золотая молодёжь

Оказаться дома у Гречкиной было крайне неожиданным завершением вечера. Макарова не понимает, нравится ей происходящее или нет. Даже те отголоски ненависти, что она испытывала к Кире, несмотря на её, пусть и сумбурные, но искренние извинения, за этот вечер куда-то испарились, оставив после себя лишь желание... узнать её, что ли? Потому что Лера в полном восхищении прокручивает у себя в голове разговор Гречкиной с Громом, то, как она, периодически попадаясь Макаровой на глаза, флиртовала со всеми подряд, сладко лила в уши старым папикам; и думает, что Гречкина рядом с теми, кого условно определила в ранг друзей — абсолютно другая. И непонятно, становится она хуже или лучше. — В обуви по хате не ходить, — бросает Гречкина вместо: «Добро пожаловать», спинывая кроссовки, которые обратно переодела в машине, видимо, для того, чтобы вести было удобнее. Лера следует её примеру и снимает кеды, наступая на задники. — Бля, чё мы можем поделать? — вслух размышляет Кира. — Так, пляшем по порядку, котёнок... Она оборачивается на Леру. — ...жрать будешь? — Будешь, — немного смущённо отвечает Макарова. Нажираясь в баре, базаря за жизнь с Разумовским и объясняясь перед дядей Громом за то, что она забыла в клубе, пожрать она как-то не подумала, хотя рядом постоянно сновали официанты с закусками. — Ща намутим. Гречкина заворачивает в кухню и кричит чему-то типа «умного дома» врубить свет. Кухня просто королевских масштабов, впрочем, как и весь особняк. Гречкина открывает холодильник (Боже, он чёрный и матовый — даже тут она выёбывается) и сосредоточенно ищет там что-то. Отчего-то думается, что у Гречкиной в хате не водится вещей типа супа в кастрюле или лежащих в сковородке макарон. Макарова вообще глубоко сомневается, что у Гречкиной дома имеются сковородки. Лера подходит посмотреть, засунув в холодильник любопытный нос — Гречкина предсказуемо не подвигается, закрывая половину обзора. В холодосе обнаруживаются несколько невскрытых контейнеров из-под доставок и какие-то абсолютно неприличнейшие количества алкоголя. Гречкина что-то придирчиво высматривает, берёт пару коробочек из имеющихся и бутылку чего-то, напоминающего шампанское. Потом думает ещё секунду и берёт вторую такую же. Жрачку она закидывает в микроволновку прям в контейнерах, соизволив лишь снять прозрачную плёночку сверху. И открывает шампанское — причём, настолько профессионально, что Макарова едва ли слышит тот характерный «хлопок» пробки. Лера ожидает, что Гречкина сейчас разольёт игристое по бокалам, но вместо этого она лишь протягивает Лере вскрытую бутылку. — Из горла, что ли, пить? — искренне удивляется она, смотря на то, как Гречкина начинает зачем-то открывает вторую бутылку. — Ага, — просто отвечает Кира. — Мне так вкуснее, мож, тебе тоже зайдёт. Макарова пожимает плечами — мол, да хер его знает. И делает глоток, пока Гречкина достаёт любовно подогретую еду. Макарова решает, что раз сегодня вечер неприличного количества алкоголя, то упускать возможность нажраться было бы кощунством. Она выпивает где-то треть бутылки залпом. Гречкина рядом удивлённо-восхищённо-издевательски(?) присвистывает, но молчит, так что Макарова это игнорирует. Лере в голову даёт прилично и быстро — пойло для шампанского крепковатое, видимо, слабого алкоголя Кира у себя и не держит. Что за еду она ест, Макарова едва ли помнит. Они перемещаются куда-то типа гостиной — просто зал, совмещённый с кухней, где имеются огромная плазма и не менее огромный кожаный диван. Гречкина врубает музыку на колонке и затягивается ашкой. — Короче, ты, если захочешь, там музло пощёлкай, включи, чё понравится. — Хорошо, — покладисто отвечает Лера, хотя, судя по первой паре песен, вкусы у них с Гречкиной отличаются... разительно. Лера любит что-то осмысленное, лирическое, поэтичное и, желательно, зарубежное, хотя тут как карта ляжет, а Гречкина... Гречкина любит Моргенштерна с Инстасамкой, и ей заебись. Макарова думает, что Гречкина — один сплошной комок пиздеца и нервотрёпки, причём, походу, лично для неё. Кира слишком... не такая, что ли? Они отличаются настолько сильно, что становится страшно, боже, становится реально пиздецово, потому что у Киры дохера бабла, кричаще-красная ламба, принтованные рубашки; она дует шмаль, жрёт таблетки экстази, запивает их дорогущим пойлом, и ей, опять-таки, заебись. Гречкина не знает проблем. Лере кажется, что Кира слишком простая, а мир вокруг неё — слишком сложен. Гречкина щёлкает её по носу, пританцовывая рядом. — Ты чё заглохла, котёнок? — Да задумалась, — немного пьяно отвечает Лера. Гречкина хмыкает. Отходит за шампанским. Протягивает Макаровой её бутылку. Она заметно более пустая. Они чокаются. И Лера опять хуярит шампанское как не в себя, хотя — облегченно замечает она — Гречкина в этот раз тоже не скупится и выпивает залпом глотков, наверное, десять. Гречкина сидит вальяжно — руки закинула на спинку дивана, тянет свою электронку и качает головой в такт Кизару. Ей только косяка не хватает, ей богу. Лера вдруг понимает, что засматривается неприлично долго — она разглядывает её как диковинную зверушку в зоопарке, с каким-то удивлённым любованием, а Гречкина, сука эдакая, позволяет. Пару раз ловит её взгляд и хмыкает. — Бля, надо хоть тост какой-нибудь захуярить, — задумчиво вбрасывает Гречкина, — за что выпьем? — За неудачное знакомство, которое переросло в терпимое общение, — не задумываясь, лепечет Макарова, которую вставляет быстро и неумолимо. Она думает, что в шампанском как-то овердохера градусов, и не понимает, хорошо это или плохо. Гречкина в ответ на её «тост» прыскает, тянется к ней своей бутылкой и они опять чокаются донышками. Песня вдруг переключается на что-то знакомое. — Ой бля, — тянет Гречкина, — надо вырубить, под Срипа только рыдать, ебана рот. И у Леры в пьяном мозгу что-то щёлкает. Блять, Гречкина не демон. Гречкина такой же человек, как и она, она тоже плачет, тоже грустит, хандрит, злится, хитрит, радуется, улыбается и смеётся. Она тоже чувствует — она не картонный образ с телека и из инстаграма, не стервозный секс-символ с провокационным образом, она яркая и она интересная, со своей любовью к электронкам, привычкой называть Макарову всеми уменьшительно-ласкательными производными от слова «кот», и слэнгом сидевшего лет десять зэка. Она загонами и тараканами в голове, которых Макарова упорно отказывалась принимать, прячась за стеной того образа, что выстроила для себя, не узнав Гречкину получше. И Кира из одного с Лерой поколения, пусть и прилично старше, она, наверное, имеет с ней схожие интересы, она тоже одинокая, и она, наверное, гораздо более на Макарову похожа, чем той сначала хотелось думать. Она живая. И она ошибается. И она пытается исправиться — Макарова это принимала и не сопротивлялась попыткам наладить контакт, но теперь она это ещё и понимает головой. И Лера с улыбкой обещает себе перестать демонизировать Гречкину. — Ты чё лыбишься? — как будто бы с опаской и непониманием спрашивает Гречкина и усмехается. — Да я Скриптонита люблю, — пожимает плечами Макарова. — А, ну, хочешь, тогда оставь, — Гречкина машет рукой и прикладывается к бутылке. И Лера остро хочет засмеяться. — Не, сейчас переключу — под это реально только хандрить. Гречкина кивает и хмыкает. Лера отчаянно хочет стать ей ближе — потому что, наконец, понимает, что Кира гораздо интереснее и многораннее, чем хочет показаться онлайн. Она ищет в плейлисте Гречкиной хоть пару песен, которые знает и любит. Не находит — перед глазами слегка плывёт, Лера думает, что стоит пока приостановиться и пить чутка поменьше — и ставит рандомную. Гречкина же тянет одобрительное: «О-о-о». И снова тянет свою проклятую электронку, кисло-сладкий запах которой мягко щекочет ноздри. Макарова тупо пялится на парилку в руке. Ей становится интересно, она подползает ближе по дивану, рассматривает. — Хочешь? — спрашивает Гречкина, протягивая руку с красным металлическим цилиндром. — Я не курю. — просто отвечает Лера, но становится любопытно. Она неоднократно слышала, что, когда выпиваешь, отчего-то всегда хочется курить, но как-то с ней такого раньше не было. — Мне просто интересно, какая она на вкус. Гречкина хмыкает. Она крепко и сильно затягивается — немного дольше, чем обычно. У Киры богатая и живая мимика и выразительные, ярко-накрашенные глаза, в которых резко проскальзывает наполненное хитростью и желанием пакостить озорство. Буквально пляшут черти во вгляде, и легко можно прочитать, что она что-то задумала, и Лера открывает рот, чтобы спросить. Первая ошибка — и Гречкина притягивает её за затылок. Резко, сильно, вжимается в её губы своими, заставляет открыть рот, скользит языком, и выдыхает пар прямо, блять, в неё. И ничего не остаётся, кроме как вдохнуть. Она целует её, и Лера чувствует этот сладкий вкус, отдающий лимонной кислинкой, чувствует пар во рту вместе с губами Гречкиной на своих, чувствует её язык, вылизывающий губы и дёсны — она чувствует это всё на протяжении долгих десяти секунд, что Кира трогает её губы своими и делится с ней долгой затяжкой. Гречкина отстраняется и, блять, выдыхает остатки пара. Лера лишь спустя секунду понимает, что дышит и сама им. Макарова смотрит охеревше-непонимающе. У Гречкиной в глазах всё то же озорство. У Гречкиной в глазах пляшут всё те же черти.