Излом

Несколькими днями ранее. Та самая ночь после операции с проституткой. — Люблю тебя… — едва слышный шёпот отвлекает Цзян Чэна от собственных мыслей и заставляет опустить голову. Задумавшись, он и не заметил, что все ещё продолжает неспешно перебирать пальцами чужие длинные пряди. Лейтенант Цзян для верности выжидает около минуты, убеждаясь, что дыхание лежащего у него на коленях Вэй Ина ровное, как и подобает спящему человеку, и, тяжело вздохнув, негромко спрашивает: — Почему ты даже в отключке умудряешься мне в самую душу залезть? — ответа он, разумеется, не получает. — И почему я всё ещё здесь? Действительно. Мог бы уже преспокойно оставить Вэй Ина спать на диване, а сам благополучно отправиться домой. Но Цзян Чэн прекрасно знает «почему». Именно по той причине, которую он уже озвучил чуть раньше. Цзян Чэну нравится Вэй Ин. Так по-идиотски звучит на самом деле. Можно подумать, они какие-нибудь подростки, чтобы использовать подобное понятие для описания чувств. Цзян Чэн сказал бы по-другому: ему хочется быть рядом с Вэй Ином. Ему хочется смотреть на Вэй Ина. Ему хочется слушать Вэй Ина. Вот это не всегда, конечно — только если тот не порет откровенную чушь. И ещё ему хочется прикасаться к Вэй Ину. Даже сейчас руки не желают отпускать, по-прежнему вплетаясь в волосы. Да, такое поведение не слишком честно. Но Вэй Ин, скорее всего, видит уже десятый сон, поэтому позволить себе сдать позиции тянет ещё больше. Кто бы знал, насколько сильно Цзян Чэн устал от этой постоянной обороны. Устал изо дня в день держать лицо и делать вид, что ему практически всё равно. Кто бы знал, как Цзян Чэну вообще было сложно признаться самому себе, что он каким-то непонятным образом растерял львиную долю привычного равнодушия и, кажется, абсолютно по-глупому попался на крючок чужого брызжущего во все стороны обаяния. Кто бы знал, с каким трудом Цзян Чэн смирился с чем-то подобным. И кто бы знал, как чертовски это злило его первое время. Разумеется, осознание плачевности ситуации пришло далеко не сразу. По началу он и сам не понимал, почему новый работник лаборатории вызывает в нем такое глухое раздражение, которое только и делает, что вырывается на волю? Или почему звонкий смех и яркая улыбка иногда бесят чуть ли не до белого каления? Каким бы невыносимым Вэй Ин порой ни был, он не заслуживал столько неприязни в свой адрес, даже если и пришёл в отдел по чужой рекомендации. Даже если и говорил слишком много и не всегда по делу. И когда злоба от одного взгляда на надоедливого сотрудника начала принимать уж какие-то совсем неадекватные обороты, Цзян Чэн решил задуматься об её истинных причинах… А затем проклял всё на свете, в очередной раз поругавшись с Вэй Ином. Особенно его очень не устроило то, до чего дошёл мозг, когда в общей душевой перед глазами промелькнула чужая обнажённая спина после выходки Сюэ Яна с кофе. Тогда Цзян Чэн понял, что у него проблемы. Очень большие. Если не сказать глобальные. И в тот же вечер Вэй Ин выбрал путь примирения. Отказать не представлялось возможности, а вместе с этим проблемы только упрочились, основательно обосновавшись в голове, душе и сердце. Может, лейтенант бы с ними и справился, может, нашёл бы способ игнорировать нежелательные реакции, в конце концов запечатав их глубоко внутри. Но всё сломалось, когда Вэй Ину приспичило признаться и в своих чувствах. После этого всё усложнилось в разы. В сотни, если не в тысячи раз. Ведь будучи уведомлённым о том, что Вэй Ин тоже далёк от равнодушия, выкинуть на свалку теории об их возможных точках соприкосновения стало намного проблематичнее. И чем больше времени проходило, тем хуже получалось бороться с навязчивым отрицанием. По-хорошему, Цзян Чэн не собирался от него избавляться. Он не собирался ни на ком зацикливаться. Не собирался переходить за рамки дружбы, которую ему так щедро предложили. Не собирался думать о том, о чём не следует, больше положенного… Но кто его, собственно, спрашивал? С Вэй Ином практически невозможно было тягаться. А может, не слишком-то и хотелось? Но как бы там ни было, с момента выяснения правды во всех отношениях Цзян Чэну постоянно казалось, что его пытается снести ураганным ветром. Своим присутствием рядом Вэй Ин делал что-то такое… Сложно объяснить. Но он заставлял хотеть находиться подле него, даже если это вызывало абсолютно неприемлемые или отрицательные эмоции. И Цзян Чэна этим шквалом ломало всё больше и больше. Он уже едва справлялся со своими действиями, которые начали выходить из-под контроля. Испереживался неизвестно из-за чего и полез обниматься в лесу как последний дурак… Но сдаваться на чужую милость он тоже не собирался. Не потому что не хотел, а потому что не был уверен ни в себе и в своей способности сделать кого-то счастливым, ни в Вэй Ине, которому с огромной вероятностью быстро наскучит пожизненно увлечённый работой и не слишком понимающий чужие потребности лейтенант. Зачем начинать то, что, скорее всего, обречено на провал? Логика говорила именно это. А вот сердце твердило другое. Но Цзян Чэн не обращал внимания. Пытался. Как мог. — Ладно, пошли, что ли, в кровать? Подхватить Вэй Ина на руки и донести до комнаты, толкнув ногой дверь, не составляет особого труда. Тот по старой памяти остался всё таким же приемлемо легким. Ведь когда это небольшую ходячую катастрофу по глупой случайности занесло в объятия лейтенанта, они упали на пол лаборатории вовсе не из-за того, что Цзян Чэн не удержал вес, а просто потому… Что Цзян Чэн в прямом смысле охренел от такой неожиданной близости гибкого тела и чужих губ. А дурной Вэй Ин потом ещё и раздеть его пытался… К слову, после этого Цзян Чэн всё чаще стал замечать, что улыбка, адресованная ему, отличается особой теплотой, неизменно мелькающей и во взгляде. Это… выбивало из колеи. Весь Вэй Ин выбивал из колеи. Но сейчас головная боль лейтенанта Цзян, спокойно лёжа на кровати, выглядит вполне мирно и именно поэтому манит ещё сильнее. Редко когда удавалось понаблюдать за таким тихим Вэй Ином, а за спящим — и вовсе никогда. Во сне черты его лица совсем разглаживаются и становятся даже мягче, чем обычно. Хотя это впечатление надолго не задерживается: стоит встать с края постели, намереваясь уйти, как рука Вэй Ина, будто зная, куда тянуться, смыкается на его запястье. И получив искомое, он не слишком удачно пытается переплести их пальцы. — Ты издеваешься? Делать больше нечего, как притворяться? — нарушает тишину комнаты скептический шёпот. Но, как ни странно, Вэй Ин, кажется, по-прежнему спит. И довольно крепко, судя по всему. — Отпусти, — недовольно просит Цзян Чэн, который из-за пойманной в капкан руки теперь находится не в самом удобном положении, почти нависая сверху. — Я хочу уйти. Я тоже хочу спать, между прочим. — Мы с тобой будем как герои… — еле разборчиво бормочет Вэй Ин. — Вот ведь… И что тебе там такое снится? — на этот вопрос ответа не суждено получить, как и на предыдущие. Но отпускать Цзян Чэна, по-видимому, никто не собирается. — Ладно… — он на пробу пытается вытянуть запястье из хватки ещё раз, но терпит поражение, а Вэй Ин только сильнее в него вцепляется и будто бы обиженно хмурится. — Чёрт с тобой. Я хочу спать. Поэтому я лягу спать. И уйду рано утром, а ты смотри свои сны про героев дальше… Перебираясь через Вэй Ина, Цзян Чэн старается с максимальным удобством улечься на другой половине кровати. Это ему даже удается, несмотря на взятую в плен руку. И на удивление уснуть получается тоже довольно быстро. Но не очень надолго. Будит его чужой хриплый шёпот, полный почти отчаяния, от которого сразу успевает обдать волной беспокойства: — Я не виноват… Почему они все умирают? Я не хотел, чтобы так вышло… Не хотел… — Твою мать, Вэй Ин, что там у тебя такое..? — организм, привыкший к резким подъёмам в любое время суток, сбрасывает сонное оцепенение практически мгновенно. Цзян Чэн приподнимается на локте и сквозь темноту пытается вглядеться в лицо на удивление до сих пор спящего Вэй Ина. Снится тому теперь явно что-то не столь мирное, как прежде. Волосы рваной волной разметались по подушке, а на лбу выступила испарина. Правда, руку Цзян Чэна он успел отпустить. — Так не должно было случиться… Я не виноват… — Эй, тихо-тихо… — Цзян Чэн придвигается к нему чуть ближе и делает то, что первым приходит в голову: осторожно проводит пальцами по щеке Вэй Ина. И сразу едва ли не паникует от собственного жеста, потому что, по сути, — такое неприемлемо. Но от кончиков пальцев словно лёгкий электрический ток пробегает, оседая теплом под рёбрами. И как бы там ни было, Вэй Ина сейчас лучше не будить… А тот тем временем сам тянется вперёд, едва ощутив прикосновение и, очевидно, желая почувствовать его вновь. — Не знаю, что теперь делать… Я всех потерял… — что бы ни происходило во сне, Вэй Ина это доводит до крайне печального состояния, которому нельзя позволить усугубиться. Поэтому Цзян Чэн, не слишком задумываясь над уместностью своего поведения, аккуратно укладывает его голову себе на плечо и слегка обнимает. Но Вэй Ин не останавливается, и с его губ неровным потоком так и слетают полуразборчивые фразы: — Куда мне теперь идти..? Куда мне идти, Цзян Чэн? — от звука своего имени Цзян Чэна аж мурашками пробирает. — Я не могу вернуться… Помоги мне… — Я тебе помогу, — обещает не совсем понимающий как себя вести лейтенант. — Только ты успокойся, ладно? — он в надежде, что это поможет, опять гладит Вэй Ина по волосам. Проводит пальцами по скуле и осознаёт совсем другое: эти прикосновения доставляют ему слишком сильное удовольствие, и отказаться от них он, хоть убей, не может. Плохо. Очень плохо. И невероятно приятно. — Я не могу вернуться, потому что ты никогда не простишь… — За что? — опасливо спрашивает Цзян Чэн, представляя, насколько нелепо сейчас выглядит, разговаривая со спящим человеком, провалившимся в глубокий, беспокойный сон от общего переутомления. — Ты меня ненавидишь… — Я тебя не ненавижу. У меня даже пьяные подозреваемые излагают мысль яснее, — нервно хмыкая, не удерживается Цзян Чэн. — К сожалению, я ничего не понял, но раз ты говоришь, что не виноват, значит, тебя не за что прощать, — пространно рассуждает он, пытаясь выстроить из чужой тарабарщины какую-то цепочку, хотя и не уверен, что Вэй Ин вообще воспринимает какие-либо слова. — Я не виноват, — упрямо повторяет тот, вцепляясь рукой в чужую футболку на груди. — Или виноват… Все умерли… Только ты остался. — Давай ты всё-таки успокоишься? — тихо предлагает Цзян Чэн. — Не злись… Я хочу к тебе… — Я не злюсь. Успокаивайся. — Ты мне больше всех нужен… А тебя нет. — Я здесь, ладно? Ты только спи, — что ещё говорить, чтобы угомонить разошедшегося Вэй Ина, Цзян Чэн не знает. Он просто крепче сжимает объятья и сразу после этого начинает безбожно ругаться про себя. Потому что это чересчур. Чересчур приятно. И вызывает намного больше эмоций, чем в лесу. Возможно, так происходит ещё и от осознания полной вседозволенности, воспользоваться которой ему само собой не позволит совесть. Кажется, Цзян Чэн совсем увяз. — У меня не получается не любить тебя, пусть ты и далеко… — Я близко. «Я могу пересчитать каждую твою ресницу», — мелькает мимолётная мысль, а следом происходит то, что лейтенанту Цзян в последствии не удаётся объяснить. И за что ему придётся корить себя как минимум ближайшую бесконечность. Он, не особо соображая, что творит, подаётся вперёд и совсем едва касается губами губ Вэй Ина. И от того, какой сладкой дрожью это отдаётся во всем теле, тут же становится невыносимо страшно. — Я не собирался, — будто оправдываясь, выдаёт Цзян Чэн сразу отпрянув. Но Вэй Ину, видимо, хватило и этого для мирного продолжения сна: его поза становится более расслабленной, вертикальная морщинка между бровей исчезает. Он выглядит, можно сказать… Довольным. И, пользуясь положением, старается удобнее устроить голову на широком плече. — Нет уж, — Цзян Чэн перекладывает её обратно на подушку. — Полагаю, нам обоим на сегодня хватит… Как считаешь? Непростой вышел день, да? — Вэй Ин только безмятежно сопит, кажется, умудряясь ещё и улыбаться. — Ты прости, я не должен был этого делать. По крайней мере не так. А то совсем нечестно получилось, учитывая, что ты вообще-то спишь. Так что поцелуй я тебе по-прежнему должен. Знаешь, что… — лейтенант сам откидывается на подушку и задумчиво переводит взгляд на потолок. — Я обещаю: мы поговорим. И может быть, до чего-нибудь договоримся… Только дай мне ещё немного времени? Хочу наконец-то закрыть это чёртово дело… А потом придётся с собой разобраться. И с тобой. Но… По большей части я считаю, что нам не стоит что-либо начинать. У меня нет желания подсаживаться на тебя как на наркоту окончательно, а потом остаться ни с чем. И для меня до сих пор огромная загадка, почему из всего отдела, участка или города ты выбрал именно меня? — в тишине раздаётся лишь мерное дыхание Вэй Ина, и всё ещё ни одного ответа на множество вопросов, роящихся в голове Цзян Чэна. — Будь моя воля, мы бы так и оставались обычными коллегами, которых связывают исключительно совместные обеды. Я не хочу большего. Этот промах я уже совершал: доверял, вероятно, в какой-то степени любил, но ничего хорошего не вышло. Только внутренние разрушения, к которым я не был готов. А такие, как ты, быстро восстанавливаются. Вы воспринимаете флирт и отношения как забаву: сегодня один, завтра другой. Уверен, ты очень быстро влюбляешься и быстро забываешь. Правда ведь? И даже если для тебя это не игра, в чём ты так упорно пытаешься меня убедить, то, думаю, со временем это пройдёт… — где-то за окном мерцает свет фар, и ночные тени медленно перетекают по потолку из одной в другую, сродни сменяющимися мыслям Цзян Чэна. — Но ты с самого начала только и делаешь, что переворачиваешь всё с ног на голову, — со вздохом подытоживает он. — Я ещё ни под чьё влияние так сильно не попадал. Можешь собой гордиться… Не скажу, что способен этому помешать или что не смирился. Только вот с минуту назад ты заставил меня понять, что я уже не имею права водить за нос ни тебя, ни себя. Необходимо что-то решать, — им действительно давно пора со всем разобраться, но каким бы выбор ни оказался, он в любом случае будет одной из крайностей. В первом — глухой стеной, во втором — тем, что эту стену сломает. Непросто и весьма рискованно брать на себя такую ответственность. Тем более за двоих. — Я сейчас кое-куда схожу, потом поеду домой и попробую хоть немного выспаться, а ты отдыхай. Возможно, когда мы увидимся, всё изменится, а если нет, то зачем тебе такой нерешительный тюфяк, который, даже когда влип по уши, пытается сбежать? В общем… Доброй ночи. Отлично, лейтенант Цзян. Поймал очередной незапланированный всплеск эмоций и неслабого такого возбуждения, поговорил сам с собой, порассуждал — пора и честь знать. К счастью, когда Цзян Чэн встаёт с постели, Вэй Ин на этот раз никак не реагирует. И прежде чем посмотреть по картам, где находится ближайший круглосуточный супермаркет, дверь приходится закрыть его же ключами, потому что других, судя по всему, не имеется. А когда Цзян Чэн ближе к полудню сидит у себя дома с чашкой кофе в руке, то набирает несколько сообщений, последнее из которых «как спалось» звучит уж совсем по-идиотски. Но он всё равно нажимает «отправить» и уповает только на то, что Вэй Ин ничего из ночных событий не помнит, а если и помнит, то примет за сон. В голове Цзян Чэна до сих пор мешанина из ярких впечатлений, вспышек чувств, недоверия и паранойи… Поэтому пусть пока всё останется как есть. Пару дней спустя после той самой ночи. — А-Чэн, вот твоя порция. Позавтракай как следует, а то сил на работу не останется, — заботливо напутствует сестра, ставя на стол тарелку. — Хорошо, — послушно кивает ещё не до конца проснувшийся Цзян Чэн, у которого энергии этим утром хватило пока только на то, чтобы включить кофеварку. — Ты последнее время выматываешься больше обычного, — добавляет Яньли и садится рядом. — У тебя всё в порядке? — Да, всё в нормально. Не волнуйся, — спешит разуверить её Цзян Чэн. — Просто небольшой завал и одно сложное дело близится к завершению, поэтому сейчас все бегают как белки в колесе… Фруктовая каша? — озадаченно спрашивает он, глядя перед собой. — Ты давно её не готовила. — Я вспомнила про неё, когда была в гостях у Вэй Ина, и подумала, что пора бы и нам вернуть старые традиции. Сколько можно одним кофе и тостами завтракать? Или ты не хочешь? — Конечно, хочу. Что за вопросы? — моментально соглашается лейтенант. Кто он такой, чтобы отказываться? — И как? Надеюсь он оценил? Если нет, то я… — Оценил-оценил, — перебивает его Яньли, начиная тихо смеяться. — И это не повод устраивать расправу, даже если бы ему и не понравилось. — Конечно же, повод, — звучит как само собой разумеющееся. — Вообще-то он спрашивал, как её готовить. И что-то мне подсказывает, что ты станешь первым, кому придётся испытать на себе его кулинарные изыски… — Это ещё почему? Пусть сам ест… Брать на себя роль подопытного не слишком прельщает, но вот мысль, что Вэй Ин когда-нибудь приготовит ему завтрак — пусть даже сгоревший или переперчённый к чертям — отдаётся не самыми правильными, но очень тёплыми ощущениями в области грудной клетки. В очередной раз. Цзян Чэн непроизвольно хмурится. — Только ты можешь выглядеть так мило, когда одновременно задумчивый и недовольный. — Что ты такое говоришь? — сразу приходит в себя немного смущённый Цзян Чэн. — Уже и поразмышлять нельзя? — Знаешь, мне почему-то сейчас вспомнилось… — Яньли с улыбкой подпирает голову рукой, — что когда мы с А-Сюанем только познакомились, я очень хотела его впечатлить, и ещё больше ударилась в готовку, желая улучшить свои кулинарные навыки… — Зачем было его впечатлять? То, что ты уже одарила его своим вниманием, и так должно расцениваться как великий подарок с твоей стороны. — Ну ты скажешь тоже, — она опять смеётся и несильно пихает его кулаком в плечо, попутно следя за тем, чтобы каша отправлялась по назначению. — Между прочим, тогда я была не слишком уверена в себе и боялась ему не понравиться, поэтому старалась произвести хорошее впечатление, как могла. — Как ты можешь не понравиться? — Цзян Чэн поражённо округляет на неё глаза. — Ты идеальна. — Прекрати, — застенчиво протестует Яньли. — Ты так говоришь, потому что ты мой брат. — Твой брат, который не позволит никому считать по-другому, потому что это чистая правда, — уверенно подтверждает Цзян Чэн. — А мой брат не думал, что он тоже может быть для кого-то идеальным? — Вряд ли это применимо ко мне, — в его голосе тут же появляется скептицизм. — Зря ты так. Как нас видят со стороны другие, мы не знаем, но факт заключается в том, что если нам кто-то небезразличен, мы в любом случае будем бояться не оправдать чужих ожиданий. Цзян Чэн молча смотрит на сестру и понимает, что она завела этот разговор не просто так, но негодованию сейчас здесь не место. У неё всегда получалось донести до него что бы то ни было в очень мягкой форме. Подвести к теме не спеша и вынуждая пораскинуть мозгами, позабыв о вспыльчивости. Если бы не Яньли и её поддержка, со многим в своей жизни Цзян Чэн справился бы с гораздо большим трудом. Если бы вообще справился. И сейчас лейтенант не сомневается, что речь идёт именно о том, о чём он предполагает. Сообразительность сестры и привычку Вэй Ина трепаться не стоит недооценивать. Тем более, участливость Яньли не могла не натолкнуть их на личные разговоры, но Цзян Чэн вовсе не уверен, что хочет знать содержание и подробности. — Всем людям свойственно испытывать страх, особенно когда речь идёт об отношениях. И если он донимает и тебя — это ничего, — продолжает Яньли. — Любой бы на твоём месте боялся. И страшно будет всегда, тут никуда не денешься. Не спорю, что порой одному намного лучше и проще: никаких привязанностей, никаких забот о своих и чужих чувствах. Это удобно. Но иногда в жизни появляются те, кто заставляет задуматься над правильностью самодостаточности и одиночества. И тогда приходится решать, насколько тебе это нужно и готов ли ты перешагнуть через свои страхи. — Я понимаю, о чём ты. Правда, понимаю, — не видя смысла что-либо отрицать, отвечает Цзян Чэн. — Чего ты хочешь, А-Чэн? Можешь сказать? — Я просто хочу спокойствия, — утомлённо сообщает он. — Но я всё время будто по минному полю хожу… Хотя при этом чувствую себя более живым, чем обычно. Давно такого не было. — Я не стану говорить тебе, как поступать, у меня нет на это права. И ты сам прекрасно знаешь, что даже те люди, которые клянутся в вечной любви, женятся, заводят детей и связывают себя самыми крепкими узами, завтра могут встретить кого-то другого и уйти. Никто не может знать, что не сделает больно. Но это вовсе не означает, что не нужно пытаться найти того, с кем хочешь быть… А чувство, что ты живой, теперь никуда не денется, раз уж оно появилось. — Иногда мне кажется, что он меня им просто заразил. В нём слишком много жизни… Вот и перекинулось… Куда мне до такого? — бесконтрольно срывается с языка. — Что я могу ему дать? — Только самого себя, А-Чэн. Это ведь очень много. И, как я понимаю, в большем Вэй Ин не нуждается. Возможно, твоё спокойствие придёт, когда ты наконец-то расставишь всё по местам? — Кто знает… — меланхолично бросает Цзян Чэн. Чаша весов сильно кренится в одну сторону.