Солнце Волантиса

      Волантис был удивительно прекрасным местом — вольным, ярким, горячим, словно кипящая кровь. Величественные мраморные колоннады тянулись вдоль длинных просторных улиц, устремляясь в сторону центральной площади, на которой мог бы уместиться ещё один город, и обтекали рельефные каменные стелы, изображающие валирийских сфинксов. Жизнь знатных вельмож здесь была роскошна — каждый опытный путешественник знал это, но не каждому доводилось проникнуть за Чёрные стены, чтобы убедиться лично. И теперь, оглядывая монументальные дома и виллы из белого камня, фасады которых были увенчаны фронтонами и украшены скульптурными орнаментами тончайшей работы, у Сейры не оставалось ни малейших сомнений. Она была уверена, что даже здешние термы изнутри обложены цветной мозаикой из стекла, а окна и двери вылиты из бронзы.       Сейре Волантис, безусловно, нравился больше многих. В Лиссе тоже было хорошо, ласковый климат благотворно влиял на её здоровье, а красивые юноши услаждали прихотливый взор. Однако обилие пиратов, грязных и неотёсанных, вызывало у неё лишь внутренний гнев и бессильное презрение. Особенно когда приходилось сталкиваться с ними в перинном доме, где у неё не было права выбора. Другое дело Волантис — Старшая дочь Древней Валирии, один из последних осколков, уцелевших после падения империи. Опытные любовницы ценились здесь не менее чем в Лиссе, но открытого вульгарного разврата не допускали брезгливые и гордые властители, которых слишком сильно заботила репутация древнейшего среди Вольных городов Эссоса.       Свободнорождённые жители здесь были такими же светловолосыми и белокожими, как и она сама. Валирийская кровь — золото и пламя, а здесь оно ценилось даже более, чем в родных вестеросских краях. И алые одеяния жрецов Р’глора напоминали ей об этом денно и нощно, проплывая под окнами Дома увеселений, хозяйкой которого она стала не без помощи одного из своих знатных покровителей. Она видела храм Владыки Света с балкона — его золотисто-багряные стены переливались в свете закатного солнца, словно ожившее пламя и казались отсветом далёкого пожара. Когда в нём проходили службы, в городе всегда стоял терпкий запах жжёных благовоний, а иногда — и людских тел. В Волантисе преступников всех мастей отдавали в жертву Р’глору, чтобы пламя очистило их злые нечестивые сердца от смрада грехов. И пусть Сейра с детства любила пламя, стремилась к пламени, словно отчаянный наивный мотылёк, но к огненной вере не питала ни капли тёплых чувств. Любая религия — итог пустых и праздных размышлений о мироустройстве, которое едва ли хоть как-то зависит от воли неких возвышенных сущностей, руководящих людскими судьбами. По крайней мере, Сейре хотелось верить в собственные скептические домыслы, потому что время, проведённое в Староместе, навсегда отвернуло её от всяких Богов.       Сейра ни дня не жалела о своём решении. Отец отказался от неё первым, отослал в Старомест, продал паршивой чужеродной вере, противоречащей их драконьей природе. Семеро были ей столь отвратительны, что Сейра с ужасом вспоминала те дни, которые провела в ордене Молчаливых Сестёр. Холодные омовения, вечно сомкнутые губы и непрекращающийся пост… Если такую цену платили все последователи Семерых, то Сейра была рада отринуть её, бросить в дорожную грязь вместе с колючей рясой. Боги ни к чему, всё, что ей нужно для счастья — это она сама. И, быть может, пара симпатичных юношей с серебристыми волосами, которые могли бы согреть её постель в те минуты, когда одиночество кусало за сердце.       — Почему принцесса Таргариен работает в волантийском Доме удовольствий? — спросил у неё однажды один из них. Красивый, юный, с длинными белоснежными волосами и васильковыми глазами. Сейра предполагала, что он — сын триарха из партии Тигров. Старая Кровь, как говорили здесь. Но не то, чтобы ей было до того дело. — Ты создана, чтобы купаться в золоте и летать на драконе, а не для того, чтобы развлекать всякий сброд…       — Полагаю, «сбродом» ты величаешь себя, — ответила Сейра ему с лукавой улыбкой. Она встала с развороченной влажной постели, не стесняясь своей наготы, и переступила через шёлковые подушки, разбросанные по полу. — В своей семье я была лишним драконом, которого хотели превратить в прислужницу Веры. А здесь я свободна и вольна делать всё, что угодно. И спать с кем угодно.       Сейра присела подле туалетного столика и отбросила с шеи серебро вьющихся волос, обнажая алые отметины на шее. Три на ключице, две — чуть выше. Этот наглый мальчишка был совершенно неутомим в постели и, видимо, сражён её красотой наповал. Он приходил к ней каждую ночь, отдавая вдвое больше золота, чем требовалось, чтобы она делила ложе лишь с ним. Подобное внимание тешило её хрупкое самолюбие, падкое на лесть и восхищение, и самую малость трогало те струны души, до которых столь отчаянно пытались дотянуться многие несчастные воздыхатели, стремившиеся укротить пламя внутри неё. В некоторых Сейра и правда влюблялась, с некоторыми лишь забавлялась, но никогда не позволяла сажать себя на цепь бесхитростных и глупых чувств. Умелая любовница может позволить себе телесную любовь, но более никакую иную — этой простой истине её научили опытные соблазнительницы Лисса. Моварро Веларос был сладким бризом, принесённым со стороны Летнего моря, приятным, но мимолётным воспоминанием, которое совсем скоро покинет её думы вместе с непрошеной тоской по тому, чего более нельзя вернуть.       Сейра заметила движение за своей спиной и увидела в зеркале хитрый блеск, застывший на дне сапфировых глаз. А после ощутила горячие руки на пояснице, снова и снова ласкающие те места, что они сжимали в порыве отчаянной страсти менее получаса назад. Моварро Веларос — кровь Древней Валирии, в нём она столь же густа и горяча, как и в ней. И, словно откликаясь на его зов, внутри вновь вскипело сладкое желание — слишком порочное даже для неё.       — Я могу усыпать золотом всю твою комнату, чтобы ты всегда была только моей, но, думаю, есть и иные пути. Более милосердные к нам обоим.       — Ты хочешь жениться на шлюхе? — спросила Сейра с въедливой улыбкой и откинула голову ему на плечо, перехватывая юношеский взгляд на лету. — Или же тебя прельщает моё приданое, оставшееся за Узким морем?       В её голос просочился яд — змеиный, холодный и куда более опасный, чем «Душитель», сделанный лучшими отравителями Лисса. Но Моварро ничуть не стушевался под этим гнётом, лишь скользнул губами вдоль румяной щеки, ещё хранящей тепло недавней близости. Ему едва ли исполнилось девятнадцать лет, в то время как самой Сейре уже минул двадцать пятый год. У неё за спиной — три крепких сына, рождённых ещё в то время, когда она проживала в перинном доме Лисса. Её тело, познав первую тягость и бремя материнства, несмотря ни на что, сохранило былую красоту и свежесть. Казалось, сама судьба велела ей идти по своей порочной тропе, услаждая взоры мужчин и даря им мимолётную окрыляющую близость. Однако в его руках Сейра чувствовала себя крохотной неразумной девочкой, непростительно уязвимой, какой не была с тех пор, как покинула стены Красного замка. Это сеяло смуту в её мыслях, тревожило покой.       — К чему мне скучный Вестерос, если мой отец владеет кусочком Древней Валирии, — дерзко ухмыльнулся Моварро и обжёг дыханием её шею. — А скоро им буду владеть и я. Мне нужна ты, Сейра Таргариен. Я возьму тебя любой — блудницей, невестой, женой. Неважно, каким будет твой ответ, я всё равно получу своё.       Сейра обернулась к нему с видом, источающим вольную надменность и неукротимую и буйную женскую силу, которую не мог увидеть ни один мужчина, но совершенно точно мог почувствовать. Она колола пальцы швейными иглами и заставляла кровь вскипать, устремляясь к низу живота. За годы своей недолгой, но насыщенной жизни она слишком хорошо изучила горделивую мужскую природу, чтобы понять — чем больше женщины их отталкивали, тем желаннее были. Сейра знала, что покровительство сына триарха обеспечило бы ей роскошную и поистине королевскую жизнь, ничем не отличающуюся от той, что могла бы быть там, за Узким морем. Моварро был красив и знал об этом лучше кого бы то ни было, был умён и весьма амбициозен — люди любили таких, молодых и ярких. Если бы Сейра нуждалась в муже, то, несомненно, обратила бы свой претенциозный взор на старшего сына семьи Веларос. Вот только Сейра не желала замужества.       — А если я не захочу — возьмёшь меня силой? — прошептала она ему прямо в ухмыляющиеся губы. Сладкий запах благовоний, мёдом растекающийся по её покоям, дурманил разум ещё сильнее, чем горящий обожанием взгляд самоуверенного мальчишки. — Иногда излишняя настойчивость ведёт к одержимости. А одержимость — к безумию. Весь мир считает, что оно живёт в крови истинных Таргариенов, отравляет наши помыслы, тревожит наши души…       — Твоё безумие для меня не новость, принцесса, — глухо отозвался Моварро, зарываясь ладонью в светлые волосы и притягивая её ближе к себе, так, чтобы ни дюйма не осталось между их нагой плотью. На его очевидное возбуждение Сейра ответила лишь насмешливой улыбкой. — Только сумасшедшая могла отважиться на побег из Староместа и сесть на первый же корабль, причаливший к гавани, чтобы стать проституткой сперва в Лиссе, а после — в Волантисе. Всю свою жизнь ты провела в этом замкнутом порочном круге, пытаясь сбежать от своего прошлого, от себя, от своей родословной. Но я предлагаю решение — стань моей, Сейра Таргариен. И у тебя будет собственное королевство здесь, со мной.       — Я не нуждаюсь в королевствах. И уж тем более — в королях.       В тот удушливый тёплый вечер она отказала ему с сердцем, что горело от противоречивых двойственных чувств, столь несвойственных её пылкой натуре. Сейра всегда отчётливо знала, чего хотела, и не стеснялась говорить об этом вслух, несмотря на то, что любое её слово непременно вызывало гнев царственного отца. Но на этот раз она чувствовала себя раздавленной, сломленной неожиданной и горькой правдой, которую столь отчаянно хотела вытравить из своих мыслей, из своей памяти. Тем вечером она, приняв ванну и набросив на свои узкие плечи лёгкое розовое платье из струящейся полупрозрачной ткани, впервые за последние пять лет открыла небольшую бронзовую шкатулку с драконьими узорами, которую ей подарила мать на десятые именины. Убегая из Староместа, Сейра взяла её с собой, надеясь, что ей хватит наглости и бессовестности, чтобы продать и материнский подарок, и все украшения, что хранились в нём. Однако в последний миг она передумала — и расплатилась с добродушным моряком, согласившимся доставить её в Эссос, собственным телом. Оно стоило всяко дешевле, чем бесценный дар Доброй Королевы. И даже после, несмотря на крайнюю нужду, Сейра к нему не прикасалась.       На дне шкатулки, под ворохом золотых перстней и изысканных ожерелий, украшенных рубинами и изумрудами, аккуратной стопочкой хранились потрёпанные временем пергаменты со сломанными печатями. Пока десятилетняя Санна, обещавшая в будущем стать одной из красивейших жриц любви Волантиса, расчёсывала подсыхающее серебро волос, Сейра скользила задумчивым и туманным взором вдоль изящных линий, знакомых ей с малолетства. У матери был красивый почерк, достойный женщины из королевской семьи. Сейру всегда восхищало это, но она никогда не могла добиться столь же впечатляющих результатов, сколько бы свитков не подкладывала под её перо строгая и сварливая септа. Природная неусидчивость и резвость делала её строки грубыми, размашистыми, дурными во всех смыслах. Как и она сама. Лишний детёныш в выводке, лишний дракон.       Одно из первых писем матери повествовало о Визерре, её младшей красавице-сестре, которая сломала себе шею во время пьяных скачек с рыцарями. Королева не говорила ни о причинах, ни о последствиях — все её строки были наполнены лишь скорбью, присущей всем безутешным матерям. Но Сейра знала Визерру и своего венценосного отца слишком хорошо, чтобы понять всё без лишних слов и объяснений. Её маленькая сестрица, красивая, словно валирийская Богиня, была близка Сейре по духу, но отличалась нравом гораздо более утончённым и таинственным. В ней крылись непомерные амбиции и гордыня, свойственные всем отпрыскам драконьей крови. Помолвка с престарелым лордом Мандерли не принесла бы ей счастья ни в одном из придуманных отцом сценариев. Но разве заботило его хоть раз счастье собственных дочерей? Вспоминала мать и про плаксивую робкую Дейлу, умершую в родильной горячке, и про Алиссу, которую постигла не менее горестная судьба. Каждую из своих дочерей королева Алисанна оплакивала с одинаковой тоской и горечью, но вернуться просила лишь её, принцессу-изгнанницу Сейру. Траур матери терзал душу, резал её кинжалами, но она не нашла в себе сил ответить ни на одно из этих писем. Был ли то стыд или же обида, всё ещё тревожащая покой её сердца, Сейра не знала, но в одну из лиссенийских ночей, соскочив с влажной постели, она, сотрясаясь в лихорадочной дрожи, спрятала все свитки в шкатулку. Прочь с глаз, прочь, прочь…       — Мама, вы плачете? — спросила с испуганным видом милая Санна.       Эти слова вывели Сейру из задумчивости, и она, не веря самой себе, коснулась мокрых солёных щёк. Ей казалось, что жизнь давно отучила её лить слёзы и уповать на чужую жалость. Даже в детстве, не получая столь желанного внимания и любви от родителей, братьев и сестёр, Сейра не позволяла себе уронить ни слезинки, чтобы удержать от падения хотя бы остатки собственного достоинства. Но теперь она рыдала, как дитя, прижимая к груди старый пергамент, выцветший со временем, но ещё хранивший тепло материнской руки.       В тот день что-то окончательно надломилось, треснуло в её душе, словно ломкое хрупкое стекло. Отчаянно хотелось забыться в объятиях красивых и пылких любовников, утопить всю свою горечь во фруктовом вине и не думать более ни о прошлом, ни о семье, что всё ещё ждала её возвращения домой. И уж тем более не вспоминать о матери, которая наверняка лила горькие слёзы денно и нощно, омывая ими каждую из своих любимых дочерей, что покинули мир раньше намеченного срока. Если бы Боги и правда существовали, они бы ни за что не допустили подобной несправедливости, не обрушили на плечи её ласковой и мягкосердечной матушки столько страданий и тягот. И если за грехи полагалась кара — её должна была принять Сейра, но уж точно не пугливая и милая Дейла, всю жизнь боявшаяся столпотворений и кошек.       Все следующие дни она провела в ожидании, долгом и безрадостном. Оно тянулось бесконечной вереницей мгновений и часов, которые были похожи друг на друга, словно братья-близнецы. Сейра не принимала в своих покоях никого, кроме подрастающих сыновей, крайне обеспокоенных тревожным состоянием своей матери. Однако Моварро Веларос не пришёл к ней — ни через день, ни через два. Его запах окончательно выветрился, покинул её комнату вместе с вечерним сквозняком, душным и горячим, словно драконье дыхание. Сейра, привыкшая к его присутствию, к постоянному обожанию в синем взоре и к мягкому бархатистому смеху, теряла покой столь же быстро, сколь и благостное расположение духа. Она повелела ему уйти, отвергла и чувства, и предложение, но теперь металась по комнате подобно тигру, запертому в клетке. Ей хотелось завлечь его в свою ловушку, как многих других до него, но вышло так, что в капкане оказалась она сама. Какая глупость — разве можно поймать в капкан дракона?       Терпение покинуло Сейру окончательно, когда с последнего визита Моварро минуло больше недели. Она пыталась успокоить бурю в своём сердце, созерцая пылающие шпили храма Р’глора, видневшиеся вдали, — это всегда помогало ей прежде. Но, увы, не теперь.       — Матушка…       — Я велела никому не заходить ко мне сегодня, — яростно сказала Сейра, которая за эти дни стала в действительности похожа на разбуженного дракона, изрыгающего пламя в каждой своей фразе. Даже самой безобидной. — Передай всем, что я не принимаю. Пусть зайдут завтра. Или на следующей неделе, а лучше — в следующем месяце!       Она взглянула на своего старшего семилетнего сына, Джонаха, названного в честь одного из товарищей её юности. Лицо его светилось поразительным спокойствием, а острые фиалковые глаза изогнулись в лукавом прищуре. Несмотря на малый возраст, он, казалось, читал все истинные мысли и тревоги своей матери между строк, пролистывая страницы и абзацы. Он потоптался у двери, глянул наружу, а после вновь поднял на неё хитрый взор.       — С тобой хочет повидаться господин Веларос. Но я скажу ему, что ты не принимаешь, матушка…       Сейра ощутила, как сердце её рухнуло куда-то в пятки, и поспешила затушить пламя, разгоревшееся под рёбрами. Она остановила сына одним быстрым жестом и взглядом, в котором читался и страх, и предвкушение, и запоздалый стыд.       — Нет, господин Веларос может зайти.       В тот миг, когда послышался щелчок двери, они остались одни — друг напротив друга, лицом к лицу, неудачливые любовники и неумелые враги. Сейра старалась сохранять присущую ей надменную насмешливость, но онемевшие губы отказывались растягиваться в усмешках и не принимали улыбок. Поэтому она отчаянно заламывала свои пальцы, увенчанные золотыми кольцами, и уповала лишь на то, что в складках дорогих просторных одеяний это не было столь сильно заметно. Но цепкие синие глаза Моварро впивались в неё невидимыми лезвиями, извлекали на поверхность потаённые страхи и разглядывали их с небывалым жутким интересом. Словно мстили за жестокий отказ, втоптавший его гордость в грязь.       — Вас давно не было, — подала голос Сейра, когда повисшее над ними молчание стало совершенно невыносимым. — Признаюсь, без вашего общества здесь сделалось скучно и тихо…       — С каких пор мы на «вы»? — с усмешкой заметил Моварро и дёрнул белой бровью. Его явно забавляла та скованная неловкость, с которой она роняла слова на дорогие мирийские ковры. — В последнюю нашу встречу ты величала меня «сбродом» и почти гнала прочь. Так что изменилось теперь?       — Многое, — сказала Сейра размеренно, балансируя на грани своих суетливых чувств. Сдержанность всегда давалась ей тяжело. — Я понимаю, что сильно обидела вас теми своими словами. Однако у меня были на то свои причины, весьма… личные.       Она замолкла, заметив весёлость, мелькнувшую в уголках его прищуренных глаз, и окончательно стушевалась. Всю свою жизнь Сейра Таргариен пленяла мужчин своей раскованной красотой и бесстыдной натурой, но теперь робела, словно девица на выданье. Однако Моварро Веларос, по всей видимости, пресытился и насладился её смущённой неловкостью, а потому первым сделал шаг к ней — как и всегда. Он привычным бесхитростным жестом потянулся к высокому графину, что стоял на резном деревянном столике подле усеянного шёлковыми подушками дивана и плеснул немного арборского вина в кубки. В движениях его было столько спокойной уверенности и неожиданного уюта, что Сейра вдруг ощутила, как запылали её уши и щёки. Протянутый ей кубок она приняла с вежливым робким кивком.       — Будем откровенны друг с другом, принцесса, — проронил Моварро, не сводя с неё лукавый взор. Закатное солнце подсвечивало его светлые волосы, посыпало их золотой пылью. — Ты истолковала мои намерения превратно. Когда я предлагал тебе замужество, то не претендовал на твою свободу. Я не твой король-отец, который готов был насильно отдать свою дочь Вере, и я не тщеславный человек, грезящий о твоём приданом.       — Все мужчины так говорят, — улыбнулась она с горечью и сделала глоток, наслаждаясь терпким вкусом на языке. — Я знала слишком многих, чтобы понять, сколь многое таится за этими красивыми словами. Иногда ваши помыслы куда чернее теней за Асшаем.       — Не равняй меня с другими, — поморщился Моварро и перехватил её руку, увенчанную рубиновыми браслетами. Его пальцы очертили ореол гранёного камня и скользнули вдоль трогательной косточки на запястье. — Я лишь хочу подарить тебе жизнь, которую ты заслуживаешь, Сейра Таргариен. Всякой принцессе нужно своё королевство. Железный трон тебе не обещаю, но могу предложить потрясающие кресла, сделанные лучшими волантийскими мастерами. Полагаю, они будут в разы удобнее.       Сейра поджала губы, чтобы сдержать улыбку, но она всё равно проскользнула наружу, отразилась на дне фиалковых глаз, в робких скованных движениях рук, скользнувших вдоль мужского лица. Ту ночь они провели вместе, утоляя не только жажду порочной плоти, но и терзания души, что скучала по своей обретённой половине. Сейра Таргариен славилась развратной натурой и удивительным непостоянством в мужчинах. Как-то раз она весьма открыто заявила отцу, что не обязана связывать свою жизнь лишь с одним мужем, а пожелала бы иметь сразу троих. У Эйгона Завоевателя было две супруги, а у Мейгора Жестокого — шесть. Упоминание последнего повергло короля в такой гнев, что её отправили в опочивальню в сопровождении рыцарей Королевской гвардии. Но это не заставило её передумать, лишь сильнее убедило в собственной правоте. И с тех пор Сейра не изменяла своей натуре — брала от жизни всё, не довольствуясь одним. Раз мужчинам можно владеть сразу двумя или тремя женщинами, значит, и ей тоже можно. И в своих развратных желаниях она себе не отказывала. До того дня, пока в её жизни не появился красивый смешливый юноша по имени Моварро Веларос. Проведя с ним столько ночей, Сейра осознала, что более не желала никого иного в своей постели — и уж тем более в своей жизни. Его одного хватало с лихвой, чтобы утолить и её необычайную тягу к любви, и жадное сердце, жаждущее обожания и внимания.       Они поженились на излёте лета, когда первое дыхание близящейся зимы легонько коснулось жаркого Эссоса и растворилось в дыме от ритуальных костров. Семья Веларос приняла её с большой охотой, как равную себе. В Волантисе почёт и слава зависели не от положения в обществе и не от количества нажитого богатства, всем заправляла чистота крови. Валирийская кровь, золотая кровь — это та монета, которой платили за своё благополучие и счастье влиятельные люди Волантиса. Для любого знатного дома было честью принять в свою семью прямую наследницу последнего рода драконовластных правителей Валирии, которые смогли сохранить главное достояние их угасшей Империи. А её весьма противоречивая репутация пусть и вызывала некие сомнения и робкие возражения, но всё же не играла столь значительной роли. Чистота родословной превыше всего.       Свадьба была организована по древним валирийским правилам, чтобы отдать дань памяти великим предкам. Однако венчались они перед ликом одного из жрецов Р’глора, под высокими сводами его величественного храма, когда вокруг горело множество факелов и ритуальных костров, знаменующих зарождение новой семьи, связь двух душ перед Владыкой Света. Сейра впервые в жизни не возражала, потому что это всяко лучше, чем чванливые церемонии Семерых. Они встали по одну сторону костра, а жрец — по другую.       — Моварро Веларос, разделишь ли ты свой огонь с Сейрой Таргариен и согреешь ли её, ибо ночь темна и полна ужасов? — вопрошал жрец таинственным и глубоким голосом, в котором трещало пламя тысячи костров.       — Пламенем Красного Бога клянусь, что согрею каждый её день, — с улыбкой отозвался Моварро, не сводя глаз с невесты, облачённой в алые шелка и золотые украшения.       Когда жрец Р’глора обратился к ней с тем же вопросом, Сейра замялась на мгновение, испуганная движением огня в разожжённом перед ними очаге. Не было ли с её стороны дерзостью клясться перед ликом Бога, в которого она не верила, существование которого ставила под сомнение? Насколько честными стоило считать те клятвы, что она приносила? Но, поймав напряжённый взгляд своего жениха, встревоженного долгим молчанием, Сейра без колебаний отбросила всякие сомнения и терзания. Неважно, каким Богам ей придётся дать обет, чтобы связать с ним свою судьбу, она сделает это без угрызений совести. В конце концов, большей богохульницы, чем она, этот мир прежде ещё не знал.       — Пока кровь бежит по венам, — сказала она и изогнула губы в насмешливой улыбке, когда плечи её новоявленного мужа, наконец, отпустили былую скованность.       Они перескочили через пламя вместе, не разжимая рук, и Сейра с восторгом ощутила, как ласково оно облизало её ноги. Вся её драконья натура откликалась на зов родной стихии. Быть может, не так уж и плоха была вера во Владыку Света, как ей чудилось прежде.       — Двое вошли в пламя, а выйдет один. Что объединяет огонь, никто не в силах разделить.       Они закрепили свой союз перед Богами Древней Валирии, когда испили кубок, наполненный их кровью, густой и тёмной, словно смола. Плоть к плоти, кровь к крови, рука об руку до гробовой доски. Когда-то давно Сейра клялась себе в том, что рот её никогда не произнесёт брачные клятвы, но в который раз нарушала всякие заветы, даже свои собственные. Той ночью её впервые брали как законную супругу, а не как купленную шлюху или наложницу. И Сейра с трудом признавалась самой себе в том, что осознание этого нравилось ей куда больше ощущения десятка чужих рук, ласкающих её тело. В детстве мать рассказывала ей, что драконы не живут в одиночестве — они всегда тянутся к родной плоти, к семье, ищут её в каждом, чтобы обрести целостность. Кто бы мог подумать, что её недостающая половина, которую она столь отчаянно искала всё это время, окажется здесь, за Чёрными стенами, в сердце Старого Волантиса. И, пожалуй, это стоило того, чтобы пойти наперекор отцу, убить проклятую старуху-септу и пересечь Узкое море на первом попавшемся корабле…       Её новая обитель, имение рода Веларос, была почти втрое больше Дома удовольствий, в котором она прежде жила. Ей сразу же полюбился роскошный внутренний двор с садом и бассейном, расположенный прямо в сердцевине дома. Он был надёжно сокрыт от чужих взглядов высокими стенами, усыпанными росписями и фресками, повествующими о судьбе Древней Валирии, однако крыши над ними не было — лишь безоблачное чистое небо смотрело на них со своей бескрайней вышины. Именно отсюда можно было попасть во все остальные комнаты, каждая из которых отличалась помпезностью и претенциозностью, присущей лишь королям и императорам. Дом Веларос в действительности был до неприличия богат. Сейра, привыкшая к роскоши Красного замка, тем не менее, осталась под большим впечатлением, чем вызвала горделивую улыбку на лице своего супруга. Своё маленькое укромное место она обрела в саду, в одной из мраморных беседок, которую со всех сторон окружали гранатовые и яблоневые деревья, цветущие жасмины и душистый мирт. Здесь Сейра устраивала чаепития со своей свекровью, женщиной добродушной, хоть и суровой.       — Всегда было интересно, почему Эйгон Завоеватель выбрал Вестерос? — спрашивала её Мерисса Веларос, задумчиво перебирая кольца на своих бледных пальцах, никогда не знавших тяжёлого труда. Темнокожая рабыня с татуированным лицом подле неё аккуратно наполнила кубок своей госпожи красным вином. — Слышала, зимы там холодные, а драконы любят тепло. Да и к тому же — жители Семи Королевств столь далеки от валирийской культуры…       — Помыслы моего великого предка мне неведомы, матушка, — отвечала Сейра, поглаживая пока ещё незаметный живот. Она узнала о новой своей тягости не так давно — и теперь ожидала её с небывалым азартом. Её первый законнорождённый ребёнок, и, по мнению Моварро, его первенец. Сама Сейра, по правде, ждала девочку, которой могла бы подарить имя любимой матери. — Но я согласна с вами, Вестерос — дурное место для драконов. Волантис стал бы замечательной столицей Новой Валирии, если бы Эйгон Завоеватель решил остановиться здесь.       Мерисса Веларос улыбнулась ей с ласковой отеческой снисходительностью, которую она никогда не получала со стороны сурового и строгого отца.       — Теперь ты дома, дитя. По-настоящему дома.       Сейра не спорила, но продолжала каждый вечер перебирать украшения в бронзовой шкатулке, комкая в пальцах старые пергаменты. Стараясь отвлечь себя от неуместных мыслей и тревог, она наблюдала за тренировками любимого супруга и старших сыновей, для которых он стал добрым отцом, но строгим учителем и наставником. Моварро не заботил факт их рождения, однако Сейра прекрасно знала — семейное наследство отойдёт их первому законнорождённому ребёнку мужского пола. Но возражать не смела, так было справедливо. Да и в сердцах её сыновей, Джонаха и Роя, не было корыстных помыслов. Джонаха пленяли путешествия, он мечтал обойти весь мир, начать с родного Эссоса, шагами измерить все Семь Королевств, а закончить руинами Древней Валирии, которая уже многие столетия была заброшена. О последнем месте Сейра всегда думала с опаской, потому что история Эйреи Таргариен до сих пор вселяла в неё первородный ужас, и она искренне надеялась, что Джонах одумается и не станет рисковать своей жизнью ради отчаянных и безрассудных помыслов. Рой же рос необычайно учёным и трудолюбивым мальчиком, проводящим всё свободное время в библиотеке. Будь он рождён в Вестеросе, его непременно отправили бы в Цитадель, чтобы сделать умелым мейстером, однако и в Волантисе его недюжинным талантам можно было найти достойное применение. Младшего Вогарро, рождённого от волантийского архонта, она не видела уже очень давно, с тех самых пор, как ей наскучила доля наложницы. Архонт Волон Териса хотел сына чистой валирийской крови — он его получил, Сейра же получила в благодарность за это уютное место за Чёрными стенами.       — Ты проводишь с этой шкатулкой больше времени, чем со своим мужем, принцесса, — ворчал Моварро вечерами, сидя подле её ног, пока она перебирала пальцами одной руки его светлые волосы, а другой выводила узоры на письмах матери, изученных вдоль и поперёк. Пока муж отчаянно старался услышать биение сердца под её значительно увеличившимся животом, Сейра наслаждалась домашним уютом и вновь обращалась мысленно к событиям своего буйного детства. Тягость сделала её непростительно мягче. — Скучаешь по своему унылому дому?       — По дому не скучаю, — честно отвечала Сейра. — А вот по матери скучаю. Меня тревожит её судьба… Я была дурной дочерью, дурной и неблагодарной. Мне следовало ответить на эти письма, дать ей понять, что она может рассчитывать на мою поддержку. Но теперь это всё бессмысленно, она более мне не пишет.       Моварро взял её руки в свои, поцеловал костяшки пальцев и сказал с размеренной уверенностью, которая невольно передавалась и ей:       — Мы можем отправиться в Королевскую Гавань, когда ты разрешишься от бремени. И навестить всю твою семью.       — Ни за что на свете, — рассмеялась Сейра и передёрнула испуганно плечами, когда вспомнила суровый и жесткий взгляд короля-отца. — Он велит казнить меня, как только увидит, чтобы отомстить за тот позор, что я навлекла на весь наш дом. Я безумно люблю матушку, но столь же безумно страшусь отца. Раз уж в его глазах я негодная шлюха-дочь, то пусть так и будет, ни к чему тревожить прошлое.       На этих словах она захлопнула шкатулку, отрезая себе всяческие пути отступления. А спустя несколько дней её охватили родовые муки — ребёнок в чреве, наконец, пришёл в движение. Эти роды были быстрыми и лёгкими, удивительно лёгкими, несмотря на то, что все месяцы беременности Сейра чувствовала себя ужасно. Из её лона вышел здоровый и крепкий мальчик с ясными васильковыми глазами и белым пушком на голове. Уже тогда он удивительным образом походил на своего отца — и, тем самым, стал его неоспоримым любимцем. Он решил назвать его Белико в честь одного из своих великих предков, а Сейра не высказала ни слова против. Радость растекалась по сердцу мёдом, когда она качала в своих руках спокойного и смешливого младенца, а вокруг её постели толпились старшие сыновья, с любопытством взирающие на новорождённого брата. Но часть её души всё ещё питала надежду на то, что следующей непременно будет девочка. Девочка с добрыми глазами матери.       Впрочем, надеждам не суждено было оправдаться, потому что и вторая её тягость разрешилась с рождением мальчика. Лицо у него было столь серьёзное и величественное, что Сейре сразу же вспомнился венценосный отец, ругающий свою несносную дочь за очередную проказу.       — Его назовём Джейхейрисом, — смеялась она, целуя малыша в тёплую румяную щёку и впервые не испытывая испуганного трепета перед именем отца. — Только он мог так смотреть на меня, когда я учиняла всякие проказы…       Моварро светился от счастья, проводя с долгожданными сыновьями большую часть своего свободного времени, которого у него, на самом-то деле, было не столь уж и много. Подходил к концу срок его отца на должности одного из триархов, а потому её супруг основательно и упорно готовился к тому, чтобы заступить на его место. Они намеревались стать соперниками друг другу в этой политической борьбе, но каждый из них воспринимал это с азартом и улыбкой. Волантис отличался от Вестероса тем, что здесь всё решалось не по праву рождения, а по желанию простого люда, который имел возможность выбирать. И пусть сперва она относилась к этому с иронией и пренебрежением, как и всякий иной тщеславный представитель правящего сословия, но вскоре поняла, что и в подобном укладе вещей была своя особая прелесть.       Её семейная жизнь текла своим чередом, напоминая уютную тихую гавань, от которой она столь старательно бежала всю свою жизнь. Но, оказалось, достаточно было всего лишь найти нужного человека. В 100 году от З.Э. она вновь носила ребёнка под сердцем и готовилась к родам, однако в это же время к ней доставили дурные вести прямиком из-за Узкого моря. Джонах не уточнял, кто передал ему запечатанный свиток, но лицо её подрастающего сына было необычайно серьёзным. Он всегда чувствовал грядущую беду раньше, чем она наступала. Спустив с колен шестилетнего Джейхейриса, Сейра дрожащими пальцами взяла в руки запечатанный пергамент и с замирающим от страха сердцем вчиталась в строки, незнакомые и чужие, не материнские. Ей писала её племянница, Рейнис, дочь брата Эймона, и сообщала о том, что Добрая Королева Алисанна скончалась в первый день седьмого месяца. В кромешном одиночестве Драконьего Камня.       «Если вам, уважаемая тётя, ещё есть дело до своей семьи, оставшейся здесь, почтите хотя бы память своей матери», — писала Рейнис с поразительной суровостью, от которой у Сейры кровоточило сердце.       В тот же миг ребёнок в её чреве пришёл в движение, невзирая на то, что его ждали много позже. Казалось, словно безутешное горе матери побеспокоило его размеренный сон. Те роды были худшими в её жизни — и, как после оказалось, последними тоже. Сейра велела распахнуть все окна в комнате, потому что жар сжигал её изнутри, растекался лавой по жилам вместе с кровью. Она чувствовала, как с улицы до них долетал запах жжёных людских тел — жрецы Р’глора сегодня сжигали приговорённых к смерти насильников. И это казалось злой насмешкой над её родовыми муками, в которых она отчаянно сражалась и за себя, и за своё ещё не рождённое дитя, которое упорно не желало покидать материнское чрево. Сейра металась в постели, кричала от боли и проклинала весь мир, всех Старых и Новых Богов за то, что те послали ей столь страшные мучения. В своём безумии она пыталась расцарапать собственный живот, но повитухи вовремя перехватили её запястья, не позволяя совершить непоправимое.       — Тужьтесь, госпожа, тужьтесь, — ласково шептала ей на ухо старуха-рабыня с татуированным лицом, которая принимала роды у многих поколений семьи Веларос. — Принесите влажную ткань! Живее!       Сейра кричала и плакала от горя, что дробило её кости в пыль, разрывало сухожилия в клочья. В родовой горячке ей чудились добрые и слезящиеся глаза матери, чистые, словно горный хрусталь, и стена огня, окружавшая её подобно непреодолимой клетке. И когда в языках пламени она узрела танцующие силуэты людей в алых одеяниях, Сейру озарило пониманием. Она, срываясь на вопли, велела разжечь очаг и все свечи, какие только могли найтись в её опочивальне. Сквозь бред Сейра чувствовала прохладную ладонь свекрови, опустившуюся на её лоб.       — Бросьте письма в огонь, — молила она, сгорая от внутреннего огня. — Ему нужна жертва, но я могу дать только это. В шкатулке письма моей матери — отдайте их ему…       Мерисса Веларос, ласково стерев с её лица пот и слёзы, исполнила просьбу безмолвно, понимая свою сноху лучше многих других. Жизнь Моварро во время родовых схваток она тоже отвоевала у Владыки Света жертвами и молитвами — куда более кровавыми, чем та, которую предлагала она. Однако у Сейры было лишь это. Она заставляла себя смотреть на то, как тлела в пламени очага последняя память о её матери и надеялась, что эта жертва окажется достаточно значимой, чтобы сохранить жизнь и ей, и её шестому ребёнку. Впервые в жизни Сейра молилась, отчаянно и безутешно, как могут молиться только матери. И впервые в жизни Боги услышали её. Вернее Бог — один-единственный.       — Девочка, госпожа! Здоровая и красивая девочка.       Сперва она не поверила ласковым словам повитух и протянула ослабленные дрожащие руки к свёртку, поразительно молчаливому и спокойному, чтобы убедиться в этом самостоятельно. На мгновение Сейре со страхом почудилось, что все вокруг её обманывали, и девочка на самом деле родилась мёртвой. Однако стоило ей взглянуть в лавандовые глаза малютки, и все сомнения вмиг развеялись, словно дым на ветру. Сейра мечтала назвать свою первую дочь в честь любимой матери, но не смогла. Во взгляде младенца, вышедшего из её чрева, не было ничего, что напоминало бы ей о Доброй Королеве Алисанне. В них было жидкое пламя, вулканическая лава, покинувшая свои скалистые берега.       — Владыка Света услышал тебя, милая, — сказала свекровь, аккуратно промакивая её влажный лоб мокрой тряпицей. — Дитя родилось на свет здоровым благодаря твоим молитвам и твоей жертве. Поэтому подумай как следует прежде, чем дать ей имя. Как знать, Владыке оно может не понравиться…       От одной лишь мысли о том, что долгожданную дочь могли отнять у неё по чьей-то злой воле, делалось жутко и тошно. Сейра прижала к себе молчаливый свёрток и почувствовала кожей биение крохотного сердечка. Она знала, какое имя лучше всего подойдёт той, кто появился на свет благодаря молитвам и божьему промыслу.       — Мейгель, её будут звать Мейгель. Как одну из моих сестёр, что посвятила всю себя Вере и служению Богам.       Имя матери Сейра оставила при себе до лучших времён. Быть может, однажды у неё вновь получится произвести на свет девочку с глазами чистыми и сверкающими, материнскими. Она думала так до тех пор, пока целители не предупредили её и Моварро — следующая тягость могла закончиться плачевно и для неё, и для ребёнка. Сейра отдала за жизнь своей дочери и за свою не только последнюю память о матери, но и детородное чрево. Сразу после этого неприятного разговора её дражайший супруг велел приносить в их покои лунный чай каждый раз, когда они делили постель.       — Я женился на тебе не для того, чтобы ты угробила себя постоянными родами, — сказал он однажды, сжимая её обнажённое тело в объятиях. — Трёх детей более чем достаточно. Когда Мейгель подрастёт, быть может, мы обвенчаем её с одним из братьев, как наши великие предки.       — Только если она сама этого захочет, — ухмылялась Сейра, вспоминая непокорное пламя, растекающееся в лавандовых глазах её дочери. — Я выторговала её жизнь у Владыки Света. И, мне кажется, он навсегда оставил на ней свой след…       Сейра не была удивлена, когда догадки её подтвердились в скором времени. С первых месяцев жизни Мейгель была спокойным и почтительным ребёнком, слишком серьёзным для своих лет. В этом она немного походила на старшего брата Джейхейриса, который, однако, не отличался особой покладистостью характера. Если Белико больше интересовался отцовскими делами и обещал в будущем стать умелым политиком, хитрым и смекалистым, то семилетний Джейхейрис отдавал предпочтение фехтованию и учился виртуозно владеть всеми видами оружия. Уже сейчас он мог попасть метательным кинжалом точно в цель, даже не глядя в сторону мишени, а своё тренировочное копьё любил больше жизни. У Мейгель же нрав был иной — она была кроткой и тихой, но всегда безумно любила огонь и стремилась к нему, словно мотылёк. Кормилицы и сиделки с удивлением рассказывали о том, что её дочь прекращала плакать лишь тогда, когда они придвигали её колыбельку ближе к разожжённому очагу. Но Сейра лучше многих знала первопричины этого — и боялась их до дрожи.       А после грянул 101 год от З.Э. Сейра едва успела оправиться после вестей о кончине матери, как к ней пришли новые — о близящемся Великом Совете, на котором король Джейхейрис намеревался избрать нового наследника Железного трона. Вопросы престолонаследия волновали её в последнюю очередь, однако, как оказалось, старшие сыновья с подобным бездействием были не согласны.       — Если ты не желаешь занимать трон, отправимся мы, — сказал ей Джонах, возмужавший в свои шестнадцать лет и ставший невероятно похож на своего венценосного деда в молодые годы. — В наших жилах — чистая кровь Древней Валирии. Они не посмеют отказать нам в нашем праве.       — Посмеют и откажут, — звенящим от напряжения голосом отвечала Сейра. — Вестерос — не Волантис, милый, чистота крови там ценится меньше, чем законнорожденность. К тому же, мой отец никогда не примет на троне мою плоть и кровь, не позволит вам занять его, какими бы достойными вы ни были. Для него одно моё имя — позор всего рода.       — Тогда мы заставим его изменить это мнение, — с холодной улыбкой сказал Рой и поправил белоснежные волосы, собранные в низкий хвост. — Этот трон и Семь Королевств должны быть твоими по праву рождения, матушка.       — Трон мне ни к чему, — сказала Сейра и поцеловала крохотную Мейгель в щёку. Её строгие насупленные черты разгладились, озаряясь по-детски трогательной улыбкой. — У меня здесь своё королевство.       С этими словами они простились. Её старшие сыновья покинули гнездо, ставшее им родным за все эти годы, и отправились в далёкие и суровые вестеросские края. Джонах слал ей письма, рассказывал о том, в каких местах им довелось побывать, рассказывал о том, что в Королевской Гавани, на подходах к Красному замку, они встретились с Вогарро, который тоже отважился предъявить свои права на Железный трон. Сейра отвечала каждому из них, уже заранее предвидя печальный итог, с которым им придётся столкнуться. Так и случилось — её венценосный отец даже не удостоил их вниманием. И это было хуже всякого плевка в лицо не только для неё, но и для всей семьи Веларос, которые приняли её незаконнорождённых сыновей и воспитали, как своих собственных. Когда от Джонаха пришло письмо с этими вестями, Сейре едва удалось отговорить разгневанного Моварро от дурной затеи отправиться первым же кораблём в Вестерос. Им не нужны эти алчные склоки, а Железный трон того не стоил.       Её мысли теперь занимала подрастающая Мейгель, которая, казалось, расцветала с каждым прожитым днём. Когда ей сравнялось шесть, Сейра впервые привела её в храм Р’глора, потому что дочь просила об этом столь отчаянно, что она не могла отказать. И то восхищение, которое озаряло детское личико всякий раз, стоило ей узреть облачённых в алые цвета жриц или же посетить церемонию жертвоприношения, во время которой приговорённые к смерти преступники тлели в объятиях огня, пугало её мать до дрожи. Потому что в эти моменты Мейгель до боли напоминала ей покойную сестру, которая с таким же слепым упоением в своё время посещала септы и молилась пред ликами Семерых. Разная вера, воплотившаяся в людях с одним и тем же именем — до чего поразительна судьба.       — Я хочу стать жрицей Владыки Света, матушка, — сказала ей Мейгель в тот день, когда они справили её девятые именины. — Ночь темна и полна ужасов, но я хочу нести в этот мир свет и пламя.       Сейра ждала этого часа с ужасом и тоской, потому что Р’глор всегда забирал то, что обещано ему. И так вышло, что он хотел её дочь, её единственную милую Мейгель, столь отчаянно верующую в силу огня. Но, несмотря на все опасения, Сейра отказала ей в этой просьбе.       — Ты можешь молиться Владыке Света хоть каждый день, можешь присутствовать на всех церемониях и служениях. Но жрицей ты не станешь.       Столь яростный отказ, само собой, вызвал в её юной дочери непослушание и гнев, однако Сейра сохраняла свою волю непреклонной. Она всё ещё была слишком отчаянной богохульницей и слишком порочной грешницей, чтобы отдать Мейгель вере в обмен на свои грехи и ошибки буйной юности. А Сейра не сомневалась — именно за это с неё и пытались взыскать. Но ей, принцессе-изгнаннице, не впервой плевать в лицо Богам, отстаивая собственную, лишь ей ведомую правду. Она не спускала с Мейгель глаз, опасаясь того, что та может вопреки материнскому запрету убежать в храм под покровом ночи, чтобы принести все необходимые обеты. И первые несколько месяцев дочь и правда пыталась сделать это: её ловили в саду, ловили у задних ворот, ловили почти на подходах к улице. Но каждый раз упорно возвращали домой. До тех пор, пока Мейгель окончательно не успокоилась.       — Владыка Света не простит тебя за это, — угрюмо сказала она, когда её в очередной раз вывели из сада. — Ты выторговала у него мою жизнь. Но кто выторгует у него твою, если не я?       — Если он так хочет наказать меня, то вперёд, — дерзко ухмыльнулась Сейра, хотя сердце её замирало от необъяснимого страха. — Я совершила столько грехов, разгневала стольких Богов, что они должны были покарать меня давным-давно. И, как видишь, я всё ещё жду.       Мейгель ответила на её самоуверенную улыбку строгим молчанием, но в детском взгляде светилось странное понимание и обречённость, которые лишь сильнее пугали встревоженную мать. Но, несмотря ни на что, Сейра не смела отступать. Если однажды ей доведётся ответить перед Богами за всю свою порочную эгоистичную жизнь — она сделает это сама. Годы, тем временем, летели, словно ветер, унося с собой её былую молодость и красоту. Но впервые Сейра не думала об этом с горечью и тревогой, потому что Моварро и без этой красоты обожал её не меньше прежнего, а дети любили любой, во всех её ипостасях, даже самых искажённых и извращённых. Белико и Джейхейрис росли и мужали буквально на глазах, и Сейра, не успевающая насладиться их безвозвратно уходящим детством, находила своё утешение в Мейгель, которая более не пыталась отдать себя во власть веры. Однако с тех пор, как ей минуло двенадцать, и она расцвела, как женщина и будущая невеста, её рассудительная дочь с важным видом заявила, что отныне будет носить только багряно-алые платья.       — Ты не разрешила мне стать жрицей, матушка. Но не можешь запретить этого, — дерзко ухмыльнулась Мейгель, украшая своё юное тело шёлком и жемчугом.       — У неё твоя натура, — смеялся Моварро всякий раз, наблюдая за их кратковременными стычками, в которых Сейра каждый раз выходила проигравшей. — И твоя горячая драконья кровь.       — И в кои-то веки меня это не радует, — с раздражением отозвалась Сейра и сделала глоток подслащенного мёдом красного вина. — Теперь я понимаю своих родителей, которые всё детство страдали от моих шалостей и проказ…       Однако натура матери проявилась не только в непослушании. Мейгель, не имеющая возможности найти отраду в служении любимому Богу, нашла её в объятиях красивых юношей. В особенности тех, кто был связан с ней одной плотью и одной кровью. А до чужих ей дела не было. Джейхейрис и Белико давно выросли, познали вкус женской ласки и пресытились ею настолько, что удивить их было невероятно тяжело. Однако подросшей и похорошевшей Мейгель это удавалось без труда. Ей доставало одного лишь взгляда, брошенного вскользь из-под опущенных ресниц, чтобы старшие братья следовали за ней по пятам, словно верные телохранители. Они сопровождали её на каждом приёме, что устраивали богатейшие жители Волантиса, ревностно оберегали её честь от всяческих посягательств и проводили дни и ночи бок о бок, но, по строгому завету матери, не смели посягать на невинность своей юной сестры. Однако Сейра опасалась, что между её сыновьями рано или поздно промелькнёт искра ревности, и они станут страшнейшими врагами друг для друга.       — Если ты играешь с чувствами своих братьев, любовь моя, то лучше прекрати, — строго сказала Сейра одним погожим вечером. Под её руками вились белоснежные волосы дочери, прохладные и прямые, словно шёлк. — Они не одни из твоих мальчишек-воздыхателей, они — твоя семья. С чужими забавляйся, как тебе заблагорассудится, я осуждать не стану. Но не с ними.       Мейгель глянула на неё сквозь зеркальную поверхность и растянула алые губы в лукавой улыбке.       — Не переживай, матушка, я люблю их. С чужими мне скучно, поэтому моё внимание безраздельно принадлежит только моим братьям.       — Обоим?       — А почему я должна довольствоваться одним? Их ведь двое, поэтому я должна уважить и Белико, и Джейхейриса.       Сейре хотелось рассмеяться из-за абсурдности происходящего, из-за странного чувства, которое возвращало её в детские годы, когда она с такой же дерзкой насмешливостью говорила родителям о том, что не желала иметь лишь одного мужа. Кто бы мог подумать, что её честолюбие и сладострастие в полной мере воплотятся в дочери, названной в честь сестры-септы, всю жизнь хранившей целомудрие. Вот уж действительно — насмешка Богов. С тех пор Сейра более не препятствовала совместному времяпрепровождению своих детей, позволяя им наслаждаться быстротечной сладкой юностью, чьи дни таяли быстрее, чем лёд на солнце. Её старший сын Джонах, в скором времени пресытившийся путешествиями и прошедший Вестерос вдоль и поперёк, приобрёл себе уютную виллу в Волон Терисе и обосновался там вместе со своей юной супругой — шестнадцатилетней лиссенийкой Велией из печально известного пиратского дома Саан. Сейра с неудовольствием восприняла эту новость, помня о дурных манерах пиратов, но Велия была удивительно ласковой и обходительной девушкой с прелестным белым личиком и серебристо-голубыми глазами бывалой соблазнительницы. Джонах, провожающий взглядом каждый её шаг, угодил в сети женского обаяния накрепко.       Её второй незаконнорождённый сын Рой нашёл своё призвание в лекарском деле и вскоре занялся науками, в чём добился небывалых успехов. О женитьбе, к вящему сожалению матери, он даже и не помышлял, уделяя внимание лишь исследованиям и книгам. Но с таинственной улыбкой обещал, что непременно однажды порадует её внуками.       Сейра пила семейное счастье кубками и чашами, не в силах утолить своё безраздельную жажду. Если бы кто-то сказал восемнадцатилетней принцессе-изгнаннице о том, что она найдёт долгожданный покой в обыденной семейной жизни, в объятиях супруга и в окружении пятерых здоровых детей — Сейра рассмеялась бы ему в лицо, не таясь. Однако покой не может длиться вечно, а беда не привыкла стучаться в двери, оповещая о своём появлении. Шёл 113 год от З.Э., когда Мейгель с поразительным спокойствием заявила о том, что носит под сердцем ребёнка. Её юная дочь едва превратилась из девочки в женщину, а уже готовилась стать матерью. В тот день, когда правда вскрылась, Сейра пылала от ярости столь чёрной и зловонной, что она отравляла её сердце дымом и копотью.       — Кто это сделал?! Ты, Белико? Или Джейхейрис? Кто из вас, дурные мальчишки? — кричала она. — Мейгель едва исполнилось тринадцать!       Её сыновья, побелевшие от ужаса, не смели шевельнуться, пока мать швыряла в них всё, что попадалось под руку. И даже Моварро, старавшийся унять буйный нрав супруги, получил свою порцию незаслуженных обвинений. А Сейру трясло от страха, от злости, от непонятной колючей тревоги, вонзавшейся в её сердце стальными прутьями. Она смотрела на молчаливую Мейгель, которая с задумчивым видом прижимала руку к своему животу и разглядывала трепещущее пламя в бронзовом подсвечнике. Казалось, её дочь, прекрасная в своих алых шелках, словно огненный мотылёк, видела там нечто, неведомое никому из них.       — Не гневайся на них, матушка, — с улыбкой сказала Мейгель, коснувшись кончиками пальцев трепещущего огонька. — Я сама этого хотела. Ночь темна и полна ужасов, а потому они осветили её для меня.       Едва ли эти загадочные слова успокоили бурю, что поднялась в сердце Сейры. С того дня она не позволяла ни одному из своих сыновей находиться подле беременной дочери, а все её мысли были заполнены тревогами о будущем. В Волантисе спокойно относились к близкородственным бракам, а влиятельным мужчинам дозволялось держать при себе не только законную супругу, но и определённое число наложниц, которые могли рожать своему покровителю здоровых сыновей. Однако ещё ни разу в истории Волантиса не было такого, чтобы одна женщина вышла замуж сразу за двоих.       — Я могу обвенчаться с одним, а коротать ночи с двумя. Это не проблема, — равнодушно пожимала плечами Мейгель, которую, казалось, совершенно не трогали метания матери. Ранняя беременность оставила на её лице отпечаток взрослой женственности. — Не стоит так переживать, матушка. Пусть братья сами решат, кто из них станет моим официальным мужем — мне же всё равно.       По праву старшинства был выбран Белико, однако Сейра явственно видела чёрную зависть в глазах Джейхейриса, который в отчаянии разбил все тренировочные манекены, выставленные во внешнем дворе, в приступе всепоглощающей ярости. Его копьё, выкованное лучшими волантийскими мастерами, не знало покоя всю ночь, пока шло венчание и свадебные гуляния, прерываемые пьяными окриками гостей и родственников. Он с братом мог делить одну женщину на двоих, однако не мог принять того, что отныне Мейгель была отдана старшему перед ликом огненного Бога. Это казалось ему жесточайшей насмешкой из всех. Белико же упивался приобретённой властью над юной сестрой-супругой и весь вечер осыпал её вниманием, словно драгоценным жемчугом. Однако эта жуткая трещина разделила двух её сыновей навсегда.       Роды начались раньше времени, на излёте 113 года от З.Э., и остались в памяти Сейры страшнейшим кошмаром. Её крохотная дочь, которую она не так давно укладывала в колыбель и держала на своих руках, металась по постели и кричала столь истошно, что у Сейры болело её собственное чрево, давно не знавшее деторождения. Пока за дверью топтались перепуганные до смерти мужчины, повитухи смотрели на неё с отчаянием и тревогой, которую более не могли таить в себе. Мейгель сквозь слёзы и крик попросила мать зажечь свечи — и она повиновалась безропотно, потому что и сама когда-то молила об этом. Владыка Света должен защитить жизнь этого ребёнка, которого он сам же и вручил в её руки.       Той ночью, душной и по-настоящему жуткой, из чрева Мейгель Веларос вышло не одно дитя, а сразу двое — мальчик и девочка, двойняшки, поразительно похожие друг на друга.       — Вместе родились на свет, вместе брачный им давать обет, — с измученным смешком сказала Мейгель, бледная, словно сама смерть. — Мальчика зовут Эйнар, матушка. А дочь… Для неё имя выбери сама, я родила её для тебя.       С этими словами лавандовые глаза её дочери закрылись навсегда. Ранняя тягость украла юную прелесть лица Мейгель, выжгла её изнутри вместе с родильными муками. Точно также когда-то давно умерла её ранимая сестра Дейла и бойкая Алисса. На своём смертном ложе Мейгель выглядела на несколько лет старше своего настоящего возраста. Владыка Света дарует жизнь, но он же и отбирает. Если бы в тот злополучный день Сейра позволила Мейгель обратиться в веру и облачиться в алые одеяния жриц, она была бы жива и здорова. Однако её малютка дочь взяла на себя бремя всех материнских грехов и добровольно отдала своё тело и свою судьбу в руки Р’глора — такой была кара для неё, женщины, чьё имя стало равносильно слову «порок». Сквозь слёзы Сейра всматривалась в лица своих новорождённых внуков, рыдающих с ней в унисон, но совершенно здоровых.       — Мать нарекла тебя Эйнаром, малыш. А тебя…       Когда она окинула мутным взором бледное личико девочки, на неё обратились большие васильковые глаза с фиалковыми крапинками у растекающейся черноты зрачка. Чистые, словно горный хрусталь, и добрые, как у её ласковой всепрощающей матушки. Она долгие годы мечтала о том, чтобы однажды из её чрева появилась девочка с очами Алисанны Таргариен, которая могла бы с гордостью носить столь высокое и громкое имя, но ей так и не довелось воплотить это желание в жизнь. Однако у её дочери получилось.       — Я назову тебя Алисанной, милая, — улыбнулась сквозь слёзы Сейра и прижала к груди два тёплых рыдающих свёртка.       Волантис встретил смерть Мейгель Веларос ночью, когда в храме Владыки Света вновь полыхали костры, сдирающие покров жизни с бесчестных воров и подлых убийц во славу своего жестокого, но справедливого Божества. В тот роковой день Боги подарили ей прощение и воздали за всё свершённое сторицей. Сейра была страшнейшей богохульницей, какую только видывал этот свет, но даже она оказалась бессильна перед горем, всепоглощающим, словно драконье пламя.