Минус на минус (18+)

Бан Чан был практически идеальным альфой. Очень красивым, высоким, сильным. Ходил в зал, поэтому был достаточно мускулистым, но без перебора. Умный и образованный, он был ещё и по-настоящему талантливым: в свои тридцать дважды попасть в шортлист Букера — за свои две последние книги. Теперь, когда премию стали давать именно за книгу, а не за творчество в целом, у него были все шансы взять её в следующий раз. А это вам не абы что, это признание, причём — международное! А уж в своей родной Корее он и вовсе был суперзвездой. Ещё бы — с таким-то лицом и такой головокружительной карьерой. В общем, жизнь удалась. Ммм… Вы же все чувствуете? Естественно. Естественно есть оно. Одно, но большое, как планы Бан Чана на жизнь, НО. Иначе чего и начинать рассказ, правда? Счастливые и успешные — самые скучные герои. А вот если ты любим тысячами читателей по всему миру, у тебя запредельные для твоего возраста гонорары, ты можешь за пару дней сочинить рассказ, который потом будут рвать друг у друга литературные журналы — но при этом ты боишься лишний раз выйти в люди, потому что каждый (каждый!) чёртов раз попадаешь в какую-нибудь передрягу — вот это уже занимательнее. Или если на тебя на всяких приёмах пачками вешаются самые изысканные и завидные омеги и беты высшего круга, и они тебя привлекают, и ты иногда даже проводишь с ними ночь, но сколько бы ты ни сжимал в руках их роскошные тела, сколько бы ни пытался забыться в их объятиях — всё равно остро чувствуешь, что это не то, всё не то… Потому что точно знаешь, что счастлив сможешь быть только со своим истинным. А истинного — «уж полночь близится, а Германа всё нет», как поётся в одной очень известной русской опере.

***

— Почему полночь? — возмущался коммерческий директор Бан Чана Ким Сынмин, придя к нему как-то с ночёвкой выпить пива в симпатичной гостиной большой холостяцкой квартиры альфы и выслушав излияния Чана и начало упомянутой арии. — Тебе тридцать, а не… ну, например, тридцать пять! Что за упаднические настроения? Ты же альфа! Где твой боевой настрой? Где твой задор? Где вторая часть рассказа для журнала «Моя Корея», я спрашиваю? Мы им три дня назад должны были отослать! — Ты меня не любишь, — обиженно ответил ему Бан Чан, прикладываясь к горлышку бутылки. — Я неделю планировал припасть к твоей дружественной груди и порыдать над судьбой, а ты пришёл не в настроении! Да ещё и издеваешься! Уходи тогда к своему Хёнджину и оставь меня, я в печали. — Ну, Чан-и, перестань, — поменял тактику Сынмин. — Мы миллион раз это обсуждали. Ты должен наплевать на предсказание и начать уже вести нормальный для почтенного альфы образ жизни: омегу завести себе приличного, жениться и настрогать ему детей. Знаю, знаю, что у тебя напряг с серьёзным восприятием омег, но только в них твой шанс! Я уверен! Бет не предлагаю, потому что сам бета и боюсь, что если ты начнёшь приставать ко мне, я не устою. — Всё Хёнджину расскажу, — вредным тоном ответил Бан Чан. — Не расскажешь, — помотал головой Сынмин. — Иначе я ему расскажу, что ты переспал с Феликсом. — Это было пять лет назад! И на пьяную голову! И Феликс замужем уже два года как! — Он его младший братишка, вечный малыш, так что это преступление не имеет срока давности! И это всегда будет поводом для шантажа. Потому что ты знаешь Хёнджина. — Знаю, — покаянно кивнул Бан Чан. — Ну, и всё. И вообще. Ты же взрослый умный альфа, почему, скажи, почему ты так привязался к этому проклятому предсказанию. Ну и что, что оно цыганское! Ведь ты… — Но всё остальное-то сбылось. Карьера у меня — дай бог каждому. Талант и ум есть… И я тебя ни о чём не спрашивал, так что без комментариев, пожалуйста! Деньги есть, слава есть. Он тогда так и сказал: с одной стороны — получишь всё, что захочешь. А с другой… Ты же понимаешь, что моё тотальное невезение не может быть набором случайностей! Сколько у меня было аварий? — Ну… много, — не мог не согласиться Сынмин. — Сколько у меня было вывихов? Ожогов? Растяжений? Треснувших костей? И заметь: ни одного перелома. Боль адская, но всё цело! Прямо как он и сказал: невезенье особого рода: мучает, но ничего не убивает. — Не напоминай, — покачал головой Сынмин. — В нашей местной травме тебя уже не просто знают — удивляются, если ты долго не приходишь. — Вот-вот. Так что это? Совпадения? Не думаю! — И Чан помахал поднятым пальцем у себя над головой. — Чан-и… Давай тогда конкретно озаботимся поиском твоего истинного. Раз уж только он, судя по предсказанию, может тебе помочь, — сочувственно предложил Сынмин, забираясь с ногами в кресло, чтобы сесть удобнее, раз уж разговор грозил быть душевным. — Мм… Поиском, значит? Предлагаешь выйти в чисто поле и проораться: «Суженый-ряженый, приходи ко мне вечером ужинать?» — иронически спросил Бан Чан. — Ну, во-первых, не поможет: это можно делать только после Нового года и дома, перед зеркалом и со свечой. А во-вторых, зная тебя, ты или зеркало разобьёшь, или сожжёшь всё к чёрту. И себя, и дом, и ужин, и суженого, если он сдуру явится. — Сынмин покачал головой с серьёзной миной на лице. — Блин… Такой способ пропадает. Хотя он всё равно, наверно, только с русскими работает, раз уж они его придумали. Тогда что? Кинуть клич по королевству и шерстить страну с ботинком наперевес, заставляя всех встречных его мерить? — с энтузиазмом предложил Бан Чан. — Чан-и, придуши уже своего внутреннего юмориста и пораскинь, чем бог послал! — нетерпеливо нахмурился бета. — Тебе тридцать! Ты вообще-то уже десять лет как можешь истинного унюхать на расстоянии пары километров! Неужели никогда ничего не ёкало? Вспомни! Вокруг тебя их столько! — У меня часто ёкает, — доверительно сказал Бан Чан, отхлёбывая из новой бутылки. — Только не там, где надо. Мне трахаться-то почти постоянно хочется. — Что, и сейчас? — не удержавшись, съязвил Сынмин. Бан Чан искоса кинул на него острый взгляд, медленно поставил бутылку на столик, а потом быстрым кошачьим движением кинулся к креслу, в котором сидел Ким, и прижал плечи вытаращившего глаза беты к спинке. Сынмин пискнул от неожиданности, а Бан Чан, глядя на него мгновенно потемневшими глазами, сказал хрипловатым низким голосом: — Сладкий, ты бы не нарывался, а то… мало ли что. Я выпил, ты выпил… Сам понимаешь… Но Сынмин уже пришёл в себя от внезапной выходки и чуть приподнял бровь: — Пупсик, ты не в моём вкусе. И у тебя нет столько пива, чтобы стал. — Он медленно вытянул губы трубочкой и громко чмокнул ими, изображая поцелуй. — Вот видишь, — тут же меняя тон, спокойно сказал Бан Чан, возвращаясь на своё место, — и ты, Брут. Только что говорил, что если я начну приставать, то не устоишь. А сам — пупсик… не в моём вкусе… И с тобой мне тоже не везёт. Эх, ты. А ещё друг. — Я за тебя, дурака беспокоюсь. У меня Хёнджин. И он почувствует твой кедр на мне на раз, и неважно, что я бета. А ты его знаешь. — А я знаю, — вздохнул Бан Чан. — У меня идея! — чуть подумав, сказал Сынмин, осторожно блеснув в сторону Чана глазами. — Только обещай сначала всё обдумать, а не сразу «нет» говорить, как обычно. — Мне уже хочется сказать «нет», — пожаловался Чан, поводя плечами, как будто ему стало холодно. — Что ты ноешь постоянно! — возмутился бета. — Сначала послушай! Ты давно не был в отпуске… — Нет! — тут же решительно сказал Чан. — Я тебя, сука, сейчас грохну! — зашипел Сынмин и, воспользовавшись тем, что Чан, поражённый грубостью спокойного всегда беты, замер, выпучив глаза, ровным голосом продолжил: — Так вот. Отпуск. Я всё знаю. Ты несколько раз пытался съездить куда-то, но возвращался с полдороги с травмами и новыми сведениями о способах попасть в аварию или застрять в снегопад так, чтобы тебя вытаскивали с бульдозерами. Видишь: я всё помню. Но! Идея состоит в том, чтобы не поехать на отдых! А полететь? — И Сынмин с довольным видом поднял указательный палец вверх. — Ах, полете-е-еть! — деланно воодушевлённо воскликнул Чан. — Боже! Гениально! Конечно! На машине же можно только травмами отделаться! А на самолёте — это же стопроцентное решение всех проблем! Нет человека — нет проблемы! Да ты чёртов гений! — Я знаю, не надо оваций, — холодно прервал его издевательский монолог Сынмин и знаком приказал ему заткнуться. — Ты сам говорил только что: тебя нельзя убить! Так ведь сказано в предсказании? Ну вот. А если что с самолётом, тут трудно не помереть. Так что это какой-никакой, а выход! — Это вход, — уверенно качнул головой Чан. — Красивый, увитый розами вход в больничку. И надолго. Может, даже навсегда. Я могу тебе рассказать о ста способах покалечиться на самолёте. Хочешь? — Нет, — честно сказал бета. Он и сам чувствовал, что его позиции слабы. Но отступать он не собирался. — Но ты должен дать судьбе шанс. — Какой ещё шанс? Убить меня красиво и в приятной компании ни в чём не повинных пассажиров? — усмехнулся Чан. — Нет. Познакомить тебя с истинным. — И на удивлённый взгляд альфы Сынмин начал с азартом отвечать: — Знаешь анекдот о еврее, боге и лотерейном билете? — Ооо, всё. Юпитеру больше не наливать, — протянул Чан. — Стадия опьянения Ким Сынмина «Анекдоты» активирована. — Да подожди ты, придурок. Помнишь? Нет? Слушай: «Умирает старый еврей и приходит он к богу. — Господи, — говорит, — я в тебя так верил, так верил! Так молился тебе усердно! Каждый день! Все традиции, все обычаи веры соблюдал! А ты так и не исполнил единственного моего желания — выиграть хоть в какую-нибудь лотерею! Как же так? — А Господь ему говорит, закатывая глаза: — Мойша, рыба моя, ты бы хоть раз вместо молитвы лучше билет лотерейный купил!» Сынмин радостно улыбнулся и посмотрел на Чана. Тот ответил ему мрачным взглядом и глотком из бутылки. — Хороший анекдот, — убеждённо сказал Сынмин. — Да, — серьёзно кивнул Бан Чан. — А главное — жизненный. — Именно! — вдохновенно продолжил бета. — Так и ты. Ищешь всё время в одном и том же месте. И уже миллион раз тебе судьба сказала: нет в Сеуле и в этом твоём высшем свете твоего истинного! Нет! Ты там уже для убедительности и перенюхал, и перетрахал всех — ну, не там он. А ты всё равно плетёшься на очередной долбаный раут при параде и с надеждой. Это глупо. Дай судьбе шанс! Надо съездить куда-нибудь неожиданно! Незапланированно! Вот, например, завтра! Вот, например… Ну… не знаю… В Европу тебя не вытащишь, Японию ты не очень любишь, в Америке ты был и смог оценить там только доброту своих почитателей и уровень здравоохранения… Кстати, давно хотел спросить, как назывался в Лос-Анджелесе тот ресторан корейской кухни, в котором ты траванулся? — Не помню, — мрачно сказал Бан Чан и поморщился, — ну вот нахрен ты вспомнил? — Всё, всё, забыли! — поспешно замахал руками Сынмин. — Поэтому на выбор: суровая во всех смыслах этого слова Россия или наша прекрасная и не до конца открытая пока нами Родина! — Россия, — вредным тоном сказал Бан Чан. — И это — неправильный ответ! — изображая руками барабанную дробь, торжественно заявил Сынмин. — Потому что надо было сказать, что Родина. Стыдно, стыдно, Бан Чан! Тебя называют литературной надеждой Южной Кореи, тебе госнаграду дали! А ты такой непатриотичный у меня! — Не поеду, — угрюмо ответил Бан Чан. — У меня вон рассказ недописан, ты сам говорил: три дня назад сдать надо было. У меня новый роман на стадии идеи застрял. У меня… — У тебя творческий кризис, Чан-и, — мягко сказал Сынмин. — И причём уже пару месяцев. И рассказ — это первая ласточка. Ты загнёшься со своим невезением и … неспособностью удовлетвориться, — тихо закончил бета. Чан вздрогнул и нахмурился. — Откуда… ты знаешь? — спросил он сквозь зубы. — Ты меняешь их, как перчатки, — печально ответил ему бета. — И ни об одном не сказал доброго слова. Они разносят о тебе слухи, что ты в постели зверь, а ты… Никого не зовёшь во второй раз. И при этом ты не избалованный альфач-трахарь, который считает свои победы или пишет список. Ты… Ты всегда после этого… такой потерянный… такой… несчастный. Я хочу, чтобы это закончилось. — Сынмин помолчал, глотнул из своей бутылки и продолжил мягче и ласковее: — Ты же знаешь, как истинных встречают? Чаще всего случайно! Чаще всего это удача! Поэтому и предлагаю… — О, да! — подхватил издевательски Чан, который до этих слов слушал бету, хмурясь, но очень внимательно. — И именно с моей удачей это так актуально! — Надо попробовать! — решительно сказал Сынмин. — Рыба моя, купи лотерейный билет! А вернее, билет на самолёт. — Бета прервал начавшего было снова возражать друга взмахом руки. — Надо, Чани! Надо! Ты засиделся! Ты застоялся! И это начинает влиять на твоё творчество! Чан молчал. И это был уже хороший знак. Поэтому Сынмин, выждав пару минут, чтобы альфа смирился с мыслью, продолжил: — Итак… Мы едем? — Мы? — встрепенулся Чан. — Мы? Ты поедешь со мной? — Мы — это ты, я и Хёнджин, — ответил Сынмин. Бан Чан поёжился. Он побаивался взбалмошного и не совсем уравновешенного омегу Хёнджина, с которым Сынмин составлял очень странный, но, как ни парадоксально, очень устойчивый тандем. Хёнджин даже от своего истинного отказался, потому что был уже женат на бете и, видимо, любил того без памяти. Истинный, правда, долго не думал и женился на его младшем брате Феликсе и, во избежание неприятностей, увёз омежку в Австралию. Родители, кстати, до сих пор не могут Хёнджину этого простить. Нрав у Хёнджина был буйный, резал правду-матку он не взирая на лица, брата своего любил до безумия, но был уверен, что с Хонджуном Феликс будет счастлив, потому что тот был в общем-то неплохим парнем. — Не могла мать-природа дать такому солнышку, как я, какого-нибудь урода в истинные, — уверенно говорил Хёнджин. — А по поводу истинного Феликса — пусть решает, когда встретит, сам. Если встретит. Я же вот решил, правда, Минни? Сынмин, который ненавидел разговоры об истинном своего мужа, бурчал что-то мрачное, но послушно кивал. Хёнджин его целовал, и на этом прения заканчивались. Бан Чан, с одной стороны, умилялся их отношениям, а с другой — с ужасом думал о том, что будет, если его омега вот точно так же: возьмёт и откажется от него, от своего истинного? Просто потому, что будет уже кого-то любить? И каждый день, проведённый в этом беспомощном незнании того, кто он — его омега, где он и когда уже попадётся Чану на пути, делало жизнь альфы, мучимого демоном невезения, ещё тяжелее. Конечно, Чан был оптимистом, иначе с его количеством неудач было бы просто не выжить, но… Но ему было тридцать. Истинных есть возможность встретить, конечно, всю жизнь, но у большинства тех, кому это суждено, это случается в первые тридцать-тридцать пять лет жизни, так что… Часики-то тикали. И для Бан Чана они прямо начинали курантами бить по мозгам, когда он в очередной раз наклеивал пластырь на мозоль от старых, сто раз проверенных туфель, которые внезапно стали тереть именно среди важной презентации, где надо было три часа стоять на ногах. Или когда стоял на дороге с пустым баком, который как раз сегодня — впервые в жизни — забыл заправить вовремя, хотя знак напоминания на панели вроде как делал это невозможным. Каждый такой раз он с подкатывающей к горлу тошнотой думал о том, что будет, если он так и не встретит его, своего истинного. Того, кому, судя по предсказанию, предстоит снять с Чана это проклятие — тотальной неудачи в повседневной жизни. Вспомнив всё это и наступив на горло собственным «не хочу — не могу — не буду», Бан Чан утомлённо выдохнул: — Хорошо. Давайте… слетаем куда-нибудь. — Правда? — неверяще спросил Сынмин, заставив Бан Чана подозрительно сощуриться. — Отлично, Чан-и! Отлично! Ты не пожалеешь! — Пожалею, — хмуро сказал Чан. — Одно утешает: если я погибну, то в твоей компании. Джинни, конечно, жаль, но он, может, и не согласится с нами лететь, он же умный, и я не ему плачу за то, чтобы делить со мной все беды и горести. — Всё будет отлично! — воодушевлённо уверил Чана Сынмин. — Я уверен! Теперь давай выберем куда. Тэгу? Кодже? Чеджудо? — Чеджудо, — вздохнул Чан. — Там пока потише. Там, конечно, сейчас молодожёнов наплыв, но всё-таки не так шумно, как в городах. — Хорошо, — кивнул Сынмин. — Но тогда конкретику оставим Хёнджину, ладно? А то мы без него его замуж отдали, чтобы у меня козыри были, когда я его уговаривать буду. — Как скажешь. — Чан вдруг почувствовал себя страшно уставшим. — Я спать. Где бельё и полотенца, знаешь. Давай, Минни, спокойной. — Хорошо, спокойной, Чан. Осторожнее на лестнице. Чан сердито посмотрел на него и вышел. Сынмин прислушался. Без происшествий Чан дошёл где-то до середины лестницы на второй этаж, где была его спальня. Потом он, видимо, оступился, но только крякнул и выругался, не вскрикнул. Значит, на этот раз обошлось. Сынмин вздохнул, покачал головой и достал телефон. Времени, конечно, было уже около двух, но он точно знал, что Джинни не спит и ждёт от него вестей. — Ну? — нетерпеливо спросил омега, подняв трубку после первого же гудка. — Согласился? — Согласился, согласился, — добродушно проворчал Сынмин, невольно улыбаясь от звука любимого голоса. — Ты выиграл. — Йесс! Значит, твой ленд крузер на неделю мой! Самолёт? — Да, самолёт. Но это нечестно! Это же была такая глупость — манипулировать этим предсказанием! Я и подумать не мог, что он поведётся! Как ты мог это знать? — Я просто у тебя гений! — безапелляционно заявил Хёнджин, и Сынмин снова расплылся в улыбке. — Ну, и три: Чеджудо? — Да, Чеджудо, — усмехнулся Сынмин, — но это было и так понятно. — Ага, а тогда чего ты на Тэгу поставил? — насмешливо спросил Хёнджин, бурно радуясь и, судя по звукам, подпрыгивая на их пружинном матрасе. — Ты сразу Чеджудо занял, что мне оставалось? — улыбался Сынмин. — У меня комбо, Минни! — не слушал его Джинни. — Я чёртов гений! Я чановед! Я банчанофил! А ведь это не я его агент! — Я тебе дам банчанофила! — возмутился Сынмин. — Думай, что говоришь! — А то что? — вызывающе спросил Хёнджин. — А вот увидишь, Джинни, — вкрадчиво ответил ему Сынмин. — Вот подожди, я вернусь к тебе на этот чудесный матрац, на котором ты так прыгаешь, и тогда… — Так, ладно, — торопливо перебил его Хёнджин. — Не надо искушать меня без нужды. Я и так тут без тебя страдаю! Сменим тему! Я займусь организацией завтра же. Думаю, бунгало где-нибудь на побережье Сопчикхочжи. Там сейчас как раз рапс цветёт! Красотища страшная! А оттуда уже и к Ильчхульбону, и на Хамдок!.. — Хорошо, хорошо, Джинни, — засмеялся Сынмин. — Только ты не забывай, что Чан — домосед. Вынужденный, так сказать. Он будет капризничать и отказываться, боясь вляпаться опять во что-нибудь. — Ну, посмотрим, — легкомысленно ответил Хёнджин. — Я уверен, что там всё изменится. Я просто чувствую это! Своим бесценным и трепетным сердцем чувствую! — Было бы неплохо, любовь моя, — нежно сказал Сынмин. — Но даже если и нет, мы с тобой отдохнём точно! Давай, ложись спать. И пусть тебе приснится… я. — Люблю, Минни, — засмеялся Хёнджин и отключился. — И я тебя… — прошептал Сынмин, с нежностью глядя на обои на телефоне: прекрасное нежное лицо с глазами-полумесяцами и взглядом сказочного принца. Его принца.