Space object #4. Earth

Ким Рок Су родился обычным ребенком: он, как и все остальные дети, просто спал, его кормили грудью, пусть довольно рано мать начала давать ему смеси; он учился ползать, как они, а затем и ходить, и читать, и разговаривать и, подумайте только, общаться с другими людьми точно так же, как и все остальные дети! Ким Рок Су… да, он был молчаливым ребенком, да, он особо не проводил время вне дома, даже когда ему исполнилось пять, он не гулял на детских площадках, не смеялся на качелях, пока его бы темные волосы обдувал теплый летний воздух с запахом соли. Но он вроде имел в своем сердце стремление это, по-детски невинное в своей беззащитной хрупкости, — ну, знаете, стремление найти друзей. Узнавать с ними что-то новое… Проживать горести и радости, строить собственные замки из мягких перьевых подушек, чтобы затем разрушить их мановением детской бледной ладошки. Да, Ким Рок Су оставался глуп достаточно, чтобы желать других, никогда не понимавший, что те самые «другие» будут только рады вцепиться в пряно пахнущие ноги и языком выдавить из глазниц по-оленьи глупые очи, сверкающие почти что янтарным при свете такого же глупого солнца. Однако Ким Рок Су пришлось быстро повзрослеть, сменить детский, противный лишь по причине своей наивности запах, когда… Ну, знаете, когда его родители погибли в автокатастрофе. Когда он остался один. Когда он, ребенок с глазами, сверкающими на солнце не хуже янтаря, с пусть и робкой, но милой улыбкой, ласкающей взор… Когда его без сожалений отдали в приют — и о, поверьте ему на слово, тогда его детство закончилось, не успев даже толком начаться. И тогда же его уничтожили, если говорить одним словом. Дети были жестоки, как бывают жестоки дикие звери, лишившиеся дома и детёнышей, потерявшие из-за других самое ценное, что они имели — свою семью. Ким Рок Су не помнил ни дня, проведенного без того, чтобы его одежду не рвали, чтобы от нее не отрывали лоскуты прямо с него, он не помнил, чтобы с него не сдирали одежду, чтобы затем оставить на улице на всю ночь, запирая двери и смеясь около закрытых настежь окон. Ким Рок Су помнил, как каждый чертов день у него отбирали хлеб, как иногда его толкали в спину, точно зная, что его слабые тонкие ручки не смогут удержать поднос — о да, дети были очень жестоки, оставляя на детском маленьком теле раны кухонными ножами, украденными во время обеда. Они не скупились на синяки и ссадины, не чурались пихать слабого, маленького Рок Су в комнату девочек, желая услышать скулеж и плач. Ким Рок Су никогда не плакал. Даже когда его к полу придавливали старшие мальчики, пихая ему в лицо мертвых жуков и мерзко пахнущую траву, растущую на заднем дворе приюта, даже когда они рвали его тетради, а учителя говорили, что он сам привел к этому, что он никто и ничто — лицо Ким Рок Су оставалось непроницаемым. Он не позволял никому из ребят увидеть, насколько ему мерзко прикасаться самым уголком губ к ещё трепещущимся крыльям цикад или насколько он боялся, что многоножка вдруг оживет и заползет ему прямо в ухо. О да, Ким Рок Су никогда не показывал своих истинных эмоций, даже когда… Даже когда он умирал изнутри, уже не поражаясь детской жестокости, когда они в очередной раз выливали на него горячий чай, кое-где оставляя небольшие ожоги, когда выбрасывали в мусорное ведро его подарки на дни рождения, игрушки и тетради. Удивительно, но он прожил в приюте до семнадцати лет — до момента, пока земля не разверзлась, пока на свет не появились жуткие Монстры размерами больше любого животного, которое существовало бы на блядской планете, и пока... Пока дом Ким Рок Су не превратился в самый настоящий ад (хотя не то чтобы у него было место, которое он мог назвать «домом» хоть когда-то, и не то чтобы он не проживал в аду каждый чертов день). При этом совсем неудивительно, что Ким Рок Су умер в тот самый день, когда его тело было брошено в яму, когда он дрожал от холода и сырости, когда его желудок сжимался от голода и когда он прижимался спиной к мокрой стене где-то глубоко внизу, такой одинокий-одинокий-одинокий… Тогда-то Ким Рок Су и перестал окончательно доверять людям, учитывая, сколько ран и шрамов он вынес, не лелея ни одной, из детского дома — из места, которое выплюнуло его без сожалений в мир, полный настоящих чудовищ. О, и Монстров, конечно же. Ким Рок Су уже тогда смирился, что его жизнь — сплошная череда шрамов и неудач, наполненная болью почти нестерпимой, но которую Ким Рок Су настолько привык получать без предупреждения, что у него уже сомнений не оставалось в том, что… Что он был рождён для того, чтобы страдать. Чтобы быть уничтоженным — и даже не собой, которого не любило даже собственное отражение, а другими… О да, Ким Рок Су привык в ответ на помощь получать насмешки, а на любопытные взгляды — крики и громкое «чего уставился, ублюдыш?!» Ким Рок Су привык тушить пожар, которым было его сердце, чтобы просто не получить ещё больше ран — ох, совсем-совсем неудивительно, что он в итоге перестал эти эмоции испытывать совсем, что... Что он перестал даже сам себя считать человеком. И неудивительно, что другие принялись думать точно также: Ким Рок Су ведь смотрел безучастно, не кривил губы в ухмылке хотя бы, не улыбался и не плакал, он кивал, когда был согласен, и качал головой, когда был против. Ким Рок Су был вроде как обычным наблюдателем, который скорее будет до последнего смотреть на то, как горит дом, чем поможет жителям спасаться или выносить вещи. Он не был... Он не казался живым достаточно, чтобы его принял хоть кто-то. Неудивительно, что именно это отношение люди воспринимали в штыки: вместо того чтобы в ответ тоже отводить глаза и перестать беспокоить Ким Рок Су, дети даже в школе пихали его локтями, бросали в унитаз его пеналы и сменку, они подсовывали ему в портфель живых тараканов и мышей, крали его личные вещи и без конца жаловались, жаловались, жаловались. Они твердили, что Рок Су, тихоня и почти-что-отличник, ворует, что он зажимает девочек по углам и что он якобы принимает что-то запрещённое (Ким Рок Су никогда не удивляется, стоит взрослым поверить другим — тем, кто просто чуть больше времени проводит не с ним). О да, дети бывают жестоки. Жаль только, что не только они показывали свою неприязнь к Ким Рок Су. Даже когда ему было всего четырнадцать и он батрачил на многочисленных подработках, постоянно что-то отталкивало других от Ким Рок Су. Что-то, что… О чем Ким Рок Су понятия не имел. Но оно было в нем, мурчало, подобно коту, который сожрал сотню мышей на завтрак и теперь готовился полежать на весеннем солнышке, вдыхая запах грязи и только раскрывающихся почек. Это «что-то» не пугало, пусть и напоминало о глазах тех чудовищ, которые не чурались касаться голого мальчишеского тела пальцами, перепачканными в собственном белом соке. Но как бы Ким Рок Су ни ненавидел это чувство, подобно болезни отравляющее его душу и тело… оно продолжало оставаться его частью. И как жаль, что он слишком поздно встретил тех, кто это «что-то» в нем полюбил — они погибли совсем юными, ещё непонятыми, такими… ...такими живыми, что Ким Рок Су и сам вроде уже захотел зажить счастливо со своими принцами, что сумели не просто разглядеть в нем что-то не такое, как у остальных, но и… Принять «это» в нем. Но судьба упрямо и в который раз доказала простое: ему никогда не следовало «хотеть». Потому что у Ким Рок Су и так никогда ведь не было чего-то своего: сперва жестокая судьба забрала его родителей, дети в приюте — игрушки, а потом он лишился самого важного. Глупая идиотка судьба забрала его хенов — тех единственных, кому он вроде как уже хотел прошептать «мое»… Но которые сгинули так же быстро, как и появились, крикнув что-то вроде «живи, несмотря ни на что!» Как будто бы Ким Рок Су мог исполнить их желание, когда у него вновь, в который раз, снова ничего и никого не осталось. Но он… он старался, пусть его жизнь и не представляла собой ничего особенного. Да, даже если бы он был вынужден валяться в грязной луже или даже пить из нее… Что с того, если это означало, что он все ещё жив, что все ещё жаждет продлить свое существование ещё на немного? Но для кого он продолжает так стараться?.. Ким Рок Су ведь не жил на самом деле, вовсе нет: он влачил жалкое существование на этой грешной земле, покрытой грязной жижей — кровью монстров. Он это делал лишь потому, что не мог умереть, как ни старался: сколько бы раз он ни царапал кожу в тех местах, где его цапнул монстр, сколько бы собственной крови он ни проливал, сколько бы с безразличием ни разглядывал эти свежие раны... ...он всегда поднимался, чтобы найти аптечку, обработать царапины и смыть из-под ногтей свою же кровь, не обращая внимания на жжение в запястьях, окольцованных глубокими бороздами — очередными доказательствами, как сильно Ким Рок Су не хотел умирать. Он всегда… Кусал собственную кожу, отрывал иногда от себя по кусочку собственными слегка лишь заострёнными клыками, будто обезумевший зверь, почуявший сладкий запах безумия. Ким Рок Су всегда оттирал кровь с дощатого пола и всегда смотрелся в зеркало без утайки, не обращая внимания, как следы от веревки на шее наливаются фиолетовым. О да, он всегда следовал заветам своих хенов, которые бросили его гнить в одиночестве наедине с самым мерзким человеком, которого Ким Рок Су когда-либо знал — они оставили его с самим собой. Они… бросили его на съедение самому жуткому и преданному монстру, который поедал собственную плоть, запивая ее такой же мерзкой на вкус кровью — они вдвоем бросили его умирать в своих же собственных руках. Хотя не то чтобы Ким Рок Су когда-либо соглашался на это (одни лишь шрамы, оставленные не только чужой, но и его собственной рукой продолжают твердить громче шёпота: «маленький лгун!»).

Что ищешь ты среди толпы? Что знаешь ты о мире? Что в горести страстей и тьмы Пытаешься постигнуть? Но не волнуйся: свою цель Найти судьба подскажет. И даже если ты один, В тени величественного сада — Не упрекай надежду, Не ропщи на веру! Знай: лишь бред способен запугать, И без семьи оставить. Но сколько б ты, приятель, ни плутал, Твой бред напрасно силы тратит, Ведь ты не нужен никому. И жаль, наверное, Что ты один в бреду!