золотая молодёжь

— Добро пожаловать в казино «Золотой дракон»! Желаем хорошо провести время! В клубе слишком шумно, девочки в коротеньких платьях с азиатским закосом обходят их, с задорными улыбками приветствуя и вешая на них какие-то веночки из цветов. Гречкина возвышается над ними почти на целую голову — надев каблуки, та стала выше ещё где-то сантиметров на десять, ослепительно сверкая и улыбаясь белыми зубами и золотыми грилзами. Она подмигивает девочкам и бросает радостное: — Спасибо, девчат! Гречкина оглядывается на Леру, тащит её, немного потерянную и дезориентированную, подхватив под локоть и тянет лыбу, кажется, просто сама себе. — Короче есть два стула, — начинает она, и Лера думает, что за пиздец, — мне нужно перездороваться и попиздеть с дохерищем людей, и ты можешь либо походить со мной, либо... короче, вон бар, — она машет рукой в неопределённом направлении, и Макарова действительно замечает там барную стойку. — Я пойду выпью, — сдержанно отвечает Лера, думая о том, что стоять рядом с фальшиво-вежливой Гречкиной и старыми дедами, что будут пожирать её сальными взглядами (возможно, Макарову вместе с ней), и понимает, что лучше напьётся в гордом одиночестве. Не то, чтобы Макарова прям бухала или хорошо умела пить, но она — подросток из ебучего (пусть и довольно приличного, слава Разумовскому) детдома, хоть немного, но подвластный веянию компании, и если кто-то бухает, то она, скорее всего, в деле. Поэтому она идёт бухать. — Базару ноль, — отвечает Гречкина и уходит. — Скоро приду, короче. — Здарова, Серый, — она вальяжно плюхается рядом с не менее вальяжно развалившимся Разумовским, у которого в руке початая бутылка шампанского. — Вот это встреча, — хмыкает Разумовский, прикладываясь к горлышку. — Какими судьбами, Гречкина? — Да батя припахал пригнать, поздравить этого старого хуя с открытием. Разумовский прыскает, очевидно, изрядно поддатый, и передаёт Гречкиной бутылку. Кира делает пару небольших глотков, сразу же отдавая бутылку обратно Серёже. Тот смотрит непонимающе. — Сегодня что, солнце взошло на западе? Кира сразу соображает, о чём он. — Да бля, я сегодня за ПП, ёпт — у меня в тачке ценный гость, и она, короче, шуганётся, если я бухая сяду за руль. Разумовский ржёт. — Весь город шугается, когда ты бухая садишься за руль, Кир. — Разум, не выёбывайся, — хмуро и даже как-то раздражённо осаживает его Гречкина. Кира не любит, когда кто-то заостряет внимание на её проёбах. — А кто хоть твоя гостья, если не секрет? — Короче, помнишь ту историю с девочкой? — Какой? — не сразу соображает Серёжа. — Ну той, — акцентирует последнее слово Гречкина, явно не особо желая объяснять, что говорит про сбитого ей ребёнка, — из твоего детдома. — А, понял, — кивает Сергей, — но она ж сейчас в больнице. Да и маловата для казино, не находишь? — усмехается он. — Да, но у неё, короче, сестра есть старшая — ты б знал, лапа такая, прям не могу. Пытаюсь с ней а-ля наладить отношения, пока систер в больнице. — А нахера? — вполне закономерно спрашивает Разумовский, опять прикладываясь к заметно опустевшей бутылке. — Да как вы меня оба заебали со своим нахера, боже, что одна, что второй, со своим «нахуя? нахуя? нахуя?» — тараторит Гречкина, от изумления даже звучащая беззлобно. — Кир, ну это вполне закономерный вопрос, — лыбится Разумовский, иногда откровенно охуевая с того, насколько Гречкина тупит в абсолютно простейших человеческих взаимоотношениях. Не то, чтобы он сам был гуру: социальная неловкость Серёжи — любимая тема для издевательств над ним между Волковым и Гречкиной, но всё же иногда это было даже почти смешно. Гречкина жуёт губу. — Да хочется мне. Она знаешь, как вообще не с этой планеты, злая такая постоянно, недоверчивая. — Ты не думала, что у неё есть причины быть злой? — смеётся Разумовский. — Ебало на ноль. Я не к этому. Типа, она какая-то другая. Интересно мне, чё она за человек вообще. — По-о-онял, — многозначительно тянет Разумовский и наблюдает за тем, как Кира лезет за ашкой и затягивается. — Смотри не влюбись, Гречкина. — Ебало завали, я люблю только бухать и деньги. Разумовский ржёт и добивает бутылку шампанского в пару глотков. — Познакомишь? — спрашивает он, хитро блеснув глазами, и Гречкина фыркает, понимая, что трезвый Разумовский бы никогда о таком не попросил. Он бы сказал: «Ага, супер, рад за тебя, Кир», неловко похлопал бы её по плечу и убежал бы к себе в норку — плакать от эмоциональной перегрузки в плечо Олегу и надеяться на всякое отсутствие социальных взаимодействий и знакомств с новыми людьми на ближайшую всю жизнь. — Без базару, родной, щас намутим. Лера успевает прикончить «Джин-Тоник», один «Лонг-Айленд», перейти на второй и изрядно напиться. Типа, сидя было не шибко ощутимо, но едва Макарова принимает разумнейшее решение из всех возможных — пытается встать и пойти искать Гречкину — то запутывается в ногах, слезая с высокого барного стула, почти падает и еле успевает уцепиться за стойку, выравнивая положение — благо, бармен слишком далеко, потому что осуждающего взгляда, так и говорящего: «Тебе больше не налью», она бы не выдержала. Макарова решает пока что просто сидеть и тихонько допивать свои коктейли. — Привет, — голос приятный, добрый и немного смущённый. Лера оборачивается, утыкается взглядом в скуластое лицо и рыжие волосы. И потом до неё доходит. Сергей, сука, Разумовский. Самый известный и почитаемый человек в их детдоме, который их халупу отремонтировал, никак, по доброй памяти — сам же там вырос. Лера видела его пару раз — тот часто приезжал, но она предпочитала в это время отсиживаться у себя, ибо идти в окружившую Разумовского толпу детей не хотелось. А тут такая встреча — личная. И резко из ниоткуда выплывает Гречкина, опирается на Разумовского и опять давит лыбу. — Э-э-эм, здрасьте? — полувопросительно тянет Макарова, не особо понимая, что вообще происходит. Гречкина видит, как мнётся мгновенно протрезвевший и явно уже сожалеющий о своём решении Разумовский и в каком ахуенезе находится Макарова, и принимает решение взять ситуацию в свои руки. — Короче, бля, знакомимся, котятки. Лера это Серый, Серый это Лера. Они оба неловко кивают друг другу, и у Макаровой появляется острое ощущение того, что у Гречкиной дома жил большой холёный рыжий кот, и в какой-то момент времени она просто ни с хуя притащила к нему бездомного беспородного котёнка с улицы и такая: «Ну, дружите!». А теперь стоит и не понимает, почему не дружат. — Я, в общем, — начинает Разумовский, не особо понимая, что именно хочет сказать, и скорее просто пытаясь заполнить неловкую паузу в диалоге, — рад знакомству, Кира мне рассказала о тебе. Макарова вопросительно смотрит на Гречкину, типа, какого хуя? Они не на той стадии взаимоотношений, где она рассказывает о Лере своим друзьям, так что становится вообще непонятно. Гречкина умело делает вид, что её ничего здесь не касается, и она вообще не при делах. — Я тоже рада знакомству, — отвечает Лера, —хотя я Вас как-то уже и знаю. Разумовским смеётся, и атмосфера неловкости немного падает. Сергей выпивает, Гречкина — тоже, но очевидно, что у той нет цели надраться. Лера с Сергеем сходятся на удивление легко — хватает пары похожих реакций на убогие шутки Гречкиной и разговоров про родную обитель — Разумовский даже узнаёт, что одной из воспитательниц является та же бабуся (на тот момент, ещё девушка), которую застал и он сам. Сергей обещает себе заехать внепланово — исключительно навестить её. Никто не вспоминает случая с аварией — Макаровой как-то не до этого, Гречкина тщательно избегает этой темы, а Разумовский не хочет никого стриггерить. Они сидят и болтают чуть ли не до глубокой ночи — периодически к Гречкиной и Разумовскому подходят какие-то люди, они здороваются, обмениваются дежурными фразами, смеются и так же по-светски прощаются, а один раз им приходится прерваться, чтобы подойти к сцене и послушать речь. Мужик на сцене — походу сам хозяин казино — говорит что-то про бабки и элиту этого города, и Лера опять слишком сильно ощущает, что она тут лишняя — но это ровно до того момента, пока Разумовский не фыркает надменно и с издёвкой, а Гречкина не шепчет презрительное: «Много выёбывается». Не то, чтобы она сама мало выёбывалась, но когда она это делала — хотя бы было весело. У Гречкиной у самой похожий юмор, но тут входят в игру двойные стандарты — ей можно, ему — нельзя. Они хлопают и поднимают бокалы, когда старпёр заканчивает свою речь, и Кира с Сергеем отходят попиздеть с самим хозяином. Лера решает, что ей надо выпить ещё — за время разговора с Разумовским и Гречкиной она успела изрядно протрезветь. — Ты чего здесь забыла, малышня? — её встряхивает за шкирку чья-то рука, и Макарова уже готовится заорать и начать возмущаться, как её отнюдь не деликатно разворачивают лицом к кричавшему. И теперь она готовится получать пиздюлей. — Здрасьте, дядя Гром, — она мямлит куда-то в пол, потому что смотреть на злого, с ссадиной на щеке, Грома, одетого в какой-то дорогущий костюм — невыносимо. — Ты зачем здесь? — Меня позвали. — Кто? — с нажимом спрашивает Гром. — Несовершеннолетним нельзя в казино. — Я знаю. — Кто тебя позвал, Макарова?! Лера молчит. Лера вроде бы и хочет выдать Гречкину, чтобы у той были проблемы, просто чтобы ей жизнь мёдом не казалась, но как бы крысить — дело такое себе. — Неважно. Гром выдыхает и трёт рукой лицо: тут же морщится, ибо задевает ссадину. — Ты пила. — Нет. Макарова врёт и не краснеет — она сейчас трезвая, так что пила она до этого или нет, уже не важно. — Ладно, — снова вздыхает Гром, — хоть так. Уж кого-кого, а тебя я встретить не ожидал. — Я вас тоже, — улыбается Лера, и Гром неуверенно улыбается ей в ответ. — А Вы чего здесь? — Вызнаю информацию по одному злодею, — хмыкает Гром. — В детали дела не посвящу, уж извиняй. — Да я и не просила, — буркает Макарова, — Вы один здесь? — Пришёл один, но до меня докопалось тут одно рыжее недоразумение, — устало смеётся Игорь. — Не поверите, дядя Гром, до меня тоже, — отвечает она, мысленно извиняясь перед Разумовским за подобное сравнение. Они стоят и хлопают глазами, а потом оба резко начинают ржать. Лера смотрит на Грома сильно снизу — тот, пожалуй, выше даже Гречкиной на каблуках, чью осветлённую макушку было прекрасно видно возвышающуюся над толпой. Это странный факт, который она почему-то заметила только сейчас. — Ладно, Лер, ты, это, не пей только. Мне пора идти. — А с Вами можно? — с надеждой спрашивает Лера. Гречкина и Разумовский куда-то свалили, пить ей нельзя (Гром увидит — пиздов вставит таких, что Лера отправится на рандеву с собственной матерью), танцевать она не умеет и не любит, так что делать ей решительно нечего. Может, хоть правосудию помочь удастся. — Не стоит, — два голоса отвечают хором. Гром тут же вытягивается, в боевой стойке поворачиваясь на звук у своего левого плеча, причём настолько быстро, что Макарова едва успевает моргнуть. Гречкина стоит за Игорем, гаденько улыбается — она около трёх дней замазывала консиллером синяки, оставленные Громом при её задержании (кожа тонкая, и сосуды легко полопались) — поэтому особой любви к майору не испытывает. — Доброго вечера, майор, — капризно тянет Гречкина, и этот её голос не похож на тот, которым она говорит с Разумовским и Макаровой, он больше напоминает тот, которым она даёт интервью и записывает истории в Инстаграм. Короче, сценический голос. — Гречкина. — Майор Гром. Игорь обращается к Макаровой: — Это она тебя сюда притащила? — и голос у него настолько холодный и отдающий сталью, что спину тянет мурашками. — Я никого не тащила, — фыркает Гречкина, — мы с Лерой неплохо поладили, несмотря на всю ситуацию, и пришли сюда расслабиться и провести время, как подруги. Гром сильно убеждёнными не выглядит, глаза его бегают от Леры к Кире, но вроде как тот слегка расслабляется. Макарова сейчас просто слушает Гречкину и думает о том, что без мата и дедовской хрипотцы в своём не поставленном голосе Гречкина звучит очень даже притягательно. Вернее, не так. Это звучит отвратительно фальшиво, и Макаровой абсолютно точно не нравится то, как она сейчас говорит, но мозг наконец-то понял, что именно в ней все находят, и почему мужики пробивают стояками стены из-за Гречкиной, а девочки хотят быть, как она. Она осознаёт, что Гречкина дьявольски хороша. Но ей самой остро не нравится этот «образ». — Сюда нельзя детям. Гречкина смеётся — неискренне: высоко и звонко, и снова сверкает улыбкой. — Я умоляю, Гром, ей... — Гречкина стопорится, — сколько тебе? — Шестнадцать, — отвечает Макарова, подавляя порыв истерически заржать. Гречкина цокает языком. — Ей шестнадцать, майор, она уже не ребёнок. Гром хочет ответить что-то вроде: «Юридически — ребёнок» или «Закон с тобой не согласится», но в итоге просто затыкается и — в какой раз за вечер — заёбанно вздыхает, очевидно, поняв, что Гречкину не переспорит, как бы ни старался. — Не волнуйтесь, майор, — сладко тянет Кира, — она под присмотром. — Лучше быть вообще без присмотра, чем под твоим, Гречкина, — усмехается Гром, но даже почти не зло, без запала. Гречкина снова заливается смехом, мягко проведя ногтями полоску по шее, и Лера наблюдает, как против воли дядя Гром тоже усмехается. Приходит вдруг острое осознание того, что Гречкина умеет вот так — располагать к себе людей, особенно, мужчин. Красивая внешность, внутренняя свобода, приятный смех, женственный голос и кокетливые жесты — и майор Гром ведётся, как маленький, начиная реагировать на едва ощутимый почти даже не флирт, забывая, что перед ним Кира, в рот ебись, Гречкина, которую тот ненавидит, кажется, сильнее, чем Макарова. Гречкина так легко управляет Игорем, что Лере становится страшно себя и обидно за майора. — Если вам, Гром, так не нравится моя кандидатура, то не переживайте — я познакомила Леру со своим близком другом, и он тоже приглядывает за ней. Гром буркает тихое: «Надеюсь», и цепляет взглядом кого-то в толпе. Тот смотрит вдаль пару секунд, мгновенно перестраиваясь из журившего деток доброго дяди-мента в режим ищейки. — Тысяча извинений, но работа не ждёт, — бросает Гром, даже не посмотрев на них, и торопится к увиденной им фигуре, протискиваясь сквозь толпу. Едва он уходит, Лера слышит: — Фух, бля, — Гречкина вздыхает своим привычным не приторным голосом, — вот так это делается, котя, учись, пока я жива. Лера фыркает. — То есть, по-твоему, любую проблему можно решить, построив глазки. — Нихуя, — отрезает Гречкина, — сначала идут деньги, потом секс, а потом уже флирт и ебучее кокетство. Лера лумает, что это грустно, но это факт. — Который час? — спрашивает Макарова, не желая доставать поставленный на «не беспокоить» телефон. Её скорее всего уже обыскались. Гречкина смотрит на часы на руке. — Около часа. Пиздец, время быстро пролетело. Лера думает, что для старших комендантский час в одиннадцать, и его она проебала уже на два часа. Тот факт, что она получит люлей, мало радовал; может, стоило позволить Гречкиной договориться о её отсутствии? Ладно, уже похуй. — Я короче, предлагаю, ещё по коктейлю и домой. Макарова угукает. Коктейль уходит слишком быстро, но они успевают ещё посидеть, выцепить глазами Грома, танцующего с Пчёлкиной (походу, та самая рыжая бестия, о которой он говорил), поржать с него, ответить Разумовскому, доложившемуся Кире, что его забрал загадочный Олег, и он едет домой, и потанцевать самим. Танцевать с Гречкиной было весело — до этого их тактильный контакт ограничивался парой прикосновений, от которых Макарова шугалась, как не в себя — а сейчас они миленько танцевали. Хотя как танцевали — бесоёбились под музыку и бесили стоящих вокруг людей. Когда они вышли, ощущений стало катастрофически мало — Макарова теперь поняла всех этих людей, которые не могут потусить до двенадцати и пойти спать — теперь хотелось продолжения банкета, ночь не должна была заканчиваться так рано: она только вошла во вкус и пойти домой теперь казалось в высшей степени кощунством. Гречкина, судя по всему, была похожего с ней мнения. Она снова затягивается электронкой. — Как тебе идея продолжить веселье? — она хитро стреляет глазами, выдыхая дым (снова) через нос. Лера отвечает тихое: «Заебись идея». — Тогда лезь в тачку, моя хорошая, — командует она, ища ключи, — поедем ко мне. И стоит только машине пиликнуть, Лера садится внутрь.