Месть бывает... горячей

Хорас по приходу домой ничего не мог понять. В рабочем комбинезоне по квартире вольготно разгуливала женщина в косынке. Она деятельно двигала мебель и клеила обои на стены. Только спустя какое-то время до Хораса дошло, что это баронесса решила обустроить их дом. — Ты как хочешь, а я так не могу. В хлеву жить нельзя, — кинула в ответ на немой вопрос баронесса, пыхтя сигаретой, как заправский мичман на своём боевом корабле. — Да я, собственно, и не против. Но откуда же у вас средства, тётушка Мюриэль? — В школе зарплату выдали. Первый раз в жизни я получила зарплату. Обычно я её выдавала, не сама конечно. Ладно, это так фигура речи. — И сразу ремонт? — Да, твою мать, Хорас. Если ты в своей жизни не видел ничего кроме помойки, это ещё не означает, что надо жить как на помойке. — Ниче не помойка, — тихо забубнил Хорас, пытаясь выудить из груды мусора свои любимые вещи.

***

— Хорас? — М? — Почему ты никогда не читаешь книг? — Не люблю. — Не любишь или не умеешь? — баронесса выразительно посмотрела на толстячка, что сидел перед телевизором, аппетитно хрумкая хлопья с молоком. — Как ты обо всём догадываешься? — Хорас возвёл глаза к потолку. — Потому что умная. Пора заняться твоим образованием. — Отстань от меня, училка хренова! Это ты там в своей школе командуй, как иголки втыкать. Мне очень хорошо жить и так, как я живу. — Что и печально, — резюмировала Хеллман. Через неделю Хорас с сопением выводил буквы на заляпанном чернилами листе бумаги. На самом деле он очень стеснялся того, что был неграмотен. Он мог прочесть вывеску и даже газетную статью, но с большим трудом. Обычно за самого грамотного в их банде была Эстелла. Хорас знал, как вскрыть любой замок, где обычно хранят запасные ключи от сейфа, и как примерно расположена вентиляция в любом типовом доме в Англии. Он удивительно ладил со всеми животными и отлично умел их дрессировать. Но вот писать. Да и кому ему было писать? Джаспер и так всё время был рядом. — Зачем мне это? — каждый раз спрашивал он, за безразличием скрывая свою огромную признательность. — Чтобы уважать себя, Хорас, чтобы уважать. И он зауважал. Он уже не швыркал чаем и не вытирал руки о майку. Он даже научился есть с помощью вилки и ножа. Хотя чаще баронесса закатывала глаза, видя его манеры за столом. Кроме пышек и сосисок с беконом для неё он научился готовить блюда со сложными названиями. — Хорас, ведь ты отличный повар, зачем ты работаешь на ферме? Открой свой магазин. Продавай выпечку. — Знаете, вашество, перестаньте раздавать приказы. Хотя с этого момента Хорас засыпал и просыпался с мыслью о магазинчике или о пекарне, или о кафе.

***

Дела у баронессы шли хорошо, как никогда хорошо. Школа, куда она устроилась преподавать, просто расцвела с её приходом. Расцвела и сама баронесса. Иногда, сидя на кухне, она курила, курила и думала о многом. Работа с детьми и подростками смягчила её сердце. Её деловая хватка и железная самодисциплина оказались как никогда востребованы. Дети, как ни странно, её любили. Девочки из старших классов всё время просили научить их правильно краситься и одеваться, как вести себя, как исправить походку. И Хеллман каждый раз соглашалась на их просьбы. Ей вдруг стало в радость видеть, как из неотесанных деревенщин под её рукой стали расцветать настоящие маленькие леди. — Мэри, ну что ты идешь как медведь? Смотри, спина прямая, взгляд вперёд, а не под ноги, — то и дело поправляла учениц на дополнительных уроках Хеллман, которую саму с детства научили базовым вещам, и это воспринималось ей, как само собой разумеющееся. — Смотри, ещё раз. Баронесса с легкостью положила себе на голову тяжелый атлас и спокойными быстрыми элегантными шагами пересекла класс под бурные овации. — Я так не смогу, — насупилась Мэри. — Сможешь, — подбодрила её Хеллман. Через пару занятий почти все девочки из класса умели ходить ровно и красиво. Когда дело дошло до умения наносить макияж, то у баронессы чуть не случился нервный тик, когда она увидела то, что принесли на урок ученицы. — Лиза, ты реально этим собралась глаза подводить? — спросила она, крутя в руке замусоленный обычный черный карандаш для рисования. — У меня другого нет. — Кетти, что же не углём из печи? — улыбнулась она раскрасневшейся девочке, что неуверенно крутила в руке что-то похожее на эбонитовую палочку. — Ох, урок по макияжу откладывается. Займёмся лучше более полезными вещами. Гигиена. Запомните, девочки. Ничто так не красит молодую леди, как чистое, ухоженное, умытое лицо, а перед выходом из дома надо обязательно… На следующий день баронесса уже ходила по местному магазину, выбирая наиболее приемлемые карандаши для подводки глаз. — О, мисс Сквотч! Навстречу ей в радостной улыбке расплылся полноватый человек, владелец магазина, мистер Брен. По началу баронессу невероятно бесило то, что люди в деревне не имели никакого понятия о личном пространстве и могли запросто подойти чуть ли не нос к носу, при этом мало кто благоухал духами или хотя бы чистым телом. Но со временем она привыкла и к этому, и к тому, что даже встреча с соседом на улице для местных была событием. Поэтому она вежливо улыбнулась, стараясь лишний раз не думать о запахе мистера Брена. — Вам помочь, или что-то подсказать? — участливо спросил он. — Если вас не затруднит, возьмите эти карандаши к себе на кассу. Мне ещё нужно выбрать тени для век. — Это для ваших особых уроков? — Хм, да, мистер Брен, — она снова улыбнулась. — Вы знаете, Кетти с вашим приходом в школу как подменили. Раньше её мало что интересовало, а сейчас она только про ваши уроки и говорит. Как нам повезло, что вы приехали сюда. — Спасибо, мистер Брен, — снова улыбка, на этот раз не такая формальная. По началу эти разговоры с матерями и отцами детей, которых она обучала, раздражали баронессу, но потом она внезапно поняла простую вещь: искренняя благодарность это было совсем другое, не то, что покупные газеты и статьи, восхваляющие когда-то её дизайнерские таланты. Эти простые разговоры оставляли на сердце теплоту. Даже на моду фон Хеллман стала теперь смотреть иначе. Вместо прошлой гонки за неведомым местом на модном пьедестале, вместо очередного удивления пресытившейся толпы фасоном, вырезом или смелым, порой ненужным декольте, она теперь шила практичные и удобные вещи, которые делали простых людей увереннее и красивее. Сидя перед швейной машинкой, Хеллман улыбалась. Раньше она шила платья для лордов и леди или для вешалки в модном доме. Эти платья безусловно сложные и красивые часто знали лишь однодневную жизнь, а потом умирали во мраке гардеробных. Куда как реже их заказывали музеи истории мод или частные коллекционеры. В этом плане лучше всего было шить артистические костюмы — они хотя бы какое-то время дефилировали на сцене. Хотя редко у какого артиста находились средства для заказа костюма в модном доме «Баронессы Хеллман». А вот пошив от Мюриэль Сквотч был доступен и сельским жителям. Какая ирония. Шить простую удобную одежду и быть от этого счастливее, чем от создания по-настоящему сложного шедевра. Хотя баронесса скучала по шику страз и перьев, по атласу и крепу, по золоту парчи. Заходя в магазин тканей, она лишь печально вздыхала, вспоминая свою мастерскую в Лондоне. Но мистер Протт, владелец магазинчика, всегда старался порадовать её. Специально для неё он стал заказывать то, о чём раньше даже не слышал. — Это здорово, что вы сюда приехали, мисс Сквотч. Я думал, что мой бизнес совсем зачахнет. А теперь, что ни неделя, то распродажа. Я только на этой неделе продал две швейные машины. Так приятно видеть, что наши местные девушки стали одеваться не хуже, чем в Лондоне, а то может и лучше. — Спасибо, мистер Протт. Вы ведь помните про мой заказ? Он ещё не пришёл? — Как же. Вот он. Пятьдесят метров кружева и золоченой тесьмы. Что будете шить? — У девочек скоро выпускной. Их экзаменационная работа — вечернее платье. — Эх, — печально вздохнул мистер Протт. — Что-то не так? — Да куда им тут платья-то носить? — У молодой женщины всегда должно быть хотя бы одно вечернее платье, а куда его надеть она поймет. — Нам бы тут что-то типа клуба организовать. — Так за чем же дело встало? — Да в принципе ни за чем. — Ну вот и организуем. Леди снова улыбнулась и попрощавшись, вышла из магазина. — Эх, ну что за женщина. Не женщина, а песня, — сказал Мистер Протт вслед удаляющейся фигуре и посмотрел на себя в зеркало, разгладив большие пышные усы. — А, впрочем, я ещё и ничего. Эх, мечты, а может и приударить за тёткой Хораса? — думал он. — А что? Она дама свободная, образованная, в такую грех не влюбиться. Леди Хеллман шла по улице улыбаясь. Она не могла не замечать, с каким обожанием мистер Протт каждый раз смотрел на неё. Что он, зная о её приходе, всегда ставил в вазу у кассового аппарата живые цветы. Милые знаки внимания. Пока ненавязчивые. Баронессу, конечно, беспокоил тот факт, что мужчины городка смотрели на неё не только как на учительницу их детей, но и как на незамужнюю женщину. К счастью, свободных мужчин её возраста в городе было немного, но мистер Протт как раз относился к их числу. Да, в её прошлой жизни партию ей могли бы составить немногие. Немногие бы даже посмели проявить интерес подобного рода. Богатство и статус вещи несомненно отдаляющие. Жить в роскоши и комфорте в спокойствии личного пространства конечно приятно, но просыпаться от ласк и засыпать после ласк было приятнее. Да, её жизнь стала более бедной и насыщенной чрезмерно разными не всегда приятными контактами, но как женщина леди Хеллман была счастлива. Да и кто бы знал, что и жизнь простых людей может быть вполне радостной. Иногда к ней в гости домой или прямо на улице подходили обычные деревенские бабы, побитые жизнью, просто, чтобы найти утешения в незатейливом разговоре. Она не отказывала, хотя всего лишь год тому назад её время было расписано по минутам, и визитеры должны были предварительно согласовать встречу через секретаря. Но тогда всем была нужна баронесса, владелица модного бизнеса, а теперь нужна была просто женщина, умудренная опытом, обладающая твёрдым характером и награждённая вкусом. Хорас уже привык, что их дом стал таким гостеприимным. Он радовался этому, предлагая каждому гостю крепчайший чай и вкуснейшую выпечку, сделанную с любовью. Хораса любили все: и школьницы, приходящие к учительнице для внеурочных занятий, и заказчицы одежды и просто пришедшие поговорить с Хеллман обо всём. Иногда баронесса ревновала Хораса. Он был моложе её примерно на тридцать лет и, конечно, ей часто приходилось слышать разговоры, а не пора ли женить такого чудного племянника. От таких разговоров ей хотелось рвать и метать, хотя этого никто не видел, даже Хорас. Но, когда такие речи заходили при нём, он сразу обращал внимание на то, что баронесса садилась за стол и начинала курить, отрешённо глядя в окно. — Да не бойся ты. Мне никто кроме тебя не нужен, — говорил он ей, когда они оставались одни, и обнимал за плечи. А она в ответ крепко сжимала его руку. После таких нежных признаний она старалась ещё жарче обнять его ночью, жарче целовать, чтобы он точно не захотел смотреть на других женщин. Она поняла, что слишком нуждалась в нём. Нуждалась, потому что кошмары оставили её ночной сон, где ей всегда являлся один и тот же образ окровавленного убиенного младенца. Теперь они спали с Хорасом на одной большой кровати. Ей даже стали нравиться его тихий храп, его круглое лицо, его пухлые губы. Она обвивала его своими шикарными ногами и спала, прижавшись к плечу. Но иногда они спали не здесь. Она так и не разрешила ему выкинуть узкую кровать с металлической спинкой и стул близнец того, на котором она впервые пришла в себя в этом месте. Кровать стояла в нише у окна, спрятанная за портьерой. Иногда, когда тоска волчьими когтями начинала драть горло, Ванесса просила Хораса привязать её руки к металлической спинке и начать всё с начала. Он, конечно, всегда удивлялся таким просьбам, но послушно выполнял. За это она любила его тоже. За то, что не лез с расспросами в душу, а просто любил её такой какая она есть, со всем штатом разномастных тараканов. Хочешь быть привязанной к кровати? Да, пожалуйста. На здоровье. Лишь бы тебе это приносило счастье. Поэтому сейчас она лежала и прижимала к себе пухлячка, гладила его по голове, на что он сквозь сон улыбался, словно ребёнок.