La Morte Ti Fa Vivere/Смерть заставляет тебя жить

      Призрачный Генерал начал бесноваться рано по утру, кидаясь на всех, кто рисковал приблизиться к его комнатам ближе, чем на два чжана, и рискуя снести лбом если не автоматически активировавшиеся защитные печати, то стены – точно. Зрелище содрогающихся барьеров – красно-черных, темных, напитанных кровью и начерченных рукой убийцы – ужасало само по себе, а уж свирепый рев того, кто был заперт внутри, и вовсе заставлял подгибаться колени даже у тех, кто лично встречался со Старейшиной Илин.       …особенно у тех, кто лично встречался со Старейшиной Илин.       – Вэй Усянь воскрес, – поставил диагноз Сюэ Ян, понаблюдав за «пациентом» минут пятнадцать и честно попытавшись его успокоить. Однако любое воздействие приводило Призрачного Генерала в еще большую ярость – настолько, что Сюэ Яну пришлось задействовать собственноручно восстановленную Тигриную Печать Преисподней, чтобы хотя бы обездвижить мертвеца и тем самым заполучить возможность всадить ему в череп гвозди. Но даже это едва ли помогло – сознание-то у Вэнь Нина отключилось окончательно, а вот инстинкт остался. И этот инстинкт заставлял его рваться из цепей и печатей так, как он никогда не рвался даже из цзиньской темницы – а значит, вывод напрашивался только один.       В мире живых объявился настоящий хозяин не-мертвого Вэнь Цюнлиня, и он, какой бы милахой не являлся еще вчера, обучая младших адептов Юньмэн Цзян стрельбе из лука, не мог сопротивляться его зову. Вероятно, в себя он придет тоже только рядом со Старейшиной Илин – Сюэ Ян здесь бессилен.       Ну, разве что упокоить с концами может попробовать.       Он не уверен, что у него получится и точно знает, что Вэнь Цин потом на него обидится.       – Замечательно, – тоном, не предвещающим ничего хорошего, выдал стоящий бок о бок с темным заклинателем Цзян Чэн, крепко стиснувший зубы и непримиримо скрестивший под грудью руки. Цзыдянь на его пальце заискрил мелкими молниями, вынуждая Сюэ Яна отступить на несколько шагов в сторону – эти блядские искры никогда не щипали его. Они всегда били со всей цзянчэновской дури, оставляя ожоги и заставляя дымиться – Цзян Чэн действительно ненавидит его.       Цзян Чэн действительно любит его, раз они оба до сих пор живы и у Сюэ Яна в Пристани Лотоса есть своя собственная комната, отдельная мастерская и даже личный слуга.       Сюэ Яну, вероятно, стоило бы быть благодарным за милость Главы Цзян к нему, бывшему адепту Ланьлин Цзинь, осужденному преступнику, приверженцу кривой дорожки и участнику заговора против Вэй Усяня… Но ему плевать на Главу Цзян с его моральными дилеммами целиком и полностью.       – Выгони его отсюда так, чтобы он по пути к воротам не развалил мне половину Пристани, – приказал Цзян Чэн спустя пару минут угрюмого молчания и дружного любования сверкающими от перенапряжения печатями, после чего развернулся на пятках и, продолжая разбрасываться во все стороны искрами ци, широким шагом ушел в сторону Главного Павильона. Жаловаться Вэнь Цин на жизнь, вестимо, и готовиться к внеочередной пародии на попойку.       (Сложно бухать по-человечески, когда один из вас – лютый мертвец. Они все равно нашли способ это делать, подливая вино в питьевую кровь Цин)       Сюэ Ян показал широкой спине великого Саньду Шэншоу средний палец и развернулся в противоположную сторону, щелчком подзывая к себе одного из младших учеников Цзян – наличествующих у него в рукавах запасов киновари, крови и бумаги явно не хватит для построения обезумевшему монстру «зеленого коридора».       …на Цзян Чэна и его проблемы Сюэ Яну не плевать. Никогда не было и никогда не будет.       Память о прошлой жизни вернулась к Сюэ Яну ровно в тот момент, когда единственное, что она могла принести – это боль и сожаление об упущенных возможностях. Кто знает, что послужило катализатором – смерть ли Сяо Синчэня, жизнь без которого потеряла для Сюэ Яна всякие краски; влияние ли украденной у Гуанъяо половины Стигийской Тигриной Печати, именно в тот момент щелкнувшей тумблером в голове нового хозяина, и без того сходящего с ума от горя и разочарования; шутка небожителей или благословение демонов… Сюэ Ян не разбирался.       Он, стоя на коленях перед никак не желающим превращаться в лютого мертвеца Сяо Синчэнем, перебирал осколки разбившейся реальности, воя на одной ноте и отбивая мертвому даочжану земные поклоны то ли в попытке насильно собрать воедино двоящуюся картинку воспоминаний, то ли выпрашивая прощения у того, кому половину прошлой жизни признавался в любви.       Там, в воспоминаниях другого себя, у него была семья. Не кровная, но близкая. Любовник, друзья, дети друзей – те, кого он добровольно согласен был защищать, те, кто был ему достаточно важен, чтобы жертвовать ради них своими интересами и быть уверенным, что ради него они пожертвуют своими в ответ.       В этой жизни у него их нет. И местами он собственноручно сделал все, чтобы уничтожить каждого из них.       Ему как было, так и до сих пор плевать на Сун Ланя или Вэй Усяня – ему ни в коем разе не жаль ни их, ни Цзян Яньли, ни Вэней, но. Он пытал Вэнь Цин.       Его мутит, когда он вспоминает ее кровь на своих руках, он почти ненавидит себя за свой смех и богатую фантазию. Он не пыточных дел мастер, но она – целительница с божьим даром, с ней было так весело развлекаться… Его действительно тошнит на белые одежды неисправимо-мертвого Синчэня. Он делал с ней это месяцами – все, что хотел, кроме убийства и секса. Сама мысль о сексе с ней, добровольном или насильном, без разницы, противна ему до искажения ци (и теперь понятно, почему), а смерть… Цзинь Гуанъяо, этому сыну шлюхи, Цин нужна была живой – он тоже что-то делал с ней, когда Сюэ Ян был занят чем-нибудь другим. И каждый раз Вэнь Цин встречала их обоих гордым взглядом и надменно вскинутым подбородком.       Она всегда выглядела царственно. Что в вечернем платье, что в домашней пижаме, что в ало-золотом ханьфу, что в рабской робе.       Это то, что Сюэ-Ян-из-Куйджоу ненавидел в ней. Это то, что Сюэ-Ян-из-Шанхая принимал в ней, как должное.       Помнила ли она, что ее палач когда-то был ей лучшим другом?       «Что ж, – спустя пару дней думает Сюэ Ян, убивая А-Цин просто потому, что маленькая лживая Слепышка определенно собиралась помешать ему исправить то немногое, что он еще может. – Когда я бежал из Ланьлиня, она все еще была жива. Если мне повезет, я успею ее вытащить. А потом уже пойдем к Чэну… Интересно, А-Юань вообще в этом мире родился? А-Лин точно в безопасности, но мелкий… Может, Чэн знает»       В том, что Цзян Чэн, скорее всего, помнит, Ян почти не сомневался – вскоре после Осады Луанъцзан Цзян Ваньинь выловил его, безымянного адепта Ланьлин Цзинь, в бесконечных коридорах Башни Кои, и заговорил о странных вещах, сурово заглядывая в глаза и явно выискивая ответы на вопросы более каверзные, чем в тот день были произнесены вслух.       От неловкой ситуации Сюэ Яна тогда спас (было ли, от чего спасать?) Цзинь Гуанъяо, чуть ли не под локоток уводя Саньду Шэншоу подальше от Сюэ Яна и разливаясь соловьем на совершенно несвязанные с повесткой дня темы – они потом еще долго думали, не заподозрил ли Цзян Ваньинь темного заклинателя в случайном цзиньском адепте? Не прознал ли он о роли Сюэ Яна в смерти своей семьи?       Теперь Сюэ Ян понимал и смысл того разговора, и подоплеку взглядов.       (Он спросил: «Что будет, когда Черепаха решит сбросить Землю со своей спины?». В тот день Сюэ Ян потерялся в поисках двойного дна и неразгаданных намеков. Сегодня он бы сказал: «Мы не успеем попрощаться»)       Блять.       Ну раз Чэн такой просветленный, почему не вытащил Вэнь Цин из костра? Почему вообще допустил ситуацию, что Вэнь Цин пошла на смерть? Или он, как и Ян сейчас, вспомнил слишком поздно? Когда Цин объявили мертвой, когда спасать, кроме себя и А-Лина, ему было уже некого? Или он знал, что Цин ничего не помнит – проверял ли он ее, как Яна? Считал ли он себя одиноким в этом мире заклинателей и монстров, надеялся ли он на то, что хотя бы один из них вспомнит – или молил богов, чтобы они оказались чужими друг другу людьми?       Ответов у Сюэ Яна нет. Да и откуда им взяться, если единственный способ получить их – спросить напрямую, а в Юньмэн Сюэ Ян собирался только после визита в Ланьлин?       Ян не знает, жива ли Вэнь Цин, но он может проверить это. Он должен проверить это и только потом идти к Цзян Чэну.       …ему почти интересно, убьет ли его Саньду Шэншоу так же, как и других темных заклинателей, на которых, как поговаривают, он ведет загонную охоту с собаками и Цзыдянем. Он так же уверен, что если Цзян Чэн действительно помнит их дружбу, то на убийство у него не поднимется рука.       Вэнь Цин мертва.       Самое обидное – она мертва всего пару часов. Она не дождалась помощи, потому что не ждала ее. Прошли годы с момента ее заточения в пыточных Ланьлиня, кто бы на ее месте ждал? Она и так продержалась слишком долго на одних только гордости и Золотом Ядре, разве могла она подумать, что Сюэ Ян придет спасать ее?       Никто в здравом уме не представит, что Сюэ Ян в принципе способен захотеть кого-то, кроме себя, спасти, но, хэй. В прошлой жизни в его добрую волю тоже никто не верил – кроме этих двоих и детей. Неверие окружающих никогда не мешало Сюэ Яну делать то, что он хочет.       Но неверие Вэнь Цин не дало ему спасти ее.       Так ли чувствовал себя Вэй Усянь, когда союз Орденов объявил, что, несмотря на жертву брата и сестры Вэнь, Старейшину Илин все равно решено уничтожить от греха подальше?       Ирония какая.       Довосхищался Старейшиной Илин, сам беду и накликал.       (Фу, господи, он восхищался Вэй Усянем, Чэн его засмеет, честное слово)       …круг воскрешения и печати-ловушки душ Сюэ Ян рисует кровью убитых охранников. У него есть немного времени до пересменки – он не идиот лезть в Башню Кои без плана (но идиот, чтобы лезть без прикрытия – нужно было написать Цзян Чэну письмо на современном китайском или на английском, тогда бы он, если б смог прочитать, явился на помощь без вопросов, но умная мысля приходит опосля, и Сюэ Ян проворачивает все один… ладно, с Сун Ланем, но он мертв и подчиняется приказам хозяина. Он не считается.), и Ян, внезапно для себя, боится, что Вэнь Цин не встанет – как Сяо Синчэнь. Возможно, проблема была не в Синчэне, возможно, проблема в Сюэ Яне – и, что ж, он сравняет Ланьлин с землей, если Вэнь Цин останется мертвой (он собирается сделать это в любом случае. Он вырезал кланы за меньшее – что значит его палец против жизни его подруги? Он, однако, не собирается проливать ради нее свою кровь).       Вэнь Цин встает неразумной мертвой тварью – и разбираться с этим Сюэ Яну некогда. Он успевает только облегченно вздохнуть (все ж таки это Сяо Синчэнь неблагодарный козел, а руки Сюэ Яна растут из правильного места и все он делает без ошибок), прежде чем по Башне Кои разносится сигнал тревоги и ему приходится приказывать Вэнь Цин не кидаться на набежавших Цзиней почем зря. Марионеток вокруг предостаточно, в распоряжении Сюэ Яна каждый мертвый цзиньский стражник – с зажатой в руке Тигриной Печатью Преисподней ему не проблема поднять даже кого-нибудь из главной семьи – а шкурку Цин жалко. Штопать ее еще потом и лечить – Сюэ Ян не очень хорош в целительстве мертвяков, если что. Он их в основном калечил. И вообще, он всю свою вторую жизнь занимался своим любимым боди-хоррором – целительство в его интересы никогда не входило.       (…вспоминая те самые пресловутые боди-хорроры, наверное, зря. Он бы достиг гораздо больших результатов, если бы разбирался в медицине – но что поделать, босяку с задворок древнекитайской цивилизации неоткуда взять смекалку наученного фильмами и играми современного человека, стандартно три раза в неделю за семейным ужином выслушивающего «охуительные истории» из практики главного хирурга городской больницы)       На Вэнь Нина, если честно, Сюэ Яну насрать настолько, что аж самому перед собой неудобно (ну, той частью себя, которая помнит заикающегося стесняшку, с которым Цин раз в месяц ходила в кино и с которым нельзя было оставить детей, потому что маленькие бесенята уморили бы его до смерти – не буквально. Наверное). Но Вэнь Нин дорог Вэнь Цин – это, черт побери, логично, хотя Сюэ Ян бы не вспомнил об этом под угрозой расстрела, если бы не мысль, что ярче всего Вэнь Цин реагировала не на свою боль, а на страдания своего брата, вынужденного на ее боль смотреть. Выбор между «оставить Призрачного Генерала в Башне Кои» и «забрать с собой» даже не стоит – пробегая мимо запертой на все замки и барьеры камеры, Сюэ Ян почти без проблем подчиняет его себе, пользуясь оплошностью расслабившегося в своей золотой безопасности Гуанъяо. Шлюхин сын так и не удосужился заменить в голове Призрачного Генерала гвозди, выкованные и заклятые рукой Сюэ Яна – и без присутствия в мире непосредственного хозяина, неразумный лютый мертвец легко переходит во владение хозяина подчиняющих артефактов в своей тупой головешке. И барьеры очень легко ломаются, если ударить по одной точке с двух разных сторон – к счастью, Сун Ланя Сюэ Яну тоже не жалко.       А потом они бегут, оставив у порога Башни Кои всех цзиньских не совсем живых адептов – слишком большой хвост, прятаться с ними по лесам будет так себе занятием.       …На самом деле, Ян некоторое время борется с желанием украсть еще и Цзинь Лина, поэтому устраивает на одном из тайных выходов с территории Ордена шоу с баррикадой из зомби (симпатично получилось: переплетение мертвых тел, протянутые к зрителю руки, мертвые глаза, хриплое бульканье разодранных зубами и когтями глоток… Он видел такое в одной игрушке. Вживую смотрится еще круче), но, блять.       Зачем, а главное, нахуя ему ребенок? Они даже не в двадцать первом веке, Сюэ Ян не знает, чем его кормить, поить и как одевать. И у него нет интернета, чтобы посмотреть туториал, как из экологически чистых продуктов сделать ребенку экологически чистый завтрак и не получить на выходе заворот детских кишок. Пусть, блять, в Ланьлине сидит.       Там хотя бы знают, что делать, чтобы мелкий выжил.       Возвращением Вэнь Цин сознания он занимается уже в Городе И – ему нравится этот город, окутанный плохим фэншуем и вечными туманами. Ему, темному заклинателю, комфортно в городе-склепе, где похоронных домов и похоронной атрибутики больше, чем супермаркетов в Шанхае. И здесь его сложно найти – Лянфань-цзюнь может хоть всю Поднебесную носом перерыть, но здесь в округе нет ни дозорных башен, ни заклинательских Орденов. Да и просто живых людей не шибко много – полтора городка не в счет. Как минимум время прийти в себя у них с Цин есть – а потом Ян собирается махнуть в Юньмэн, и там уже по обстоятельствам. В лучшем случае их прикроет Чэн, в худшем… Ну, Поднебесной мир не ограничивается. Он-то знает.       Он не удивлен, когда с первым – ненужным – вдохом Цин все вспоминает. Она воет и пытается разодрать когтями себе лицо – Сюэ Яну приходится задействовать и Сун Ланя, и Вэнь Нина, чтобы обездвижить ее. Вэнь Цин сильна, до безумия сильна, и это не только потому, что ее хозяин нынче сильнейший темный заклинатель в мире. Нет, она сильна, потому что энергия обиды в ее теле зашкаливает. Суммарно за обе жизни.       Они умирали не своей смертью. Есть вещи, сопротивляться которым люди не способны – и это злит. Злит настолько, что последствия аукаются и после смерти. Сюэ Ян, например, с детства ненавидел смотреть на небо, хотя даже не помнил, как оно упало.       Брат и сестра действительно стоят друг друга.       – Я так и знала, что ты этим закончишь, – кивает Вэнь Цин на красиво уложенный в новенький гроб труп Сяо Синчэня, как только сознание и разум возвращаются к ней в полной мере. Сюэ Ян на нее обиженно шипит – подумаешь, блять. Уж кто бы говорил, победительница конкурса мисс гордыня эпохи Тан.       …Цзян Ваньинь, стоило им постучаться в ворота Пристани Лотоса, сгреб их обоих в объятия и заплакал. Из-за спины Главы Цзян сверкает не по-детски ясными глазенками А-Юань, и Сюэ Ян, с отчаянием утопающего цепляясь всеми девятью пальцами за фиолетовое ханьфу, готов без сожаления признать, что впервые за свою нынешнюю жизнь чувствует себя дома.