытаясь вытянуть ноги. Такое ощущение, что он уже давно ими не двигал. Все его усилия оказываются вялыми, конечности едва двигаются на сантиметр или два, хотя он старается изо всех сил. Он слышит пищание аппарата, ощущает присутствие чего-то в своей вене. Он в больнице. Он выжил. Наконец ему удается открыть глаза, и это стоит огромных усилий, потому что веки тяжелые, как ставни в старой лавке. Чонгук осматривает комнату, неосознанно ища что-то, и видит небольшую зону для сидящих, а также большие аппараты, к которым он подключён, тусклую картину, висящую на стене, совершенно белую комнату. Чимин Чонгук подскакивает и чувствует внутри панику. — О, ты проснулся, — слышит он. Чонгук переводит взгляд в сторону, откуда появился звук. Там стоит Джин, прямо у двери. Он одет в розовый свитер и отглаженные брюки. Он не выглядит так, будто скорбит о потере друга, так что Чонгук сразу расслабляется. Чонгук открывает рот, чтобы заговорить, но его слова искажены, в горле пересохло. Он подозревает, что был без сознания достаточно долго. — Я принесу тебе воды. Может помочь заговорить, — произносит Джин и проходит к столику у его постели. Там стоит кувшин с водой, и он изящно наливает её в две кружки, после чего подходит к Чонгуку и подносит одну из них к его губам. Чонгук нерешительно начинает пить, и вода на его языке имеет райский вкус. Он залпом выпивает стакан. Как только тот становится пустым, Джин убирает его. — Где Чимин? — спрашивает Чонгук теперь гораздо более ясным голосом. Слова всё ещё немного смазаны, но ему плевать. Пока тот парень может его понимать, этого достаточно. Джин отвечает не сразу, сначала садится на один из стульев, предназначенных для посетителей. Он поворачивается таким образом, чтобы смотреть на Чонгука, и грациозно скрещивает ноги, держа в руках стакан с водой. — Он жив, — говорит Джин. Чонгук немедленно пытается встать, отчаянно приподнимаясь несколько раз с кровати. Ему нужно найти его, узнать, в порядке ли он… — Его здесь нет, — непринуждённо продолжает Джин, наблюдая за усилиями Чонгука. Тот сразу замирает. — Я… — Ты осознаёшь, что ты натворил, Чонгук? — спрашивает Джин. Он не даёт ему шанса ответить. — Ты ввёл не только Чимину, но и себе на 2 миллиграмма больше героина, чем может вынести ваше тело. У Чимина в организме ещё присутствовало много метамфетамина, что немедленно привело к передозировке. Тот чёртов шприц. — У Чимина анемия. У него жидкая кровь, а это значит, что всё поражает его быстрее и сильнее. Его организм уже некоторое время отрицательно реагировал на наркотики, но дозы оставались неизменными до тех пор. Ты не задумывался о том, чтобы отвести его к доктору из-за ухудшения психического состояния и сильной потери веса? Или, по крайней мере, сократить его дозы? Он сейчас весит меньше 45 килограмм. Чонгук пристально смотрит на него с жёстким выражением лица. — Нет, дай-ка угадаю, ты хотел, чтобы он был таким, — говорит Джин, и, хотя он улыбается, Чонгук может увидеть злость в его глазах за милю. — Все его дозы были введены внешним субъектом. Это ты. — Я хочу увидеть его… — Ты больше никогда не увидишь его, — незамедлительно отвечает Джин. — Он был перемещён в частное учреждение. Чонгук неверяще фыркает. — Чимин не может себе этого позволить. — Возможно. Но я могу, — в ответ говорит Джин, на его губах растягивается улыбка. Разум Чонгука лихорадочно работает, впадая в панику. — Он не может жить без меня… — Нет, он может, — отвечает Джин. — Ты наговорил ему столько лжи, что, кажется, начал сам в неё верить. Он отказывается в это верить. Даже на секунду. — Почему ты здесь? — раздражённо спрашивает Чонгук. — Чтобы рассказать тебе, как всё пойдёт с этого момента, — говорит Джин, и его голос внезапно становится твёрже. Он садится прямее на своём стуле. — Как думаешь, что случилось бы, если бы отчужденный сын семьи Чон был пойман с таким количеством запрещенных наркотиков, которых хватило бы на всю жизнь? Что он был наркоманом, который вместе с собой потянул вниз невинного человека? Чонгук смотрит на него со сжатыми челюстями. — Ты не приблизишься к Чимину. Ты не будешь пытаться найти его, и я не сдам тебя полиции, — просто говорит он. — Ты уйдёшь из его жизни. — Ни за что. Он мой, — в ответ говорит Чонгук. — Мне всё равно конец. Это же больница, так? У них должно быть достаточно улик на меня. Джин цыкает. — Ты ужасно туп. Ты находишься в больнице Сону. Чонгук не позволяет удивлению проявиться на лице. Это большая частная больница, главой которой является друг отца Чонгука. — Молчание можно купить, — добавляет Джин. — Уж ты-то должен это знать. — Он не сможет выжить без меня, — повторяет Чонгук, уверенный в своих словах. — А ты когда-нибудь задумывался о том, что это ты не можешь выжить без него? — спрашивает Джин. — Я не знаю, какую слезливую историю ты придумал у себя в голове, но Чимин вёл счастливую жизнь до того, как ты пришёл. Ему нравилась его работа, и у него были, нет, и сейчас есть друзья и семья, которые его очень любят. — Он был одинок… — Даже если это было так, у тебя нет никаких оправданий за то, что ты сделал, — резко говорит Джин. — Ты эмоционально манипулировал им и превратил его в ребёнка. Пока что мне неизвестен весь объём эмоционального насилия, однако шрамы на его теле сообщили всё, что мне нужно знать. Чонгук продолжает смотреть на него. — Я знаю, что ты сталкерил его, — добавляет Джин. — Я пытался сказать Чимину, но он не слушал. До сих пор помню тот день, когда я увидел тебя в ресторане, почти год назад. Ты пялился на нас почти час. Жалею, что не сказал тебе ничего прямо тогда, не показал, кем ты был, — говорит он и глубоко вздыхает. — Я люблю его, — возражает Чонгук, и он не хочет этого делать, не хочет объясняться с Джином, но сейчас это единственный вариант. Джин знает, где Чимин, у него в руках ключ к выходу. — Ты не причиняешь боль людям, которых любишь, — говорит Джин. — А ты причинил ему столько боли, что её хватит до конца этой жизни и на следующую тоже. — Я должен был, — выдыхает Чонгук. — Я должен был, иначе бы он не остался. Джин на это ничего не отвечает, а вместо этого наблюдает за ним. — Он — всё для меня. Всё, что я вижу, каждую минуту каждого дня. Когда я с ним, я забываю обо всём остальном. Ты не понимаешь, что у нас есть. Не думаю, что хоть кто-то может понять. — Чонгук, я не знаю, через что ты прошёл, — произносит Джин. — И, если быть честным, то мне совершенно плевать. Я не собираюсь пытаться урезонить тебя, анализировать твою травму, — он останавливается, чтобы сделать глоток воды. — Но я бы порекомендовал тебе получить помощь. Сходить на терапию, обратиться к корню проблем. Будь я проклят, если позволю тебе разрушить жизнь моего друга. — Да заткнись ты! — внезапно выкрикивает Чонгук с красным от злости лицом. От усилий, с которыми он взревел, у него появляется боль в горле. Джин даже не дёргается. — Кто ты такой, чтобы говорить мне, что делать с моей жизнью? Чимин — мой, и ты не можешь забрать его у меня, я, чёрт возьми, найду его, куда бы ты его ни забрал… — Он стискивает зубы и отстранённо осознаёт, что плачет, слёзы злости текут по его лицу. — Нет, этого не случится. — Зачем ты всё испортил? — спрашивает Чонгук. — Зачем ты забрал его у меня? Джин слегка наклоняет голову, кивая. — А, тебе, наверное, интересно узнать об этой части, да, — он улыбается. — За это ты можешь поблагодарить своего друга Тэхёна. — Что? — Чонгук взрывается хриплым голосом. — Он позвонил Сохён, сказал ей, что ты хочешь куда-то увезти Чимина и что ты сумасшедший, что ты накачиваешь его наркотиками. Мы не могли позволить этому случиться. Ни в коем случае. Мы втроем взяли дело в свои руки, — говорит Джин. — Чимин не отвечал на свой телефон, так что Хосоку пришлось сломать твою дверь, — добавляет он. — Если бы мы пришли на минуту позже, прямо сейчас ты бы лежал на глубине шести футов под землей, — говорит Джин. — Мы принадлежим друг другу, — говорит Чонгук, и его голос надламывается. — Нет, Чонгук. Это не так. И боюсь, что уже слишком поздно, — говорит в ответ Джин. Он встаёт и направляется к выходу, что вызывает у того панику. — Могу я увидеть его? — спрашивает он. — Нет, не можешь. — ДАЙ МНЕ УВИДЕТЬ ЕГО, ЧЁРТ ВОЗЬМИ! — взрывается Чонгук. Он хватает пустой стакан с прикроватного столика и кидает его в сторону Джина, хотя его прицел сбит из-за вялости в руке. Он разбивается о пол у ног Джина. Двери в комнату тут же открываются, и вбегают несколько медсестёр вместе с доктором. Чонгук извивается на кровати, пытаясь снять трубки со своих рук. — Я убью тебя, чёрт возьми… — он вскипает от злости на Джина и кричит, когда его удерживает персонал. — Я буду душить тебя, пока ты не станешь синим, СКАЖИ МНЕ, ГДЕ ОН! Джин смотрит на него с непроницаемым выражением лица. — Прощай, Чонгук, — произносит он, после чего разворачивается и уходит. Чонгук кричит, из его горла вырывается рыдание. Он чувствует укол иглы в кожу и быстро успокаивается, его удары и толчки теряют свою свирепость. Успокоительное распространяется по его организму, делая конечности расслабленными, заставляя глаза слипаться от сонливости. Впадая в сон, его глаза зацепляют календарь на стене и отдалённо осознают дату. Они должны были быть в Греции прямо сейчас, на расстоянии тысяч миль отсюда, утопающие друг в друге и начинающие всё сначала. Теперь всё кончено. Его зрение сменяется чернотой. Когда Чонгук приходит в себя через некоторое время, он всё ещё в больничной комнате. Он чувствует себя отдохнувшим, вероятно, был в отключке несколько часов, и во рту у него застоявшийся привкус. Его губы кажутся потрескавшимися, когда он проводит по ним языком. А осознание того, что Чимин может быть на расстоянии городов, а может и стран от него, и он даже не узнает об этом, мгновенно вызывает боль. Он ненавидит просыпаться вот так вот, без возможности прижаться носом к мягкой коже Чимина, обнять его маленькое тело и почувствовать его. Он ненавидит это, так сильно. Он ненавидит знать, что не сможет встать и помочь Чимину принять душ, уговорить его съесть пару ложек рисовой каши. Он ненавидит знать, что больше не может растопырить пальцы у него на животе, целовать его в лоб, пока вечером они вместе смотрят телевизор, и иногда он щекочет его, чтобы услышать его смех или заставить улыбнуться. Чонгук открывает глаза и чувствует, что они полностью покрыты солью от слёз, ресницы — слипшиеся. Кажется, они покраснели и раздражены. Он осматривает комнату, приостанавливаясь на человеке, сидящем на стуле у его постели. Чонгук не утруждает себя тем, чтобы скрыть своё удивление, его глаза расширяются. Он внимательно рассматривает посетителя. Тот выглядит всё так же, за исключением нескольких морщин, которые появились у него на лбу, наверное, от стресса. Он спит, склонив голову на мягкую часть стула. Одет он в снежно-белую рубашку, как будто только с работы. Чонгук примечает, что его руки голые, и обручального кольца нигде не видно. — Хён, — на выдохе произносит он.

***

Чонгук медленно идёт по улице, делая шаг за шагом. Со всех сторон его окружают люди, суетливые горожане, все болтают и смеются, наслаждаясь своим радостным вечером пятницы. Вдоль столбов по обоим концам улицы развешаны уютные и сияющие разноцветные фонари. Продавцы продают мясо на гриле, а фотографы хвастаются своим мастерством перед иностранцами, которые могут захотеть сфотографироваться во время оживленного сеульского вечера. Мегаполис города величественно возвышается над ними, миллионы маленьких окон, которые поднимаются высоко до видимых облаков, напоминают о разных значимых жизнях. Чонгук покупает себе шашлык из баранины. Он ест его прямо там, крепко держа палочку чернильными пальцами, когда откусывает мясо. Оно очень вкусное, хорошо приправлено. Мимо него проходят несколько девушек, которые плохо скрывают свое любопытство, хихикают и перешептываются друг с другом с покрасневшими щеками. Он делает вид, что не замечает, как две из них подговаривают третью подойти заговорить с ним и с дразнящими улыбками подталкивают её. Она красивая, с длинными распущенными волосами и большими глазами, натурально пухлыми губами. Прежде чем девушка заканчивает поправлять волосы и подкрашивать губы, Чонгук уходит. Он продолжает идти, без остановок, наступая ботинками на твёрдый тротуар. Чонгук идёт прямо, пока не достигает кафе прямо напротив реки Хан. Он покупает себе кофе со льдом и забирает его с собой, а затем подходит к ограждению перед струящейся водой. Деревья по берегам реки подпевают ветру, их листья движутся вместе с заряженным воздухом. Чонгук опирается на ограждение, держа в пальцах стаканчик с кофе. Он делает несколько глотков, рассеянно смотря на воду, которая сверкает под светом луны. По берегу прогуливаются или катаются на велосипедах парочки, наслаждаются компанией друг друга. Он стоит в одиночестве, смотря на горизонт и остальной город, что ему виден. Чонгук делает маленькие глотки, время от времени прикрывая глаза и вслушиваясь во все звуки, которые слышит, всё, что он ощущает. Радостный смех, звук велосипедного звонка, медленное волнение воды, теплый ветерок на его коже. Так он справляется, так его научили справляться. Он обнаружил, что это работает, помогает ему оставаться приземлённым. В конце концов Чонгук допивает свой кофе. Он отстраняется от ограждения и идёт к мусорному контейнеру, чтобы выбросить пустой стаканчик. Решив после этого направляться домой, он в последний раз огладывает тротуар, рассматривая счастливых людей, некоторые из которых, так же, как он, опираются на ограждение. На секунду его сердце останавливается, а вся кожа покрывается мурашками. Детка Первое, о чём думает Чонгук, это то, что он выглядит по-другому. Теперь он платиновый блондин, его волосы развеваются ветром, пока он погружён в рассматривание прекрасного вида на реку Хан. Он стоит где-то в 50 метрах от него, но Чонгук узнаёт его в одно мгновение. За четыре года, что они не видели друг друга, кажется, Чимин смог встать на ноги. Его кожа сияет, больше нет недостатка веса. Чонгук смотрит на его нежный профиль: ровный нос-пуговка, который он целовал больше, чем может сосчитать, пухлые губы, которые выглядят невероятно мягкими. Чонгук смотрит, словно во сне, как Чимин стоит вдалеке и смотрит на реку. Он замечает, что Чимин одет в леггинсы и футболку, через его плечо перекинута спортивная сумка. Она голубого цвета, а не лавандового, который он помнит. Видимо, Чимин вернулся к танцам. Ему кажется, что он плывёт в лихорадочном сне, видя Чимина после стольких лет. Первые месяцы сразу после их разлуки он перенёс очень тяжело, искал везде, искренне веря, что не смог бы существовать, если бы они были разлучены ещё хоть какое-то время. Чонгук открывает рот, чтобы позвать его, выкрикнуть его имя, но его голос срывается прежде, чем священное имя слетает с губ. Он задумывается. Он задумывается о том, вернётся ли к нему Чимин. Может, он оттолкнёт его, закричит? Может, он побежит в его объятья, словно они и не расставались? Может, он даст ему пощёчину, проклянет всё его существование? Может, он заново влюбится? Он задумывается, ненавидит ли тот его. Чонгук задумывается, есть ли у него кто-то, кто заботится о нём, занял ли кто-то его место в жизни Чимина. И, как это бывает в жизни, ему не нужно гадать слишком долго. Кто-то зовёт Чимина, чей голос он знает слишком хорошо. Он смотрит, как Чимин, чьи волосы всё ещё развеваются ветерком, разворачивается, и черты его лица смягчаются, когда тот видит приближающегося к нему человека. Любовь Чонгук наблюдает, как Тэхён подходит к Чимину с широкой улыбкой на лице и шариками мороженого в обеих руках. Это экстравагантное мороженое с длинным завитком и печеньем сверху. На Тэхёне деловой костюм, волосы профессионально зачесаны назад, рукава пиджака скрывают татуировки. Он выглядит гораздо более уверенным в себе, имеющим устойчивое место в жизни, хотя улыбка до сих пор молодит его, точно так же, как это было в их детстве. Тэхён подаёт одно мороженое Чимину, который с улыбкой принимает его и опирается на того, обнявшего его за талию, пока они наслаждаются совместным вечером. Парень повыше наклоняется, чтобы прошептать что-то ему на ухо, и они оба хихикают, не прекращая, даже когда Тэхён нежно целует его в губы с влюблённым выражением в глазах. Они счастливы, и Чонгук видит это за милю. Он смотрит на счастливое лицо Чимина, который улыбается после какой-то шутки Тэхёна и сильнее прижимается к тому, словно они не могут вынести хоть какое-то расстояние между ними. Он смотрит, как Чимин продолжает крадучись откусывать от мороженого Тэхёна, несмотря на то, что оно точно такое же, как у него, пока другой с любовью смотрит на него. Они выглядят так, словно счастливы вместе уже достаточно долго. Чонгук смотрит на улыбку Чимина, запоминая её: то, как его щёки, вернувшие свой цвет, приподнимаются, блеск в его глазах, кривой зубик, который заметен в его улыбке, пухлые губы цвета розовых лепестков. Он думает о том, что даже сейчас, четыре года спустя, Чимин преподносит своё сердце на ладони, это всё, что он видит. Что даже сейчас Чонгук всё ещё безумно влюблен, не хочет ничего, кроме него. Он думает, какова, наверное, сейчас жизнь Чимина: он счастлив на работе, здоров, в чудесных, любящих отношениях с тем, кто ни перед чем не остановится, чтобы подарить ему целый мир. Чонгук смотрит на Чимина и делает глубокий вдох. Он разворачивается и уходит.